— Вы уверены, что вам нечего добавить к сказанному? – голова комиссара вскинулась, и мне пришлось отскочить, так как его длинный нос едва не клюнул мой правый глаз.
— Увы, господин полицейский, мне действительно нечем порадовать вас, — заверил я комиссара. Право, ему не стоило выпрыгивать из штанов, доказывая, кто тут главный. Дело-то всего о нескольких трупах.
Комиссар полиции Максимилиан Дюпресси с самым мрачным видом отошел к столу, выудил из ящика объемистую папку и припечатал ее тяжелой ладонью.
— За шесть месяцев, Дидье, как вы появились в наших краях, погибло восемь человек, — блеск комиссаровых, уставившихся на меня, глаз не предвещал ничего хорошего. — Восемь человек, — повторил комиссар, — уважаемых и весьма состоятельных погибли на, как вы утверждаете, обыкновенной рыбалке. Кстати говоря, такой ли уж обыкновенной, Дидье? Вы проявили себя невероятно везучим рыболовом, богачи записываются к вам в очередь, а благополучно вернувшиеся взахлеб рассказывают, что никогда в жизни не испытывали такого удовольствия.
Инспектор налил из графина воды, промочил горло и грохнул стаканом о стол.
— Не скажу, что меня слишком уж интересуют причины вашей удачливости. Так как меня интересует нечто другое! — голос комиссара сорвался в чудовищный рык. — Многомилионные страховые премии, активы ценных бумаг, драгоценности и поместья ушедшие наследникам тех, кому не посчастливилось вернуться с так называемой «обыкновенной" рыбалки! Вы продолжаете настаивать, что не состояли с наследниками в сговоре? Прекрасно. Но ваша лодка и снаряжение стоят, по меньшей мере, триста—триста пятьдесят тысяч долларов, уж не хотите ли сказать, что все это можно купить, устраивая морские круизы?
Инспектор свирепо взглянул на меня, пожевал кончик уса и продолжил, сбавив тон на пару октав.
— Я не могу поймать вас с поличным, Дидье. Никакие, самые тщательные проверки не установили ваших отношений с наследниками. И банковский счет, и бухгалтерские бумаги говорят в вашу же пользу. Знаете, что я думаю? Я думаю, что вы, рано или поздно притронетесь к офшорам, и тайным счетам. И я, — потряс комиссар папкой, — я буду рядом! С бумагами, где будет учтен каждый Ваш чих, Дидье, и наручниками. Да—да! Каждый Ваш чих! Вы не сможете отойти пописать, не отметившись в этой папке! И рано или поздно Вы ошибетесь!
Всю обвинительную тираду я внимательно разглядывал комиссарские сапоги. Так внимательно, что тот наконец проследил за моим взглядом и беспокойно заерзал ногами, торчащими из-под стола.
— На что вы там уставились, Дидье? — недовольно пробурчал комиссар. Длинный и нескладный, он едва помещался за конторским столом.
— Это ведь кожа крокодила, не так ли? — скучающе поинтересовался я. – Вам должно быть известно, что местные антибраконьерские законы запрещают ввоз или вывоз, как меха и кож редких животных, так и изделий из них? Бьюсь об заклад, что знаю мастера, изготовившего эти премиленькие сапожки. Его мастерская сразу за пирсом…
— И он один в округе берется шить из кож, что приносят охотники, — пояснил я, видя, как лохматые комиссарские брови полезли вверх. — Признайтесь, господин комиссар, долго пришлось побегать с ружьем по болотам за этим красавцем? — кивнул я на сапоги.
— Какое вам до этого дело, Дидье? — устало спросил комиссар. Я внимательно посмотрел на осунувшееся лицо и мне стало его жалко. Этот большой и сильный во всех отношениях человек только что признался, что не может схватить меня за руку. Какая досада. Нет человека более мстительного и злопамятного, чем комиссар полиции, расстроенный отсутствием улик. Ужасно не хотелось оставлять на этом острове настолько расстроенного человека. Мне еще плавать и плавать, в конце концов, и чем меньше на свете останется расстроенных комиссаров полиции, тем лучше для бизнеса. Так почему бы не завершить этот тур еще одной, последней рыбалкой?
Не спрашивая разрешения, я пододвинул к себе стул и вольготно уселся перед комиссаром, закинув ногу на ногу
— Такое, что это выдает в вас азартного охотника, Максимилиан, — продолжил я фамильярничать. — И это обстоятельство, возможно способствует доказательству моей невиновности.
Для усиления эффекта, зная, что Дюпресси не выносит табачного дыма, я выудил из внутреннего кармана гаванскую сигару.
— Почему "возможно"? — насторожился комиссар.
— Потому что "возможно" вы согласитесь на мое предложение и получив доказательства отстанете от меня, — в моих руках появилась карманная гильотинка. Механизм сухо щелкнув, бритвенной остроты нож красноречиво обрезал сигару.
— А "возможно", — продолжил я, крохотной горелкой обжигая ровный срез ее кончика, — и не согласитесь. И тогда на всю жизнь я обрету в вашем лице бдительного друга, без ведома которого не смогу и пописать.
Эффектно откинув голову, я выпустил несколько сизых колец. Наслаждение.
Курить в кабинете комиссара полиции, было сродни самоубийству, однако кто не курит, тот не пьет шампанского. Краем глаза я с интересом наблюдал за выражением его лица. На багровой физиономии проступали мысли от "Немедленно увести и расстрелять вдоль забора", до "Какое еще к дьяволу "предложение?"".
— Какое еще к дьяволу "предложение", Дидье? — рявкнул, наконец, комиссар. — И перестаньте курить, вы не у себя дома!
"Йес!" — я мысленно подсек, и неторопливо потянул к борту увесистое комиссарово любопытство.
— А предложение такое, Максимилиан, — я с готовностью затушил сигару о полировку его стола и принялся объяснять.
***
На утро третьего дня, как и было условлено, комиссар полиции Максимилиан Дюпресси со товарищи объявился у борта моей старушки. Это были уже не те, раздобревшие на казенной службе, хранители правопорядка. Вялые и откормленные. В свете прожекторов передо мной стояли подтянутые, отлично экипированные рыболовы—любители. С азартным блеском в глазах, они нетерпеливо переминались с ноги на ногу под крутыми скулами " Неугомонной Донны". Мне хорошо, очень хорошо были знакомы эти волшебные превращения. Чиновники и рабочие, владельцы крупных поместий и повара, музыканты и садовники, все слеплены из одного теста. Скажи любому: "Завтра рыбалка!", и он погиб. Дела заброшены накануне, слуги и жены отправлены в магазины с обширными списками неотложных закупок, открыты стальные сейфы и пыльные коморки, а на сафьяне и затрапезной клеенке чудовищные развалы из многоколенного углепластика, дешевого бамбука, сверхмощных Ремингтонов и бросовых китайских инерционок. Воблеры, приманки, подсачники, катушки, сложены в дорогие футляры и засаленные рюкзаки. Дети отправлены спать в полдевятого, жены отправлены туда же в компании со томиком Сидни Шелдона, а главы семейств, облаченные в высокие ботфорты рыбацких сапог, до полпервого ночи отрабатывают технику ближнего и дальнего забросов на заднем дворе.
Итак, передо мною любители. Эту породу всегда выдает сверхтщательность упаковки. На объемных баулах ни одной лишней складки, не пропущена ни одна пуговка, кнопка или липучка. Словом, все, как всегда.
— Доброе утро, господа, — поприветствовал я гостей, вдоволь налюбовавшись зрелищем. — И добро пожаловать на борт.
Дождавшись, пока отряд комиссара очутится на палубе, я поднял сходни, кивнул мальчишке на пирсе отвязать канаты и неторопливо прошел в рубку. Следом за мной туда, как и следовало ожидать, ввалился и комиссар.
— Предупреждаю, Дидье, — вполголоса произнес комиссар, глядя, как я нажимаю кнопку запуска дизелей. — Предупреждаю, что я и мои люди вооружены, и не дай вам Бог выкинуть что-нибудь этакое....
— Вы захватили с собой спасжилеты, как мы договаривались? — прервал я его, прислушиваясь к мягкому и одновременно мощному рокоту шведских моторов. Вольво Пентакс — божественный звук.
— Разумеется, — осекся Дюпресси.
— Тогда, пожалуйста, наденьте их до того, как мы покинем залив, — все так же, не оборачиваясь, попросил я, — Не выношу, когда мои клиенты выкидывают что-нибудь «этакое».
***
Тихо мурлыкали дизеля, свежий ветер посвистывал в струнах натянутых лееров, море игриво охаживало волной крутые бока "Неугомонной Донны", на востоке стремительно занималась заря. Господи, как хорошо! Люблю такие минуты. Они принадлежат мне и только мне. И никакие палубные разборки не имеют права на них посягать. Что может быть важнее, чем рождение нового дня? Крючок? Какой еще крючок? Какая аптечка?
Я обернулся на вопли за моей спиной. На палубе, празднуя рождение нового дня, кипела жизнь. Марсель — один из помощников комиссара, не спрашивая ни у кого разрешения, засадил себе в палец тройник, над ним склонился сам Дюпресси, а Исидор, и наградил же господь имечком, судорожно рвал многочисленные застежки третьего по счету баула, разыскивая аптечку. Я нехотя поставил штурвал на стопор и отправился к пострадавшему. В свете поднимающегося над горизонтом солнца, глаза страдальца наполнялись ужасом. Одной рукой я решительно отстранил комиссара, другой столь же решительно щелкнул пассатижами, перекусывая вылезшее из пальца острие. Не задавая лишних вопросов, Марсель хлопнулся в обморок. Теми же пассатижами я выдернул из безвольной плоти остаток крючка и щедро залил крошечную ранку йодом. Пассатижи и йод. Всегда имейте их при себе, если хотите навести порядок на судне. От резкого жжения Марсель тут же пришел в себя. Первое что он увидел, была протянутая ему фляга.
Марсель вопросительно оглянулся на высокое начальство.
— Что это? — резко спросило начальство.
— Ром, — я убедительно поднял флягу и сделал хороший глоток. — Ямайский ром. А вы что думали, комиссар? Что я хочу отравить вашего подчиненного?
— Ничего я не думал, — пробурчал Дюпресси. Он отобрал у меня флягу, принюхался и пригубил.
— Действительно, ром, — удовлетворенно хмыкнул комиссар. Он сделал еще один глоток и протянул флягу Марселю. — Давай, чего уж, раз капитан угощает.
Вот! Я уже не задрипанный, гроша ломанного не стоящий Дидье, а целый капитан!
Воистину пассатижи, йод и хороший ром — триумвират способный расставить все по местам.
— Когда начнем, капитан? — спросил Дюпресси. — Долго еще идти?
— Еще полчаса, господа, и мы на месте, — ответил я, бросая взгляд на экран навигатора. — Не желаете ли заняться наживкой?
Ответом было глубокое молчание. Они всерьез полагали, что я храню наживку в садке? Какая наивность. Я не намерен выполнять работу за клиентов, как делают мои недальновидные коллеги. Показать — покажу, а дальше уж извольте нагуливать аппетит сами.
Сквозь строй любопытных взглядов я прошел к корме, на ходу разматывая моток лески. Простейшая алюминиевая блесна произвела на гостей неизгладимое впечатление, выраженное в скептическом фыркании.
Должен заметить, что кроме простейшей снасти для успешной ловли требуется еще и подходящая лодка. Вот, например, моя лодка подходит для рыбалки наилучшим образом.
Стоит лишь разок взглянуть на ее обводы, чтобы сразу понять — перед вами настоящий морской "пенитель". Рожденная на голландских верфях, "Неугомонная Донна" унаследовала многовековой опыт постройки рыбацких посудин. С прочным, усиленным дополнительными шпангоутами корпусом, снабженная шведскими дизелями Вольво Пентакс, легко выдерживающая штормы, в относительно спокойном море она казалась эталоном остойчивости. Легко разваливая волны, моя старушка лишь вздрагивала, даря ощущение едва ли не земной твердыни.
Нет ничего хуже для бизнеса, чем клиент, свесившийся за борт с зеленым от качки лицом. И нет ничего тоскливее, чем объяснять зеленолицему клиенту основы блеснения. Поверьте, все его помыслы там, за бортом, единственное к чему он прислушивается это к перистальтике пищевода.
Первый же заброс оказался удачным. На борту «Неугомонной Донны» каждый заброс оказывается удачным. Леса туго натянулась, вспенила воду и рывком ушла в сторону. Не будь перчаток, ладони изрезало бы в кровь. Осторожность. И предусмотрительность — вот залог хорошей рыбалки. Неспешно подтягивая добычу, я объяснял полиции каждое свое действие. Жарко дыша, ученики ловили каждое слово. На их глазах происходило чудо — та самая макрель, которую по слухам можно удить лишь динамитом или воблером от Гуччи, клюнула на блесну, сделанную из алюминиевой ложки! А когда, наконец, в руках забилась та самая макрель, раздался вздох полный благоговейного трепета. Я откровенно любовался вертким, сильным и красивым телом моей добычи. Великолепный экземпляр. Ученики дружно сопели в затылок. Мне хорошо было знакомо это нетерпеливое сопение. Я почти физически ощущал, как чешутся их потные ладони. Немой вопрос «Когда нам дадут половить?» растекся над палубой до ионосферы.
— Похоже, наткнулись на косяк, — бросил я самым небрежным тоном, на который был только способен.
Марсель, забыв о боевом ранении, издал неразборчивый звук, обозначив им все внутри и снаружи себя.
— Господа, — открыл я первое действие «макрелезонского» балета, — Прежде, чем вы приступите, я бы хотел провести инструктаж по технике безопасности.
В ответ лица моей аудитории выразили справедливую во всех отношениях мысль: «Какой инструктаж к черту! Рыба!!! Рыба уйдет!!!»
Я был готов к этому и бившие из глаз лазеры не испарили меня на атомы.
— Вы же не хотите повторить судьбу тех восьми человек, по воле которой оказались у меня на борту?
Первым опомнилось начальство. Рука Дюпресси метнулась к поясу с кобурой. Револьвер лежал в ней рукояткой вперед, чтобы выхватить его требовались доли секунды, однако вместо бульдога рука комиссара ухватила скобу карабина. Прочный, нержавеющей стали, он был продемонстрирован мне с обоих сторон.
— Не беспокойтесь, Дидье, — осклабился комиссар. – я прекрасно помню ваши объяснения: «Они, мол потеряли осторожность», но хочу вас уверить, с нами этот номер не пройдет. Я докажу, что будь ваши клиенты пристегнуты, они при все желании не могли бы пропасть за бортом.
Вместо ответа я дотронулся до линя, связывающего карабин с поясом Дюпресси.
— Мне кажется он длинноват, господин комиссар. На вашем месте я бы укоротил его втрое. А еще лучше — вообще заменил этот шнурок.
Дюпресси смерил меня презрительным взглядом.
— Не делайте из меня идиота, Дидье! — комиссар упрямо напружинил загривок. По всему было видно, что глоток рома омывал совсем не то полушарие мозга. — Я не собираюсь ничего менять, этот кевларовый трос может выдержать целую тонну.
— Господин комиссар, — наставительно заметил я, — в любом случае вам придется пройти инструктаж. Даже через «не хочу».
Я выдержал небольшую паузу.
— После которого вы отметитесь в журнале по технике безопасности, что автоматически снимет с меня ответственность за все, что может произойти с вами во время лова, если конечно по моей вине не произойдет кораблекрушение. Однако еще до инструктажа, я бы хотел дать маленькое замечание по поводу кевларового троса, которым вы тут размахиваете. Во-первых, он слишком длинный…
— Довольно, — взмахом руки остановил меня комиссар. — Я консультировался со специалистами, понимающими в рыбалке не меньше вашего. Что до ответственности, то не забывайте, Дидье, у кого погибли клиенты! Я не собираюсь ничего подписывать!
— Комиссар, — я решительно выпрямился во весь свой немалый рост. – Есть только три решения этой проблемы. Первое – вы проходите инструктаж и расписываетесь, нравится вам это или нет.
Я поднял кулак с оттопыренным указательным пальцем.
— Второе. Мы разрываем нашу договоренность и возвращаемся на берег.
Я прибавил средний палец.
— И, наконец, третье, — вверх взлетел еще один средний палец. Другой руки, разумеется. – Я сообщаю в береговую охрану, что моя лодка захвачена людьми выдающих себя за полицейских.
Оттопыренными пальцами я обозначил «кавычки». Не знаю, зачем это делаю. Наверное, мне просто нравится выражение лиц тех, кому они адресованы.
— Черт с вами, Дидье, — сдался комиссар, – тащите журнал.
Весь инструктаж гости фыркали в терцию. А когда дошло до автографа, их лица приобрели кирпичное выражение и такой же забавный оттенок.
Я отдал полиции весь запас блесен, подробно объяснил процесс ловли и отпустил с миром.
***
И начался клев. Тот самый, когда забываешь обо всем на свете. Ах, как клевала макрель! Она бросалась на блесну, как в последний раз. С ходу, позабыв всякую осторожность, жадно, азартно, весело!
Моим гостям потребовалось две минуты, чтобы сравняться с добычей в азарте, жадности и неосторожности. Я тосковал по ведерку попкорна и охлажденной коле. Зрелище было ужасно забавное. Рыболовам, привязанным к скобе длинными линями, позавидовал бы Чарли Чаплин, а на смеси рыбьей и человеческой крови, покрывшей палубу, Стивен Кинг замутил бы неплохой ужастик. Как всегда, инструктаж был забыт в первые мгновения невероятной рыбалки. Перчатки? Какие могут быть перчатки при таком клеве? Леса бритвой вспарывала незащищенные ладони, ноги людей комично разъезжались на палубе, скользкой от крови и рыбьих внутренностей. Гонимый рыбацким угаром клиент путался в длинных линях и опрокидывался навзничь по меньшей мере три раза в минуту. В безобразие я не вмешивался до тех пор, пока взметнувшийся кевларовый линь Дюпресси не захлестнулся петлей на шее низенького Исидора.
Мое «Довольно!» громом раскатилось над морем, остановив гиперактивность за бортом. Население палубы, как водится, проигнорировали окрик, и рыбалку остановил сам факт отсутствия клева. Макрель перестала клевать. Совсем. От изумления строй полицейских выполнил команду «Равняйсь!», синхронно вывернув шеи в мою сторону. Красавцы. Перепачканные рыбьей слизью, кишками и кровью, они тяжело дышали, обливаясь потом. Я с минуту полюбовался их рожами. Ни дать, ни взять - лица младенцев, лишившихся бутылочек молока.
— Господа, — уточнил я, — Вы уверены, что желаете испытать судьбу с двухсоткилограммовым марлином в качестве приза? Наблюдая за вами могу сказать, что вряд ли вы переживете такое рыбацкое счастье.
— Что случилось, капитан? – отрывисто спросил комиссар. – Почему перестало клевать?
— Потому что вполне хватит пойманной, — ответил я, посмотрев ему под ноги.
Дюпресси оглядел заваленную рыбой палубу и вздрогнул.
— Но это ведь не ответ, — растерянно произнес он. – Рыба не могла перестать клевать только потому, что ее здесь целая прорва.
— Разумеется, — кивнул я, — не могла. Хотите знать почему мне так чертовски везет на рыбацком поприще? Тогда отвечу. Лодка. Все дело в лодке.
— В каком это смысле? – поинтересовался Марсель. Если не считать фырканья и воплей, это были его первые слова на борту. И вероятно – последние.
— В смысле, что лодка изготовлена очень старым голландцем, — завел я старую, прошлого века пластинку. – А голландцы, как никто другой знают толк в рыбной ловле. «Неугомонная Донна» построена таким образом, что колебания, создаваемые обводами ее корпуса на определенной скорости, вызывают у рыб чувство невероятного голода. Чтобы остановить клев, достаточно было сбавить ход. Не верите?
Я прошел в рубку и сделал приглашающий жест.
—Извольте взглянуть на эти метки, господа, — указал я на две красные точки. Одна была нанесена на ручке дросселя, а вторая на его барабане. Если их совместить, то лодка выходит на нужную скорость и…
Моя рука отжала ручку газа, совместив красные метки. Я нанес их только вчера, зная, что комиссару потребуется более цельное разъяснение, чем побитая молью сказка.
Лодка вздрогнула и наддала ходу.
Я не могу описать выражение их лиц, когда первый заброс возвратился с крупной макрелью. Нет, не могу. У меня банально закончились сравнения.
– Так что насчет продолжения лова?
***
Я еще не встречал никого, способного отказаться от продолжения банкета. Чуда не произошло и на этот раз. Полиция острова торжественно поклялась вести себя прилично, исполнять все требования безопасности и даже скептик Дюпресси заменил подопечным кевларовые тросы на стальные. Прекрасно. Лишние трупы никому не нужны. Правда, не нужны. Вполне хватает одного-двух.
***
Санитарный вертолет прилетел за Дюпресси и останками Исидора с Марселем через час после вызова.
Комиссару повезло. Невероятно, сказочно повезло. Длинная пика марлина пробила бы сердце, не поскользнись он в последний момент. Я знаю повадки этого марлина — всегда целится в сердце. За всю свою долгую жизнь, не встречал рыбы коварнее. Вытащенный на палубу, он замирает, прикинувшись мертвым. Замирает и ждет своего мгновения. С полутора метров никогда не промахивается, бестия. А ведь соблюдай рыболовы элементарную осторожность, погрузи они добычу в трюмный отсек, никакого эксцесса бы не произошло. Так нет! Оставили прямо на палубе. Мои клиенты решили, что незачем возится с грузовой талью. Удар дубинки по голове, как им показалось, должен навеки успокоить любую рыбину.
Бросок сто килограммового марлина застал человека врасплох. Максимилиан Дюпресси пребывал в том деликатном состоянии, которое может посетить каждого, стоит разок вытащить из воды чье-нибудь тело. Одно лишь тело. Без головы. Кевларовый трос все-таки сделал свое дело. Да вознаградит Господь советчиков и знатоков!
Разумеется, когда необходимость постоянно перещелкивать карабины достала моих гостей окончательно, а достала бы она кого угодно при таком потрясающем клеве, стальные короткие тросы были заменены кевларовыми. Тонкими, длинными, путающимися под ногами. Стоит ли удивляться тому, что когда Марсель улетал за борт, его линь ужом обвился вокруг Исидоровой шеи? Бедняга не успел даже вскрикнуть, как шнур срезал голову по самые плечи. Брызнула несильная струя крови, тело мелко задрожало, нелепо взмахнуло руками и не прощаясь опрокинулось через леера за борт. Туда где за секунду до этого исчез безрукий Марсель.
Каждый, кто хоть раз пытался забросить лассо на поезд, несущийся во весь опор, знает, как трудно потом пришивать руки, оторванные от остального тела. Или хотя бы догадывается. Мои подопечные не знали и не догадывались. И боюсь, даже не предполагали, что голубой марлин весом под тонну способен развивать скорость свыше шестидесяти узлов. Иначе, как еще объяснить тот факт, что мозговые процессы никак не отреагировали на измочаленные в труху углепластиковые удилища толщиной в небольшую сваю.
Я не имею привычки скрывать жизненно важное от своего клиента. Подсказываю, советую, демонстрирую, словом пытаюсь достучаться до разума. Но обуянный рыбацким угаром клиент зачастую отключает разум, как ненужную функцию. Некогда тут думать, рыба клюет!
Лишившись удилищ, господа полицейские не придумали ничего нового, как снять уцелевшие катушки, привязать их к поясам и держа обеими руками, вываживать стокилограммовых рыб. Господа полицейские были не совсем чужды технике, а потому положились на многоступенчатые катушечные редуктора, способные выдернуть из болота застрявший джип. Разницы между почтенно застрявшим джипом и рыбой, только что превратившей в щепу тысячедолларовое удилище, они не заметили.
Не знаю, успел ли Марсель почувствовать боль, когда взбесившаяся катушка в мгновение ока стянула запястья вспенившейся лесой и исчезла за бортом вместе с руками. Возможно, он даже не успел удивиться этому обстоятельству, потому что вслед за руками его самого утащило за борт. Сломанного аккуратно по поясу. И уж тем более он не почувствовал, как его кевларовый линь под корешок срезал голову несчастного Исидора. Не до того ему было, Марселю.
Когда я вытащил его из воды, то не сразу определил, какой кусок человеческого тела держу в руках.
***
— Убедились? — кричал я в самое комиссарово ухо, пытаясь переорать зависший над палубой вертолет.
Комиссар вяло кивнул головой и закрыл глаза.
Его миссия завершена. Он поднимался в небо привязанным к люльке и просвещённым в вопросах человеческой алчности. Он поднимался на борт вертолета, простив мне десяток человеческих жизней. Великий человек — Максимилиан Дюпресси, да не пересекутся никогда наши дороги.
Моя миссия так же завершена. Вертолет улетел, дело закрыто ввиду неопровержимых доказательств моей невиновности, локатор чист до самого горизонта. Я нажимаю потайную кнопку, подъемный механизм накреняет палубный настил. Струи воды хлещут по ней, смывая за борт следы сегодняшней бойни. Тяжелые рыбины падают в родную стихию. Почти все марлины живы, макрели повезло меньше. Наживке всегда везет меньше.
На спокойных волнах я замечаю развернутый плавник того самого марлина, что пронзил грудь Дюпресси. Это знак плыть следом. Завожу моторы, ложусь на курс. Марлин неторопливо рассекает воду впереди лодки. На эхолоте проступают неровные очертания морского дна. Что это? Подводная скала? Марлин кружит вокруг, зовет за собой. Надеваю маску и прыгаю в теплую воду. Скрытые длинными волосами, неразличимые на суше, жаберные щели ритмично колышутся за моими ушами. Я плыву за марлином к длинной и узкой расщелине. Плыву за моей платой. Вот она. С десяток крупных жемчужин изумительной красоты и формы дожидаются внутри пустой раковины. На пару таких я могу купить новую лодку. Это мой офшор, мой тайный счет, господин комиссар. Если бы вы знали, сколько таких жемчужин я собрал за долгие годы. Вокруг несколько сотен моих марлинов, тучные стада макрели. Мы путешествуем вместе уже очень давно. Много воды утекло с тех пор, как в тридцатых годах прошлого тысячелетия сопливый юнец убил вожака стаи и море возвело убийцу на престол марлиньего царства. Море. Мое богатство и мое проклятье. Бессмертие в обмен на кровавую дань.
Похожие статьи:
Рассказы → Проблема планетарного масштаба
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Правда, классно вышло?
