Я наблюдаю движение планет,
Пытаясь разгадать, что всех нас ожидает;
А звезды только мерцают мне в ответ,
Им нечего сказать — они о нас не знают.
Константин МЕЛАДЗЕ
Какое непостижимое отчаяние охватывает меня, когда я вспоминаю о недосказанном. Глубокий ужас полноправным хозяином царит в моем сердце, возвращая мысли к тому, что может ожидать и нашу планету. Слабым утешением становятся только воспоминания о поведавшем суровые тайны человеке, чья жизнь не имела смысла без бутылки портвейна. Алкоголь ли заставил его выдумать бедствия, поджидающие землян, или откровение, которое он не успел мне передать? Каждое утро меня будят кошмары. Я выхожу на крыльцо и, чтобы немного придти в себя, полной грудью вдыхаю свежий морской воздух. Единственное — я боюсь взглянуть на предрассветные небеса... Если несколько лет назад желтые облака успокаивали терзаемую душу, то сейчас любое проявление, любой намек на оттенок этого цвета, пробивающегося сквозь синеву неба, несет мне новую волну безумия, напоминая о том, что не успел рассказать бродяга.
Три года минуло со дня маминой смерти. Я жила одна в домике на берегу моря. Иногда приезжал отец, но крайне редко. В основном, он ограничивался телефонным звонком, трель которого нечасто раздавалась в моем доме. Однажды позвонил Владимир. Мы проговорили с ним около двух часов, но, когда я положила трубку, вся суть разговора тотчас улетела из памяти. Как не старалась, позже не могла вспомнить тему нашего общения. Именно тогда я вновь стала ощущать себя беспомощной, одинокой. Слезы катились по щекам, и единственным другом на тот момент оставалось только кресло, которое я обнимала. И маленькой девочкой засыпала в нем, укутанная мраком. В детстве часто приходилось мне засыпать не в своей постели, только мама всегда заботилась, чтоб просыпалась я именно в ней. Но мамы больше не было, и некому стало переносить меня в спальню, поэтому, когда пропел будильник, уговаривая собираться на работу, очнулась на том же месте, где удосужилась уснуть. А в комнате звучала старая песня:
Она проснется — как будто ангел,
Взмахнет крылом над моей душой
И упорхает в другие страны,
В которых я для Небес чужой.
К тому времени я только второй месяц работала в местной школе учителем литературы. Но коллеги наравне с соседями считали меня чужой, странной для их мира. Тяжело приходилось общение с людьми, относившимся ко мне как к инопланетянке. Возможно, удалось бы ближе сойтись с детьми, посещавшими мои уроки, если бы ни разговоры родителей о странной учительнице, которые ненароком и мне удавалось услышать. Как произошло то, что я выбилась из колеи обыденной жизни? Ведь раньше всегда была общительной, располагающей к себе народ. В двадцать девять лет я ощущала себя престарелой монашкой, в чувствах спрятавшейся от всех, как на скиту.
Но в мире чужой и отверженной я оказалась не одна. Выглянув из окна, часто можно было заметить ковыляющего, пошатываясь, по песчаному берегу седеющего мужчину. В руках он держал полупустую бутылку портвейна, которую купил на деньги, вырученные за помывку автомобиля, погрузки или уборки теплохода. Днем он не гнушался никакой работы, сулившей ему к вечеру алкогольное забытье. Никто не знал его фамилии, даже отчества, а называли просто дядей Витей вплоть до ровесников и старше. Он был бездомным бродягой, и никто не помнил, в какие времена его занесло в эти края. Безобидный малый служил только для насмешек жителей городка, в частности, для служителей порядка. Если уж я всем казалась чужестранкой, то он и подавно оставался пришельцем. Его это нисколько не угнетало, а только задорило, и часто сам намекал — в шутку или всерьез? - о своей принадлежности к другим мирам. «Эх, забористое пойло на вашей планете», - говорил он, неоднократно падая после выпитой бутылки.
Мне предоставился случай познакомиться с ним еще при переезде. Всегда, когда я нуждалась в папиной помощи, его куда-то отсылали. Он пообещал позаботиться на счет перевозки и разгрузки мебели, но по работе вынужден был уехать в другой конец страны. Пришлось мне самой нанимать и машину, и грузчиков, которые оказались недобросовестными. И, пока я отвлеклась, они уехали, оставив половину вещей у крыльца. Тогда на помощь девушке, кое-как тащивший тумбочку вверх по ступенькам, и пришел дядя Витя. День клонился к вечеру, поэтому от него уже прилично разило, но мне претило отказаться от его услуг.
По вечерам я любила прогуливаться по морскому берегу и часто встречала дядю Витю, сидящего на старом перевернутом катере. Он чувствовал во мне такую же одинокую душу и предлагал ненадолго остаться с ним, поговорить. И сам оказался замечательным слушателем. Я без утайки поведала всю свою жизнь и даже о той роковой ночи, когда я оставила маму умирать одну в темной комнате. Его ласковые слова, которые он повторял немного заплетающимся языком, всегда находили те нежные нотки, которые успокаивали сердце. «Юленька, - говорил он, - мама твоя сейчас в хорошем месте, и ты больше не должна корить себя в ее смерти. Она с любовью всегда наблюдает за тобой и своим дальнейшим существованием обязана твоей доброй памяти». А когда солнце тонуло в море, и сгущался сумрак, дядя Витя любил рассказывать притчи. Как интересно было его слушать, только каждый вечер заканчивался одинаково. Он допивал последний глоток и повторял: «Забористое пойло на вашей планете», - и засыпал, отчего история постоянно оказывалась незавершенной. Утром дядя Витя уже не помнил (или делал вид, что не помнит) ее, а вечером сочинял новую, но и она оставалась недосказанной.
Как-то приехал отец и с негативом высказался о моей дружбе с бродягой. «У тебя на работе нет что ли приличных мужчин, с которыми можно встречаться, о будущем задуматься наконец? Или тебе по душе общение с бомжом?» На что я ему предоставила полный отчет о мужском контингенте в школе: шестидесятилетний трудовик; физрук, постоянно раздевающий меня взглядом; и старшеклассники, отпускающие нелепые шуточки, когда я прохожу мимо них. «Я все понимаю, Юля, - продолжал «заботливый» папа. - Но тебе уже двадцать девять, должна же ты задумываться о семье, детях? Так же не может продолжаться!» «Что?! - закричала я. - Что именно так не может продолжаться? Чем ТЕБЯ не устраивает МОЯ жизнь? И вообще, какое ты имеешь право судить, выбирать, с кем общаться мне, а с кем нет? Что ты мне можешь советовать, когда в основном ты только голос в телефонной трубке и то нечастый?» На этом я прекращала разговор. Очень не хотелось портить и так натянутые отношения, ведь через два дня он опять надолго уедет. Папа исчезал, а я после рабочего дня наблюдала закат, слушая новые сказки без конца.
На третью годовщину маминой смерти я напекла блинов и пригласила дядю Витю в гости, заранее соблазнив портвейном. Сама спиртное не пила — поминала компотом, а мужчине в стакан подливала вина. Его очень тронуло мое отношение, что в глазах даже блеснули слезы. Он уже и не помнил, когда в последний раз переступал порог чьего-то дома. Подвыпив, начал распыляться в уважении, которое испытывает ко мне, разглядевшей в бродяге не только пропащего алкоголика, но и товарища. Мужчина осушил до дна очередной стакан и запел странную песню. А когда замолчал, мне показалось, что он уснул с открытыми глазами, но через минуту встрепенулся и печально взглянул на меня.
- Юля, как часто тебе приходилось слышать, что меня называют инопланетянином? - поинтересовался он.
- Ой, дядя Витя, даже не знаю... Очень часто, - не скрывала я. - Только по этим слухам и я недалеко ушла от вас. В школе и мне приписали звание девочки с Плутона.
- Плутон... - задумчиво сказал дядя Витя. - Самая далекая планета от Солнца. А что за ней? Там, в глубинах космоса, остались ли еще цивилизации?
Я отчего-то решила, что так он начал предисловие к очередной байке, поэтому иронично вмешалась:
- Остались ли? Как вы об этом заявили? Может, стоит задаться немного иным вопросом: а была ли?
- Ох, Юля, поверь мне, была, - уверенно, вздохнув, сказал он, глазами поймал мой взгляд и проникновенно стал смотреть словно в глубь меня. Мне тяжело оказалось принять всерьез его слова и ждала, что сидящий напротив мужчина вот-вот рассмеется и позабавится над моим глупым видом. Но этого не произошло, а очередная фраза, слетевшая с его губ, окончательно сбила меня с толку. - Я — доказательство того, что разумная жизнь существовала не только на планете Земля, не только в Солнечной системе! Люди надо мной шутят и не знают, что говорят правду. Их насмешки верны: я прилетел с другой — ныне погибшей — планеты.
Теперь смеяться хотелось мне. От дяди Вити не ускользнуло мое недоверчивое настроение, и сам изобразил некое подобие улыбки.
- Что ж, я прекрасно могу понять твою реакцию, Юля, - он тяжело вздохнул. - Можно ли верить словам пьянчужки, когда он пытается доказать, что прилетел из космоса? Кто мне поверит? И сам я не собирался ничего никому доказывать. Ваш мир отчасти жесток. Твое доброе сердце вынуждает предупредить тебя, какая гибель может нагрянуть с небес, навсегда лишившая меня родного крова. «Пожиратели звезд», злобные галактические термиты, не оставили камня на камне на планете, откуда я родом. Их ненасытность не знает границ. Они поглотили все, даже камни, оставив после себя только выжженную пустыню.
Он откупорил вторую бутылку, но в этот раз голос его звучал уверенно и трезво. Во взгляде не стало и намека на хмель. Но все же у меня не получалось слушать рассказ дяди Вити на полном серьезе, и, встав из-за стола, подошла к холодильнику, чтобы положить в блюдце сметану. В последующее время мне никак не удавалось вспомнить, в какой именно момент в руке мужчины появился тесак.
- Только тебе мне хочется доказать о своей непринадлежности к вашей планете, - с неким выражением произнес он каждое слово, но я не успела придать им значение и поэтому не смотрела на него, открывая банку. - У нас, как не странно, анатомия такая же, как у землян, за исключением одной особенности, - продолжил мужчина, - потерянная конечность тут же регенерирует.
Я повернулась как раз в тот миг, когда мой гость занес тесак над своей левой рукой и с силой опустил его. Такое вынести мне оказалось тяжело. Закричала: «Нет!!!» Блюдо со сметаной вылетело из рук. Я закрыла лицо ладонями, сделав шаг к стене, облокотилась на нее спиной и опустилась на корточки. Стало дурно, начало тошнить.
Дядя Витя встал со стула, подошел ко мне и помог подняться.
- Юленька, прости меня, пожалуйста! Я совсем не собирался тебя напугать — лишь показать, что я не такой, как вы.
Мои руки опустились, но глаза боялись посмотреть на его обрубок и на стол. По щеке покатилась слеза, и мужчина вытер ее пальцами (не может быть!) ЛЕВОЙ руки. Господи, что же тогда лежало на столе? Я отстранила его и не могла поверить. Что это? Некая желеобразная масса пузырилась, шипела и, задымившись, оставила после себя на столешнице только маленькую лужицу.
Теперь мой испуг перешел на другую стадию. Кто же этот человек? Инопланетянин или просто ловкий иллюзионист? Я не отрывала от него взгляда и пятилась назад.
- Не бойся меня, Юля! - Мне тяжело стало не доверять этому голосу. - Я не причиню тебе вреда. - Он сделал шаг в мою сторону.
- Не подходи... те. - Пока я не могла принять никакого решения, но его добрые глаза успокаивали меня. Мой собственный взгляд отражался в их глубине, и мне становилось легче, видя отражение. Тогда я просто подошла к столу, налила себе бокал вина и залпом осушила его, косясь на влажное пятно на столе.
- Юля, - видя, что я немного успокоилась, дядя Витя присел на прежнее место, - однажды ты рассказала мне о «желтых облаках», теперь я хочу поведать тебе о своих облаках, имеющих тот же цвет. В этой истории не меньше места для самоукора.
Сильный порыв ветра ворвался в окно, и я поспешила закрыть форточку. Накануне по радио объявили о штормовом предупреждении. Даже в доме слышалось, с какой силой волны разбивались о берег. Погода становилась все хуже.
- В те злопамятные времена, - начал рассказ дядя Витя, - я служил радистом на космической станции. Настраивал спутники, следил за аномальными явлениями, катаклизмами и о любых изменениях сообщал на планетарный исследовательский центр. Наша цивилизация была старше вашей, и техника отличалась более усовершенствованными моделями, которые позволяли нам совершать межзвездные полеты в поисках разумных существ. Но на некоторых отдаленных планетах находили только первые зачатки одноклеточной жизни — бактерий, инфузорий, амеб, которые только через миллионы лет способны развиться в более сложные организмы. - Очередной шквал ветра ударил в окно, заставив дядю Витю вздрогнуть и испуганно обернуться на шум. - Но миллионы лет, как понимаешь, ждать способны не все. Мы искали разумных существ, с которыми могли поделиться своими открытиями, достижениями и, возможно, научиться чему-то у них. Сотни лет остались безрезультатны. И однажды ученые вынесли скептический вердикт, что во Вселенной мы одни!
Я месяцами один проживал на станции. В моем распоряжении было несколько роботов, но человеческого общения они заменить не могли. День за днем бродил я по коридорам, рассматривая в иллюминаторе мерцающие звезды. С ними мне удавалось найти более общий язык, чем с бездушными железяками. Звезды оставались лучшими друзьями — звезды да книги. В моем расположении была огромная библиотека, где я и проводил большую часть свободного времени. Иногда с планеты (на нашем языке она называлась Киф, что означало то же, что и Земля — я изначально сильно удивлялся, как две цивилизации, расположенные в разных краях Вселенной, могут оказаться настолько похожи)... Так вот, иногда с Кифа приходила видеопочта. Друзья рассказывали веселые случаи, анекдоты, забавные сценки, которые я раз за разом пересматривал, чтобы чуть-чуть развеять тоску. Только чем дольше протекала моя командировка, тем реже получал весточки от жены... Пока я работал на станции, она ни в чем не нуждалась, пребывая на полном обеспечении космической федерации. Ей оплачивали любые услуги, которые для нее были необходимыми. Я очень любил Аниан... И она меня (по крайней мере, раньше), потому что выходила замуж, когда за моей душой ничего не было. Мы едва сводили концы с концами. Инженерская практика приносила скудные доходы. Нам и вдвоем становилось все тяжелей и тяжелей прожить на мою зарплату, но Аниан начала думать о детях. Только тогда мне и пришлось согласиться на работу, которая надолго разлучала меня с женой, но несколько лет, проведенных на станции, могли обеспечить наше дальнейшее существование на всю жизнь. СУЩЕСТВОВАНИЕ... Не зря сейчас я обмолвился этим словом, потому что, как только подписал контракт, именно таковой и стала моя последующая жизнь. Если ученые в один голос кричали, что мы одни во Вселенной, то по истечению первого года, проведенного в космосе, меня начала одолевать навязчивая мысль — во Вселенной я один! Иногда мне полагался двухнедельный отпуск, но, возвращаясь на планету, переставал чувствовать себя кифянином — лишь посторонним пришельцем. (Даже сейчас на Земле я чувствую больше комфорта, чем во время отпуска на Кифе.) Проходили дни, я только начинал вписываться в атмосферу общества, как требовалось отправляться обратно на свою космическую «тюрьму», где взаперти меня караулили звезды. И опять я отвыкал от радости общения и привыкал к космическому холоду, но это становилось тяжелей с каждым разом. В конце концов я перестал брать отпускные. Отслужить два года следовало мне, и тогда бы навсегда мог вернуться к Аниан, для которой я оказывался все дальше и дальше. А как переживал я: примет ли она меня тем же любимым мужем? Но мысли всегда были только о ней. Я видел ее в каждом уголке своего «карцера».
Время одиночества истекало. Я жил в предвкушении возвращения в объятия Аниан и не оставлял надежды, что все так и будет. Два года по меркам Кифа равнялись чуть больше двух месяцев на Земле. Возраст среднего кифяниниа по вашему летоисчислению достигал до восьмисот лет. Здесь мне удосужилось прочитать много книг, и Библия была одна из них. Иногда перечитывая ее, задавался вопросом: не имели ли наши народы общие вселенские корни? Почти не отличаемся анатомией, складом ума, в развитии двигались по одному направлению. Только наша цивилизация была древней, из-за чего в науки продвинулись дальше. Но еще несколько веков и ваш мир достигнет того же. И вот, говоря о Библии, первые люди на Земле (Адам, Авраам, Ной) жили столько же, как и кифяне. Теперь я более чем уверен, опровергая ученых с Кифа, существует, как минимум, еще один разумный вид — и гораздо более, - проследившим за одинаковым развитием жизни в разных краях Вселенной. Тут ненароком задумываешься о Боге — совершенном разуме. Только каков Он? Как в представлении землян — Вездесущий Дух? Или по религии Кифа — обитающий в далекой галактике?
Но вижу выражение скуки на твоем лице. Я не собирался открывать религиозные темы.
Мне оставалось два года службы. Но именно, когда я открыл новый календарь, над станцией нависли желтые облака.
Тем роковым днем, пытаясь отвлечься, я записывал строчки, внезапно рождающиеся в голове, словно кто-то нашептывал их.
Мне пришлось прервать свое занятие, когда через иллюминаторы всю станцию охватило яркое свечение. Глаза пронзило острой болью. Я вскрикнул и закрыл лицо ладонями. Болезненные ощущения отступили, но мной овладела паника. С некой опаской все же пришлось взглянуть, что вокруг происходит. Какой источник мог излучать зловещий свет? Открыв глаза, я полностью окунулся в желтое сияние, заливающее весь пункт наблюдения. Каждый предмет заливался только одним - желтым - цветом, словно враз перестали существовать другие оттенки. Я кинулся на смотровую площадку, стена которой была сооружена из редкого прозрачного металла. Передо мной больше не стало черноты космоса и мерцающих звезд на полотне галактики — только желтые облака, гонимые смертоносным ветром в сторону Кифа.
Мои дальнейшие действия оказались незамедлительны. Требовалось срочно связаться со станцией на планете, предупредить и выяснить, что следует ожидать от желтого сияния. Меня выслушали с долей недоверия, заявив, что за моим местоположением наблюдают через спутники и не видят абсолютно никаких аномалий. Только космическая пыль, толстым слоем покрывающая камеры. Через динамики до меня доносились веселые голоса коллег, подшучивающих, что радист сошел с ума от одиночества. Раздался дружный смех, после которого майор сурово порекомендовал мне больше не баловаться, занимая от скуки эфир. Связь прервалась. Я вновь остался один в тишине среди желтого пламени, внушающего тревогу.
Остальные воспоминания стали несколько туманны. Я смотрел, как приближались облака. И вот они окутали всю станцию, только тогда мне удалось достаточно ясно увидеть, что это не эфирная туманность, а кишащий жизнью рой неизвестных мне организмов — существ, напоминающих огромных термитов. Как-то мне приходилось читать книгу одного кифского фантаста о пожирателях звезд. Именно такими они мне представлялись: гигантскими насекомыми с клыками, которыми могли располосовать любой прочный металл и камни. В мыслях я по сей день оставил им то название, хотя и не звезды стали их лакомством. Они были гурманами, поглощающими цивилизации.
Неслись они с невероятной скоростью, и стигийским потоком подхватили станцию, швырнув ее в другой конец нашей солнечной системы. Этот случай помог мне спастись. Я попытался вновь связаться с планетой и предупредить о грозящей опасности, не обращая внимание на слова майора, потому что ясно осознавал: происходящее не являлось частью моего безумия. Не помню, сколько времени потребовалось на починку, но, когда динамики ожили, мне с тяжестью в сердце пришлось признаться самому себе: мое вмешательство теперь бесполезно и не имеет смысла.
Для меня оставалось тайной, почему «пожирателей звезд» не смогли заметить на Кифе, пока те не вошли в его атмосферу? Желтые облака окутали всю планету, и ее дальнейшее существование стало предрешено.
Я пытался связаться хоть с кем-нибудь, но на мои сигналы уже никто не отвечал, всем уже было не до меня. Через аппаратуру доносилась лишь паника людей, метавшихся по планетарной станции. И последнее, что я услышал, как родной мир навсегда умолк — отчаянный крик майора: «Теперь я знаю! Это же...» И все! Последняя фраза, как эпитафия кифянам. Изначально я не расслышал слово, но память во сне часто возвращает меня к роковому дню, и через пелену сновидений вновь и вновь слышу голос майора, поздно осознавшего, какой ужас сгубил их. С этим можно было бороться, если оказались предупреждены заранее. Они мне не поверили и обрекли себя. Но моей вины было больше. Об этом я узнал позже. Лучше следовало убеждать? Нет, даже не это. Я, томясь и плача над своим одиночеством, забыл про спутники. На протяжении нескольких месяцев не регулировал и не настраивал их. Среднестатистический служащий космической станции стал виновником гибели всей планеты.
Не помню, сколько прошло времени перед тем, как раздался взрыв. Сокрушающая волна прошла по всей галактике. К тому времени я успел пересесть в шаттл. Станцию охватил пожар. Меня жалкой игрушкой выкинуло в открытый космос. Я лишился сознания, пока чьей-то великодушной рукой мой шаттл не был направлен на планету Земля, где и утонул в море.
Весь путь, который я пребывал в беспамятстве, перед глазами стояла гибнущая планета. Я видел лицо жены, охваченное желтым пламенем. Ее слезы, ее корящий взгляд. Мы всего лишь хотели детей! Я обнимал колени Аниан, целовал ей ноги, умолял, просил прощения. Нашей мечте никогда не сбыться! А теперь не стало даже самой мечты. Погибла вся планета, и виноват был я. Желтые твари, галактические термиты, «пожиратели звезд» (зачем я придумывал им имена?) уничтожили всю планету — поглотили, оставив только такой же зловещий желтый песок. И я слышал майора, он мне кричал, что это такое...
Теперь я слышал, теперь я помнил, как можно было предупредить гибель, но стало поздно. Два термита налетели на майора, порвали пополам, проглотили, не оставив даже звездочки на погонах. Потом не стало и Аниан! Колени, которые я обнимал, превратились в песок, и он высыпался из моих ладоней. Вместе с мечтой, с верою в будущее рассыпалась она вся. Только последняя капля слезы упала на руку, и, чувствуя ее прохладу, я очнулся на чужой планете в тонувшем шаттле...
Дядя Витя умолк. Все это время я, не перебивая, слушала его, но много вопросов появлялось во мне. На протяжении всей истории он подливал себе в стакан портвейна и маленькими глотками пил его. Только в этот раз, допив стакан, не стал добавлять в него, а, взяв в руки бутылку, продолжил пить из горла.
- На Земле я понял: чтоб не привлекать к себе внимание, необходимо притвориться пьянчужкой, сделаться странным, тогда к тебе будут относиться, как к инопланетянину, но не задавать лишних вопросов. Посмеются над тобой и выпроводят...
Хотелось ли мне предупредить землян о грозящей опасности из космоса? Нет! Мне становилось все равно. Я упивался вином, топил в нем себя, но не боль от воспоминаний. Я стал безразличен к людям, среди которых начал новую (но, поверь мне, никчемную) жизнь. Все люди мне казались такими же, безразличными друг к другу. Но случайно встретил тебя и осознал, как жалок тот мир, где нет любви к ближнему, который я нарисовал себе. Ведь ты первая отнеслась ко мне, как к личности. И пришло осознание того, что я еще в силах спасти родную планету, которой стала мне Земля. Не зря я принялся раздумывать о том, чей всесильный разум направил мой шаттл сюда. Может, именно этот мир приютил мою неродившуюся дочь...
С нежностью посмотрел на меня дядя Витя, таким взглядом никогда не смотрел на свою дочь мой отец. Но вдруг пелена затмила его глаза, и прежде осмысленный взор вновь стал как у бродяги-алкоголика. Только мне не терпелось узнать одну важную вещь — один момент, который он - осознанно ли нет - перескочил и оставил недосказанным.
- Что выяснил майор перед гибелью? - спросила я. - Каким способом можно было предотвратить нашествие «пожирателей звезд»? - Сама не зная почему, произнесла именно эту фразу, придуманную кифским писателем-фантастом. На что дядя Витя ответил мне заплетающимся языком.
- Эх, ну и крепкое же на вашей планете пойло, - после любимой фразы голова его вниз лицом опустилась на стол. А через десять секунд он уже храпел.
Я смотрела на него, и мне в мысли никак не могли придти осознание выдумки и правды.
Если все, о чем говорил дядя Витя не вымысел, тогда такая же страшная участь могла грозить Земле. Только у него осталась одна невысказанная мысль, которая способна была не допустить грядущего апокалипсиса. И, как только он проснется, мне необходимо выяснить это. Именно тогда я начала осознавать, что отношусь к словам дяди Вити с полным доверием, недавний скептицизм исчез. Я могла не верить в сказки, но только не в историю последнего кифянина...
Шторм разыгрался со всей яростью. Море безумствовало. Ветер норовил сорвать крышу с дома, только все его попытки оканчивались неудачей. И вдруг с грохотом разбилось окно. Сорванная с яхты матча осколками разбросала стекла и сама влетела на кухню. Я подскочила от неожиданности. В дом ворвался ураган. Полотенца, мешочки, тетради с рецептами закружились в вихревом потоке. Дверцы шкафчиков слетали с петель. Дядя Витя резко проснулся и неотрезвевшими мыслями не мог понять, что происходит. Очередной порыв ветра залетел через разбитое окошко, подхватил стол и швырнул его к стене, у которой, к сожалению, в то время находилась я. Увернуться у меня не получилось, я полетела на шкаф с посудой. Тарелки и чашки посыпались на пол, разбиваясь вдребезги. Последнее, что мне удалось увидеть перед тем, как лишиться сознания, это бросившегося на помощь дядю Витю.
- Юля, пригнись! - крикнул он, и больше его голоса мне услышать было не суждено, потому что на следующий день, когда я пришла в себя трое полицейских вылавливали его труп из моря. «Решил искупаться пьяненький да еще в такую погоду», - сказал один из них, видимо считавший себя самым остроумным...
Я очнулась на диване. Когда зашла на кухню, то увидела, что окно заслонено кухонным шкафом. Но что заставило самого дядю Витю выйти в шторм и броситься в море? «Самоубийство», - шептал наш маленький городок, где каждый знал дядю Витю. Только я могла подозревать, что в этом крылась иная причина. Страшная тайна, разгадать которую мне не в силах. Если мы говорили о Высшем Разуме, спасшем последнего жителя Кифа и отправившего его на Землю, значит, должен существовать его Антагонист. Возможно, именно с этой планеты и прибыли «пожиратели звезд». Тогда ему не было угодно, чтобы кифянин мне все успел рассказать.
Только в последнее время чувства мои противоречивы. Иногда вновь меня посещает скептика. Ведь дядя Витя всегда был хорошим выдумщиком и лишал меня концовки своего повествования. А этой историей он навсегда оставил память о себе. Может, такова была его последняя цель — запудрить девчонке мозги и лишить себя жизни? Какие доказательства он мне предоставил? Шаттл его утонул в море. Он отрубил себе руку? Но что видела я, в ужасе закрыв глаза ладонями? Только непонятную субстанцию на столе — ничего больше! Вновь выросшая рука, которая, возможно, и не была отрублена. Но, если все это муляж, то почему я иногда боюсь смотреть в небо?..
Каждый раз прогуливаясь по берегу, я дохожу до старого перевернутого катера и, забравшись на него, вспоминаю о том, как раньше на нем мы сидели с дядей Витей, а он рассказывал мне притчи, которые никогда не завершались. А как тяжело становилось мне, когда, поднимая голову к небу, боялась на этот раз увидеть желтые облака. Тогда мысли вновь и вновь возвращались к истории, поведанной мне на кухне. И я опять верю в нее! Именно в тот момент становится важным то, что осталось недосказанным.
Мерцают звезды, перемигиваются у меня над головой, словно пытаются о чем-то предупредить... Но я мала для Вселенной и пока не знаю их языка. Когда-нибудь все-таки научусь понимать их, и они мне расскажут ту же историю, только на этот раз я дослушаю ее до конца...
Похожие статьи:
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Пограничник
