Медленно идущие во тьме

1

Она сидела на скамейке на берегу небольшого пруда. В его гладкой поверхности отражалось переливчатое небо и стебли невероятных растений, растущих по краю. Вокруг этого места раскинулась равнина, покрытая то ли мхом, то ли мелкой травой. Тихо и красиво. Таня наслаждалась красотой удивительного простора и покоя, ей не хотелось двигаться, думать. Казалось, стоит чуть пошевелиться – и вся окружающая красота немедленно исчезнет. Вдруг где-то сбоку она почувствовала движение и чуть повернула голову, чтобы понять, кто еще может прогуливаться по равнине. Высокий темнокожий мужчина в затертых джинсах и простой рубашке шел к её скамейке. Он сильно хромал на правую ногу, но хромота не замедляла его движения. Белозубая улыбка, словно росчерк молнии на ночном небе, осветила его  лицо, когда он сел рядом. Чуть сосредоточившись, Татьяна приблизила  лицо пришельца, словно смотрела на него в видоискатель фотоаппарата или видеокамеры, и увидела свое отражение в его зрачках. Вместо взрослой серьезной женщины её отражение выглядело девочкой лет восьми: волосы в хвостике, стянутом резинкой, открытый лоб, крупные глаза и маленький нос. Пухлые по-детски щеки…
- Смотри, что я тебе принес! – Изуба раскрыл ладонь и осторожно переложил с нее на руку девочки маленькую травинку. – Подуй на нее тихонько.
Девочка послушно подула, и травинка обернулась золотистой змейкой, скользнула по руке и пропала. Девочка засмеялась:
- Изуба, ну что за детские фокусы! Я же на самом деле не ребенок.
- Знаю. Но души всех спящих людей выглядят для меня как дети. Признайся, тебе же понравилась змейка? Все любят чудеса.
- Только не все их замечают, а если заметили – не всегда верят в увиденное. И, кстати, это ты видишь меня ребенком. Я-то ощущаю себя такой же взрослой, как в настоящей жизни. Но все равно, спасибо за змейку. Как ты нашел меня?
- Во сне найти определенного человека проще, чем в обычной жизни. Особенно, если и он ищет с тобой встречи.
- А ведь верно. Я действительно ждала тебя, - Таня рассмеялась, - только сейчас это поняла! Ты обещал в прошлый раз рассказать о себе…
- Я и рассказал. Просто ты забыла, когда проснулась.
- Да? А ты можешь рассказать еще раз?
- Лучше покажу. Картинки ты запоминаешь лучше слов. Смотри.
С этими словами Изуба подхватил девочку и, подойдя к пруду, бросил её в воду, а следом и сам нырнул в разбитое отражение переменчивого неба.

Вода оказалась на удивление плотной. Татьяна раскинула руки и вдруг поняла, что это никакая не вода, а знойкий плотный воздух. Он надежно поддерживает её вовсе не руки, а крылья, позволяя птице ловко маневрировать над африканским простором.
С одной стороны по линии горизонта расползались зыбкими силуэтами контуры гор, с другой редкие акации, растущие среди раскаленного песка, становились все гуще и раскидистей, постепенно превращаясь в плотные заросли. «Там, наверное, река или ручей», - подумала Таня.
- Да, верно! – Изуба тоже превратился в небольшую птицу и летел рядом. – Нам туда. Видишь крыши? Это моя деревня.
Таня внимательно посмотрела на множество саманных хижинок, разбросанных в беспорядке среди деревьев. Одна из них отличалась от прочих, потому что её охватывал сделанный из хвороста забор. Не долго думая, птица приземлилась на одну из его жердей и огляделась. По краю внутреннего дворика ровными рядами посажены какие-то растения, напротив хижины в дальнем углу двора сделан навес, а под ним вкопан ярко раскрашенный столб. В его подножии что-то вроде маленького столика для жертвоприношений. Ветки растущего возле навеса дерева увешаны пучками трав, какими-то амулетами-мешочками на разноцветных нитях. Центр двора пуст, только черное пятно костровища нарушает его ровное однообразие.
- Здесь живет Чима. Сейчас он совсем старый, но ты увидишь его в расцвете лет, потому что я показываю тебе свое прошлое. – Изуба сел на соседнюю хворостинку и принялся чистить перья. – Можешь меня спросить о чем-то, пока Чима не вышел из хижины, потому что как только он появится, я не смогу с тобой разговаривать. А ты будешь просто наблюдать.
- Хорошо. Кто такой Чима? Что это за столб? И кто эта женщина с малышом на руках, ждущая чего-то возле входа в хижину?
- Чима – хунган. Так называются жрецы Вуду. Он очень сильный и знающий колдун, к нему приходят за помощью из множества деревень.
- А, тогда про столб и все эти амулеты на дереве ты можешь мне не отвечать. Я поняла. Что-то мне доводилось читать про этот культ. Даже какие-то передачи видела мельком. – Таня хотела улыбнуться, но вместо улыбки клюв издал странный щелчок. «Вот, значит, как улыбаются или смеются птицы!» - подумала она.
- Тогда я скажу тебе об этой женщине. Это моя мать, она принесла меня к Чиме, чтобы вылечить. Я её девятый ребенок. Не удивительно, что на меня не хватило здоровья – его расхватали мои старшие братья и сестры. А теперь смотри и слушай. Сейчас из хижины выйдет Чима.
- Но я же не знаю африканских языков! Как я пойму, о чем они будут говорить?
- Послушай, я же не знаю русский, но прекрасно тебя понимаю. Так же и ты понимаешь меня, хотя я говорю на своем языке. У спящих свой единый язык, поэтому во сне все понимают друг друга. Странно, что никто этого не замеча… - Изуба умолк на полуслове, потому что из хижины вышел Чима.

Внешность колдуна удивила Татьяну. Она ожидала увидеть настоящего шамана со связкой амулетов на шее, в туземной травяной юбке, может быть  украшенного татуировками и какими-нибудь браслетами и бусами – то есть такого колоритного африканского персонажа с журнальной обложки. Вместо этого возле хижины, с удовольствием расправляя плечи, стоял средних лет крепкий мужчина в колониальной белой рубашке с коротким рукавом и джинсовых шортах, изрядно потертых временем. На ногах сандалии, сделанные из обычных кед: ткань поверху прорезана многочисленными отверстиями, шнурки отсутствуют. Но больше всего Татьяну поразило то, что Чима был в очках, гладко выбрит и коротко подстрижен. Словом, больше он походил на афроамериканского католического пастора, чем на колдуна из африканской глубинки. К тому же в одной руке он сжимал книгу. 
Заметив женщину, скромно и почтительно стоявшую у входа во дворик, он с улыбкой обернулся к гостье:
- Что заставило тебя прийти ко мне, женщина?
- Вот, мой младший сын. Можешь ли ты помочь ему?
Чима жестом пригласил женщину пройти к дереву за хижиной и там сесть на некое подобие низкой скамьи. Сам сел рядом и осторожно взял у посетительницы малыша.
- Он не выглядит больным, - колдун провел ладонью по детской головке, - и жара у него нет, кожа чистая…
- Взгляни на его правую ножку и скажи: сможет ли он ходить, когда подрастет?
Чима аккуратно снял ткань, обернутую вокруг ножек ребенка. Левая выглядела нормальной, здоровой, а вот правая…  Она казалась чуть короче левой из-за подвернутой внутрь ступни, пальцев на ней не было вовсе.
- Сомневаюсь, что духи лоа смогут помочь исправить это, женщина. Так что не трать денег на необходимые для ритуала покупки. Эту проблему под силу решить скорее современной медицине, а не магии. Ты была в городской больнице?
- Да. Но необходимых для лечения денег нам всей семьей не собрать и за десять лет…
- Мда. Деньгами помочь тебе не смогу. Я же не беру плату за свою работу.  – Чима передал спящего малыша обратно на руки матери. - Он будет ходить, но недостаточно быстро для пастуха или охотника. Единственное, чем я в силах поддержать тебя, так обещанием: когда твоему мальчику исполнится десять лет, возьму его себе в помощники, поэтому пусть его судьба не огорчает тебя. Мальчик не будет голодать, над ним не будут смеяться, а относиться уважительно. 
Они встали, и Чима проводил женщину к выходу со двора.
- Приходи через пять лет, я проведу ритуал и спрошу лоа о твоем ребенке.
- Пять лет? А имя? Как же дать ему имя, если он не сможет принести нам с мужем стакан воды?
- Сможет. Просто не так шустро, как другие дети.
И Чима скрылся в хижине.

Окружающий пейзаж вдруг переменился, и Татьяна снова оказалась у пруда на своей скамейке. Она повернулась к сидящему рядом Изубе:
- Объясни мне, почему имя связано со стаканом воды? Я не поняла.
- А, это традиция моего народа. Маленькие дети не могут быть названы по имени, к ним обращаются просто нгаалибоо (мальчик), нтосооно (девочка). Вот когда малыш сможет поднести родителям стакан воды, тогда, выпив её, они дают ему первое имя. Позже, если ребенок покидает родное племя и отправляется в город, то получает одно из европейских имен, а данное родителями становится ну, по вашему, фамилией. А если дитя остается в деревне, то получает взрослое имя во время обряда инициации.
- А ты? Как ты получил свое имя?
- Как и все дети, - с улыбкой ответил Изуба, - принес матери воды в плошке, почти всю  расплескав по пути от колодца. Но и одного глотка хватило, чтобы назвать меня Изуба – медленно ходящий. Второе имя дал мне Чима.
- Какое?
Водная гладь пруда вдруг пошла мелкой рябью, как и небо, как и равнина  вокруг. Только черный силуэт  Изубы все еще оставался четким. Девочка взяла его за руку:
- Будильник. Мне пора.
- А я столько еще хотел тебе рассказать и не успел…
- А я про многое хотела спросить…
Девочка растворилась среди радужной зыби. Изуба остался один – его сон только начался.

2

C одной стороны Изуба был очень рад, что успел повидаться с Таней – сказывалась разница во времени сна. С другой – его вдруг охватила досада на самого себя. Вместо того чтобы научить девочку чему-то важному, начал развлекать её картинками из прошлого. А все потому, что не верил до конца в то, что еще увидится с Татьяной. Сколько раз он встречал в мире снов людей, способных видеть его, беседовать…  Но, проснувшись, они, как правило, забывали и про Изубу, и про это место – бескрайнюю равнину, разделяющую явь и сон – и больше никогда не вспоминали или считали увиденное обычным сном, потому что попадали в это место случайно. «Если я снова встречу Таню, то больше не буду сомневаться и начну учить её всему, что знаю. К тому же моя жизнь в однообразной крестьянской нищете где-то на другом краю земли, кому она интересна? Уж точно не европейской женщине. Я не знаю, что такое телевизор или телефон, единственные авто, которые мне довелось увидеть – джипы местных бандитов и школьный автобус. Поэтому в мире снов я буду говорить с Татьяной только о том, что происходит здесь. А явь у каждого из нас своя», - с этой мыслью Изуба раскинул руки и медленно полетел над равниной, но воспоминания не отпустили его.


Изуба не любил сидеть на одном месте, а передвигаться практически на одной ноге было трудно, да и медленно. Тогда для сына отец сделал из сучковатой палки что-то среднее между посохом и костылем. Теперь мальчик получил скромную свободу передвижения: отправлялся на небольшие прогулки по деревне, мог играть (правда, не долго) со своими друзьями в подвижные игры и принимать участие в разного рода общинных делах. Например, гонять ткачиков. Это была основная обязанность, возложенная на детей в сезон, когда поспевал урожай. Тысячные стаи птиц слетались на поля и уничтожали то, что не выжгла засуха или не смыли дожди.  Вооружившись самодельными трещотками и погремушками, женщины и дети несли свою шумную вахту, распугивая стаи прожорливых ткачиков, чтобы сберечь оставшуюся скудную долю урожая, неохотно отданную человечеству строгой Мамой-Африкой. А мужчины раскладывали под деревьями костровища, чтобы в сумерках, когда птицы прилетят ночевать в свои гнезда, сжечь их вместе с птенцами. Но ткачиков меньше не становилось…   Изуба смотрел на птиц и завидовал им – ему тоже хотелось летать. Так сильно, что он забывал крутить свою трещотку. Сколько всего смог бы он тогда узнать, сделать, увидеть. Мог бы лететь за стадом коров, когда отец надолго уводил их на дальние пастбища. Да. Тогда Изуба-птица был бы полезен своему отцу: предупреждал о возможных опасностях вроде приближения львов или бандитов…  Все мечты мальчика сводились в конечном итоге к одному и тому же: он полезен семье, он нужен людям, он – не обуза для окружающих.

Костыль стал мал. Отец сделал новый по росту. Потом и этот костыль Изуба перерос, а новый смастерил уже сам. Мать не стала отдавать сына в школу, видимо, опасаясь насмешек и прочих трудностей, которые могли постигнуть хромого мальчика вдали от дома. Вот тогда он и начал каждое утро уходить к Чиме, чтобы отрабатывать свое существование в качестве помощника хунгана: заготавливал или сажал травы на специальном маленьком огородике, следил за порядком во дворе и хижине. Если Чима уезжал по делам в город или другую деревню, то на Изубу возлагалась обязанность ежедневного «кормления» духов лоа, обитающих возле алтаря. Для этого мальчик наливал в специальные маленькие чаши брагу и крошил туда свежую лепешку. 
Время от времени мальчик задавал хунгану совсем не детские вопросы.
- Почему ты сытно кормишь меня, одеваешь? Ты же всегда справлялся без помощников! Мой труд так ничтожен, к тому же я все делаю очень медленно… Все из-за того, что ты пообещал моей матери свою помощь?
- Дело не в твоей матери и не в моих обещаниях. Лоа поведали мне о твоих способностях. И вскоре ты станешь великим лекарем! Каждую ночь ты будешь спасать людей от самых разных болезней. Так сказали мне лоа, а они никогда не ошибаются.
- Но я не слышу лоа! Как же мне лечить людей без помощи и советов мудрых духов?
- Услышишь, услышишь! – Чима дружески хлопал мальчика по плечу и с улыбкой продолжал: - Я же не сразу стал хунганом. В детстве я был страшным озорником, поэтому родители, не в силах справится со мной, отправили меня в школу. А потом я решил выучиться на врача и уехал далеко от родных мест. Мне понравилось в Европе,  возвращаться обратно и в мыслях не было. Но однажды я услышал зов лоа. Бросил все, что успел заработать и заслужить, чтобы приехать обратно, жить и работать здесь. Но не за деньги. А по велению своего сердца и Великого Духа Лоа. А теперь хватит болтать. Подмети двор.  Сегодня я буду лечить девочку из соседней деревни, поэтому в моем доме должно быть чисто.

Чима помогал людям  благодаря своим медицинским знаниям и с помощью традиционных приемов Вуду, но не брал денег за свою работу, полагая деньги явлением злым, сводящим на нет все добрые помыслы. «Магия поможет человеку только в том случае, если она идет от твоего сердца, если искренне желаешь помочь человеку. Духи лоа всегда видят ложь и жадность, поэтому плохо помогают врунам и алчным. Спроси об этом у любого хунгана или мамбо, и они подтвердят мои слова. Благодарность излечившегося – вот лучшее вознаграждение для жреца Вуду, а через него  - и духам лоа. Чем искренней твое сердце, тем быстрее откликнутся лоа на твой призыв». Но если к хунгану приезжали за помощью бандиты, то он обрядов не проводил. Никакая магия не сможет извлечь из тела пулю. За эти услуги Чима всегда получал деньги и медикаменты без всяких угрызений совести. А еще не забывал регулярно проклинать бокоров, колдунов, служащих злу. Слишком часто болезни и трудности людей на деле оказывались результатом деятельности этих красных магов. Именно красный – цвет зла, это известно каждому африканцу. Поэтому прежде чем приступить к лечению (только не в случаях с бандитами) Чима проводил обряд для выяснения причин болезни. Если недуг  поражал человека из-за  красного колдовства, то хунган даже не пытался вылечить пациента с помощью европейской медицины, и кожаный докторский саквояж оставался не тронутым, а ящик с медикаментами даже не извлекался из устроенного под хижиной погреба. 

Вечером во двор Чимы двое крепких мужчин принесли на самодельных носилках больную девочку, а её мать шла следом. В одной руке она держала клетку с белым петухом, в другой сумку с угощениями для лоа. Изубе не нужно было заглядывать в  сумку, чтобы узнать, что в ней бутыль крепкого алкоголя, свежие лепешки и лепестки красивых цветов – приношения духам всегда одинаковы. Носилки опустили на землю рядом с разожженным костром, и мальчик внимательно посмотрел на девочку лет трех. Её отекшее лицо в крупных бусинах испарины и мелких язвах не испугало его, он повидал и более жуткие проявления болезней, на которые не скупилась родная земля.
- Сегодня останешься у меня ночевать. Лечение будет долгим, и мне понадобится твоя помощь, - сказал Чима мальчику.  – Ты ляжешь на землю рядом с девочкой и будешь смотреть на огонь.
Изуба послушно подошел к носилкам и опустился на землю, думая, как бы так лечь, чтобы видеть и костер и алтарь – ему хотелось наблюдать ритуал, проводимый Чимой.
Тот вынес из хижины магический барабан, метелку из специально заготовленных трав и маленький кувшин со снадобьем. Откупорив его, плеснул внутрь немного алкоголя, принесенного для лоа, и протянул мальчику.
- Выпей это и смотри на огонь.
Сразу же навалилась сонливость. Изуба никак не мог сфокусировать взгляд на языках пламени, ритмичные удары Чимы по барабану отдавались в голове объемным эхом…
Вдруг мальчик понял, что вместо костра видит удивительное небо. Оно переливалось всеми цветами радуги, которые складывались в причудливые узоры и орнаменты, повинуясь биению еле слышного барабана. Смотреть на небо было интересно, но от бесконечной цветной круговерти Изубе вдруг стало нехорошо, он отвел глаза и сразу же увидел лежащую рядом девочку. Она неотрывно смотрела вверх, а из её глаз текли кровавые слезы. Изуба сел на корточки рядом со спящей. Ему хотелось вытереть эти слезы, и он провел ладонью по её щеке, но рука его осталась сухой, а красные слезы так и продолжали стекать по лицу девочки. Решение пришло в голову как-то само собой. «Нужно найти что-то, чтоб протереть её глаза!» - и Изуба попытался нарвать травы, которая росла всюду, куда ни глянь, но у него ничего не вышло. Зелень хоть и была на ощупь мягкой и нежной, но не отрывалась, а лишь растягивалась как какая-то жвачка или резина. Тогда мальчик встал на ноги, и вдруг понял, что в отсутствие костыля без труда удерживает равновесие. Он сделал несколько шагов и, хотя хромота никуда не делась, на удивление легко прошелся вокруг больной и осмотрелся вокруг. До самой линии горизонта простиралась однообразная зеленая равнина без деревьев, возвышенностей и оврагов. Ничто не нарушало гладкой поверхности, кроме небольшого пруда, больше похожего на брошенное посреди поля овальное зеркало, чем на водоем. «А что, если…»  - Изуба двинулся в сторону пруда, время от времени оборачиваясь назад. Ему казалось, что если он не будет этого делать, то потеряет девочку из вида и больше никогда не найдет её. Дойдя до водоема, он сложил вместе ладони, зачерпнул воды и поспешил обратно. 
Когда Изуба вернулся, то обнаружил, что воды в ладонях осталось всего несколько капель. Этого едва хватило, чтобы чуть стереть кровавые подтеки с одной щеки. Тогда Изуба решил перенести девочку поближе к воде, но не смог поднять её – малышка словно вросла в землю. Тогда мальчик снова пошел, то и дело оглядываясь, к водоему. В этот раз он смог донести чуть больше воды, не стал обмывать щеки, а попытался промыть девочке один глаз. Теперь из него текла обычная прозрачная слеза, и Изуба, вдохновленной этой маленькой победой, опять отправился к пруду. Так он делал много раз, пока глаза малышки не перестали плакать и красные разводы не исчезли с её лица. Вдруг Изуба понял, как же сильно устал. Он лег и закрыл глаза.

Утреннее солнце разбудило мальчика. Он лежал возле потухшего костра, заботливо накрытый шкурой. Рядом сидел Чима и пил из кувшина молоко.
- Хочешь пить? – он протянул мальчику кувшин, и Изуба, сев, жадно прильнул к прохладному глиняному сосуду.
- Сегодня лоа дали тебе второе имя. Теперь ты Изуба Има – Медленно Ходящий во Тьме. Спасибо тебе, без твоей помощи я бы не смог помочь девочке.
В эту минуту Изуба понял, почему Чима сделал его своим учеником. Хунган потратил уйму времени, чтобы обучить своего помощника азам  Вуду, но у Изубы, как выяснилось, начисто отсутствовали способности впадать в транс для общения с лоа. А все потому, что талант мальчика иной природы. Он мог лечить людей, помогая им в мире снов. Сейчас не было надобности спрашивать Чиму, поправится ли девочка, которую он лечил всю ночь. Уверенность в том, что с ней теперь будет все хорошо, пришла к Изубе подобно внезапному озарению.
- А что это была за болезнь?
С этого дня Чима начал рассказывать помощнику о недугах, которые можно вылечить, только когда человек спит. Это разного рода заклятия и порчи, в природе которых теперь предстояло разбираться Изубе Име. 

3

Татьяна не ложилась спать как большинство её подруг. В её вечерах отсутствовал сбалансированный по последним изыскам диетологов ужин, расслабляющий душ, плавное нанесение на кожу различных питательных и как бы омолаживающих кремов, а так же возлежание на диване в режиме просмотра слезливых сериалов. Не потому, что Татьяне этого не хотелось – просто сил оставалось ровно на то, чтобы доползти до кровати и провалиться в сон, единственный вид отдыха, доступный ей после аварии, в которой погиб супруг. Теперь она в одиночку «тащила» на себе двоих детей, свекровь, прикованную инсультом к постели, весь домашний быт и благополучие, работая без продыха. В пять утра она уже выходила из дома, чтобы отработать дворником в соседнем квартале, потом бежала домой, чтобы собрать и проводить в школу детей, покормить свекровь и сменить ей белье. Потом мчалась на другую работу, оттуда через попутные магазины домой: приготовить поесть, убраться, сделать с детьми уроки, опять свекровь, грязная посуда, стирка… спать…



 Сегодня Таня опять обнаружила себя на бескрайней равнине. Только скамейки в этот раз не было, женщина сидела на мягкой траве. Смотреть на окружающий простор надоело довольно быстро, и она запрокинула голову, чтобы наблюдать неповторимую смену небесных узоров. Ей очень хотелось лечь на уютную ласковую травку, как на сказочную подушку. «Но тогда я не замечу Изубу, если он будет проходить по равнине!» - а голова становилась все тяжелей и тяжелей, и желание лечь - все непреодолимей. Еще немного, и она коснется щекой земли. А тогда…
Что же тогда случится, Татьяна додумать не успела. Рука Изубы подхватила её затылок у самой травы и чуть подтолкнула вверх. Навалившаяся мгновение назад тяжесть исчезла, и женщина легко поднялась на ноги.
- Прости. Я задержался. Еще немного – и небо заворожило бы тебя. Тогда бы мы не смогли поговорить, а ты стала бы как все в этом месте.
- Как какие все? Разве здесь есть еще кто-то? – Татьяна оглянулась вокруг. Равнина, как и прежде, пустовала. Только Изуба стоял рядом на левой ноге, правую согнув в колене, отчего чем-то напоминал черную болотную цаплю.
- О, здесь полно людей, надо лишь приподняться над землей, и ты их увидишь. Смотри! - Изуба подпрыгнул и завис в воздухе. – Здесь можно летать. Попробуй-ка!
- Как в том сне, когда ты превратил нас в птиц?
- Не надо ни в кого превращаться. Просто поверь в то, что можешь летать.
Татьяна подпрыгнула вверх и представила, что весит меньше самого крохотного перышка, поэтому может лететь, куда вздумает. Ощущение легкости было таким приятным, что ей немедленно захотелось подняться выше, выше, к самому небу. Но Изуба взял её за руку:
- Подожди. Не стоит подниматься слишком высоко, иначе ты не увидишь то, что я хочу показать тебе. Посмотри на равнину.
Татьяна послушно опустила голову. Прежде пустынная равнина оказалась полностью заполненной людьми. Здесь были старики и дети, люди среднего возраста и подростки…  - все они лежали на траве и смотрели в небо.
- Кто они?
- Обычные люди. Когда человек засыпает, его ум оказывается здесь и смотрит сны, которые ворожит для него небо.
- Значит, если бы я легла на траву, то просто увидела бы обычный сон?
- Да. И ты не смогла бы тогда осознавать эту равнину и небо, полностью поглощенная обычным сновидением.
- А если сесть на траву рядом со спящим, можно увидеть его сон?
- Нет. Чужой сон нельзя ни увидеть, ни вмешаться в него, ни повлиять на события внутри сновидения. Точно так же нельзя разбудить тех, кто уже ушел в свой сон, и вернуть сюда, на равнину. Если бы ты легла на траву, то я не смог вернуть тебя сюда. Постарайся не забывать об этом, когда окажешься здесь в следующий раз.
- А если и ты, и эта равнина – сон, который мне показывает небо, а я просто лежу, как и все эти люди? Как мне убедится в том, что я сейчас между сном и явью? 
- Такого способа нет. Вернее, есть. Но ты должна найти его для себя самостоятельно. А может, он найдется сам по себе. Сейчас у нас есть дела поважнее.
В этот момент Татьяна поймала взгляд Изубы и так же как в прошлый раз приблизила отражение в его зрачках. Возглас удивления вырвался из её груди. Люди, которых она видела на равнине, отражались в глазах Имы не такими, как видела их женщина. Оказывается, не только она в глазах Изубы была ребенком. Татьяна посмотрела на старика, лежавшего на траве совсем рядом: выгоревшие от времени серые глаза, неопрятная борода, сквозь редкие седые волосы просвечивает лысина. Но в глазах Изубы это был мальчишка, конопатый и зеленоглазый, с копной упрямых светлых волос, торчащих в разные стороны.
- Почему? – только и смогла сказать Таня от удивления.
-  Почему ты видишь всех взрослыми, а я  - детьми? Потому что я прихожу сюда, чтобы лечить спящих. Если я буду видеть их возраст, то начну сомневаться: а стоит ли тратить на них время и силы? Кому больше нужна моя помощь: старику или ребенку? Лекарь не должен тратить время на сомнения. На самом деле лечить нужно всех больных. Для этого я научился видеть спящих детьми.
- Ах, если бы и в реальности наши врачи думали так же… - Татьяна вспомнила, как её маме в связи с возрастом (а ей было за девяносто) отказывали в госпитализации и проведении операции. Никто не любит возиться со стариками. Стало грустно, и, чтоб прогнать внезапную печаль, Таня решила задать еще какой-нибудь вопрос, но вдруг почувствовала себя страшно усталой и опустилась на землю.
- Что со мной?
- Ты пытаешься за один раз узнать больше, чем способен понять твой ум. А он нуждается в отдыхе, так же как и тело. Ложись. Только не смотри на небо, а просто закрой глаза. Тогда ты не увидишь снов, а твой ум по настоящему отдохнет, и ты проснешься на минуту раньше, чем зазвенит будильник, полная сил и с ясной головой.
Стоило Тане лечь, как она тут же «провалилась» в теплую уютную темноту. Изуба наклонился к ней, внимательно всмотрелся в её безмятежное лицо и довольно улыбнулся. Сомнения больше не трогали его душу. Теперь Има был уверен, что еще не раз увидится с Татьяной. Тот, кто сумел уснуть внутри сна, обладает достаточной силой, чтобы идти во тьме рядом с Изубой.
Довольный, он поспешил к водоему. Пора возвращаться в явь. Там умирает Чима, нельзя надолго покидать его. Изуба лег и опустил голову в воду.

Чима не поднимался со своей лежанки вот уже больше недели. Он почти не ел и не пил. Казалось, на его иссохшем лице остались только глаза.
- Это плохо, Изуба, что ты спишь в последнее время урывками. Плохо для тех, кому ты не успеваешь помочь, плохо для твоего здоровья, плохо для меня. Я чувствую себя виноватым.
- Ерунда. Не трать силы на глупые слова. Вот, лучше выпей, это укрепит твои силы и усыпит болезнь. – Изуба поднес к губам старика плошку с травяным настоем и растворенным в нем обезболивающим.
- Зря ты расходуешь на меня медикаменты. Есть люди, которые нуждаются в них больше. К тому же от лекарств я хуже слышу, что хотят сказать мне лоа.
Но Чима выпил лекарство и устало опустил голову обратно на лежанку.
- Пока ты спал, приходила твоя жена. Принесла тебе поесть, развлекла меня рассказами о ваших детях. Как думаешь, есть ли у них способности к магии?
- Нет. Они самые обычные мальчишки.
- Глупости. Не надо обладать способностями хунгана, чтобы знать: близнецы не могут быть самыми обычными детьми. Вот увидишь.
Изуба улыбнулся в ответ, встал, взял с полки сверток из пальмовых листьев – ужин, принесенный заботливой супругой - развернул его и принялся за еду. Чима наотрез отказался разделить трапезу со своим помощником. Лоа сказали, что утром хунган навсегда присоединится к ним, оставив уставшее тело Маме-Африке. Но об этом старик умолчал.

4

Эта осень порадовала  дружным листопадом. Всего за пару-тройку дней с деревьев облетела вся листва, избавив дворников от ежедневного, а случалось в другие годы и многонедельного, наполнения черных мусорных мешков осыпавшимися наземь древесными нарядами. Татьяну встретил окончательно чистый от листьев двор, голые ветви деревьев подметали утреннее небо в такт Татьяниной метле, плавно скользящей по дорожке скорее для вида, нежели для наведения порядка. 
Сегодняшним утром женщина впервые проснулась раньше трезвона будильника, спать не хотелось. Её буквально переполняла энергия и желание переделать как можно больше разных дел, всем помочь, всех спасти – ощущение, свойственное далекой пестрой юности, а не серой рутине взрослой жизни. Увиденный ночью сон не выходил  из головы. Она помнила все произошедшее на равнине в мельчайших подробностях, чего не скажешь о предыдущих снах. После них в памяти остались лишь фрагменты картинок и уверенность в том, что она в очередной раз видит одно и то же место, а странный ночной собеседник каждый раз один и тот же персонаж. Татьяне казалось очень важным вспомнить первую встречу с Изубой, но как бы она не напрягала память – ничего не получалось, только голова начинала болеть. В задумчивости Татьяна не заметила лужу и шваркнула по ней метлой. В стороны веером полетели брызги, спугнув с бордюра стайку любопытных воробьев. Лужа, хоть и широкая, оказалась довольно мелкой. Побежавшая по ней рябь быстро успокоилась, превратив водяную кляксу в зеркало. В нем отразилась ленивая желтизна утреннего неба. Женщина внимательно посмотрела на дрожащее отражение, потом подняла глаза вверх на небосклон, потом - опять на воду. Цвета и краски в отражении отличались от оригинала, измененные темнотой асфальта на дне лужи. «Интересно, а пруд на равнине…  Если у него есть дно, то небо в отражении будет другим. Нужно обязательно посмотреть…  А теперь хватит думать об этом и витать в облаках. День только начался, а я будто продолжаю спать! Явь есть явь. Нечего отвлекаться на всякую мистику.» С этой мыслью Татьяна энергично заработала метлой, больше не обращая внимания  на стремительно светлеющее небо.


А Изуба так больше и не лег спать, сидел возле спящего Чимы, время от времени проверяя его пульс и вытирая тряпицей болезненную испарину с лица старика. Ближе к рассвету  все сильней наваливалась дремота. Изуба встал, вышел из хижины, потянулся, посмотрел на уже еле заметные звезды.
- Изуба, ты здесь? – голос Чимы, на удивление чистый и ясный, немедленно вернул помощника обратно к лежанке. – Послушай, Има. Мне нужно рассказать тебе о зове лоа…
- Обязательно расскажешь, только выпей сначала отвар, - Изуба взял в руки плошку.
- Нет, не сейчас. Успеется. Я однажды наврал тебе, и это мучает меня сейчас. Важно, чтобы уходящий из мира живых человек не тащил за собой ложь. А я сегодня уйду.
- Глупости.
- Нет, не глупости. Слушай, как Чима стал колдуном.

 Я работал в одной из европейских клиник. Успешно работал. В этой клинике по договору с институтом медицины время от времени появлялись практиканты: европейцы, индусы, арабы… Однажды среди них оказался африканец, молодой талантливый парень. Как-то так получилось, что мы подружились, хотя он намного моложе меня и совсем с другого конца Африки. Поэтому мы разговаривали друг с другом на английском. Как и я, он был из родовитой семьи. Сам понимаешь, семьям простых трудяг не под силу оплатить обучение своих детей даже в родной стране, что уж там говорить о Европе. Бузиба успешно закончил обучение и, получив диплом, собрался на родину:«Я приглашаю тебя в гости! Хотя бы на пару недель! Я же уезжаю насовсем, в Европу не вернусь. Обещаю тебе замечательный отдых и достойный прием!» - и я принял его приглашение. Не буду тратить время на рассказ о приезде и веселье, устроенным родней в честь возвращения Бузибы. Важно, что на пятый день тот снова засобирался в дорогу. «Я еду в рыбацкий поселок на берег океана, там нужен врач. Буду жить и работать в этом поселке столько, сколько потребуется. Такова воля моего отца, да и моё желание тоже. Тебе улетать обратно через четыре дня. Можешь провести это время здесь. В доме отца все рады оказать тебе гостеприимство. А хочешь, поедем со мной: день пути, два дня на берегу океана, день до столицы и на самолет?» - так он сказал. Я никогда не видел океан, поэтому без раздумий отправился с Бузибой.
Да, океан поразил меня, но население поселка – еще больше. Таких поселений на просторах Африки множество. Нищета, простой быт, простые люди. Да. Люди.  Представь, в поселке не было ни одного старика. Только молодые мужчины, полные сил. Это океан. Он беспощаден к тем, кто живет от его щедрот. Взамен он забирает рыбацкие жизни. «Редко кто из рыбаков доживает до сорока лет. Но, увы, не только по вине океана, - объяснял мне Бузиба, - любая, даже несущественная рана, полученная на рыбалке или в быту, становиться домом для разных инфекций. Добавь сюда влажный теплый климат и обилие ядовитых морских обитателей. Здесь квалифицированный врач может спасти много жизней. Я хочу, чтобы у множества детей, рожденных здесь, были не только отцы, но и деды. Поэтому я не вернусь в город, тут мои медицинские знания намного нужней.»
 
Я вернулся к своей прежней работе, но спустя пару месяцев понял, что больше не могу находиться в городе. Меня тяготили прямые чистые улицы, обилие опрятных стариков и старушек, лживые европейские лица, безумный и бессмысленный ритм жизни, навязанный цивилизацией. К тому же я отчетливо осознал, что если уеду, найдется много других врачей на мое место, меня легко заменить. Поэтому решил поступить как Бузиба. Уволился, продал все, что успел нажить и вернулся в Африку. Моя семья жила в городе, но от городов меня мутило. Хотелось простора, бескрайнего неба, дрожащих жирафьих силуэтов в раскаленном воздухе…  Я купил внедорожник, кинул в него медицинский саквояж, объемистую аптечку и отправился в путь. Несколько лет я колесил по Африке, останавливаясь везде, где людям требовалась помощь врача, и все искал то место, где мне захочется остаться окончательно, пока не осел в твоей деревне. Так что нет никакого Зова лоа, я обманул тебя.
Изуба тихо засмеялся:
- Чима, ты не соврал мне. Нет. То, что ты рассказал  – это и есть Зов Лоа, духов родной земли. Они позвали тебя помочь людям, и ты пришел. Неужели ты так и не понял этого?
В ответ, утомленный длинной речью, Чима слабо улыбнулся:
- Значит, душа моя чиста от лжи.
- Чиста. А сейчас выпей лекарство, - Изуба на миг отвернулся от Чимы, чтобы плеснуть в плошку отвара, но когда поднес её к губам старика, тот уже не дышал.
Из-под ткани, прикрывающей вход в хижину, пробились первые утренние лучи.

5

Теперь ночной отдых Татьяны всегда начинался с равнины. Отводить взгляд от неба с каждым разом становилось все легче. Она поднималась над землей так высоко, как могла – смотреть на спящих людей ей не хотелось – и просто летала, а потом опускалась на землю и закрывала глаза, как научил Изуба, тогда просыпалась раньше будильника, в полной мере отдохнувшей. Бытовые хлопоты больше не утомляли, хватало  времени, сил на всё, что она планировала сделать в течение дня, а может и немного больше. Оказывается, как это важно видеть собственные сны, а не сумбур из картинок, навязанный небом над равниной. И все же здорового сна оказалось мало. Желание вспомнить, как же Таня  научилась попадать между явью и сном, а так же еще множество вопросов об этом месте не давали женщине покоя. Она уже несколько раз подходила к пруду и вглядывалась в отражение небосклона. Оно оказалось абсолютно таким же как и небо: повторяло все узоры и перемены точь в точь, даже цвета на небе и в воде были одинаковыми. Только отражение совсем не завораживало и не притягивало взгляд, было каким-то холодным, плоским. Что это значит? Скорей бы встретить Изубу и задать ему накопившиеся вопросы, но тот не появлялся.
«Если в ближайшую ночь я не встречу его, тогда попробую нырнуть в пруд и узнать что-то сама. И ничего-то со мной не сделается – это всего лишь сон. Проснусь и пойду на работу!» - с этой мыслью она легла спать и с нею же неторопливо направилась к пруду, как только оказалась на равнине. Но до воды она так и не дошла – увидела Изубу. Он шел ей навстречу, как всегда хромая на правую ногу.
- Изуба! Где же ты пропадал? Мне столько всего надо спросить у тебя…
- Мне несколько дней удавалось поспать только днем, поэтому мы не встречались. А сегодня нужно помочь очень многим людям, поэтому я не смогу просто беседовать с тобой, хотя мне очень этого хочется.
- А можно я пойду с тобой? Если буду мешать – скажи. Не обижусь, просто лягу и закрою глаза.
- Мешать? Ну, это у тебя не получится, ты же не бокор, - и, не дожидаясь встречного вопроса, Изуба потянул Татьяну вверх. – Бокор – это колдун, который служит злу. Среди них есть те, кто тоже приходит на равнину, но совсем не для того, чтобы смотреть на небо.
- Ну, думаю, не только бокоры. Ведьмы и злые маги есть везде, во всем мире. А если я…
Но Изуба не дал ей договорить и указал на одного из спящих:
- Поговорим об этом позже, а сейчас мне надо выполнить свою работу. Посмотри на лицо этого человека. Что ты видишь?
Татьяна опустилась пониже, буквально зависнув в паре ладоней над человеком.
- Мужчина средних лет, европейской внешности… Изуба, но что с ним? Ему будто все лицо вымазали грязью, даже из его глаз течет какая-то чернота…
- В твоей яви, думаю, принято обозначать зло черным цветом, верно?
- Да, - несколько растерявшись, ответила Таня.
- Тогда все просто. То, что ты видишь как грязь – зло (а я - как кровь, потому что в моей яви зло красное). Сейчас я помогу спящему, а потом все тебе объясню, хорошо? - Изуба опустился на колени, и в его руке появилась фляга. – Это вода из пруда.
Има открыл флягу и, плеснув немного воды себе на ладонь, начал очень осторожно обмывать лицо человека.  Таня вдруг увидела вместо спящего мужчины мальчика. Видение длилось долю секунды, но это внезапное превращение взрослого в ребенка и обратно так удивило её, что она не удержалась от вопроса:
- Скажи, те, кого я вижу взрослыми – они и в яви выглядят так же?
Изуба улыбнулся и ответил, продолжая смывать грязь с щек спящего:
- Нет. Ты же видишь не плоть человека, верно? Здесь на равнине только его ум. А ум стареет или вовсе не стареет совсем не так как тело. Умы одних людей, сколько бы лет им не было, так и остаются молодыми, быстрыми. Но случается, что тот, кто в яви ребенок, здесь выглядит взрослым, потому что ум его быстро стал взрослым…
- Консервативным и непробиваемым…  Да, я поняла. Теперь поняла.
- Но есть и множество других отличий. К примеру, ты назвала этого спящего европейцем. А в яви он, может, индус, негр или представитель какой-нибудь другой расы. Просто он родился и вырос в Европе, и его ум мыслит из-за этого по-европейски и выглядит здесь соответственно. К тому же это может быть и не мужчина, а женщина. Просто у нее, например, мужской склад ума. 
- Но как же ты тогда находишь тех, кто просит тебя о помощи?
- Это не сложно. Берешь то, что есть под рукой: кусок ткани или пучок травы, воск, глину…  - не важно. И мастеришь куклу, фигурку человека, а пока делаешь - все время думаешь о том, кого нужно тебе найти. Когда ляжешь спать, зажми куклу в руке или прижми к телу, тогда здесь ты с легкостью найдешь того, чей дух ты изображала в виде фигурки. Я так поступаю, когда в яви за помощью ко мне обращается определенный человек.
- А если никто не просит тебя помочь?
- Тогда я наполняю флягу водой и помогаю всем подряд, пока не наступит время возвращаться в явь.
Таня пока перестала задавать вопросы. А Изуба, наконец, отмыв лицо человека, снова  поднялся в воздух.
- Вот так я и провожу здесь время. Когда во фляге заканчивается вода, я возвращаюсь к пруду, чтобы набрать еще, и снова спешу к спящим.
- А что этот человек? Он теперь станет добрее?
Изуба вдруг рассмеялся:
- Нет, что ты. Я отмыл от него чужое зло, а не его собственное. Это порча, сглаз, зависть. Спящий и не знает о том, что плачет кровавыми слезами. Пойми. Зло подобно яду или инфекции. Например, кто-то вздумал тебе навредить или даже убить, угощает тебя сладким фруктом, который отравлен. Ты с благодарностью принимаешь угощение, а яд попадает тебе в кровь. 
- О, я знаю множество таких историй…
- Или, к примеру, ты где-то подхватила инфекцию…  У меня на Родине часто случаются эпидемии. Чима много рассказал мне о вирусах и бактериях…
- Да и у нас такое бывает. Я понимаю, о чем ты.
- Вот и зло действует на человека так же. Только отравляет ум. А отравленный ум  убивает тело…
Татьяна хотела спросить Изубу еще о множестве вещей, но поняла, что сил даже для того, чтобы просто задать вопрос, у нее нет. Глаза закрылись сами собой, и тело плавно опустилось на траву.
- Спросишь в следующий раз, - сказал ей Има и полетел над равниной, внимательно вглядываясь в лица спящих.

6

Чиму сожгли на ритуальном костре. Но перед этим Изуба срезал с его головы прядь волос, чтобы спрятать её внутрь куклы, для которой на алтаре он заранее приготовил место рядом с фигурками и изображениями многочисленных лоа. Чем больше добрых духов ты можешь попросить о помощи, тем лучше. А Чима наверняка стал одним из них. Чима. Вздохнув, Изуба взялся за метелку, чтобы привычно привести двор перед хижиной в порядок и вместе с мелким мусором вымести злых лоа, которые только и ждут момента, чтобы ухватить немного угощения из ритуальных плошек.
После похоронного обряда решением старейшин Изубу провозгласили новым хунганом, и он принял на себя эту обязанность. Днем он вытаскивал из бандитов пули, смешивал снадобья для больных, используя медикаменты и травы с огородика. Чима научил своего помощника всему, что знал и умел, поэтому Изуба проводил небольшие хирургические операции и использовал по назначению таблетки из аптечки не хуже дипломированного врача. Но когда дело касалось магии, Име приходилось притворяться, будто он впадает в транс и говорит с лоа. Он давно понял, что уметь разговаривать с лоа совсем не обязательно. Весь этот ритуал с приношением в жертву козленка или петуха, барабанными ритмами и изготовлением магических амулетов нужен не колдуну, а больным и их родне, чтобы посеять в них веру в выздоровление и снятие красной магии. Вера творит чудеса и способна излечить от самых разных недугов, если подкреплена должным образом. После ритуала Изуба делал куклу больного и ложился спать, чтобы на равнине посмотреть на спящего. Если кровавых слез не было, то Изуба продолжал лечение больного с помощью обычной медицины. Если же на лице спящего отчетливо проявлялись следы красного колдовства, то в дело шла вода из пруда.
Когда выдавалась свободная минута, Изуба спешил к своей семье. Завидев его хромающий силуэт, жители почтительно и дружелюбно приветствовали хунгагна и спешили приподнести ему какое-нибудь угощение. Что-то Изуба приносил семье, что-то раздавал многочисленной детворе, привычной шумной ватагой сопровождавшей его до самого дома, что-то оставлял для кормления лоа.
А еще с некоторых пор в деревне стали появляться туристы – как правило, искатели приключений и зрелищ. Они платили хорошие деньги за прикосновение к магии Вуду. Изуба не отказывал им. Полученное вознаграждение шло на покупку лекарств и на общинные расходы. Изуба не оставлял денег себе, даже не брал их в руки. Туристы, как и бандиты, клали оговоренную сумму в кувшин, стоящий возле хижины. Оттуда деньги забирал или кто-то из старейшин, или те, кто отправлялся в город по своим делам, заодно покупая необходимые хунгану медикаменты. Так же как и Чима, Изуба считал деньги злом. А белому колдуну не стоит без надобности касаться зла, иначе он и сам не заметит, как станет красным. 


Загребая лопатой очередную порцию снега, Татьяна увидела, как мелькнуло в нем что-то красное. Детская варежка. Татьяна вытащила её, отряхнула и заботливо повесила на ветку куста, так чтобы та оказалась на виду у прохожих. Она всегда так делала, если во время утренней уборки находила потерянную и забытую всячину: ключи, перчатки, игрушки. Потеряшки к следующему дню пропадали с веток, и Таня всякий раз надеялась, что их не утащили вороны, а нашли хозяева. 
Ночью выпал первый снег. Много. Мокрого и тяжелого. Татьяна скоблила широкой лопатой дорожки, с усилием закидывая белое месиво за бордюр. Работала так быстро, как только могла – нужно вычистить все до семи утра, иначе не успеет собрать детей в школу. Руки трудились, а мозг прокручивал и осмыслял увиденное ночью. Таня не много знала о магии: так, всякие сплетни; то, что проскакивало в приключенческих книгах, прочитанных очень давно, или то, что краем уха слышала из вечно работающего в комнате свекрови телевизора. Та обожала разного рода мистические телепрограммы и токшоу, к которым Таня всегда относилась с недоверием – мало ли что напридумывают журналисты (или кто там этим занимается) для привлечения зрителей. «А если бы меня воспитывали в верующей семье? Наверняка после таких снов я побежала в церковь на исповедь, посчитав Изубу Лукавым, соблазняющим мой праведный ум! Смешно! Кто бы мог подумать, что пролетарско-коммунистическое детство избавит меня от подобной глупости. И все же, спрошу Иму о Боге. Уж он то наверняка знает правду!» 
Несколько раз прогнувшись и помахав руками, чтобы скинуть подступающую усталость, она продолжила работать и размышлять, но все цепочки мыслей приводили к вере в Бога и в чудеса. На равнине множество спящих, но грязью испачканы далеко не все лица, хотя в быту, от усталости, слабости или досады, люди то и дело говорят друг другу гадости, завидуют и злятся без особой причины. Значит, существует иммунитет или какое-то внутреннее противоядие к проникающему в ум злу. Что бы это могло быть? Вера в то, что праведную душу защитит Всевышний? Но не все верят в Бога. Любовь к ближнему? Возможно. Таня, к примеру, любит, как любая нормальная мать, своих детей. Иногда они могут обидеть её какими-то выходками, но она, в конце концов, все им прощает. Или свекровь. Она временами проклинает, не про себя, а вслух, свою невестку. Но это же от горя потери единственного сына и от болезни… Таня, понимая это, никогда не обижается, а наоборот, еще больше жалеет старую женщину. Да, пожалуй, веру, терпимость, умение прощать другим их намеренное и ненамеренное зло вполне можно отнести к иммунитету и противоядию от черноты, пожирающей ум. Но еще есть магия и злые колдуны. Тут уж ей самой, без помощи Изубы, не разобраться.
Таня, поддернув рукав куртки, взглянула на часы - шесть тридцать, потом на двор – осталось вычистить площадки у пяти подъездов, и, больше ни о чем не думая, с удвоенной силой взялась за работу, чтобы успеть все привести в порядок к назначенному времени.

7

Поднявшись с травы, Татьяна огляделась. Все та же равнина. Всё то же небо. А пруд? Сколько женщина ни смотрела по сторонам, его нигде не было видно. Тогда она поднялась вверх, и только теперь заметила вдалеке гладкий блеск водоема. На его береге что-то происходило, но вот что – разглядеть не удавалось. Приблизить пруд взглядом не получилось, и, не теряя попусту времени, Таня устремилась к воде.
Чем ближе она подлетала, тем отчетливей становились фигуры двух людей. Они катались по земле, норовя уложить друг друга на лопатки и удержать в таком положении. А еще они что-то кричали, но понять смысл этих слов у Тани не получилось. Одним из них был Изуба – женщина как-то сразу поняла это, хотя разглядеть лица дерущихся с такого расстояния казалось невозможным. Она постаралась лететь как можно быстрей, но когда приблизилась к водоему, схватка завершилась. Изуба сидел на траве, устало опустив голову и раскинув руки. На ладонях будто не было кожи, они кровоточили. Да, так оно и есть, подумала Татьяна и посмотрела на соперника Изубы. Тот уже лежал на спине и безмятежно смотрел в небо, как и все спящие на равнине, а на его темных плечах двумя белыми отпечатками осталась кожа с ладоней Имы.
- Вот видишь как. Сегодня я не смогу никому помочь, - сказал Изуба вместо приветствия.
Татьяна опустилась на землю:
- Больно?
- Нет. Почти. 
Татьяна видела, что Има врет, но промолчала. Она знала, что любую рану надо прежде всего промыть, поэтому подбежала к воде, зачерпнула воды, и вернувшись, потихоньку вылила её на правую ладонь Изубы.
- Спасибо, - через силу улыбнулся он, - но это не поможет. Все пройдет само собой, когда я вернусь в явь.
- Ты уйдешь прямо сейчас?
- Раз ты здесь, то останусь. Наверное, хочешь узнать, что произошло?
- Да.
Сейчас она видела Изубу не взрослым. Рядом с ней сидел чернокожий мальчишка лет шести, кусающий собственные губы, чтобы не показать, как ему больно. Её сын поступал так же, являясь домой с прогулки с разбитыми коленками или подбитым глазом, и как бы веселым голосом сообщал, как мультяшный Малыш: «Пустяки, дело житейское!» - но она видела по его глазам, как же ребенку хочется, чтобы мама его пожалела, утешила…
- Ты положи голову мне на колени и рассказывай, а я буду слушать.
Изуба так и сделал. Татьяна стала ласково гладить его по голове, так же, как и своего сына, если тот болел или просыпался ночью от страшного сна.
- Сегодня днем привезли ко мне в хижину человека, еле живого. Болезнь сразу показалась мне странной, какой-то неправильной. Пока я рылся в медицинских справочниках, его родственники ходили на рынок, чтобы купить все необходимое для ритуала излечения. К их возвращению я уже точно знал, что человек скорее всего проклят, поэтому после жертвоприношений и ритуала  сразу лег спать, чтобы найти больного здесь и помочь ему. 
- А он что? Проснулся и набросился на тебя с кулаками?
- Нет, по-прежнему смотрит на небо. Я загодя напоил его снотворным снадобьем – знал, что быстро отмыть от него зло не получиться. А тот, с кем я дрался – бокор. Он явился сюда сразу же, как только я начал отмывать лицо больного от крови. Так бывает. Если бокору хорошо заплатили, он будет зорко следить за тем, чтобы его проклятие никто не снял. Даже во сне. Но мне хватило сил заставить его коснуться затылком земли. Видишь, сейчас он зачарован небом, прижат к земле моими ладонями… Наверное, видит сон, как победил меня и сохранил на проклятом человеке свое зло.
- А тот, проклятый? Что с ним?
- Плачет. Может, попробуешь помочь ему? После того, как мы поговорим.
- Хорошо. Только у меня нет фляги.
- Принесешь воды в ладонях, как мне только что.
- Может и тебе принести воды? – произнесла Таня, намереваясь встать.
- Нет, просто будь рядом. Мне так намного легче. И не волнуйся, что вдруг уснешь от усталости как в прошлые наши встречи. Когда помогаешь другим – не устаешь. По крайней мере, здесь.
- А бокор? Он вернется опять?
- Возможно. Но не сегодня. А мне на время придется сменить время сна, чтобы довести лечение до конца. Может, тогда бокор мне не помешает.
- Значит, мы увидимся нескоро. Жаль.
Они немного помолчали. Татьяна смотрела не неподвижную гладь воды, цвет которой менялся синхронно с небом. Раз уж она решила помочь Изубе, то не мешало бы побольше узнать об этом водоеме и его содержимом. Остальные вопросы подождут.
- Расскажи мне про этот пруд, и про воду.
- Хорошо. Наверное, ты понимаешь, что основа жизни – вода? В Африке это известно каждому зверю, цветку и человеку…
- Не только в Африке, - улыбнулась Татьяна.
- …потому что вся вода, которая есть в яви - живая. Только там, где она есть, может существовать жизнь. А здесь жизни нет. Эта равнина всегда одинакова. Трава, покрывающая её, не растет и не меняется, небо не закрывают летящие тучи, не идет дождь, нет ветра… Вода в этом водоеме – мертвая. В ней отражаются сны неба. А что такое сон? Это прошлое, переосмысленное, искаженное. Оно мертвое. Вот и эта вода - мертвая. Когда умываешь ею красные слезы, то зло забывает о том, что оно - зло, а ум – о том, что отравлен и болен.
- Как в сказках. В моей яви много таких сказок. С помощью мертвой воды к разрубленному телу героя снова прирастают отсеченные части, но он остается мертв, пока его не коснется капля живой воды. Сказка ложь, да в ней намек… оказывается, вот как просто…
- Просто? Я рассказал тебе простыми словами, поэтому тебе так кажется. На самом деле все гораздо сложней, но сейчас я не смогу тебе этого рассказать, потому что многое и сам не понимаю до конца, а еще - устал.
- Тогда спи. А я попытаюсь помочь больному. Как мне найти его?
- В кармане моей рубашки кукла… - и Изуба закрыл глаза.
Таня осторожно вынула из кармашка глиняную фигурку, бережно переложила со своих колен на траву спящего Иму и встала.
Кукла в её руке вдруг ожила, спрыгнула с ладони и полетела куда-то в сторону. Не успев удивиться, Татьяна последовала за ней.
Недалеко от  Изубы и бокора кукла опустилась вниз на грудь спящего человека и вдруг сказала тихо:
- Принеси воды.
Таня поспешила к водоему. Зачерпнула воды и поспешила обратно. Она отчетливо видела куклу, словно маленький маяк мерцающую над проклятым. Опустившись на колени, Таня начала промывать лицо спящего от черных подтеков. Получалось плохо. «Жаль, у меня нет фляги, как у Изубы. С ней бы получилось быстрей. Хотя, быстрей не значит лучше». Она снова и снова возвращалась к пруду, потом к больному до тех пор, пока лицо его не стало чистым. Вот тогда Татьяна, вместе с удовлетворением от проделанной работы почувствовала свинцовую тяжесть усталости, легла на траву и закрыла глаза.



- Танечка! Танюша! Принеси воды. У меня вся кончилась!
Вынув из упаковки пластиковую бутыль с артезианской водой, Татьяна, убавив огонь под кастрюлей с супом, пошла в комнату свекрови.
Дарья Петровна полусидела на кровати и смотрела телевизор. Как только невестка вошла в комнату, взяла в руки пульт и убавила громкость вещания очередного ток-шоу.
- Вот спасибо, моя хорошая!  Я уж замучилась от жажды – так ты кашу мне пересолила… 
- Да что вы, Дарья Петровна. Ничего я не пересолила. Мне бы дети тогда сказали, а они с добавкой…
- Так то - дети. А я говорю – пересолено. В следующий раз вообще не соли.
- Как скажете. 
Татьяна подняла с полу пустой блистер от таблеток, порожнюю бутылку из-под минералки и хотела выйти из комнаты.
- Постой, Танечка, не убегай.
- Что-нибудь еще?
- Я спросить хочу. У тебя последнее время такой вид цветущий…  Ты что, любовником обзавелась?
- Да вы что, Дарья Петровна! Я же с утра до ночи работаю, не разгибаясь. Дети, домохозяйство…   Нет у меня на любовников ни времени, ни сил. Да и знакомиться с ними негде…
- Ой, так уж и негде! Свинья-то всегда грязь найдет…
- Что?  - ком обиды подкатил к горлу, а вместе с ним множество не самых хороших ответных слов, готовых сорваться с языка. – Да как вы…
Татьяна посмотрела в глаза свекрови и вдруг увидела вместо больной старой женщины маленькую капризную девочку. Бедная малышка. Она просто боится остаться одна. Страх- это тоже зло. Слова про свинью и цветущий вид так нелепо звучали из её уст! Обида тут же превратилась в смех. С трудом удерживая его, Таня буквально выскочила из комнаты, уже не принимая всерьез летящие вслед высказывания Дарьи Петровны:
- Только попробуй своего хахаля сюда притащить, потаскуха! Я тебе… я вам… милицию вызову… 
А невестка прижалась спиной к стене, и тихо смеялась, зажав руками рот. Казалось, убери она руки, и смех превратиться в громкий хохот, вызвав новый приступ брани у свекрови. А если бы Таня приняла серьезно эти слова? Разговор закончился бы безобразной ссорой и обидами. Все же Изуба правильно делает, видя спящих детьми. Поступали бы люди так же и в яви – не надо было отмывать их лица от черных слез.
Услышав, как брякает на кастрюле крышка, Татьяна поспешила на кухню к убегающему супу.

Похожие статьи:

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Желание

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → По ту сторону двери