Озеро у Припяти.

Костёр дымил, кряхтел и кашлял искрами в низкие облака, накрывшие Зону, ватным сугробом. Близкое небо волновалось неспокойным морем, казалось, вот-вот оно зацепит макушки деревьев недалёкого леса.
Вечерело.
В воздухе пахло близким дождём и горьким дымом от костра, разведенного рядом со здоровенной дренажной трубой, впечатанной в высокую насыпь. У огня сидели трое. Все в поношенных гимнастерках и выцветших галифе. Кирзовые, в песке и засохшей глине, сапоги были протянуты к жаркому теплу. Двое только что отужинали и теперь неспешно курили дешевые сигареты без фильтра, третий увлечённо орудовал ложкой в полупустой банке с тушёнкой.
- Ни хрена мы тут не найдём. Всё давно уже вытоптано. Надо глубже ходить, - сказал один из куривших и сплюнул. Лоб его рассекал свежий, только закончивший кровоточить, шрам. Во рту у говорившего блеснул в отсветах костра железный зуб. – На окраинах редко что ценное попадает. А вот у Припяти, - там, говорят, артефактов – россыпью. Звонарь рассказывал…
- У Звонаря и погоняло такое от того, что звонит что ни попадя, - перебил его невысокий толстячок, у которого вместо левого уха торчал обрубок. – И здесь, как ты говоришь, «на окраинах», братва мрёт, как мухи. Что ни поиск, так каждый третий. А дальше сунемся, вообще никто живым не вернётся. Там такие аномалии, что нынешние детским садом покажутся. И большинство непостоянного действия. То есть почуешь её, лишь когда она тебя, как тряпку, выкручивать станет. А-то и чего похуже. Алик Мореман со своей тройкой по самой окраине Припяти шарился. Артефактов, это да, притащил прилично. Только зачем они ему, если у него голову вверх тормашками перевернуло. Рот стал вверху, а глаза – внизу. И шея из макушки. Ребята как увидели, так тут же его приземлили наглухо, хоть макароны процеживай. Думали, мутант новый объявился. Только и успел перед смертью сказать, что тройка вся полегла у Кабановки, и чтоб не совались в Припять, если не желают себе смерти лютой. Про фиолетовое зеркало все повторял. Изо рта пузыри кровавые, а всё твердит: «Как увидите, не смотритесь…».
- Ой, да что вы всё этого Алика поминаете, - возмутился железнозубый. – Жуткое дело, согласен. Но ведь необязательное! Вон, Серёга Полтораш тоже у самой Припяти ходил. Он же первым и «Белое кольцо» принёс. Киров тогда ещё не сразу эту штуку, за артефакт признал. И ничего. Правда, молодняку любил байки потравить про разные страсти, что ему в поиске встречались. Но, в основном, брехал.
- Полтораш, это да - любил трепаться, - подтвердил толстяк. – Типа, крутой сталкер, то, сё. А на деле гнилой он был. Сколько душ сгубил. А всё рюкзак свой искал, что на ржавом буксире бросил. Очень он по нему убивался.
- Что за рюкзак? – спросил третий, молодой парень с ожогом на щеке, отставляя в сторону пустую жестяную банку. – И что за буксир?
- А вот послушай, - сказал железнозубый, прикуривая от горящей ветки новую сигарету. – Это было, где-то западнее Припяти, в районе Старых Шепеличей. Как там его тройка сгинула, никто точно не знает. Полтораш каждый раз новое рассказывал. То, говорил, на псевдогиганта нарвались, то в блуждающую «Карусель» попали. В общем, остался он один. Да ещё и с сотрясением, от которого в глазах всё двоилось и блевать тянуло беспрестанно. Сам понимаешь, какой из него ходок был. Однако ж шёл, спотыкаясь, незнамо куда. Говорил - по солнцу ориентировался. Вот и забрёл на высохшее озеро. Небольшое такое, метров триста в поперечнике.
Обрыва не заметил, так ещё и чуть ногу не сломал, пока по склону вниз катился. Отлежался, встал, побрёл, хромая, куда-то уже и сам не понимая явь это или морок. Тут сверху как загрохочет. Выброс! Видит, ржавый катер, типа буксира, что баржи по реке тягал. Стоит наполовину в дно вросший. Ну, он, спотыкаясь, и рванул в его сторону. Как добежал - забрался в трюм, крышку ржавую за собой захлопнул, да в самый угол забился. В тот, что под песок ушёл. И повезло ему – пересидел ненастье, не спёкся. Голова только еще сильнее разболелась, ну да это дело поправимое.
Отдышался, наружу выглянул и обомлел. Вокруг воздух аж дрожит. И артефактов прямо – россыпью. Да не «Радуга» паршивая с «Черепушками», а все, как на подбор, редкие. А-то и неизвестные. Ну, подумал Серёга, подвезло, так подвезло! Наберусь артефактов, потом пару месяцев под кустом у лагеря отдыхать буду. Стал он эти артефакты собирать…
- Что, вот так – голыми руками? – не поверил молодой.
- Почему голыми? – сбился с рассказа железнозубый. Он почесал затылок, пожал плечами. – А хрен его знает, как он их таскал! Может на катере какую палку нашел. А может из ремня приспособу сделал. Известно одно – набил он артефактами полный рюкзак. А когда в там места не осталось, так он ещё и гимнастёрку снял, рукава завязал, и в неё накидал, как в мешок.
Ну, думает, теперь и на пол-года жизни хватит.
Сунулся было к выходу, а его-то и нету. Всё вокруг обложило – не протиснуться. Да не в один, в три, а то и в пять слоёв. Крутился Полтораш, крутился, пытался-пытался. И самолётики пускал, и камешки кидал – нет выхода. Запечатано колечко.
Заплакал он тогда горькими слезами. Вот оно счастье бродяжье: в одном подфартит, так в другом, как серпом по колокольцам. Прикинул, еды ему на пару дней хватит. А воды он из песка мокрого добудет. Стал как-то жить. Дни для следующего выброса считать, да молиться, чтобы после него аномалии по-другому разбросало. А чтоб не было скучно, артефакты стал перебирать. Особенно нравился ему один, неизвестный, в виде эдакой золотистой коробочки, на компас похожей. Только внутри вместо стрелки будто маленькая рыбка плавает. Сказывал, как посмотришь на неё, и жрать уже не хочется, и жажда не так мучает. Мысли всякие, мечты в голову лезут.
Так дней пять или шесть продержался. Еду, сколько не растягивай, а однажды последний кусок съешь, а больше взять и негде. Ослабел. Песок процеживать уже сил не хватало, так он так, прямо в рот его набирал и сосал. Потом выплёвывал. Короче, кончался человек.
Дай, думает, напоследок коробочку подержу. Чтоб смерть принять легче. Посмотрел на рыбку, что внутри хвостом шевелила, да так размечтался, что, мол, вот бы хорошо сейчас в Лагере очутиться, у дома, в котором он обитает…
И тут все вокруг как задрожит. Как замелькает и он – раз! – и шлёпнулся на землю аккурат возле самого крылечка, про которое мечтал.
Долго Серёга в себя приходил. Все казалось ему, что бредит. Потом его чуть не грохнули. Свои же. Уж больно он за эти дни изменился: худющий, губы в кровь растрескались, вся рожа в засохшем песке. Еле опознали. Стали расспрашивать, Полтораш им и рассказал про псевдогиганта да про озеро с буксиром. Только про свой рюкзак, гимнастёрку, полную артефактов, да коробочку золотистую, что в надёжном месте прикопал, промолчал. Приполз, мол, сам не помнит как. А что часовые, которые Лагерь от всякой погани охраняли, не заметили, так это не его забота.
А уж когда он «Белое кольцо» предъявил, в кармане случайно забытое, от него и вовсе отстали. Рудик Ялтинский, тогдашний смотрящий у северных, по плечу похлопал, да поспешил Кирову. Сам знаешь, за новый артефакт премия полагается. Что Рудик за «Кольцо» получил, я не знаю. А Полторашу всего-то бутылка водки и обломилась. Да ещё, будто в насмешку, старшим тройки сделали. Как ветерана.
Дали двух салаг, и, только очередной Выброс отгрохотал, в новый поиск отправили.
Ну, Серёга отвёл их от Лагеря подальше, у костра пристроил, а сам в кусты и коробочку из-за пазухи вынул. Сел, вгляделся, про буксир ржавый стал мечтать. И точно, получаса не прошло, как вновь вокруг все замельтешило, задрожало и – хлоп! – он у желанного борта. Так обрадовался, что когда в трюм, где оставил рюкзак спускался, поскользнулся и навернулся головой вниз. Да ещё о какую-то железяку приложился со всей дури. Очнулся, пошевелился и чуть не закричал от боли. Нога! То ли сломал, то ли вывихнул. Но болела – прямо слёзы из глаз. Ну и шишка на голове агормадная - тоже здоровья не прибавляла…
Зажёг фонарик, стал рюкзак искать. Ползает, кряхтит, да матом кроет. Еле нашёл, лямки на плечи надел, попробовал сдвинуться – тяжеленный! На гимнастёрку и не глянул. Помнил – тоже веса немалого. Решил на первый раз рюкзаком ограничиться.
И тут его аж в пот кинуло – где коробочка? Когда в трюм спускался, в руках держал, а как очнулся, её и не стало. Фонариком все углы осветил – нету! Только пятно пыли золотистой. Может, раздавил при падении, а может было у того артефакта всего два заряда.
И что теперь было делать? С такой тяжестью за плечами да с больной ногой наружу хрен выберешься.
Ну как он там матерился, кого поминал, сам можешь представить. Будто играет с ним кто! Поманит, а потом обломает на корню.
И все равно – не сдался Потораш. Обрезал лямки рюкзака, связал между собой, шнурки с ботинок снял, сплёл в косицу и тоже привязал. Куртку снял, один конец полученной верёвки к рюкзаку привязал, другой к рукаву. Второй рукав зубами сжал, и полез наружу.
Дважды с трапа срывался вниз, один раз даже сознание от боли потерял.
Выбрался, наконец, рюкзак вытащил. Осмотрелся, камешки покидал, самолётики позапускал – благодать! Ни одной аномалии!
Иди себе, Полтораш, на все четыре стороны!
Нашел себе дрын вместо костыля, чтоб ногу меньше тревожить, шнурки расплёл, в ботинки вернул, обулся – всяко лучше, чем босиком, и похромал на север, в направлении Лагеря.
Ну вот, хромал, да куском штакетника, еще с прошлого раза припасённым, перед собой дорогу проверял. Скорость конечно черепашья у него, но радость грела. Вырвал-таки хабар у Зоны из зубов. Теперь заживёт. Вон уже и берег рядом. Сейчас на обрыв поднимется…
И тут земля у него под ногами дрогнула раз, другой. Потом зажурчало вокруг все громче. Смотрит, вокруг роднички сквозь ил один за другим бить начали. Где небольшими фонтанчиками, а где и прямо гейзерами. И стало в момент вокруг мокро и скользко. Испугался Полтораш. Понял, что сдвинулось что-то там под землёй. И вода, которая из озера ушла, стала обратно выдавливаться. Заспешил, а спешка, известно, любому делу помеха. Раз поскользнулся, другой раз и вовсе - упал. Вымок, рюкзак намочил, пока поднимался, в грязи извозился, ногу разбередил. И так еле шёл, а тут вообще – на месте буксует. И нога разболелась - аж в глазах «зайчики».
А время тикает - вода прибывает. Почти до колена уже. Вроде бы и вот он – берег. Метров двадцать до него, да сил идти нету. Понял тогда Потораш, что с рюкзаком ему не выбраться. Снял груз с плеч, отдышался и поскакал налегке к суше, прыжки на ходу считая, да штакетником аномалии распугивая. На берегу место отметил горкой камней потяжелее и похромал на север.
Пока он в озере «купался» вся его тройка полегла. Кровосос на них набрёл, в куски обоих салаг порвал. Полтораш же, гад, даже ствола им не оставил. Хотя, куда там с «Макарычем» против кровососа. Вернулся в лагерь в одиночку, без напарников, а у самого ни царапины, хоть и хромает. И в карманах пусто. Стали из него правду добывать. Киров сам допрашивал…
- Любит он это дело, - зло усмехнулся толстяк, роясь в своём рюкзаке.
Давно стемнело. Тучи так и не разродились дождём. Повисели, погрозили над головой, да и уползли куда-то на запад. Пока железнозубый вел свой рассказ, толстяк доломал приготовленные загодя деревянные ящики и сложил полученные дрова кучкой. Теперь он неспешно скармливал их жаркому пламени костра. На плоском камне рядом с огнём стояли, три алюминиевые кружки, в которых закипала вода. Толстяк наконец извлек из рюкзака белый пакетик на верёвочке и стал по очереди окунать его в кипяток. К прогорклому запаху дыма добавился армат чая.
- Налетай, - сделал толстяк приглашающий жест.
- А дальше что было? - спросил молодой с ожогом на щеке и потянулся за своей кружкой прихваткой, сделанной из тряпки.
- Да ничего хорошего, - ухмыльнулся железнозубый. Он отодвинул свою порцию чая от костра, пусть, мол, остынет пока, и продолжил:
- Киров за незаконное пользование «Золотой рыбкой» чуть почки Полторашу не отбил. Но как тот признался про рюкзак, полный артефактов, так и загорелся наш полковник его добыть. Тем более, по всему выходило, там плёвое дело было. Кошкой с берега зацепить или, на крайняк, нырнуть и руками по дну пошарить. Благо, лето было. Тепло. Даже надувную лодку где-то раздобыли, пока у Полтораша вывих проходил. А как очередной выброс стих, его и ещё три тройки отправили к тому озеру.
Киров тогда губу раскатал, как ковровую дорожку перед столичной комиссией. Не только рюкзак ему подавай. Дал задание ещё и в катере пошарить. Гимнастёрку добыть. Премию обещал каждому, чуть ли не увольнение за пределы Зоны. Расщедрился до того, что всем по стволу выдал. Мол, глубокий поиск, как-никак…
Железнозубый замолчал, снова закуривая. Взял кружку с чаем, осторожно отхлебнул. Поморщился – горячо.
- И как? Нашли? – не выдержал паузы молодой.
- Нашли, - буркнул толстяк. – Смерть свою нашли – вот что.
- Сгинули все, - подтвердил железнозубый, недовольно косясь на толстяка. – Все, кроме Полтораша. Через шесть дней приполз, полрожи обгорело, рука на перевязи, ободранный, грязный. А из хабара только «Калаш» со стволом, в узел завязанным. Стал нести какую-то чушь про тварь, плюющуюся аномалиями, про целлофановых монстров, да про лес, где на деревьях покойники, как груши висят. Вроде как растут. А как дозреют, на землю падают и ну бродить, кровь горячую искать…
Киров так разъярился, что чуть было на кол его не посадил. Лучше, так бы и сделал. Но передумал полковничек наш. Ещё двоих с ним поослал. На этот раз с билетом в один конец. Без рюкзака наказал не возвращаться. Те, кого Киров Полторашу в тройку снарядил, на колени перед ним падали. Просили с кем угодно отправить, только не с этим гадом. Уже тогда старики заподозрили, что не так прост этот бродяга, каким кажется. Больно везуч. Народ вокруг него пачками мрёт, а ему хоть бы хны.
- И что Киров? – спросил молодой, который слушал рассказ, затаив дыхание.
- А что Киров? – снова встрял толстяк. – И слушать не стал. Когда он бродяг за людей считал. Одни сдохнут – новых пришлют.
- Когда через три дня вернулся Полтораш, как всегда - живого места на нём нет, но живой, и снова без напарников, никто уже и не удивился, - продолжил рассказ железнозубый. - В Лагерь его не пустили. Так он стал по окрестностям лазить, еду да воду выпрашивать. Карту чертил, как пройти к заветной полянке, где аномалий нет, а артефактов видимо-невидимо. Кое-кто из новичков повёлся на его посулы, раз даже проводником его взяли. Хитрей других себя посчитали. Ну и пропали, естественно, как их и не было. Когда вторая тройка вот так упокоилась, кончилось терпение у смотрящего. Снарядил Рудик за этим душегубом отряд, и те подловили его как-то в окрестностях лагеря и кончили. Мужики рубахи на себе рвали, клялись, что, помимо всего прочего, две пули в репу этому гаду зарядили. В упор. Что б точно уже не поднялся.
Только нет, нет, да и расскажут бродяги из новых, что ни Полтораша никогда не видели, ни истории его не знают, что в одну из ночей в Зоне подсаживался к их костру какой-то мужик. Весь битый драный, капюшон на глаза надвинут. Сказывал, что вся его тройка полегла в поиске, один он уцелел. Предлагал в обмен на еду и питьё рассказать дорогу к несметным сокровищам.
- Это те рассказывали, кто не соблазнился, - вставил толстяк.
- Так он живой? – удивился молодой.
- Костик Решка в свой первый поиск только потому уцелел, что, когда они всей тройкой уже за мужиком этим зашагали к поляне, где артефактов - хоть лопатой совковой в тачку грузи, разглядел у проводника два сквозных отверстия в голове. Ветер был, и у него капюшон с головы сдуло. Вот и увидел Решка, что у мужика сквозь башку Луна просвечивается, - сказал железнозубый, заворачиваясь в бушлат. И, меняя тему, продолжил. – Ты первый дежуришь. Через три часа меня разбудишь.
- Что же он остальным не сказал?
- А остальные ему, типа не поверили. Хотя я думаю – брехал Решка, - ухмыльнулся толстяк, тоже начиная устраиваться на ночлег. - Побоялся он, вдруг бы упырь этот его услышал! Отстал потихоньку и дёру дал.
- Как же это - Луна просвечивалась? – не успокаивался молодой. Он был здорово напуган. Так и зыркал в темноту, куда не доставал свет костра. Никак не мог отойти от рассказанной истории. – Разве такое может быть?
- А так, - ухмыльнулся толстяк, тоже начиная устраиваться на ночлег. – Добро пожаловать в Зону, если ты этого еще не понял...
 

Похожие статьи:

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Доктор Пауз