Наблюдатель

Давным-давно…

Кажется, так в этом мире принято начинать рассказы.

Так вот: давным-давно я был отправлен сюда в качестве наблюдателя. Выданная мне стандартная инструкция была, как обычно в таких случаях, лаконична: смотреть, изучать и не вмешиваться.

С тех пор я только и делаю, что смотрю и изучаю. Вмешаться я, при всем желании, не смог бы. Наша раса давно отказалась от использования физических тел. Все мы – лишь цепочки информации, коды, путешествующие сквозь червоточины времени и пространства, по квантовым волнам, подгоняемые ветрами неведомых гуманоидам измерений.

Поэтому для меня лишены смысла привычные для местных фразы: «вчера», «сто лет назад», «через две недели», «за тем поворотом», «в конце пути». А вот «давным-давно» подходит как нельзя лучше: в этой присказке указание на время звучит размыто, туманно, и может быть отнесено не к термину «время» как таковому, а к существовавшему в абстрактной математической точке началу истории.

Простите, все время отвлекаюсь. Сказывается привычка длительного сосуществования с местными: они абсолютно не систематизированы, чрезмерно эмоциональны, склонны к нерациональному поведению и беспричинно агрессивны. Именно эту - последнюю - черту характера аборигенов мне и предстояло изучить. Не смогу сказать точно, сколько местных лет, столетий и тысячелетий я потратил без пользы, но, кажется, сейчас близок к разгадке.

Когда я прибыл сюда, планета была богата и изобильна. Здесь было всё для благополучного сосуществования отдельных видов: чистый воздух, дающие плоды растения, вкусные травы, пригодные для еды животные, подходящая для питья вода в реках. Но местные гуманоиды, наделенные зачатками интеллекта, которым они были не в состоянии распорядиться разумно, начали уничтожать больше живых существ и веществ, чем это нужно было для нормального функционирования и продолжения рода.

Я слышал, как кричали животные, забиваемые для потехи во время охоты; как безмолвно рыдали вырубаемые леса; как стонала земля, когда тело ее рвали на части динамитом. Я слышал предсмертные хрипы планеты, почти лишенной атмосферы, задыхающейся под грудами ядовитых отходов, заполнивших сушу и воды, подземные каверны и самое ядро земли.

Слышал, но не мог постигнуть: зачем одно живое существо причиняет бессмысленный вред другому? Зачем уничтожает дом, из которого некуда уйти?

Больше всего меня удивляла неестественная страсть аборигенов к убийству представителей своего же рода. Зачатки разума позволяли местным обитателям находить оправдание такому поведению: придумывать более-менее изящные, временами даже убедительные политические и биологические теории о высших расах, превосходящих низшие цветом кожи, чертами лица, способом размножения, верой в иных богов – смертных и бессмертных, - правилами поведения за столом, наличием или отсутствием болезней, и прочими несущественными деталями.

Изгоев, не принадлежащих к господствующей прослойке или нации, убивали каменными топорами, стальными мечами, разрывными патронами, самонаводящимися ракетами, ядовитыми газами. Их косили серпами, сжигали в огне, топили в воде.

Для уничтожения себе подобных создавались все более совершенные механизмы. Сначала они управлялись аборигенами, сидящими внутри, позднее – теми же аборигенами, но находящимися на расстоянии.

Наконец, автоматы получили настолько совершенный разум (и я полагаю, что был он выше того, которым обладали творцы), что могли сами определить, когда, где и по какому отличительному признаку отбирать жертв. А, поскольку признаков было множество – в каждом государстве и клане – свой, особенный, - машины, в конечном итоге, уничтожили всех аборигенов на планете.

Я смотрю на развалины, в которые превратились некогда цветущие города; на пересохшие русла рек; на пустыни, по которым, угрожающе рыча, ездят бессмертные машины смерти; - и думаю, что моя миссия здесь завершена.

Я сделал все, как полагается: смотрел, изучал и не вмешивался.

Я слышал боль этого мира – и она больше не покинет меня. Тот, кто однажды научился слышать свою боль, способен в любом звуке, жесте, взгляде и молчании распознать чужую.

Только сейчас, когда планета умерла, я понял, почему это случилось. Причина не в агрессивности обитавших здесь существ, не в их неразумности (что бы под этим не подразумевалось), не в излишней эмоциональности.

Местные жители были увечны. Они не умели слышать.

Похожие статьи:

Рассказы → Эксперимент не состоится?

Рассказы → Идеальное оружие

Рассказы → Белочка в моей голове

Рассказы → Вердикт

Рассказы → Черный свет софитов-7