Ловкие ловчие

Куда-куда-куда под колеса-то прёшь…

С-сука…

А ведь прет, бежит по шоссе, как у себя дома, машины в упор не видит. Бывают такие му… мужики, стоят на обочине, ждут, продет кто-нибудь мимо, они под машину кинутся, потому что достало все…

Сигналю. Непрерывно, отчаянно, оглох, что ли, ква-а, тебе говорят, ква-а, ква-а, это значит, вали отсюда с дороги на хре…

Хруст.

Еще думаю, что хрустит, мой бампер, или его ребра, или и то, и другое вместе, человек падает, тощий, всклокоченный, волосы не поймешь какого цвета, и поседеть толком не мог… идиотище…

Выхожу из машины, наклоняюсь над упавшим, ну какого черта ты лежишь, не встаешь, ну какого черта ты не двигаешься, ну какого…

— Как вы… живы?

Что я говорю… тут бы отматерить его вдоль и поперек, чтобы аж столбы фонарные покраснели, дать пинка и уехать… или увезти его в лес, прирезать и оставить, типа, я никого не сбивал…

— Там… там…

Ага… поднимается, слава те гос-ди, потихонечку-полегонечку, показывает на что-то там, там, в воздухе… вытаскивает обломок сачка, а не поздновато тебе, дедулька, бабочек ловить, вроде бы не ясельки… У меня такой сачок был, когда меня еще самого толком не было, я еще не понимал, что с ним делать…

Дедулька ловит что-то в воздухе между мной и собой, что-то легкое, призрачное опускается мне на рукав, ап, хоп, сачок падает на меня, так бы и дал ему этим сачком, вон он, вытаскивает оттуда что-то… что-то… Бережно прячет в мешок…

— Премного вам благодарен, молодой человек, — сжимает мою руку. Рука у него сухая, жилистая, будто бы и не человеческая, — благодаря вам я поймал этот редчайший экземпляр, призванный стать достоянием мировых коллекций…

— И я вам благодарен… что я вас не сбил… счас было бы…

Вот, блин, сейчас бы отматерить его хорошенько… гребаное воспитание, даже отматерить не могу, как это у больших дядек в больших джипах получается… надо у них поучиться, вот так огреет меня какой, а я ему скажу – дяденька, научите меня материться…

Смотрю на часы, блин, опаздываю, да что опаздываю, уже опоздал, еще не хватало, из-за этого му… мужика без работы остаться…

 

Врываюсь в приемную, так я и думал, никого и ничего, ну конечно, можно подумать, меня здесь кто-то ждать до потери пульса будет… фигушки мне…обреченно стучусь в запертую дверь, обреченно падаю в кресла в приемной, о-ох, старикан, только попадись мне еще, убью я тебя, убью…

С улицы врывается старикан, нате вам, легок на помине. Оторопело смотрю на него, издевается он надо мной, что ли, или я уже мысленно могу управлять миром, подумал про охламона этого, и нате вам, получите-распишитесь…

— Прошу прощения за опоздание… вы на собеседование, мой дорогой друг?

— На него.

Смотрю на старика, неужели он тоже…

— Очень хорошо, проходите, проходите… совсем про вас запамятовал…

Открывает кабинет. Первое мое желание развернуться и уйти, не дай бог, у этого охламона работать, себе дороже. Вспоминаю астрономические счета за квартиру, спохватываюсь. Пропади оно все. Люди в урановых рудниках работают, и ничего, а мне тут рожа начальникова не понравилась… и дом начальников…

Дом… в жизни бы не сказал, что тут кто-то живет. Есть такие дома, в которых как будто никто никогда не жил. Вообще. И которые как будто никто никогда не строил. Тоже вообще. Так и стояли сотни лет, появились из ниоткуда, выросли из осеннего тумана, из сумеречного света…

— А-а, это вы… — узнает меня как будто только сейчас, — ну, у вас талант, молодой человек, прирожденный талант ловца… раньше ловлей занимались?

— Да… как-то не приходилось, — спохватываюсь, надо же было что-нибудь соврать, да, бывало, ловил, меня даже в ловцы звали, да как-то в финансисты подался, и все…

— Ну, еще бы, кто же этим занимается… ловцы не в моде, ловля не в моде… скажу вам по секрету, молодой человек, ловля всегда была не в моде… еще с тех времен… но у вас талант… определенно талант…

Хочу спросить про зарплату и отчисления в эф-эн-эс, не спрашиваю. Здесь это как будто не имеет значения. Даже не спрашиваю, принят я или нет, здесь это тоже не имеет значения…

 

— Видите, мой юный друг?

Вижу. Там. В темноте ночи. Почему-то они всегда появляются в темноте ночи, боятся света. Только я не то сказал, я их не вижу. Их надо чувствовать как-то иначе, не зрением, а… не знаю. Это невозможно объяснить. Если бы старику пришлось мне что-то объяснять, черта с два у него бы это получилось. На счастье свое, я сам понимаю. чувствую. Главное, ни о чем не думать, ни о чем таком… что в машине карбюратор менять надо. а еще лучше всю тачку, потому что…

…вот-вот, об этом не думать. Совсем. Я заметил, что наши мысли их отпугивают.

Поднимаюсь. Неслышно иду в осенние сумерки. Главное, не спугнуть. Чувствую себя последним идиотищем с этим сачком, а вот это плохо, нельзя здесь такие вещи чувствовать, нехорошие чувства им тоже не нравятся…

…кому им…

Об этом я тоже не спросил. Об этом тоже как будто нельзя было спрашивать. Кто там шарится в темноте ночи, кого мы вылавливаем на приманки из детских страхов и юношеских обид, первых любовей и ранних мечт… мечтов… мечтей…

Он делает мне знак. Давай…

Он…

Я даже не спросил его имени. Имена здесь тоже не имели значения. Как и биографии, послужные списки, дипломы и звания, печати в паспорте и отметки в медицинской карте. Здесь имело значение только одно, поймаешь ты или нет…

Роняю сачок, дергаю, как учил он.

Что-то пестрое бьется, мечется в сачке, я еще приглядываюсь, не бабочка, нет, а то притащу какую-нибудь бабочку-листик-мошку, которая сто лет никому не нужна…

— Поразительные успехи, молодой человек… вот что значит, молодая кровь…

Он берет у меня из рук добычу, осторожно прячет в мешок, шепчет, приговаривает что-то, похожее на заклинание. Идем к дому, сегодня и так хорошо потрудились, вон, полный мешок….чего… чего-то. не знаю.

Завариваю чай. Здесь чай надо заваривать. Этот дом не терпит чайных пакетиков с ярлычками и без, здесь надо по старинке, священнодействовать, только что мантру не читать по такому случаю. Хозяин рассаживает по коробкам нашу добычу, восторженно приговаривает, какие экземпляры… какая редкость…

Садимся пить чай. Отогреваемся после охоты. Наши трофеи бьются в коробки, шелестят не то крыльями, не то я не знаю, чем. Хочу спросить, кто они. Не спрашиваю. Кажется, мне это не положено знать.

— Вы, молодой человек, прирожденный охотник… вы даже не думайте в кетмартинг идти или ментемеджинг, или куда там… ваша стезя здесь… только здесь…

Киваю. Ладно, бывает и хуже, но реже. Парни вообще кто по эльдорадам всяким пылесосы продает, кто в магазине навытяжку перед кассой, смотрит, чтобы пацаны карманы не набили… даже начинаю потихоньку гордиться, что я охотник… надо же чем-то гордиться в жизни…

— Большая редкость… такой талант, как у вас, был разве что у Пушкина…

Пробую сострить.

— Лично знакомы были?

— Я его еще во-от таким знал… — хозяин показывает что-то невысоко от пола, — к его маман зашел, она мне кивает, сейчас, сейчас приду, побудьте тут с Сашенькой… А я, мой юный друг, детей на дух не переношу… Думаю, что я буду делать с этим Сашенькой… и тут вижу, под самым потолком в комнате… летает… Еще думаю, как бы изловчиться, схватить, как назло, сачка при мне нет… И тут нате вам, этот Сашенька схватил сачок свой детский, выждал, пока этот чуть-чуть вниз опустился…

— Поймал?

— Поймал. И мне несет, же ву при, месье, презент…

Глаза хозяина тускнеют, видно, как он уходит в воспоминания.

— Мне доводилось много раз охотиться с Александром Сергеевичем… Ух на что я считаю себя страстным охотником, но с ним не мог сравниться никто… он выслеживал добычу по нескольку месяцев… иногда гонялся за особо ценным экземпляром много лет…

Спрашиваю то, что давно вертится на языке:

— Он… жив?

— Простите, кто?

— Пу… Пушкин.

— А-а… нет, друг мой, судьба его не пощадила.

— Дантес…

— Нет, Дантес тут не при чем… он погиб на охоте.

Минута молчания. По Пушкину. Надо бы спросить, с кем он еще встречался. Из таких… великих. В те времена много их было, а хозяин мой, похоже, в таких кругах вращался, которые…

Тьфу ты, черт. Только сейчас понимаю, что он врет, еще бы он не врал, где это видано, с Пушкиным встречался… ну-ну… и с динозаврами дружил, да?

Шелестят крылья пойманных нами…

…кого?

 

ШОК!

ЧТО ПРОИСХОДИТ С ДУШОЙ ПОСЛЕ СМЕРТИ!

В жизни не захожу на такие вот шоки, на такой шок зайдешь, потом тебе такой шок будет, никакой антивирус не справится. Сам не знаю, почему жму на картинку, все равно уже мозги кипят, вечером не соображаю ничего…

…ловцы душ – так называли их в древности, людей, которые продляли свою жизнь за счет чужих жизней. У ловцов душ была уникальная особенность – они могли видеть души умерших, только что покинувшие свои тела. Ловец душ мог изловить душу, прежде чем она поднимется в рай или спустится в ад. Ловец душ мог спрятать душу у себя в тайнике, а потом использовать – то есть, прожить жизнь пойманной души…

Ёкает сердце.

Начинаю понимать. Пожалуй, слишком поздно – но начинаю понимать…

Что я делаю, вот вы мне скажите, что я делаю, зачем забиваюсь в свой на ладан дышащий жигуленок, зачем волоку с собой бутыли с антифризом, кто мне вообще сказал, что это антифриз горит…

Подъезжаю к дому, в котором как будто никто никогда не жил. Долго жму на кнопку звонка, что-то подсказывает мне, что хозяина нет. Действительно, нет, поворачиваю ключ, дом встречает меня тихим шорохом. Нет, это не дом, это они встречают меня тихим шорохом. Души. Или демоны. Или я не знаю, что. В любом случае, здесь их быть не должно…

Разливаю антифриз, кто мне сказал, что он будет гореть, или это я сам себе сказал, что он будет гореть.

Что-то бьется в коробках, трепещет крыльями, или там не знаю, чем, хочет улететь… мне кажется, они следят за мной, мне кажется, они только и ждут момента, чтобы на меня наброситься…

Чиркаю зажигалкой…

…перевожу дух.

Я не я буду, если уйду отсюда вот так, просто, ничего не узнаю. Почему-то представляю себе, как открываю коробку, оттуда вырывается что-то, вонзается в меня зубами…

Приоткрываю. Наугад. Если у них нет сил открыть картонку, откуда у них силы убить меня…

Хотя кто их знает…

Что-то трепещется там внутри, как бабочка, вспоминаю какие-то допотопные комповские игрушки еще каких-то там времен, вот так же порхали там какие-то крестики, и надо было от них убегать.

Нечто прыгает из коробки мне на руку, чуть не отдернул руку, вот, блин, вцепилось коготками… сначала кажется, что вижу маленькую птичку, да нет, то не птичка, что-то другое, как будто сложенный в несколько раз листок бумаги…

Осторожно разворачиваю. Пальцами, пальцами, листок как будто сам все понимает, расправляет крылышки. Читаю:

 

Вдалеке от домов и сел

На колючем холоде зяб,

Тяжело, когда отдал все,

А взамен ничего не взял.

 

О потерянном не скорбя

По мерцающей пустоте -

Тяжело, когда ты себя

Без остатка отдал мечте.

 

Открываю еще одну коробушку, этот, в коробушке, пошустрее первого, ач-ч-черт, врешь, не уйдешь… хватаю бережно, как бабочку, только бы не поломать, крылышки не повредить, мне хозяин потом голову поломает…

 

В час обреченный, полуночный, поздний

Видятся – сразу же после полуночи

Люди, которые смотрят на звезды,

Люди, которые смотрят на луны.

 

Уже про все забываю, открываю коробку за коробкой, вон они все, разлетались, распорхались, садятся мне на плечи, поклевывают голову, ворошат что-то на стеллажах…

 

А я не знал, что мечта моя станет былью,

Ко мне явился всемогущий великий бог,

Он дал мне крылья, большие белые крылья

И дал мне путь – на тысячу сто дорог.

 

И мне пути галактические открылись,

Звала, манила в неизведанное звезда,

И были крылья, большие белые крылья,

Они рвались в неземную светлую даль.

 

— В чем дело?

Гром среди ясного неба. Оторопело смотрю на хозяина, как, хозяин, откуда хозяин, а что, еще хозяин какой-то есть…

— Что… что это?

Он смотрит на антифриз на полу, вот, блин, не успел убрать, да я и не собирался ничего убирать, если на то пошло, и вообще…

— Это… кретин какой-то в дом проломился, поджечь хотел.

Вздрагивает. Смотрят на меня подслеповатые глаза на старческом лице.

— Ну да… я захожу, он стоит, антифризом поливает… ну видно, что обкуренный какой или обколотый… коробки все растопырил, этих всех повыпустил… ну я на него рявкнул, тебе какого тут надо, он убрался…

Спасибо… большое спасибо, мой юный друг… всегда восхищался вашей смелостью, но никогда не думал, что она превзойдет…

Киваю. Втайне радуюсь, что свет горит вполсилы, не видно, как я краснею.

 

— …немедленно спускайтесь…

Орут в громкоговорители. Делаю знак этим, там, внизу, черта с два. И вы там тоже не толпитесь внизу, ишь, сбились в кучу, что за манера, как кто хочет счеты с жизнью свести, так обязательно толпа на улице соберется, смотрит, как он прыгнет…

Нет, я-то счеты с жизнью сводить не собираюсь, это я так… я тут за другим…

Вот она, вот она-вот-она-вотона, ползет по стене дома, родимая, он, она, оно, даже не знаю, как правильно… улепетывает от меня, быстрее, быстрее, все правильно, они людей боятся…

Да и то сказать, мы сами себя боимся…

Лезут на стену какие-то спасатели, да не лезьте вы, не лезьте, да не прыгну я, не прыгну, делать мне больше нечего, прыгать…

Вот она… ползет по стене, сама лезет в руки моему хозяину, ну-ну-ну… Ч-черр-т, ушла, из рук ушла, скользнула по карнизу, оторвалась от стены, порхнула в пролет между домами… Тянусь за ней, хватаю за крыло, а где карниз подо мной, а карниза подо мной нет, так вот ты какое, свободное падение, кто это кричит, ах да, эт я кричу, падаю…

…чувство такое, что меня рвет пополам, вот она, страховочка, родимая, раскачиваюсь на тросе, чуть не попадаю ногами в окошко какого-то этажа, ох-хорошо, счас бы еще за стекло платить… Спасатели рвутся ко мне, парень, тебе жить надоело, или как, я из-за тебя футбол пропустил, я тебя вообще убью, а если вообще убьешь, так зачем спасаешь…

…по-настоящему прихожу в себя уже на земле, выслушиваю гневные вопли, да-да-да, заплатим, заплатим, безобразие нарушали, и все такое, передаю хозяину пойманное стихотворение. Сначала, конечно, сам читаю, да не читаю, это другое, это чтобы стихотворение поймать, надо через себя его пропустить, через душу свою…

 

Когда уйдут поезда

В последний закатный дым,

Послышится поступь в тиши

Навек уходящего века,

Земля умирает — когда

На ней растают следы

Последнего от души

Влюбленного человека.

 

А мы говорим — не беда,

Что уже не умеем летать,

По сырой земле — не беда -

Таскаемся вечно угрюмые,

Мечта умирает, когда

Ее некому больше мечтать,

А мысль умирает, когда

Ее некому больше думать.

 

Эй, а хозяин-то что… Хочу окликнуть его по имени, ах да, я не знаю его имени, почему он не торопится взять добычу, почему… наконец. Недовольно берет у меня из рук с таким видом, будто я невесть что натворил…

Да что с ним…

А, вот оно что случилось…

Обиделся старичок, ясен пень, обиделся… ну ясное дело, он уже сколько лет с ними мается, выискивает, ловит, а я тут без году неделю верчусь, уже гений… кто ж тебе, дедок, виноват, что ты не гений, это не ко мне… это к тому, кто написал всех нас, строчку за строчкой… если имеется таковой…

 

Снова нажимаю кнопку звонка, спит он там, что ли… очень на него похоже, это он любит, днем свернется где-нибудь в кресле, только его и видели…

Распахивается дверь, выплевывает из коридора хозяина, так и не знаю его имени. У него нет имени. У меня здесь тоже нет имени, здесь, на пороге этого дома, в котором как будто никогда не жили люди, только –

 

Рассвета и не было, -

Серые сумерки горькие,

Снегами оскалилась

Продрогшая вьюга-зима,

С белого неба

Падали фантасмагории

И опускались

На площади и дома

 

— Вы? – оторопело смотрит на меня, ну что уставился, меня, что ли, не видел…

— Я… это…

— Разве я вызывал вас сегодня?

— А… разве…

— Молодой человек, если я не сказал вам – приходите, это значит, что ваше присутствие является… м-м-м-м… нежелательным…

— Не умеешь ты отказывать, не умеешь, как будто и правда во времена какого-нибудь Пушкина жил. Наш человек бы тут так послал, мало бы не показалось.

Смотрю на хозяина, а что ж ты тогда, мил человек, при полном параде, с сачком и всеми причиндалами, куда без меня собрался-то… Хочет скользнуть мимо меня к своему жигулишке, врешь, не уйдешь…

— За ними едете?

— Молодой человек… поражен вашей несдержанностью, повторяю в который раз, сегодня я обойдусь без вашей помощи…

Смотрю на него, щеки ввалились, глаза горят, долго же ты, милок, не спал, нет, тут не обида, тут другое что-то, так у тебя глаза горят перед добычей, перед такой добычей, которой все остальные добычи в подметки не годятся…

Так я и думал.

— Я… с вами… я не помогать, я просто… посмотреть… можно?

Хватаюсь за дверцу машины, врешь, не уйдешь… какое там – с белого неба падали фантасмагории, тут что-то такое намечается, что мне и не снилось, по глазам вижу, по горящим глазам…

Рушится мир. Земля больно бьет по затылку.

Шелест травы.

Шорох отъезжающей машины.

С-сука…

Никак не думал, что он мне вмажет, да ловко так, в сплетение… а старичок еще ничего, держится… недооценил я его…

Еще пытаюсь отодрать себя от земли, еще оглядываюсь, куда этот черт уехал, уже понимаю, черта с два я его нагоню, он уже в каком-нибудь аэропорту, едет в какой-нибудь Суринам с Гондурасом, где нашли редчайший экземпляр, за которым гонялся еще сам Борхес и не поймал…

 

Называю цену.

— Нехило берете, — переводчик фыркает в густые усы. Япошки оживленно о чем-то переговариваются, тояма токанава, кимоното недошито, атомули ядалато, и так далее…

— Теряешь клиентов, — басит переводчик, — слышь, он говорит, должен посоветоваться с женой…

— Какой муж любящий…

— Да ни фига не любящий, это значит – не согласен он. Не сог-ла-сен. За такую цену…

— А мне что, прикажете, себе в убыток продавать? Не уступлю.

Знаю, что не уступлю. И япошки знают. Это они для вида ломаются, покемоны притамагоченные, а потом выплатят все как есть. Сам же видел, как глаза у них загорелись, как увидели у меня на витрине…

 

Дождем упало небо на дороги,

Искал я поутру осколки неба,

Да так и не нашел.

 

. И много еще чего…

Поначалу, конечно, трудновато было, в жизни не думал, что в одиночку охотиться так трудно… сколько раз из-под носа упускал, до слез обидно было… Ничего, как-то наловчился, покупателя выискал, Мымрика этого, потом на других вышел ценителей… разумного, доброго, вечного…

Ага, раскошелились, фудзиямы отхаракиренные… Бережно заворачиваю товар…

 

Ветер незваным гостем

В дом мой вошел под вечер –

Видимо, вместо тебя…

 

…последний впивается острыми зубками мне в палец, прокусывает до кости.

М-мать моя женщина… Еле сдержался, чтобы не закричать, еле сдержался, чтобы не хлопнуть эту тварь что есть силы, как мошкару… хорош бы я был в глазах япошек… удивились бы, панасоники хентайнутые…

Не подаю виду. Старший в делегации начинает что-то лопотать, показывает на укусившего. Ага, так я и знал, его брать не хотят. Развожу руками, ну подумаешь, маленькая ранка, ничего страшного, вот у меня кот был, вот он кусался так кусался… Главный бонсай-сэнсэй опять хочет посоветоваться с женой, поспешно снижаю цену на укусившего.

Во, блин…

Понимаю, что боюсь остаться с ними. Наедине. Нет, не с япошками, эти-то уже махнули в аэропорт к своим Фудзиямам и сакурам, а с этими… которые…

 

От звезд до пирамид

Я еду, огибая астероиды,

На скутере распятый,

Над облаками белыми паря,

Придерживаю мир,

Что бешено качается на поясе,

И звезды второпях

Придерживаю – чтоб не растерять.

 

Шуршат, шевелятся, посматривают на меня, черт возьми, что замышляют… что я про них вообще знаю…

Ничего.

Только теперь понимаю – не знаю про них ни-че-го. Никогда не удосуживался спросить. Там было не принято спрашивать, там надо было просто понимать…

…понимать…

…что я вообще понимал…

Закрываю офис. На всякий случай. Знаю, что не поможет, если они захотят сбежать. Мало ли, что им придет на ум… ум… с чего я взял, что у них есть ум… а ведь есть, что-то они соображают, думают, черт их дери…

Вскарабкиваюсь в джип, какой черт придумал эту машину, как туда запрыгивать прикажете, это не для людей, это не знаю, для кого…

— Куда едем? – спрашивает Максик. Толковый парень, далеко пойдет, не место ему в шоферах…

Открываю рот. Тут же закрываю. Понимаю, что не знаю, куда едем. То есть, знаю. Но не могу объяснить. Там было не принято спрашивать адреса. Названия улиц. Номера домов. Почтовые индексы и абонентские ящики.

— Э-э… прямо… до конца улицы… а дальше покажу…

Максик, ну не смотри ты на меня, как на психа, я сам на себя смотрю, как на психа. Самое веселое сейчас будет, если я не вспомню, где этот дом. Вообще. Или окажется, что этого дома и не было никогда. Вот так. Внезапно. Померещилось. Приснилось. Пригрезилось. Прибредилось. При…

 

— Здесь, что ли?

А я даже не знаю, здесь или не здесь. Самое смешное, я даже не помню, как выглядит этот дом. Дом, в котором как будто никто никогда не жил. Дом, который как будто никто никогда не строил.

Максик ждет ответа. Я тоже жду ответа. Не знаю, от кого.

Наконец, спохватываюсь. Ключ. Ну да. Ключ от дома у меня остался. Подойти и повернуть в замке, если откроет, значит, это и есть тот дом. Если не откроет, залает сигнализация, вцепится мне в ногу английский породистый бульбуль, значит, извините, ошибся.

Поворачиваю ключ. Замок открывается с легким щелчком, вот черт… Почему-то я надеялся, что не подойдет, что я уйду с миром, как-то не готов я сейчас к разговору с этим… с этим…

Вхожу. Ничего не изменилось, только этих стало больше. Рассаженных по коробкам, по ящикам, по блокнотам, по файлам, по компам, по флешкам, по тетрадкам, по книгам. Шуршат, шелестят крыльями, будто переговариваются о чем-то… живые, черт бы их драл…

Иду из комнаты в комнату, ищу хозяина, кто мне вообще сказал, что хозяин дома… открываю комнаты, в которые никогда не заглядывал, вижу то, чего раньше не видел. Здесь они сидят уже не по коробкам – по клеткам, за стальными решетками, за стеклом. Бросаются на прутья, глухо рычат.

Я и не знал, что есть такие. Не думал…

Где он, черт бы его драл… Хочу позвать его, вспоминаю, что не знаю имени.

Крик.

Пронзительный, отчаянный, даже не сразу понимаю, где кричат. Там, наверху. В комнатах.

Долго не могу найти лестницу наверх, черт возьми, попадают же туда как-то… как-то… дом хватает меня, запутывает, заглатывает, уводит все глубже и глубже, чтобы не выпустить…

Крик…

Кто-то зовет на помощь, или это мне так кажется, или это я сам уже зову на помощь…

Грохот моего собственного сердца…

Распахиваю неприметную дверь, буквально спотыкаюсь об хозяина. Еще живой, черт его дери, залитое кровью лицо, хрипит, фыркает, борется за каждый глоток воздуха.

— Врача?

Не слышит… ищу телефон, черт, неужели в машине оставил, или посеял, я его скоро себе на суперцемент на лоб приклею…

— Вам… вам помочь?

Показывает дрожащей рукой куда-то туда-туда-туда, в дальний угол комнаты, под самым потолком, что ты там увидел…

Ч-чер-р-рт…

Такой черт, что чертее некуда. Я и не думал, что они бывают таких размеров. Такие явственные. Четкие. Хищные.

И в то же время… в жизни не видел такой красоты, а вроде бы немало на них насмотрелся. На них на всех. Смотрю. Напрягаю зрение, не могу прочитать…

Вспоминаю про хозяина, врача вызвать, он остервенело мотает головой, какого врача, иди ты со своим врачом, показывает туда, туда, где мечется под потолком что-то, ай-й-й, держи-держи-держи, ускользает в открытое окно…

 

— Ту долларс, сир…

Проводник скалит белоснежные зубы. поднимаемся на плато. Лихорадочно думаю, хватит ли у меня этих ту долларс, чтобы расплатиться. И что я буду делать потом, когда останусь без долларс.

Но дело того стоит, черт возьми, дело того стоит. Вон оно. На плато. На самом краю земли, греется в лучах закатного солнца, расправило крылья. Подбираюсь. Тихонечно, чтобы не спугнуть. Надо бы шикнуть на проводника, чтобы не мешал, слышь, ты, не пукай, не хрюкай, не дыши, и вообще, чего у тебя сердце бьется, останови его, не шуми… А нет, сам все понял, уперся подальше…

Подбираюсь… оно сидит совсем близко, как будто поджидает меня…

Протягиваю руку….

Оно замирает…

Ну же…

Оно срывается с места. Исчезает в сумерках.

Я чувствовал, что так будет. ничего. Мне не привыкать. Сколько раз я его ловил, сколько раз оно уходило от меня. И кажется, не только от меня…

— Ту долларс, сир, — капризный плаксивый голос. На, на тебе твои ту долларс, уймись…

Теперь бы придумать, как выбраться отсюда… и дальше, куда эта тварь полетела, на запад… Ничего, там, дальше, край земли, дальше лететь некуда, тут-то я его и сцапаю…

…или оно меня…