Литойя

Ветер к ночи стал крепче, и дирижабль плясал в его порывах, будто пытаясь сбросить ненавистную гондолу. Каменные столбы встречались всё чаще, а значит, Исуэлья близко. Столица Исузы открывалась сразу за "каменным лесом". Ржавый закат ещё полыхал на горизонте, когда дирижабль развернулся носом в сторону затихшего в темноте города. Я покосился на Скозу. Сутулая фигура рептилоида еле угадывалась в темноте ночи.

— Давно я не был здесь, как всё изменилось, — проговорил я на наречии исузов, — раньше Исуэлья сверкала огнями до самого утра, шары и дирижабли толкались на воздушном причале, одна охота в горах чего стоила. Свист и улюлюканье стояли на всю округу.

Скоза молчал. Но это не значит, что он меня не слышит. Маленькие дырочки его слуховых отверстий по бокам вытянутой головы улавливают звуков побольше моих ушных раковин. И не значит, что он не понимает мой ужасный исузский — говорю я сносно по местным меркам. А если представить, сколько в здешних портах, и воздушном, и морском, звучит разных наречий, то я вполне могу сойти за контрабандиста почечуками. Почечуки — механические игрушки, осколки прежней механической империи. Империя исузов объединяла весь материк до кровавой распри, затянувшейся на целое столетие по нашим меркам.

Война Севера и Юга начиналась вяло, с распри на маленьком островке за добычу редкой руды. Её имперцы использовали в лёгких сплавах для своих механистов, как они их называли, или почечуков, как их называли островитяне. Распря окончилась кроваво. Но тогда ещё никто не знал, что именно с неё начнётся бойня под названием Великая война.

— Ты давно не был здесь, да, — Скоза убедительно кивнул.

Исузец уверенно вёл громоздкую тушу дирижабля между кварцевыми столбами, которые долго ещё тянулись по предгорьям. Выше них подниматься он сейчас не хотел — городская стража обстреляет. А так можно по темноте добраться до своих. Там уже ждали.

Познакомились мы со Скозой лет десять назад по земным меркам. Мне его рекомендовали как отличного механика и мастера по почечукам. Многолетняя война остановила их производство, разрушила многие чудесные механизмы навсегда, некоторые же ещё можно было найти и восстановить. Но для этого требовался настоящий мастер, знающий секреты исузской механики. Я, оказавшись на этой планете, собирал механистов и при малейшей возможности пытался восстановить.

— Что с глазом? — насмешливо покосился на меня Скоза.

— Линза лопнула, — ответил я.

Линза с их драконьим зрачком лопнула, когда островитяне обстреляли нашу лодку в проливе. Стрела из арбалета прошла мимо, оцарапав жёстким оперением скулу, и только потом я почувствовал, что болит глаз, натёртый лопнувшей линзой. Я закрыл его повязкой, но снимать линзу не стал, мало ли что — повязка спадёт, а рядом имперцы или того хуже — плен. При случае сменю.

— Имперцы, с тех пор, как попались тогда ваши, глаза всем подозрительным проверяют, — не поворачиваясь, бросил Скоза и мрачно добавил: — И кожу сдирают.

Я кивнул. Вторая кожа — имплант, имитирующий кожу рептилоидов, бугристую, буро-зелёную. Единственная женщина в группе, как мы её называли, "наш гримёр" Лесли, перед отправкой смеялась, подбирая и "приклеивая" нам линзы и "подгоняя" на компьютере каждому его вторую кожу:

— Нет, мальчики, вы, просто красавчики...

Лесли была в числе тех, о ком сейчас говорил Скоза. Она держала в Исуэлье лавку с лекарственными травами — чем ещё мог заниматься здесь космобиолог, не привлекая к себе внимания. Вместе с ней по доносу соседа попались ещё три человека. Земляне. Двое здесь уже работали до того, как прибыла наша группа.

Война то стихала, наполняя ямы шпионами и предателями, плодя недоверие и подозрительность, то переходила в отчаянное кровопролитие за каждый кусок земли.

"Богиня войны Мидона сыта, её неразборчивая и неприхотливая обычно утроба полна, теперь она лениво перебирает наших детей и выбирает лучших", — писал Джа Исуэльский, местный дурак, философ и предсказатель. Сослан три года назад на ядовитые серные рудники за вольнодумство.

Я улыбнулся. Серные рудники на Исузе — страшное место. Мне нелегко пришлось. Но дураков и предсказателей здесь не убивают, да...

"Император Исузы просвящён и мудр, — кричали тогда глашатаи, — он не сражается с безумцами, учёными и поэтами. Император любит свой народ как своих собственных детей и готов простить заблудшему его ошибку".

Мидона разматывала клубок войны. Выжженные, заметённые песком деревни и города, потухшие очаги и плавильни, оставленные давно мастерские, иссохшая, поросшая колючками земля, почерневшие сады и потрескавшиеся берега оросительных каналов, сломанные крылья ветряных мельниц и опустевшие воздушные и морские гавани...

Ходили слухи, что молодой император Исузы тайно ведёт переговоры с пришельцами из Дальней Галактики о покупке нового оружия. Страшного оружия. По незнанию или глупости оно могло уничтожить этот мир. Но молодой император видел цель и не видел голов, по которым шёл. Так говорили те, кто ещё сопротивлялся имперцам. А они были...

— С чем к нам на этот раз?

Скоза заклинил руль в одном положении — оставалось пройти совсем немного. Масляный фонарь в металлической сетке качался под порывами ветра у входа в маленькую каюту. И Скоза, нырнув туда, выбрался наружу с кружкой на тянувшейся за ней верёвке — чтобы не улетела. Напился воды. Стоял он, широко расставив босые ноги, в серых полотняных штанах, в полинявшей, потемневшей от пота безрукавке. Крепкий, высокий, выше меня, видом и ухватками похожий на человека. Но безволосый, безбровый, с высоким лбом и кажущимся надменным взглядом — из-за особой посадки головы. Кровь у рептилоидов синяя, "холодная" — 33-34 градуса по Цельсию. Они медлительны и молчаливы. Однако медлительные их движения очень обманчивы — бросок их стремителен и полон холодной ярости. Поэтому мне повезло, что Скоза на моей стороне. Вообще землянам повезло, что нашлись исузы, готовые помогать нам. Появись мы здесь на полстолетия раньше, были бы вычислены в три счёта и казнены на площади Исуэльи под злобный рёв толпы.

— Я везу механиста и подарок императору, — улыбнулся я.

Скоза медленно опустил кружку и удивлённо уставился на меня.

— Подарок императору?! — но природная холодность заставила его перейти к следующему вопросу. — Что за механист на этот раз?

— Механический театр.

Скоза покривился. Театр здесь был не в чести.

— Очень старая игрушка, — сказал он.

— Пришлось её немного переделать.

— Ты сам? — в тусклом свете лампы его глаза с щелевидным зрачком хитро блеснули.

Дождаться от исуза эмоции дорогого стоит.

— Сам.

— Хм.

— Учитель хороший был.

Скоза прищурился и растянул узкие губы. Это должно было означать улыбку — мои слова ему приятны.

— Покажи.

— Что? Подарок или театр?

— И то, и другое. Успеешь, — кивнул он утвердительно, будто отвечая на мои мысли, ведь до Исуэльи оставалось всего ничего, растянул губы опять в улыбке, но улыбке недоброй: — Должен же я знать, за что с меня сдерут шкуру.

Для исуза смотреть в будущее без страха считалось единственно верным взглядом на жизнь.

— Не хотел бы я, чтобы так было, Скоза, — ответил я. И рассмеялся: — Успокаивает меня лишь одно — что с меня сдерут две шкуры. Смотри.

Хрустальный шар с мой кулак. Змеиный зрачок поперёк говорил о том, что это глаз. Скоза и приложил шар к глазу. На его лице играла узкогубая недоверчивая усмешка. Вот свободный глаз дёрнулся, уставившись на меня. Усмешка ушла. Взгляд опять нырнул в шар. Наконец, исуз отпрянул и передёрнулся. Сунул шар мне в руку.

— Император это не будет смотреть… он кто угодно, только не… О, великая Мидона!

Он держал шар, а по стенам гондолы заплясали тени, отбрасываемые хрустальной безделицей. Страшные тени. Запись была сделана нашим десантом на Сармоне, когда этот мир почти исчез. Ядерная зима. И казалось, что ты бредёшь по ледяному безмолвию. Идёт радиоактивный снег. Полуживые тени вдоль бывших дорог и домов. Ты не можешь им помочь. Они остаются позади...

— Ему придётся досмотреть, как видишь, — тихо ответил я.

— Как вы это сделали?! — прошипел удивлённо Скоза.

Он принялся крутить шар. Тени пропали. Запись была короткой. Я забрал у исуза игрушку, нажал сочетание нескольких точек на поверхности шара и вынул микрочип.

— Хм, — Скоза медленно кивнул.

Я вставил чип обратно и спрятал шар.

— Теперь своего механиста показывай, — тихо рассмеялся Скоза.

Я понял, что увиденное пробрало его, потому что он не отпускал свои обычные едкие замечания насчёт нашей заносчивости и всезнайства. Прошёл в дальний угол гондолы. Откинул крышку большого сундука и обернулся на Скозу. Тот прихватил лампу и, держа её в руке, прошлёпал босо ко мне, держась за борта. Склонился над сундуком. На его крышке была нарисована литойя — местная сакура — цветёт раз в несколько лет мелким цветом, исузы очень любят её цветение. Свадьбы, сыгранные в это время, приносят счастливый брак, верят они. Скоза разулыбался. Обернулся ко мне:

— Это из детства. Литойю часто раньше на площадь привозили и крутили подолгу. Всё пройдёт и вновь повторится.

Я улыбнулся ему в ответ. Увидев эту штуку в развалинах одного дома на Островах, оторваться от неё больше не смог. Разбита она была основательно. Фигурки на щитах наполовину отсутствовали, и пришлось их отливать заново, расспрашивая местных при каждом удобном случае про притчу о литойе и императоре. Потом, когда подумалось, что самое главное сделано и игрушка работает, показал им опять. Они сказали, что почечука почти ничем не отличается от прежней Литойи. Теперь будет смотреть мой главный судья, и я, честно говоря, волновался, открывая крышку.

В сундуке помещалась платформа. Металлическая она вмещала в себя три малых платформы. На одной стояло дерево. На второй — мужчина, женщина и дом, на третьей — на троне сидел император.

Я покрутил заводной ключ. Главная платформа поднялась кверху. Заиграла свирель — чок — похожая на звук ручья. Сначала ничего не происходило. Потом мужчина и женщина в древних синих одеждах исузов закружились в медленном танце. На литойе стали появляться цветы. Они раскрывались с металлическим щелчком, белая краска лепестков потрескалась и осыпалась. И казалось, что с литойи облетает цвет.

Скоза встал на колени, упёрся локтями в край сундука, подбородком в сложенные замком кисти рук. Скептическая ухмылка застыла на его лице.

На литойе появились плоды.

В доме открылась дверь. Выехала фигурка ребёнка. Мальчик.

Мужчина поднял руки к небу. И опять мужчина и женщина закружились в танце.

В доме снова открылась дверь. И выехала фигурка мальчика.

Мужчина воздел руки к небу.

Так появилось четверо мальчиков и одна девочка.

На лицах мужчины и женщины появились заметные морщины. Плечи опустились.

Тут ожила фигура императора. Он поднял руку и из неё вытянулся вверх длинный исузский меч. Рот императора открылся и стал квадратным.

Свирель смолкла. Загремели тонды — исузские военные барабаны.

Фигуры мальчиков уехали в дом и выехали фигуры мужчин, одетых в кожаные крестьянские латы, с мечами в руках. В поднятой руке отца появился меч. Женщина и дочь стояли, опустив руки.

Фигуры сыновей и мужа уехали в дом.

Женщина и девочка стояли и смотрели на императора.

На литойе стали исчезать плоды. Дверь в доме открылась, и выехал щит, на щите лежал первый сын.

Щит уехал в дом.

Мать закрыла лицо руками. Девочка взялась за подол её синей пышной кроги.

От литойи остались лишь голый ствол и сучья. Листья и плоды спрятались.

Из дома под звуки тонд по очереди выехали на щитах все сыновья и муж.

Император по-прежнему сидел с поднятым мечом в руке.

Женщина и девочка уехали в дом. И вскорости выехала оттуда лодка. Девочка сидела с веслом в ногах матери. Так исузы хоронили своих умерших не на войне.

Лодка уехала в дом. Платформа открылась под домом, и дом опустился вниз. Люк закрылся.

Остались император с мечом в руке и голое дерево. Тонды били монотонно.

Император опустил меч. Облокотился о подлокотник трона и склонил голову, опёршись о руку. Рука с мечом упала.

Меч втянулся. Тонды стихли.

Заиграла свирель. На дереве стали появляться цветы. Открылся люк, и поднялись мужчина и женщина. Закружились в танце. За их спиной поднялся дом. Литойя зацвела. Император принял прежнее положение. Свирель стихла.

Движение фигур прекратилось. Платформа опустилась.

Скоза молча поднялся. Закрыл крышку сундука и хлопнул меня по плечу:

— Исуэлью наверняка проехали.

И быстро пошёл на палубу.

— Так и есть! — крикнул он мне, не поворачивая головы, и хохотнул: — А у императора нет банжи!

Точно… Банжи нет… Золотой диск на обруче, на голове. Обруч был, а диска не было. Правда, диск не золотой — бронзовый...

Дирижабль, скрипя и ухая полотняным брюхом, стал поворачивать. Скоза погасил лампу.

— Снижаемся, тяни вперёд, — Скоза бросил мне конец троса, — ещё! Мне понравился твой механист, — крикнул Скоза мне в спину, — пусть он заиграет на площади. Это старая исузская игрушка, и сейчас самое время, чтобы она заговорила. А вот с подарком сложнее...

— Подарок передам я сам, — тихо сказал я.

— А островитяне? — вдруг остановился Скоза. — Их Совет двенадцати получит такой подарок?

— Если всё прошло хорошо, то уже...

— Ладно, — кивнул удовлетворённо исузец.

Дирижабль снизился, и показалась мачта причала. Скинуть тросы и ждать, что их подхватят те, кто встречает нас в темноте...

Исуэлья внутри широкой крепостной стены сверху походила на круги, разошедшиеся по воде от брошенного в неё камня. Вокруг площади в центре шёл первый ряд домов — приземистых, из серого плитняка, за высокими заборами — похожих на небольшие крепости. Дворы были сквозными и имели выход на обе улицы. Переулки узкие — телега пойдёт, не разойдёшься.

Я очень удивился, когда впервые обнаружил "карманы" на этих узких улочках. Прямоугольные правильные ниши в стенах домов вдоль дороги. А когда увидел флегматичную сонную морду похожего на огромного варана местного представителя "ездовых", понял, что без "кармана" мне не обойтись. Широкогрудый, около полутора метров в холке и столько же в ширине. Небольшая голова на массивной шее. Кожа грубая, почти броня. Короткие, кривые ноги ступали тяжело и внушительно. Веки заплывших грубыми складками глаз не двигались. На тебя шла древняя бронированная машина, в архивах Земли называемая танк. И ты начинал сомневаться, заметил ли он вообще, что ты перемещаешься где-то в поле его зрения. Но стоило появиться на стене соседнего дома белёсой жирной гусенице, как голова танка дёрнулась. Язык, толстый и мокрый, развернулся, влип в стену, и гусеницы не стало. Пока я подумал, что этот язык-рука вполне подходит на роль дула, меня окликнул наездник и приказал убраться с дороги.

   Убраться с дороги — это влипнуть в каменную стену, если не повезёт найти быстро карман, пробороздить лицом по шероховатой броне, по колену наездника в кожаном наколеннике. У меня не получилось, и я убирался с дороги ещё минут десять, петляя перед танком до первого "кармана". Скоза надо мной потом долго издевался, просил нарисовать танк и объяснил, что это чудовище, так меня поразившее, называется дода. Слышать-то я про него, слышал, конечно, но не видел до сих пор...

Спустившись по верёвочной лестнице с дирижабля, я распрощался со Скозой. Он не был удивлён. Я и раньше не посвящал его в свои перемещения, а он, если и знал про них, то молчал.

— Я найду тебя, если будет нужно.

— Да, — кивнул он.

Дирижабль над головой, в темноте хлопал обвисшими боками. И тоскливо ныл колокольчик обходчика. Сейчас он шёл по узким нижним улицам...

Это теперь я знал, что узкие нижние улицы Исуэльи, первые от центральной площади — самые старые. Некоторым домам на них больше трёхсот лет. Верхние улицы — шире и чище. Здесь спокойно разойдутся два дода, и пешеходу не нужно искать "карман". Но мне нужно было вниз. Там, почти у самой площади, мой дом. Я не был здесь давно. Дом Джы Исуэльского, конечно, переживал и лучшие времена. И хозяина своего видел, пожалуй, в лучшем виде, чем был сейчас я — в пончо, сплетённом из цветастых верёвочек и ниточек, связки просверленных камешков, ракушек, скелеты мелких рыбёшек сухо постукивали на запястьях и лодыжках моих босых ног. Выцветшие синие штаны износились и были оборваны у коленей. Лицо обезображено длинным шрамом через левую щёку, теперь ещё и повязка.

На стук железного языка о биту окошко в воротах отворилось, и появился глаз. Свет от масляных фонарей блеснул тускло в змеином зрачке.

— Хозяин! — шёпот еле был слышен.

Калитка в нижней части больших деревянных створок ворот открылась. Высокий старик в накинутом на плечи вылинявшем одеяле. Старый Корзой. Я похлопал его по плечу.

— Всё хорошо, Корза, всё хорошо. Видишь, я вернулся.

Старик растроганно топтался за моей спиной, молчал и светил лампой из-за спины.

— Никто не возвращается оттуда, хозяин, — проговорил он, наконец, — а вы вернулись. Эх, как вас...

— Это всего лишь вскользь, друг мой. Металлической плетью охранника.

Я прошёл в полутёмную большую залу. Широкие двери, огромные ниши с диванами. Низкий потолок и каменный очаг посредине. Фрески, потемневшие от времени, тянулись по правой стороне. Рисунок почти стёрт, но я знаю, что там сцена охоты моего предка на дикого доду. Полное моё имя Джагуис Магуста. Сын советника по внешним связям старого императора, который долго учился на другом конце континента, вернулся десять лет назад в Исуэлью и оказался неспособен к службе. Дурашлив и склонен к поэтике и философическим рассуждениям. Дом к этому времени стоял уже пустой — мать и отец Джагуиса давно умерли, не дождавшись сына.

— Есть молоко, печёные яйца и немного хлебных лепёшек. Прошу простить меня, хозяин, я вас не ждал.

— Да, пожалуй, Корза, неси всё, что ты сказал.

Старик ушёл.

Я прошёл в передний угол, сбросил пончо на каменный пол и улёгся на него, вытянувшись в полный рост. Некоторое время лежал, уставясь в узорчатый, затянутый копотью, потолок. Закрыл глаза. И провалился в тяжёлую дремоту, сквозь которую слышал шорохи большого пустого дома, скрежет… чего? Вот хлопнула дверца люка в подвал… и топот… слишком тяжёлый топот...

Дирижабль… холодный взгляд Скозы… дода, шагающий по переулку… переулок узкий… Я пятился от серой надвигающейся на меня туши… влип лопатками в шершавую стену… язык доды развернулся серо-зелёной мокрой рукой и прилип к моему лицу… "Вот ведь мерзость какая… этот язык", — думал я, уворачиваясь и всё больше прилипая к этой дряни...

Открыл глаза, рывком пытаясь встать. Но тяжесть, придавившая меня к полу, была не по силам.

— Хан! — испуганный вопль Корзоя странно подействовал на тяжесть.

Она дёрнулась, будто, слушаясь.

— Ты, глупышшш, совсем глупыш, Хан, — шипел рассерженный старик и отчего-то топтался возле меня.

То, что на мне лежало, заворчало. И меня прошиб холодный пот. Дода. Правда, совсем небольшой.

Корзою своим шипением, тумаками и пинками удалось оттащить его. Я сел, очумело уставившись. Да, так и есть. Детёныш доды. Этому что-то около двух лет. Они растут быстро, но достигают своих убойных, на ширину переулка, размеров к трём годам. Устроился на мне спать.

— Хан, сиди, сссиди, кому сказал!

Хан, припав животом к полу, согнув толстые лапы, замер. Он запрокинул надменно свою небольшую голову, прикрыл глаза наполовину и, казалось, сейчас уснёт.

— Откуда? — спросил я, кивнув на застывшего неподвижно доду.

— Я уберу его, хозяин. Сейчас и уберу. Хан! Он ведь маленький, тепло любит, вот и пришёл к вам. Зачем вы на полу опять легли, хозяин? — Корзой качал укоризненно головой и щёлкал языком, тянул за ремень на шее, пытаясь вывести из оцепенения животное.

— Подожди.

Корзой оглянулся.

— Пусть остаётся, — сказал я, — он мне нравится. Смотри, Корза, он ведь хочет поиграть. Да, Хан?

Опустившись на четвереньки напротив доды, я согнул руки и уставил нос к его носу. И прикрыл глаза наполовину. Как он — надменно.

Видно было, что старик обрадовался сначала, это заметно было по забегавшему от неожиданности взгляду. Но теперь при взгляде на меня, видно было и разочарование, разочарование во мне.

— Вы совсем не изменились, мастер Джа, — тихо сказал он, — всё чудите.

Я сделал вид, что не услышал его.

А дода вдруг повёл медленно мордой вправо-влево и воинственно задрал зад. Я тоже задрал задний фасад кверху. Дода пригнул голову к полу.

Я сделал шаг вперёд, почти уткнувшись носом в его нос-обрубыш. Тяжёлый звериный дух шёл от него.

И Хан сделал шаг и заурчал. Видно было, что он играет. Маленький ещё, да...

А в следующее мгновение я сидел на его спине. Перекинуть тело через голову доды, упёршись в его крепкий упорный лоб, — дело простое. Корза не успел открыть рот, как дода уже, передёргиваясь всем своим длинным толстым туловищем от злости, погнал по тёмному коридору, поднимая пыль и утробно рыча. Он петлял, бросаясь от стены к стене, пытаясь прижать меня и сбросить, неожиданно тормозил и ехал на задних лапах.

Но, только оказавшись в дальнем коридоре, возле спальни родителей, я наклонился к самому уху доды и прошипел:

— Шшш, Хан, — похлопал его по выгнутой вперёд шее.

Дода застыл, как вкопанный, тяжело переводя дыхание. Я, встав на его спине, протянул руку в расщелину беленой каменной кладки над дверью и нащупал узкий пенал. Тайник цел.

Послышались быстрые шаги за углом. Я сел.

— Вы умеете управляться с додами, хозяин? — удивлённо протянул Корза, появляясь из-за поворота.

Удивить исуза сложно. Я растянул губы в улыбке.

— Ты обещал ужин, Корза. Хан будет спать со мной.

Сев на своё пончо в переднем углу главной комнаты дома, я важно попросил лампу и бумагу с писчей палочкой. Палочку нужно было покрутить, тогда выдвигался стержень, наполненный местными густыми чернилами.

— Надеюсь, в этом доме ещё есть писчие палочки, — мне хотелось пошутить, подбодрить старика, но улыбаться нельзя.

— Хозяин будет писать? Хозяин забыл, что император запретил ему это делать?

— Корзой забыл, что хозяин сам решает, что ему помнить, а что забыть.

— Да, хозяин.

— И, надеюсь, в доме найдётся седло для Хана?

Корза потерял дар речи.

— Как?! Хозяин поедет на недоростке доде верхом?! Только прикажите, и я найду вам экипаж, достойный Джагуиса сына Магусты!

— Экипаж — это хорошо, — ответил я важно и стукнул крапчатое яйцо об пол, — там поедет мой сундук. Он тяжёл. Найди экипаж, Корза. И ты будешь сопровождать его.

Корзой качал сокрушённо головой, вздыхал и пятился к выходу. Вот он отвернулся совсем. Масляная лампа в широком керамическом сосуде с выпуклой вязью рисунка стояла на полу. Тени, отчётливые и яркие, ползли по стенам.

И я решил, что пора.

Открыл пенал и достал один из десятка оставшихся леденцов, которые мне готовила ещё Лесли, проглотил и через мгновение, хакнув тяжело, свалился на пол. Пена пошла изо рта. Выгнув тело, затрясся. Опрокинул кувшин с молоком. Корза обернулся.

— О, хозяин! Только не это! Нет! О, Великая Мидона, пощади моего хозяина, он только вернулся домой!

Причитая и всхлипывая, он прижал меня коленкой и всунул между зубами рукоять ножа. Я чертыхался про себя и надеялся, что зубы все останутся при мне. И затих, нащупав хрустальный шар и нажав на нём нужные точки. Шар должен был начать транслировать плёнку вовне.

Вот сейчас.

Корза подтянул меня себе на колени, но вдруг отпрянул и запричитал:

— Что это?! Что это?! А-а-а! Демоны… злые духи ночи… оставьте меня… оставьте! О, Мидона, пощади меня старика!

Я чуял, как старик затрясся от страха и оцепенел. Руки его стали ледяными и дрожали мелко. Он больше ничего не говорил. А когда я открыл глаза, то увидел, что он шепчет что-то быстро-быстро. Молится.

— О, хозяин! Что это было?! — запричитал он, увидев, что я открыл глаза. — Мир мёртвых сошёл на Исузу и сделал мёртвыми всех нас!..

Но я застонал, закатил глаза и перекатился на пол. Рука моя лежала с открытой ладонью, а на ней — шар.

— Нет, не засыпайте! — тормошил старик меня, с крика переходя на шёпот. — Я боюсь оставаться один с ними… О, Великая Мидона, прости меня… Не засыпайте! Хозяин! О, хозяин...

Голос его стих. Прошло некоторое время. Корзой встал. Взял шар с моей руки и подошёл к сундуку. Скрипнула тяжёлая кованая крышка.

— Литойя?! Совсем спятил, мальчишка! — раздражённо проворчал он, уходя.

Шаги его ещё слышались по коридору. Закрылась дверь. Вот дода тяжело прошлёпал за ним и рухнул всей тушей где-то в коридоре.

Я лежал с закрытыми глазами. "Вот ведь… Забрал всё-таки". Хозяина предал и меня предаст.

Советника Магусту казнили вместе с женой за осуждение военной политики императора. Старик Корзой донёс на них. Доносил и на меня, когда я вернулся под видом сына хозяина с юга страны.

И вот сейчас унёс шар...

Я сначала злился на старика, даже презирал его, а потом понял. Он свой долг перед императором исполнял. С честью. Ему больно за всех нас: жалких, трусливых, подлых. Я слышал вечерами, как старик молился за меня, за погубленного хозяина и его жену, он просил у Мидоны победы своей стране, великой победы в Великой войне и лишь тогда он сможет умереть спокойно. Меня он, пожалуй, жалел. Жалел за то, что я болен и душой, и телом, и за то, что отец, будучи сам предателем, конечно, не мог по сути своей дать мне понимание того, что называется честью. Чем больше я чудил, тем более снисходительно он относился ко мне.

Отдавая сейчас ему шар, я нисколько не сомневался, куда он с ним пойдёт. В тайную службу императора. Там ему не поверят и будут долго смеяться, но возьмут на заметку, что безумный Джа Магуста вернулся. А потом кто-нибудь пожелает посмотреть в шар… И не поймёт ничего, а лишь испугается. Расскажет следующему. И известие об игрушке дойдёт до императора. Дойдёт. Здесь безумно любят такие вещицы и бережно к ним относятся, пытаясь понять, как они работают. А вот если она дойдёт до императора, то… он-то поймёт, о чем идёт речь на этих картинках. Ведь он знает, какой "бум" заказывает...

Взяв палочку, я написал на листе размашистым дёрганым почерком по диагонали:

"И закончится последняя четверть большого круга. Великая война утихнет. И с той, и с другой стороны наступит тишина. Смолкнет оружие, потому что некому будет стрелять. Сядут на землю летательные машины, потому что некому будет больше поднимать их в небо… Остановят свой ход мельницы и погаснут очаги и плавильни, потому что некому будет больше поддерживать в них огонь. И с той, и с другой стороны не будет больше воинов. И некому будет их рожать. Тогда цари людские упадут перед небом на колени. И станут просить у Мидоны такого огня, который дарует им победу в Великой войне. И явится перекормленная богиня войны Мидона тем, кто остался. Её голова будет идти над облаками, а ноги — по дну океанов… И будет у неё тысяча глаз… Изо рта её будут прыгать и разбиваться те, кто увидел страшный конец всему в её глазах. И Мидона изрыгнёт пламя. От которого сгорит всё живое. Огненный гриб вырастет до небес. Вода выйдет из берегов и накроет землю. Выжившие сойдут с ума или будут умирать от страшной болезни. Будет идти отравленный снег, и на отравленной земле не родится больше ни одно растение. И придёт новый бог. Бог мира. Он поможет тем, кто пытался погасить огонь войны и накажет тех, кто собирал кровавую жатву из своих сыновей тысячеглазой Мидоне..."

В дверь застучали. "Пришли… Старик удивил их шаром, и они пришли посмотреть, нет ли у меня ещё чего..."

Смяв листок и вновь расправив его, брызнув на него чернилами, я ещё раз полюбовался на полученное. Добавил многоточий, восклицательных знаков, почиркал и вымарал несколько слов. Поморщился — не очень получилось, Скоза меня бы просмеял. А Лесли переписала бы по-своему. Но картинка отправлена, теперь и видения Джи Исуэльского записаны. Была идея оставить их в виде катренов, однако остановились на видениях.

В дверь уже не стучали. Значит, скоро войдут.

Я вздрогнул. Жар, как от печки. Оглянулся. Хан стоял за спиной, глядя на меня исподлобья. Я ещё раз окинул глазами комнату.

Ну, вот и всё. Пора уходить. Прихватив дурацкое пончо и пенал, закинув тяжёлый сундук на спину Хану, я уселся позади него, ткнул пятками в шершавые бока и шепнул на ухо флегматичному доде:

— Псссэ!

Он тяжело тронулся вдоль по коридорам, остановился на мгновение перед дверью во двор, но я опять ткнул пятками в бока, и дода, встав на дыбы, врубился в старое дерево. Оно раскололось на части. Вопли имперцев раздались из-за неё. Я заулюлюкал им в ответ. Дода вздрогнул всей своей тушей от этого дикого звука и рванул вперед ещё быстрее...

Он ломился к воротам, наращивая скорость, как танк, снося на своём пути всё — домашнюю мельницу, плавильный станок, стену сарая с плунями, которых исузы разводят, как мы — куриц.

Плита ворот рухнула от его напора на землю, и мы уже почти миновали их, когда имперцы очнулись, кто-то даже выстрелил. Спас меня Хан, поддав сильно задом, получив стрелу в мощный круп. Доду такая стрела не пробьёт, а мне бы хватило. Хан не пошёл направо… Там имперский дода лениво перегораживал узкую улицу полностью. Мне оставалось вцепиться в ремень на толстой шее Хана и другой рукой удерживать сундук… А имперский зверюга уже шёл за нами. Этот танк был шире моего Хана. Я чуть не свалился, когда обернулся, прикрываясь от стрел сундуком с литойей. Но пора было заканчивать представление, и единственная надежда была на "удавку", оставшуюся в тайнике помимо "тошных" леденцов от моей Лесли.

"Удавка", плоская и узкая, помещалась в пенале на случай. Противоядие — жёлтая капсула — лежала под ней.

— Жёлтая — от "удавки", зелёные — "тошные", не перепутай, — повторяла Лесли, улыбаясь. Она ещё не надела тогда свою вторую кожу и запомнится мне такой...

Я надломил "удавку", бросил подальше от себя на дорогу, ткнув пятками Хана в бок, и проглотил противоядие.

Удушливая зелёная волна газа поползла по тускло освещённой редкими масляными фонарями улочке. Она заполняла ядовитой плотной стеной пространство. Сзади крики стихли. Повисла тишина. И глухой топот.

Хан уходил быстро. Для него "удавка" не страшна. Я остановил его уже в конце проулка и оглянулся. Дода имперский вылетел из облака, некоторое время очумело гнал изо всех сил вперёд. И вдруг встал, уставившись на нас исподлобья, тяжело дыша. Словно не понимал, почему нет команды нас преследовать. Ведь мы — вот они, рукой подать. На его спине никого не было. Облако быстро расползалось. Не пройдёт и десяти минут, как от него не останется и следа...

Переночевал и переоделся я в пещере у моря. Оставив сундук в прибрежных валунах, переплыл узкий залив и добрался до пещеры, где был тайник, устроенный ещё вместе с Лесли.

Хан остался рядом с сундуком, но к утру его уже не было. И я подумал, что он ушёл домой, в тепло. Неженка.

На рассвете я долго сидел у кромки воды, с шипением и злостью набрасывавшейся на мои босые буро-зелёные ноги, будто знавшей, что я чужак, и хотевшей укусить меня за это. Налепить полосы шрамов на голову, заменить линзы на новые с бельмом в правом. Шутовское пончо подарить водам подземного озера, взять полинявшее старое одеяло, в которых ходят теперь многие старики — идёт четвёртая четверть малого круга, в Исузе холодно...

Утро в древней Исуэлье начинается с воркованья плунь в сараях. Через некоторое время поползут телеги на рынок, что собирался в западной части большой городской площади. Проплывёт первый утренний дирижабль...

Но плуни не заворковали. Их осталось очень мало в городе, и хозяева прятали птиц, чтобы не отобрали солдаты императора. И ни один дирижабль так и не поднялся в небо.

Город оживал. Во дворце поднимался дымок на кухне. На ступенях у входа стояла стража, вытянувшись, с пиками наперекрест. Их стальные хауберки играли на солнце.

Торговцев было мало. Пахло хлебом и жареной рыбой. Ветер с моря гонял мусор по площади. Мне смотрели вслед, и я чувствовал их любопытные взгляды. Но ни один так и подошёл и не остановил меня. Кому нужен был дряхлый старик с тяжёлым сундуком, ещё попросит помощи, и придётся помогать тащить ему странную ношу. Утро будило город. Становилось всё многолюднее. И, бросив своё одеяло с плеч на камни площади, я открыл сундук.

Заиграла свирель. Головы повернулись ко мне удивлённо. Люди узнавали литойю и стали подходить.

— Где ты её нашёл, старик?

— Зачем ты вытащил на свет этот хлам?!

— Надо же — литойя!

— Как в детстве...

— Всё пройдёт, и всё повторится...

Я поднял глаза. Скоза. Стоит, улыбается. И тут в толпе мельком заметил Корзу. Старик стоял в первом ряду, сложив руки за спиной и сурово глядя на сундук.

На троне сидел император с опущенным мечом, и стояло одинокое голое дерево. Тонды смолкли.

Наши глаза встретились. Лицо старого исуза не выражало ничего. Но вот правый край губ дёрнулся предательски. Корзой горько усмехнулся. И стал выбираться из толпы.

Я ждал, что он подойдёт к имперцам у входа во дворец. Или крикнет стражу отсюда...

Но было всё спокойно. И я увидел упрямую, по-солдатски высоко поставленную голову Корзоя уже далеко у края площади. Старик шёл домой.

Первый раз он не донёс на меня. Пожалел ли, посчитал шутом или дураком ли, услышал ли то, что хотел сказать этот дурак, мне было всё равно. Просто первый раз он не донёс на меня.

   Играла свирель. Шёл новый круг Литойи...

Похожие статьи:

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → По ту сторону двери