Есть миры, где свет сам по себе, а люди сами. Есть и те, где проблесков нет ни в небе, ни глазах смотрящих, а только двуногие существа со множеством рефлексов. Но есть такие, где верования народа оживают и отражаются в его бытии.
Пресветлая Селестина стояла на краю обрыва, и поворачивала лицо то на закат, то на стены своего монастыря, древнейшей в Империи обители. Здесь, на кромке высокого берега, прохлада священной рощи сталкивалась со стеной тёплых лучей и запахом нагретого камня. Далеко внизу мягко шелестели волны, где-то за спиной вкрадчиво опадали иглы, но к их слегка колючему аромату теперь примешивались терпкие ноты умирающей коры. Ни насекомых, ни болезней: просто деревья решили, что не хотят больше соединять два мира на берегах священного озера. Скоро все стволы рассыпятся комьями земли, и роща станет просто большой кучей… чернозёма, да.
Селестина горестно вздохнула. Тяжело быть Видящей и не иметь сил вмешаться. Мать-настоятельница Цитадели, один из самых влиятельных членов Синода, а толку? Почти тридцать циклов Империю лихорадит, но сейчас болезнь достигла своего пика. Уже совсем скоро страна либо родится заново, либо умрёт навсегда, вместе с самой планетой.
Откуда-то с середины озера донёсся шелест потревоженного воздуха. Из недовольно звенящего тумана потянуло разогретой кожей, металлом, и застиранной кровью. Минута – и несколько теней пронеслось над обрывом. Через некоторое время две из них снова начали рассекать воздух тонкими лезвиями перьев. Оперативно и внушительно, как всегда.
Селестина поморщилась. Показушники. Да, государство - огромный организм со множеством взаимосвязанных систем, которые должны слаженно работать и вовремя поддерживать друг друга. Но что будет, если одна из шестерней разладится, а другая не сможет её заменить, повторяя те же ошибки? Инквизиция, плоть от плоти Церкви, быстро превратилась в сначала в партнера, затем в оппонента и наконец в доминанта. Они стали как два ствола, что растут из одного корня, но выпивают друг из друга сок, останавливая развитие общего дела. Так иногда ненавидят друг друга братья или сёстры – просто потому, что второй есть на свете. Во все времена эта противоестественная вражда и борьба за сферы влияния не имеет ничего общего ни с любовью, ни с верой, ни с порядком. Просто технологии. Просто жажда. Просто власть.
Почувствовав, что огненные стрелы великого светила постепенно теряют жар, Селестина покинула обрыв и пошла по звенящей траве вглубь рощи. Сеть хорошо знакомых дорожек (двести тридцать шагов вперёд, триста налево, пятьдесят направо, и ещё четыреста тридцать восемь) вела через прохладу к боковому проходу в монастырской стене, за которой начинался обширный двор. Обычно он был полон покоя и благодати, но сегодня, вместо вечерней тишины и отголосков песнопений из храма, из-за главных ворот доносились крики. «Монастыри - насилие над природой человека!», «Даёшь свободу крови!», «Любовь по приказу – зло!», «Рассветные пляски УПРАЗДНИТЬ!!!», «Перерожденцы тоже верят в Апри!» и далее в том же духе.
- Мать Селестина! Мать Селестина! Благословление Великого Апри… - к настоятельнице подбежала запыхавшаяся монашка, - мать Селестина, там... Там их главный… главная… - сестра не знала, как определить существо, менявшее пол несколько раз, - лидер просит о встрече, а то грозит приковать себя к воротам, а лагерь перенести в Рощу.
- О Великий Апри! Куда угодно, только не в Рощу! Инквизиция что?
- Наблюдают и всё, - пожала плечами монашка, - у них даже арбалетов нет, просят разрешения качать воду из озера. Говорят, приказ теперь такой – уж если разгонять, то водой, а не стрелами.
Селестина выдохнула через нос, плотно сжав губы.
- Сестра Варния, у нас в хозяйстве тряпки есть?
- Да, мать Селестина.
- Постелите их на птичнике, а как испачкаются, отдайте нашим чёрноз- чернопёрым братьям и сестрам.
- Эээ… да, мать Селестина.
- Отдайте и передайте, что это новый тип вооружения. Безвредный, но эффективный. И пусть наши возлюбленные слуги Солнечного закона наконец выполняют свои прямые обязанности по борьбе с ересью, которые у них в уставе прописаны!
- Кхихи-кхм. Да, мать Селестина.
Женщины разошлись, но через пару шагов настоятельница обернулась.
- Только ради Великого Апри, скажите, чтобы отрезали путь к озеру. Нечего этим похабникам с плакатами делать рядом со священными водами. На южной части хребта есть прекрасный уступ. Пусть протестуют там.
Дойдя до корпуса (триста сорок пять шагов) и поднявшись по истёртым временем ступеням (тридцать семь), Селестина дошла до своего кабинета (двадцать пять шагов). Повернув витую ручку и пройдя к столу (восемь шагов), она села в кресло и вынула из правого ящика несколько тонких клинков. Повертела их в сухих руках, заточила поострее, замерла, вдыхая аромат любимых вьюнков, что ползли по оконной раме. А потом резко развернулась и метнула стилеты один за одним в литограммы на противоположной стене кабинета. Тонкие лезвия без ошибки вонзились ровно в тех членов Синода, что особо ратовали за законопроект Имперского совета о разрешении мирных протестов еретической направленности. Да. Помнится, при Герцоге такого бардака не было.
Селестина тяжело вздохнула, но потом прислушалась к чему-то то внутри себя и улыбнулась. Гости! И как всегда без спроса… Она поднялась и пошла к буфету в углу (семь шагов), где за слегка рассохшимися от времени створками прятались бутылки коллекционного вина. Вдруг, подхватив одну из них, быстро вернулась за стол.
- Так, этот ещё явился. И вот мнётся под дверью, тарвол мелкий…
Настоятельница приняла величественную позу и дёрнула за потайной рычаг, распахивая дверь в кабинет.
- Добрый день, Хедри.
- А! Ээээ... Кхм. Здравствуйте, мать Селестина.
- Так, только не надо этого официоза! Это же твой дом по рождению!
- Да-да, конечно, матушка, - юноша едва успел задержаться, чтобы не встать на одно колено, и просто прошёл вперёд, поцеловать протянутую руку.
- Здравствуйте, тётя Селти. Простите, что без доклада… Что у вас там за навозники протестуют?
- Да так… отрепье всякое, разумом убогое. Не обращай внимания, не стоят они того. Скажи лучше, надолго ли к нам? Каяться приехал, или жену приглядеть?
- Ну вы скажете тоже! – смущённо засмеялся Хедри, - я так… отец вот к вам собрался за благословлением, и меня просил приехать. Он разве не добрался ещё?
- Благословением? Что это с ним? Нет, пока он не почтил нас своим присутствием. Ну ты располагайся. Сейчас прикажу тебя разместить поближе к источникам.
- Эээ… спасибо… Но может я лучше в городе?
- Нет, никакого города! Ты сколько жизней отнял, а? Храм давно посещал, а? Хоть немного побудешь в святом месте!
Под острым взглядом Хедри покорно склонил голову, однако внутренне тяжело вздохнул. Он одновременно любил и не любил Цитадель. Конечно, древняя обитель внушала священный трепет, но юноша знал, что именно здесь умерла родами его мать. Это знание не позволяло полюбить Озерный и тем более монастырь, как будто стены были виноваты в том, что мальчик вырос со строгим отцом, который никак не мог простить сыну цену его появления на свет.
- Да, конечно. Как скажете. Я останусь, только лошадь от запасного входа приведу. Я со скал шёл, что этих м-…ммм… убогих не зашибить ненароком.
- Сестры заберут, - Селестина потянулась к звонку, - а ты давай готовься к трапезе и вечерней службе.
- Да, матушка. Только… с вашего разрешения, сначала навещу могилу матери.
Настоятельница на мгновение замерла. Морщины в уголках рта стали жестче, а грудь поднялась в возмущённом вдохе, но тут в кабинет вошла монахиня.
- Сестра Лина, проводите юношу в Закатную часовню, и пусть сестра Ални заберёт от полуночных врат лошадь. Да, скажите Телли подготовить комнату в южном крыле.
Дверь закрылась со скрипом: верхняя петля опять просела. Мать Селестина раздражённо выдохнула и покачала головой. Затем она хлопнула ладонью по столу и бросила в пространство:
- Курти, ну сколько можно торчать за пыльной портьерой!
Занавесь колыхнулась, и из щели потайного хода появился бритый наголо старик. Не смотря на возраст, он держался очень прямо и явно до сих пор обладал огромной физической силой. Белые складки его одеяния были собраны под епископским поясом с золотым шитьём.
- Привет, Селти. Да я просто не хотел вмешиваться. Хедри сам не свой, как потерял почти всех своих ребят в горах, и в последнюю нашу встречу мы крупно повздорили о воле Апри.
- Ну ничего, отойдёт на источниках, и не такое лечили. Слушай, а почему мальчик до сих пор не знает правду о своей матери?
- Ох, Селти… Сложный вопрос. Я много раз говорил Халу, что ложь противна Апри, но… то у него Хедри слишком маленький, то слишком загружен экзаменами, то только поступил на службу, то просто давно не виделись, а в письмах такое не написать…
- Ясно. Боится, короче, - подытожила Селестина, - только всё равно истина выплывет. И пусть молит Великого Апри, чтобы сын его не возненавидел после этого! Ладно. У каждой жемчужины свой изъян. Здесь бутылочка Тикорского. Давай за встречу?
- Как скажете, пресветлая Селестина, - улыбнулся его преосвященство Курт, разливая рубиновую жидкость по бокалам.
Потом он склонился, почтительно касаясь теплых пальцев узкой руки.
- Тикорское… отрадно, что вы до сих пор помните...
Настоятельница только фыркнула и нащупала витую ножку своего кубка. Даже если бы острейшее обоняние, слух и дар Видящей не компенсировали врождённую слепоту, как можно забыть то, что сделало тебя тем, что ты есть? Непростительно считать, что память это простые картинки. Мать Селестина как никто другой знала, что есть вещи, которые забывать попросту нельзя. Никогда и никому. Даже камню.
Иллюстрация: К.Кузема
Похожие статьи:
Рассказы → ПОСЛЕДНИЙ БРОСОК
Рассказы → Больно не будет
Статьи → Занимательные идеи не рубите сплеча
Рассказы → Макаикар, некромант
Статьи → Очередь за успехом
