… однажды скрипка своими чудотворными
звуками спасет души людей...
Нильс Нильсен «НИКУДЫШНЫЙ МУЗЫКАНТ»
- Rue d`Auseil
За все тридцать лет жизни в Париже Поль Делакруа в первый раз услышал о Rue d`Auseil от плешивого бродяги, вызвавшегося его проводить туда за бутылку бурбона. С чего только пришло в голову грязному безумцу, что Полю необходимо следовать за ним на эту таинственную улицу, тем более, посреди ночи? Делакруа отпихнул нищего, кинув ему несколько монет, и собирался свернуть на Монмартр в сторону своей каморки, которую еще совсем недавно делил с любимой, как за спиной услышал имя, произнесенное беззубым ртом старика:
«Софи...»
Мужчину словно в сердце ударило молнией. От внезапно пронзившей его боли воспоминаний он готов был согнуться пополам. Медленно Делакруа повернулся.
«Что ты сказал?» Осторожным шагом он приблизился к бродяге. Свет от фонаря падал на обезображенное оспинами лицо, искаженное гримасой, значение которой Поль не мог определить. То ли старик ухмылялся, то ли скривился от боли. Застланные бельмами глаза пристально следили за подошедшим мужчиной, словно не понимая, что от него требуют. «Что ты сказал?» — повторил Делакруа уже более настойчиво, в сердцах утешая себя, что ему всего лишь послышалось.
« Как сильно ты бы хотел, чтобы она вернулась? Твоя Софи...»
Полю хотелось схватить наглеца за шиворот и тряхнуть так, чтобы у того дух вылетел. Он ведь явно решил поиздеваться над ним из-за того, что Делакруа отказался воспользоваться его услугой проводника по Rue d`Auseil. Бродяга тут же оказался прижат крепкими руками к стене дома, а Поль, сдерживая тошноту от омерзительного запаха, процедил сквозь зубы:
«Ты кто такой? Что тебе от меня надо?» Теперь на близком расстоянии Делакруа заметил причину отвратительной ухмылки старика. Левая щека его была разрезана чуть ли не до самого уха.
«Нет, молодой человек, — прохрипел бродяга, — это тебе надо!» Он ловко высвободился от натиска мужчины, что Делакруа даже поразился силе немощного на вид старика. Костлявой рукой из-под полы драного плаща он достал какой-то предмет. И, когда на него упал свет, Поль чуть не лишился чувств. Это была она — ее скрипка. Сомнения быть не могло, что это именно тот инструмент. Ведь мужчина помнил каждую царапинку, каждую зазубрину на скрипке своей возлюбленной — на скрипке, которую положили рядом с Софи в гроб.
В небе красно-желтым шаром висела полная луна, но свет ее не касался стен ветхих, покосившихся домов. Rue d`Auseil была словно под куполом тьмы. Делакруа ориентировался только по звукам шаркающих шагов старика. Скорее всего, дело обстояло в кладбищенских мародерах. Именно это ему подсказывал разум, но душою чувствовал, что ему следует отправиться за бродягой.
Удивительно, он думал, что прекрасно знает Париж, но переулок, в который они свернули, перейдя на другой берег Сены, Делакруа никогда прежде не встречал ни на одной карте.
Придя в себя после шока от увиденной скрипки, Поль тут же отобрал ее у старика. Двигаясь по незнакомым переходам, он левой рукой крепко прижимал инструмент к груди. И мысли его теперь были не о расхитителях могил, не о мерзком бродяге и тем более не об улице, которую прежде не видел. Только Софи была в его голове и сердце. А еще ее музыка. О, как она играла! Мелодия ангелов не могла сравниться с пением ее скрипки. Смычок плавно скользил по струнам, и звуки растворялись в воздухе, наполняя его волшебными пылинками. Рождался новый мир, сотканный из молекул нежных нот. И даже когда Софи переставала играть, Поль видел в отблеске ее глаз продолжение небесной сонаты. Они жили в маленькой квартирке на Монмартр, у них не было почти ничего — была только музыка. Музыка и любовь. Но месяц назад любимая скончалась от внезапного недуга, и музыка умолкла навсегда. Она умерла как в душе, так и в сердце.
И вот сейчас этот безумный бродяга, ведя по темному переулку, уверял его, что знает того, кто может вернуть Софи. И чем дальше они углублялись в лабиринты Rue d`Auseil, тем больше Делакруа верил ему. Отрицала здравая часть рассудка, но только не сердце.
«Даже если ты говоришь правду, старик, тебе-то какая в том выгода, а?»
«Папаша Моттон будет рад, если месье в знак благодарности даст ему пару франков на бурбон. Вот мы и пришли». Старик открыл железную дверь единственного освещенного дома, и они вошли внутрь.
Делакруа словно очутился в средневековье. Каменные стены и сквозняк тут же вселили мысль, что он в готическом замке, а не в трехэтажном особняке на Rue d`Auseil. Просторный коридор освещали сотни свечей в серебряных канделябрах. Окна занавешены роскошными портьерами. На стенах висели рыцарское обмундирование: щиты, мечи, копья, палицы. В центре стоял стол с большой коллекцией хрустальных ваз. Если бы Поль непревзойденно разбирался в искусстве, то в некоторых полотнах различил бы подлинники Леонарда да Винчи. Звук шагов эхом проносился по помещению, растворяясь в глубокой тьме за винтовой лестницей.
«Месье Нуар!», — крикнул старик, и слова его разбились на тысячи осколков, задребезжавших в хрустальных вазах.
«Можешь быть свободен, Моттон». Делакруа вздрогнул от внезапно раздавшегося голоса. Низенький ничем не примечательный мужчина во фраке спускался с лестницы. Вид его был непримечательный, но слова он произнес так властно, что бродяга сжался, как нашкодившее животное.
«Но я бы...»,- папаша Моттон повернулся к Делакруа, но боялся высказать просьбу вслух.
«Проваливай!» — тут же раздался ядовитый бас.
Бродяга развернулся и, прежде, чем выйти, увидев ползущего паука, со злостью ударил по нему кулаком, размазав его по стене. «Ненавижу пауков! Особенно тех...» — и не договорив вышел.
На Поля сердитость хозяина не производила никакого впечатления. В руке у него была скрипка Софи, и она придавала ему уверенности. Он чувствовал, что она, как талисман, оберегает его, и нисколько не страшился того, что находится посреди ночи на неизвестной улице в странном доме. Сейчас ему лишь необходимо было узнать, каким образом инструмент попал к бродяге и, что бы ни говорили эти двое, уличить их во лжи. Он нагло подошел к хозяину дома.
«По какой причине, позвольте узнать, этот старик привел меня к вам?» Делакруа ждал ответа, но месье Нуар (как назвал его папаша Моттон) несколько секунд стоял молча, дыша в грудь Полю, так как ростом дотягивал ему всего лишь до подбородка. Потом взгляд его опустился на скрипку, и правой рукой из внутреннего кармана фрака он достал смычок.
«Стало быть, это тоже ваше?»
Делакруа уже собирался наброситься на мужчину, как несколько часов назад он проделал это с бродягой, но холодный взгляд, который коснулся его, тут же погасил ярость, и ему даже пришлось сделать шаг назад — настолько жгуч был этот холод.
«Пойдемте наверх, Поль, — спокойно произнес хозяин. — Я знаю, чего вы желаете больше всего на свете, и я готов вам это дать за абсолютно мизерную цену».
«Но у меня ничего нет!» — Делакруа сам не знал, отчего теперь хотел торговаться за воздушные замки, которые готов ему будет предложить месье Нуар.
«О, друг мой, вы глубоко ошибаетесь. У вас есть больше, чем вы можете себе представить».
Поднявшись, они вошли в огромный зал, стены которого были украшены не средневековой амуницией, а множеством полочек со стеклянными дверцами. В каждой из них что-то копошилось.
«Это моя самая лучшая коллекция!» — в голосе месье Нуара звучала неподдельная гордость, и он развел руки в стороны, как бы предлагая гостю оценить ее.
Делакруа подошел к одному ящику и сморщился от отвращения. Омерзительная желто-зеленая слизь ползала по стенкам, оставляя за собой не менее противный след из фекалий, которые, пузырясь, лопались и брызгали на стекло. В другом находилась огромная крыса, имеющая вместо одной лапы человеческую руку. Полю сделалась дурно. За каждым стеклом ему представлялось все более тошнотворное зрелище: пиявки, сколопендры, пауки и скорпионы, — и почти все с какой-нибудь аномалией.
«Софи д`Амур… — произнес месье Нуар. В помещении, наполненном только шипящими звуками копошащихся за стеклами тварей, услышав имя любимой, Делакруа вздрогнул, а стоящий напротив мужчина ухмыльнулся. — Многое ли вы готовы мне предложить, чтобы мадмуазель д`Амур вернулась?»
«Я уже говорил...»
«Я прекрасно слышал вас, Поль, — перебил хозяин. — Из того, что имеете».
«Все, что угодно, — шагнул вперед Делакруа. — Даже собственную жизнь».
«Жизнь — это уж слишком. Мне нужна самая малость — всего лишь ваша душа».
Делакруа с трудом подавил смешок. «Знаете что, месье Мефистофель, с меня довольно, -
Он собрался покинуть зал, который больше напоминал террариум, но, повернувшись в сторону выхода, обнаружил только глухую стену. — Что за шуточки? — все-таки несколько испуганно спросил Поль. Тут же скрипка, которую он не выпускал из рук, превратилась в огромного скорпиона, а смычок — в змею. Делакруа вскрикнул и отбросил ее, прежде чем скорпион успел вонзить жало в запястье. Теперь он был по-настоящему напуган и готов верить в любые дьявольские силы. — Кто вы?»
«Друг. Поверьте мне, Поль, — друг! Если вы согласитесь, следующей ночью Софи вернется».
«А если не соглашусь?» — Делакруа опасался худшего. Он уже успел несколько раз пожалеть, что пошел за нищим.
«Тогда не смею вас задерживать. Выход прямо за вашей спиной».
Недавний пленник обернулся и там, где только что была стена, увидел дверной проем, но шагнул в противоположную от него сторону.
«Что я должен сделать? Где-то подписаться кровью?»
«Умоляю вас, Поль, — рассмеялся месье Нуар. — Вам всего лишь необходимо дать свое согласие, а потом можете отправляться домой ждать любимую».
«А как?..»
«Это абсолютно не больно. Вы даже ничего не почувствуете. Я просто возьму вашу душу и помещу в этот ящик», — месье Нуар показал такой же ящичек со стеклом, как те, что были развешаны по всему залу с тварями внутри.
«Я согласен!» Тут же изо рта Поля вылетел белый мотылек и, сделав несколько кругов над его головой, собрался вылететь прочь, но в мгновение оказался ловко пойман в кулак месье Нуара, который запер его внутри ящика.
Мотылек отчаянно бился об стекло, и это даже немного позабавило «ловца душ».
«Вы можете идти встречать любимую Софи», — сделал он приглашающий жест в сторону выхода.
Делакруа бегом сбежал по ступенькам, потом через средневековое фойе и выбежал на улицу под темень Rue d`Auseil. Еще одна проблема оказалась перед ним: ведь он абсолютно не ориентировался в неизвестных переулках. Решив двигаться наугад, уже через минуту он увидел мост, ведущий на другую сторону реки в знакомый Париж. А ведь до этого у них с бродягой ушло не менее часа, прежде чем они добрались до особняка. Но сейчас его уже не беспокоили эти мысли. До самого Монмартр он думал о том, кем на самом деле являлся месье Нуар. Дьяволом или всего лишь безумным фокусником. Ночная прогулка проветрила голову, и страхи, которые Делакруа испытал в зале-террариуме, улетучились. Поэтому он был склонен верить в последнее. Но скрипка?.. Только переступив порог своей квартиры, на комоде Поль увидел скрипку Софи.
2.Крик в ночи
С рассветом ночное происшествие показалось Полю всего лишь полночным бредом. Доказательством того, что все это ему не приснилось, были только испачканные туфли и скрипка на комоде. Но никакого признака Софи… И чем выше поднималось солнце, тем ниже падало перышко его веры в то, что несколько часов назад он продал душу за возвращение любимой. По работе, доставляя очередную посылку по адресу, недалеко от того места, где по его мнению должна была находиться таинственная улица, он, опросив с дюжину прохожих о Rue d`Auseil, в ответ получал только недоумевающие взгляды. И к вечеру, вернувшись домой, решил забыть о странном приключении. То немногое количество франков, что лежало у него во внутреннем кармане, осталось на месте. Его не ограбили, не избили, и, значит, все это уже не имело никакого значения. Ему показали пару фокусов, но цирковыми трюками Делакруа перестал интересоваться с детства. На вопросы могла навести только скрипка, но он, чтобы больше не забивать себе голову, с некой злостью швырнул ее в ящик комода и захлопнул на маленький замок, решив при первой возможности продать ее. Эта мысль несколько успокоила Поля перед сном, и он со спокойной совестью захрапел.
Ему приснилось, как распахнулась входная дверь, и в комнату ворвался могильный холод. Потом кто-то тихо на цыпочках прошел мимо кровати, щелкнул замок на дверце комода. Делакруа открыл глаза. В сумраке удалось разглядеть только развевающиеся на сквозняке шторы. А так же запах тлена ворвался в ноздри. И кругом тишина — больше никаких посторонних движений. Внезапную тревогу он объяснил себе непонятным сном, отчего тут же уснул вновь.
Чиркнула спичка, на кончике свечи заполыхало пламя. И тотчас раздался такой оглушительный крик, что в комнате задребезжали окна. Делакруа чуть не свалился с кровати, теперь он уже не мог сомневаться, что все это уже являлось частью реальности и исходило не из подсознания спящего разума. Спиной к нему перед зеркалом со свечой в руках стояла девушка, перепачканная землей и глиной, словно только что выбралась из могилы. Последняя мысль привела его в дрожь.
«Софи?» — произнес Поль дрожащим голосом.
Девушка развернулась и сделала несколько шагов к кровати. «Я-у-м-м-е-р-л-а? — с трудом удалось произнести ей, но потом более четко: — Я мертва!» Чем ближе она подходила, тем невыносимей становился могильный запах. Хотя само разложение не тронуло ее тело, но вонь стаяла такой омерзительной, что Делакруа думал, если девушка сделает еще хоть шаг, он лишится чувств. Волосы ее были слипшиеся от грязи, в них копошились насекомые. Огонь свечи в руках Софи разгорался все ярче и ярче, отчего Полю удавалось рассмотреть отвратительные подробности метаморфозы в своей любимой. Глаза ее застилала пелена тумана, в них не было уже девичьего озорства и нежности. Черты лица превратились всего лишь в восковую маску, на которой отображался не меньший испуг, чем у него самого. Некогда розовое платье на Софи шевелилось, словно жило собственной жизнью. И, когда она сделала очередной шаг к нему, Делакруа разглядел причину этого: из-за шиворота выполз огромный слизняк, который пополз по щеке к мочке уха. Все это уже туманило его разум, и он, взбираясь выше к изголовью кровати, готов был потерять сознание. Последней крупинкой этого стал кашель девушки, когда изо рта у нее на постель посыпались черные жуки. Делакруа лишился чувств. Но перед этим услышал еще один ужасающий крик девушки.
Через два дня луна пошла на убыль. Делакруа перестал воспринимать возвращение Софи как что-то сверхъестественное. Теперь он стал удивляться, зачем ему вообще понадобилось такое странное желание. Ведь при всей своей практичности он мог бы променять «мотылька» на то, что на самом деле могло быть необходимо. К примеру, богатство, чтобы перестать таскаться изо дня в день с посылками. А при таком стечении обстоятельств месье Нуар все же оказался в выигрыше.
Внешность Софи уже не внушала Делакруа ужас. Девушка привела себя в порядок. Но прежний цветущий вид красавицы теперь сменяла прозрачная бледность и синие круги под глазами. Лишь гнилостный запах оставался тот же. И мужчина всегда морщил лицо, когда девушка находилась рядом. Эта вонь быстро распространилась по маленькой квартире на Монмартр. Только Делакруа все равно закрывал плотно все окна и двери во избежание любопытных соседей, у которых, несомненно, возникнут вопросы о мертвой, но все же разгуливающей по комнате любовнице. Софи всегда пользовалась расположением людей, которые восхищались некогда ее музыкой. С тех пор, как девушка вернулась, она не выпускала скрипку из рук, но Делакруа категорически запрещал ей играть. Теперь музыкальный инструмент был всего лишь молчаливой безделушкой, которая заменяла ей такого же необщительного любимого. На кушетке у выхода, где он постелил ей, Софи ложилась спать, крепко прижав скрипку к груди. А Поль все больше брезговал ее обществом. Рано утром он на целый день покидал дом, закрывая входную дверь на оба замка, и возвращался уже под ночь. Просиживая вечера в трактире за бутылкой бурбона, он ссылался на усталость и загруженность на работе во избежание общения с нежелательной сожительницей. В нем уже назревал план, как выставить ее из дома.
Жизнь в одиночестве больше всего прельщала теперь Делакруа. Тогда в квартиру можно будет приводить собутыльников и уличных девиц, чтобы устраивать многочисленные оргии. Но последние крупинки былой совести, которые были еще не утеряны наравне с душой, а просыпались где-то в глубине сердца, не могли пока позволить очерствевшему мужчине выгнать девушку на улицу. Остатки прошлой жизни еще сопротивлялись, но новая сущность Делакруа уже вытесняла ее. И проклятие на свое неразумное желание нарастало с каждым разом сильней. Его поглощали сомнения, что той ночью на Rue d`Auseil он находился в здравом рассудке — скорее всего разум был затуманен лживым месье Нуаром. Хотя на самом деле именно тогда Поль Делакруа в последний раз оставался самим собой, а теперь в теле без души умерли и воспоминания о чувствах.
А вот в мертвом сердце Софи чувства, наоборот, не были тронуты могилой. Видя, как некогда любящий человек обращается с ней хуже, чем с дворовой собакой, былая любовь возрастала сильней, в то время как внешняя красота увядала с каждой секундой.
На непрекращающиеся вопросы, каким образом она смогла вернуться, Делакруа рассказал ей о Rue d`Auseil. Но это не звучало из его уст, как искреннее признание, и в разговоре не присутствовало переживание о таинственной ночи — всего лишь сожаление о своем выборе и обмане месье Нуара.
«Но раз ты готов был обменять свою душу на мою жизнь, — посреди ночи с надеждой спросила Софи, — значит, все-таки ты любишь меня?»
«Угу», — промычал Делакруа и отвернулся к стене.
Софи встала с кушетки и приблизилась к его кровати. «Любимый...» — нежно произнесла она и присела на край. Лицо мужчины скорчилось в гримасе отвращения, словно к нему подошла не женщина, а тварь, на которых он насмотрелся в доме месье Нуара.
«Иди на место! — приказал он. — Мне завтра рано вставать. И не забудь убраться в квартире, пока меня не будет».
Софи поднялась и не в силах оказалась больше удержать слезы отчаяния и боли.
«Ну не надо! Прекрати сейчас же!» — закричал Делакруа, чуть приподняв голову с подушки, но не потрудившись повернуться.
Девушка уняла рыдания и посмотрела на скрипку, которую по-прежнему не выпускала из рук. Ей вспомнилась волшебная музыка, которая всегда восхищала любимого. Софи прижала ее к щеке, и смычок плавно пробежался по струнам. Воздух заколыхался нежными нотами, которые уже долгое время не заполняли комнату сладкой мелодией. Но слух Делакруа теперь оставался бесчувственен к этим звукам. Он в ярости соскочил с кровати, схватил попавшуюся в руки книгу и кинул ее в лицо девушки. Софи была готова к чему угодно, но только не к такому поступку. Настоящий Поль никогда бы не посмел сделать ей больно. Скрипка выпала из рук.
«Ты совсем одурела? — в неистовстве закричал Делакруа. — На ночь глядя концерт устроила, дура». Звонкая пощечина обожгла лицо девушки, и она упала. Делакруа схватил скрипку, замахнулся и хотел разбить ее об стену. Инструмент разлетелся бы на осколки, если бы не пронзительный крик Софи:
«Нет! Пожалуйста! Только не ее!» Она готова была выдержать любые побои, только бы скрипка осталась цела.
Возможно, уже на следующий день, когда бы уже без остатка черная желчь вытеснила из сердца пыльцу, которую оставил некогда «мотылек», ее вопль не возымел бы никакого успеха. Но сейчас Делакруа это остановило. Он подошел к входной двери, открыл ее и выкинул скрипку в ночь.
«Убирайся!» — процедил он сквозь зубы сидящей на полу девушке. Даже помог ей подняться и вытолкал вон.
Дверь с грохотом захлопнулась, а Делакруа с усмешкой вернулся в теплую постель. Через пару минут его уже овеяла дрема, которую нисколько не потревожил раздавшейся с улицы женский крик, всполошивший ночь.
3.И снова на Rue d`Auseil
Она шла по направлению ветра. Улицы с названием d`Auseil в Париже не существовало, поэтому разыскивать ее намеренно не было смысла. Ад настигал ее, и именно он мог привести туда. Чувствуя его дыхание, Софи понимала, что, куда бы она не свернула, ее решение будет верным. Там, где последние отблески утопали во мгле, суетились тени, рожденные без света. Уже века они томились во мраке, который окутал и ее любимого Поля.
«Мадмуазель, не одолжите франк папаше Моттону?» — услышала Софи голос старика с разрезанной щекой, который сидел на крыльце особняка, освещаемом единственным фонарем на улице.
Она остановилась напротив и собралась подняться по ступенькам, но нищий, встав, перегородил ей путь.
«Вы уверены, что пришли по нужному адресу?» — спросил он, сделав шаг в ее сторону, и протянул костлявую руку, чтобы остановить девушку. Но Софи, как бы защищаясь, выставила перед собой смычок и скрипку, словно имела в арсенале не музыкальный инструмент, а меч и щит. Но это сработало — он отошел в сторону. «Как пожелаете», — небрежно выплюнул старик. Хотя Софи показалось, что он произнес «пожалеете», но это уже не имело значение, потому что дорогу ей теперь никто не преграждал.
Дверь распахнулась, радушно приглашая девушку войти. Она очутилась в средневековом зале. «Вам наверх», — прокашлял за спиной бродяга. И Софи не стала тратить время на любование трофеями.
Когда она поднялась, взору предстали многочисленные полки, за стеклами которых копошились твари. Они не произвели на девушку никакого впечатления. Ее интересовала одна-единственная, которая недавно стала дополнять пандемонийский музей, — гниющая душа Поля.
«Добро пожаловать, мадмуазель д`Амур! — внезапно появился и сам месье Нуар, приветливо разведя перед собою руки, словно приглашая в объятия. — Вы что-то потеряли?»
«Я не теряла! Вы украли!» — не испытывая страха, гордо произнесла Софи.
«И что вы готовы предложить взамен, чтобы я вернул вам это?»
«Кажется, мне глупо спрашивать, что вас интересует».
«Ваш любовник обещал жизнь за вас, но, так как вы ее не имеете, вам нечего предложить, кроме души».
«И вы пообещаете вернуть душу Поля в обмен на мою?»
Месье Нуар расхохотался: «Разумеется! Скоро она станет непригодна даже для моей услады. Милая Софи, посмотрите за что вы так хлопочете». Он снял с верхних рядов одну из полок.
За стеклом на глазах у Софи лягушка превращалась в жабу, но и на этом метаморфозы не заканчивались. С каждой секундой она становилась более мерзкой: на ней нарастали волдыри и лопались гнойными брызгами.
«И за эту душу вы готовы пожертвовать своей? — улыбался месье Нуар. — Человек, продавший или потерявший душу извращается, в нем не остается чувств тем более таких сильных, как любовь. И прекрасный мотылек взаперти у меня превращается в сколопендру или, как вы видите, в жабу, к которой прикоснуться мерзко даже мне. А может, вы попробуете поцеловать ее, тем самым вернув привычный образ? Как в сказке, знаете?» — продолжал издеваться он.
Но Софи уже не слушала искусителя, а с жалостью смотрела на существо, которое некогда было самым прекрасным для нее — душой Поля. Чего добьется она, если согласится? Он отпустит жабу, которая так и останется запертой тварью, но уже в теле любимого человека, а это место займет ее душа-бабочка. А через день и она обратится скользкой гадюкой или назойливой мухой. Софи больше не имела жизни, а значит, не останется от нее ничего. Правая рука крепко сжала смычок. Оставалось одно правильное решение, и в груди его прохлопала крыльями бабочка, которая принадлежала все-таки ей. Она подарит свой поцелуй, но поцелуй музыки.
В выражении лица месье Нуара мелькнул ужас, когда Софи провела смычком по струнам. «Прекрати! — закричал он. — Обмен был честным! И если ты продолжишь играть, то его душа вернет свой изначальный вид, а ты вернешься к тлену».
Но его слова только усилили рвение девушки. К чему ей теперь такое существование?
Софи никогда еще не играла так при жизни. Музыка ворвалась в каждый уголок зала, в каждую трещинку. Она несла свет, который отражался от ее любви. Ноты сплетались из самых тонких ароматов всех времен года. Зал наполнялся и зимней свежестью, и весенним благоуханием цветов, и летней свирелью соловья, и первым снегом поздней осени. Мелодия с силой ударила по всем стеклам полок, и отвратительные существа корчились, извивались в них, принимая свой первоначальный облик. Еще взмах смычка — и с треском разбилось стекло, за которым жаба вновь приняла вид лягушки. Новое колебание струн переняло всю мощь любви мертвой девушки, и лягушка обрела крылья, тут же вылетев через разбитое стекло, но уже белым мотыльком. Но и руки Софи начали терять силу. Перед тем, как выронить скрипку, девушка извлекла из нее последнюю ноту, а ворвавшийся ветер подхватил ее и унес из стигийской Rue d`Auseil на спящую улицу Монмартр.
И, когда умолкли последние звуки, все злосчастные полки с разбитыми стеклами оказались пусты. Но полу лишь осталось лежать полуразложившееся тело бедной скрипачки, музыку которой тысячи душ будут слышать только в самых чудесных снах. Рядом на мохнатых лапках пробежал черный паук, который теперь являлся последним источником шороха в опустевшем зале-террариуме. Он пытался забиться в щель на полу, но вошедший папаша Моттон, заметив его, нарушил планы пытающегося ускользнуть в преисподнюю насекомого. Старик взял его в ладонь и крепко сжал ее в кулак.
«Не люблю пауков. Особенно тех, которые возомнят себя хозяевами душ человеческих», — пробубнил он и пошел в трактир промочить себе горло.
Похожие статьи:
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Желание
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Песочный человек
Спасибо!!!
Ещё и я с опозданием едва ли не в полгода! И тем не менее: да! И готике, и музыке, и (пардон, Дара 
