Слабые солнечные лучи пробивались через затянутое бычьим пузырём волоковое окно и тускло освещали небольшую, но уютную и прибранную комнату. В углу на кровати, сколоченной из массивных досок, самозабвенно храпел невероятных размеров верзила. Одет он был в одно исподнее и старую куртку, подбитую видавшим виды истёршимся волчьим мехом. Спящий лежал, широко раскинув руки, одна его нога свешивалась с кровати и слегка касалась устланного досками пола. При каждом выдохе комната наполнялась удушающим перегаром.
Удар холодной мокрой тряпкой по небритому лицу не отрезвил, но подтолкнул к пробуждению. Храп сменился недовольным хрипом, верзила заворочался, морщась от головной боли и щурясь от режущего глаза света, приподнялся на кровати. Он начал одурелым взглядом обшаривать комнату, пытаясь сообразить, куда же его занесло после очередной жестокой попойки. От событий прошлой ночи в его памяти остались лишь мутные обрывочные фрагменты, которые сталкивались в гудящей голове с какими-то совсем уж бредовыми кошмарами, путались и тонули в черноте беспамятства. Верзила аккуратно сел на край кровати. На него тут же накатил целый шквал неприятных ощущений: боль в голове, гадостный вкус во рту, покалывание в затёкших конечностях и беспощадная жажда.
Поморщившись, громила ещё раз осмотрелся: грубо сколоченный крепкий стол, пара таких же неказистых на вид, но весьма прочных стульев, прислоненные к бревенчатой стене оконные ставни, жена, подперевшая руками бока… всё вокруг выглядело таким знакомым. «Дома!» – пришёл к выводу верзила.
Марфа!
От запоздалой мысли бугай подскочил на месте так, что в голове загудело ещё сильнее. Его мутный взор, наконец-то, сфокусировался на внушительных размеров женщине, что стояла перед ним, сжимая в кулаке мокрую тряпку, с помощью которой она успешно добудилась супруга. Какое-то время Марфа молча сверлила его тяжёлым осуждающим взглядом. Её ноздри широко раздувались при каждом вдохе, что говорило о бурлившем в ней негодовании, которое уже начинало переливаться через край:
– Скотина! Болван! Бездельник! Лодырь чёртов!.. – не скупилась она на выражения.
– Чего разоралась?.. – громила попытался то ли отмахнуться, то ли закрыться от неё рукой, но жест вышел каким-то вялым и невнятным.
– Ах!.. – от возмущения Марфа всплеснула руками. – Он ещё спрашивает! Опять всю ночь по кабакам шлялся! Домой только под утро притащился! Помидоры в огороде своими сапожищами потоптал!..
– Дай воды… – не в силах больше выносить этот шум, хрипло оборвал её муж.
– Нет, ну какой паразит, а?! Сам возьмёшь! – огрызнулась Марфа. – На всё ему плевать: двор запустил, в доме, как в свинарнике, а про свинарник я вообще молчу! Скоро урожай собирать, а он и не чешется! Только и знает, что командовать! Солдафонами своими командуй! Ещё и приходит чёрти-когда в мокрых штанах!..
Услышав про штаны, верзила опасливо покосился на тряпку, которой благоверная пару минут назад охаживала его по лицу. Проследив за этим взглядом, Марфа довольно ухмыльнулась:
– Не бойся, не они это. Стала бы я такой дрянью в доме размахивать, как же! Застирала я твои портки. Вчера ещё, как припёрся да рухнул на кровать, туша бездыханная, стянула их с тебя и застирала, пока весь матрас не провонял! Висят, вон, сохнут, – махнула она в сторону печи, где на бельевой верёвке мешковато висели необъятного размера штаны из грубой ткани.
– Я это… пиво пролил… – невнятно пробормотал верзила.
– Знаю я твоё пиво! – отмахнулась женщина от оправданий супруга. – Сколько ещё это будет продолжаться? Хозяйство, дом – всё на мне: целыми днями тут подметаю, мою, стираю, штопаю, убираю, готовлю, пропалываю, окучиваю!.. Это при живом-то муже! И палец о палец не ударит! Мол, нам воякам несподручно!..
Верзила не был любителем длинных речей, поэтому, уловив общий смысл, не вслушивался в ругань жены. Однако это не помогало, потому что каждое её слово ржавым гвоздём впивалось в больную голову, от чего та начинала болеть ещё сильнее. Терпение верзилы подходило к концу. В такие минуты ему начинало казаться, что он вообще зря женился на этой бабе. Ведь в порядке вещей было то, что он сам, и его собратья по оружию, находясь на оккупированной территории, просто брали приглянувшихся женщин насильно. Но с Марфой дела обстояли иначе. Были у неё сила и твёрдость характера, что столь высоко ценились среди его народа и так редко встречались у женщин покоряемых территорий. Наличие этих качеств подтолкнуло безжалостного завоевателя не только приютить Марфу в своём доме, но и связать себя с ней узами брака.
– Ну, это ещё куда ни шло, справлюсь, – супруга продолжала его пилить. – А жить-то мы как дальше будем? Того и гляди, голодать начнём. Зима скоро – припасы готовить надо, а где ж им взяться-то? Одним огородом не прокормишься, жалование твоё в мирное время небольшое, особо не разгуляешься, да ты его ещё и пропиваешь постоянно со своими дружками: все как один дураки да лодыри!
Этого бывалый воин уже не смог стерпеть:
– Не смей так о моих боевых товарищах! – рявкнул он, сжав кулаки.
Громила запыхтел от мгновенно нахлынувшей злобы, казалось, ещё немного и из носа у него повалит дым. Забылись и головная боль, и терзавшая жажда. Он поднял свой сверкающий гневом взор на жену и их взгляды пересеклись. Её большие влажные глаза были полны нежности и жалости, которую сердобольные дети испытывают к бездомным котятам, от раздражения не осталось и следа.
– Ну что же ты с собой делаешь? – произнесла она. – Ты же боец, воин! Посмотри, уже и живот отрастил… Скоро всю силу по кабакам растратишь. Поговорил бы ты с командиром, может задание какое для тебя и отряда твоего придумает. Больно смотреть, как ты от безделья маешься и себя губишь, – немного помолчав, Марфа добавила: – Да и прибавка к жалованию нам сейчас очень кстати была бы.
Она шагнула к мужу и нежно погладила его по широченному плечу.
– А обо мне ты подумал? – продолжила женщина почти шёпотом, тихонечко шмыгнув носом. – Жду тебя, проклятого, до зари глаз не смыкая… Это в мирное-то время… А ты шляешься незнамо где, а как приходишь, то лыка не вяжешь…
Верзила тут же начал успокаиваться. Превозмогая вернувшуюся головную боль, он состроил самое нежное выражение лица, на которое был способен:
– Ну иди ко мне… – прохрипел он, думая, что мило мурлычет. Затем потянулся к жене и неуклюже облапил своей грубой ладонью её пониже спины.
Однако сей примирительный жест, всегда безотказно работавший на официантках и загулявших посетительницах различных забегаловок, вызвал в Марфе прямо противоположную реакцию:
– А ну, грабли убрал! – прикрикнула женщина, отшатнувшись назад и наотмашь осадив мужа мокрой тряпкой. – Руки помой сначала! И ногти подстругай! Неровён час, юбку порвёшь, в чём я тогда ходить буду?! Сам ещё ни одной мне не подарил – всё старые донашиваю!
– А ты так ходи, без юбки. По дому можно, – довольно осклабился верзила, и через мгновение прикусил язык, сгорая под испепеляющим гневным взглядом жены.
– Да как ты… – задыхалась от негодования Марфа. – Ты вообще меня слушал?! Я ему про то, как жить дальше, а у него всё одно на уме! А ну, ступай к командиру и без работы или повышения чтоб духу твоего тут не было! Или без юбки вообще меня больше не увидишь!
С этими словами она вновь замахнулась на мужа тряпкой, вместе с тем окинула взглядом комнату, подыскивая «аргумент» повесомее. Не дожидаясь, пока ей приглянётся что-то более тяжёлое и, скорее всего, болезненное, верзила поднялся с кровати. Обиженно ворча, он нарочито неохотно натянул не совсем ещё высохшие штаны и босиком ретировался за дверь. Раздражение и злоба снова заворочались у него внутри, какое-то время он в нерешительности топтался на крыльце, думая, стоит ли тревожить командира или всё же лучше вернуться в дом и дать бой своей второй половине.
– Да что она себе позволяет?! – бормотал громила. – Раскомандовалась, чёртова баба!
Его рука потянулась к двери, тут на глаза ему попался аккуратный коврик с вышитой надписью «Вытирайте ноги! В сапогах не входить!». Коврик был недавно почищен, крыльцо тщательно подметено. Взгляд невольно скользнул дальше – двор чистый, грядки в огороде прополоты и политы, помидоры любовно подвязаны – сразу было заметно, что тут за порядком в хозяйстве следят с особым рвением.
– Всё-таки… молодец она, – буркнул верзила, потирая шею.
Вздохнув полной грудью, он признал, что не дело это – в пивнушках кулаками махать, воину нужна настоящая битва, и что надо пойти к командиру и потребовать у него задания для своего отряда. Оставляя на дороге отпечатки босых ступней, и перебирая в голове все те отборные ругательства, которыми встретит его командир, он направился к колодцу – всё же первым делом следовало утолить мучительную жажду. Отмерив пару десятков шагов, он оглянулся на дом и вполголоса прорычал себе под нос:
– Но если ещё раз она посмеет что-то такое устроить – убью! И сожру!
Так уж у них, у орков, было заведено – если человек, значит, пригоден в пищу.
