лисьи голоса

Особой причины ходить по этому закоулку не было. Маршрутчик привычно останавливал возле заправки, а оттуда – напрямик до самых ворот метров тридцать.

 Но Решетникову нравилось по-своему – с переходным периодом. В маршрутке езды ему было целый час – в отупляющем полусне. Вытиснувшись из автобуса, он чувствовал себя так, словно только что кто-то перевернул кровать,  спихнув его на пол. Мысли в голове нехотя пытались ворочаться, толкались друг о друга и сливались в блеклую галиматью. Лицо было плоским, как асфальт, руки-ноги не гнулись, будто деревянные.

 Ну, вот он и выходил раньше на одну остановку, возле районного крытого рыночка. Можно было всласть потянуться, повертеть в руках телефон, будто он время смотрит. И обязательно взять в магазинчике энергетик. Решетников понимал, что это настоящая зараза, крест на печени, но за лето прямо-таки спился. Хуже алкоголя. Скорее бы уже осень и всё – ни капли больше этой гадости.

 Однако, тут был важен сам настрой, без которого рабочий день был особенно противен. Решетников шёл оставшийся километр, посасывая из банки подслащённое пойло, и постепенно смирялся, что до вечера придётся опять наблюдать все эти опостылевшие рожи, слушать их, кивать, поддакивать или возражать, и самому тоже плести чёрт знает, что, причём уже в полной уверенности, что это не чепуха, а именно – тема для общения. Короче, всё как всегда, нормально.

 Закоулок был нещадно перелопачен фурами, ублюдочными, но бессмертными китайскими «донгфенгами», тупоносыми, будто обрубленными «газельками». Так что дорога состояла преимущественно из холмиков и долинок. Справа довольно высоко поднимался жестяной забор, заслоняющий гигантский заводской недострой, а слева тянулись глухие, высоченные, разросшиеся кусты. Решетников знал, что всего-то метрах в десяти за этими кустами – широкий проспект, дальше перерастающий в четырёхполосную трассу, уносящуюся прочь из окраиной промзоны за город. Но дороги этой слышно не было, не было даже обычной загустелой вони выхлопа. Кусты загораживали собою деловитую, вечно куда-то движущуюся жизнь, затыкали ей рот.

 Решетников запрокинул голову, глотая последние капли, смял банку и швырнул её в сторону. Жестянка брякнула о землю, и словно в ответ, из кустов послышалось какое-то шуршание. Решетников обернулся влево, заметил, что как раз в этом месте есть лаз в зарослях.

 Шуршание повторилось, как будто какое-то животное разравнивало себе лёжку.

 И кто б там мог быть? Скорее всего, псина какая-нибудь, бродячая… А может, и бомжара. Вот был бы прикол. Живёт там, обустроил себе кровать из тряпья. А ещё и костёрчик там палит – готовит, что на мусорке отыскал…

 Край губы у Решетникова приподнялся, он глянул по сторонам – не дай бог, кто из знакомых появится, тоже ведь все на работу спешат – и юркнул в лаз. Надо же, как просторно – ничего и не цепляется. Ровно столько свободного места, что б он поместился. Ну, он и пошёл. Чёрная тропка виляла из стороны в сторону… Решетников озадаченно замер – что то долговато он идёт. За кустами ведь – дорога. Уже пора бы быть дороге.

 Но её не было.

 И чего я сюда сунулся? Вот надо мне было, а! На бродягу поглазеть захотелось!.. Ладно, ещё один поворот и если там – ничего, то назад. Пошли.

 Вдруг он выступил на самую настоящую, круглую поляну – которой и близко здесь быть не могло. Кусты, и без того бывшие выше его головы, тут вовсе преобразились в деревья. Корявые, мертвенно голые сучья с каким-то напряжением тянулись в разные стороны, словно желали всё вокруг заграбастать.

 В дальнем конце поляны лежал на траве лис и вылизывал себе спину. Шерсть его была густого синего цвета. Лис был необычайно огромным, чуть ли не с машину величиной. Длинная, острая морда и большущие уши торчком. Он поднял голову и посмотрел на Решетникова…Глаз у него не было. Вместо них торчали два больших, гладких, коричневатых камешка. Однако, он видел. Поднялся на лапы.

 Решетников шатнулся назад. Никак не мог сглотнуть слюну, прилипшую к горлу – и дышал через раз.

 Что за?!.. Что это?!

 Лис сделал в его сторону осторожный охотничий полушаг, приопустил морду. До Решетникова донеслись какие-то звуки. Будто радио где-то играет. Звуки эти каким-то образом производил лис. Сумбурные голоса перебивали друг друга…

 Решетников стремглав бросился прочь. Ломанулся через кусты, а там словно и не было никогда никакой тропки. И как, как отсюда теперь?!.. Тут он буквально вывалился в закоулок. Отскочил до самого забора, дыша с присвистом.

 Это что, галлюцинация?! С чего бы?! Нет, не может быть, я же нормальный, абсолютно нормальный, и всё у меня нормально!.. Так тогда что это за чёртово «три-дэ»?!

 Спешно стал отряхиваться. По счастью, одежда не пострадала – только пару листочков прицепилось, да и всё. Решетникова немного приободрило – на работу ж надо!

 А лис так и стоял перед глазами – огромный, нереальный – и реальный в то же время!

 Однако, ноги сами собой делали привычный путь. Вот он уже на территории базы. Как во сне раздал всем надлежащие рукопожатия, забежал по лестнице на второй этаж, в офис. Там был один завскладом. Слава богу, этот на приличные разглагольствования не был падок.

 Решетников включил компьютер, запустил программу, всё время представляя себя со стороны – обычно ли он выглядит? Не заметно ли по нему? Нет, недолжно быть заметно. Он даже намеренно переиграл – сонно повертелся в кресле, состроил скучную рожу.

 Впрочем, Михалычу, завскладу, было по боку. Судя по векам, набрякшим до самого подбородка, он тоже утром побывал в магазине и где-то на складе сделал нычку.  Михалыч всю жизнь где-то был завом и везде и всегда успевал за рабочий день выжрать ноль-семь. Это в его исполнении было настолько само собой разумеющимся, что все это воспринимали, как должное. Налитый, Михалыч становился безоблачным пацифистом – золото, а не начальник. Высшее руководство, конечно, раскусило бы его при первом же взгляде на его вечно распухшую рожу, но высшему руководству не было причин здесь появляться.  На памяти Решетникова, столичная комиссия была тут всего один раз,  когда у фирмы сменился хозяин, но и их Михалыч удовлетворил. Он вообще, всех устраивал.

 Главное, не мешать ему накатывать, тогда и он никуда нос не суёт. Только с умным видом пройдётся по складу между рядами.  Где-то там обычно припрятана коробка с топливом.

 Решетников периодически Михалыча «смущал». То есть, все прекрасно знали, что заву надо подкрепляться в течении дня. Иногда находили его нычку. Но в глаза, понятно, никто ничего не говорил. А чего говорить то? Даже и не стучал никто наверх – не дай бог, другого какого поставят, который тут кипучую деятельность разведёт, так что жизни никому не будет.

 Но Решетников удержаться не мог. Вот отправился Михалыч в свой рейд, деловой такой весь. Всем видом своим как бы утверждает, что погружён в производственный процесс. Остановится, потаращится на стеллажи с товаром, поводит бровями в глубоком раздумье, а сам кружными путями, а движется к какой-нибудь заветной коробке, где покоится пузырь, маленькая бутылочка лимонада и пластмассовый стаканчик.

 Ну а Решетников с самым невинным видом – за ним. В конце концов, он тоже может свои какие-то вопросы решать. Вдруг, у него свой клиент есть, надо конкретный товар посмотреть. Да запросто! Михалыч эту слежку замечает, но сказать, естественно, ему нечего. И так, друг за дружкой, делают они круг почёта по складу. Зав вынужденно возвращается к лестнице в офис, а самого так и телепает, как припадочного. Решетников туда уже за ним не идёт – ну его к чёрту! Можно прогуляться на эстакаду, потолкаться среди работяг, воздушком подышать. За это время Михалыч успевает метнуться к нычке и залить расстроенные нервы.

 Решетников понимал, что его занятие – не то, что глупое, а и попросту опасное, причём в физическом плане. Если Михалыч вовремя не зальётся, кто его знает, что у него в башке щёлкнет. Того и гляди, кинется ещё – краснючие зенки на выкате, слюна брызжет… Бр-р! Но отвадить себя от этой затеи Решетников не мог. Выписывая круги за Михалычем, он давился от хохота. Ну правда же – смешно!

 Вот и теперь зав, побегав глазками по стенам, целеустремлённо двинулся на выход. Но Решетникову было не до того. Оставшись один, он уронил голову на стол и шумно-шумно задышал. У краешков глаз выступили слёзы.

 …Что это было?!!! Что?! Нет, постой… Может… может, это реальный зверь какой-то… Да откуда он взялся?! Не бывает животных с синей шерстью и камнями, растущими из головы!

 Может… показалось, а? Ну, показалось… И шерсть другого цвета и глаза обычные…

 Откуда, откудаздесь появиться зверю?!

 Может…. Это какой-то… ну, мутант… От загрязнения там, или ещё от чего… появилось вот… такое…

 А звуки?

 Мне показалось! Всё это мне показалось! Не дай бог, кто то узнает… Вдруг я того… энергетиков этих проклятых перепил? Туда ж всякую мерзость пихают!..

 Но почему я?!!

  — Ты что, уснул? – сверху зазвенел тоненький, чуть в нос, голосок.

 Решетников тут же распрямился, улыбнулся Наденьке, бухгалтерше.

  — Да что-то так, знаешь…

  — Что, бурная ночь? – она опять залилась смехом, ставя сумочку на свой стол.

  — Ну… Я ведь тоже имею право на бурные ночи, да?.. – Решетников изгнал позывы немедленно убраться куда-нибудь, что б Наденьку не слышать и не видеть – ещё не хватало, что б эта коза ему в спину свои трели пускала…

 При виде Наденьки, Решетникову постоянно вспоминался анекдот: « А у меня жена и постирает, и приготовит, и всё щебечет, всё щебечет, всё щебечет… Идиотка!» Вот именно про Наденьку это и было, не смотря на её высшее образование.

 Решетников практически её ненавидел, потому что твёрдо знал: никогда! Наденька казалась ожившей куклой Барби. Не очеловечившейся, а именно ожившей. И до сих пор сделанной из пластмассы. Однако, эта пластмасса, особенно в первый месяц после наденькиного появления, откровенно Решетникова мучила. Пустующая обыкновенно, его голова начинала наполняться такой изощрённой порнухой, что бедняге становилось страшно – а как, если всё это кино возьмёт, да и отразится на лице.

 А оно ещё как просилось наружу. Так и тянуло скорчить рожу, хоть у Наденьки за спиной, но скорчить. Причём все его фантазии не были осуществимы в принципе. Собственная его жена, Нинка, хотя и всегда хотела, но неизменно, в самые горячие моменты оставалась благопристойной мороженой рыбой.

 Но: никогда! Это никогда не подлежало обжалованию и рычало у Решетникова в нутре с каким-то мазохистским упоением. У Наденьки была богатая семья. И был парень на «икс-пятом». Парень этот сюда как-то приезжал за ради смотрин. Наденька так и поцокала к нему на двор, виляя свои пластмассовым задком, мол, смотрите все и захлопните свои слюнявые пасти. Все и смотрели. Работяги отпускали вслед Наденьке, вполголоса, всякую пошлятину. Ну а Решетников, тоже не удержавшийся и решивший глянуть, тут же мысленно опустил наденькиного парня ниже плинтуса. На его фоне сам себе он показался чуть ли не бедным, но гордым рыцарем.

 Всё же, всегда есть варианты.  Это было первое основное правило, усвоенное Решетниковым в жизни. Всегда, в любой ситуации, есть варианты. Главное, быть в нужном месте в нужное время. Это – второе основное правило. Но Наденька, сука, была какая-то неправильная. И на корпоративы не ходила. А корпоративы – такое дело… Иногда и до страшненького может дойти. На позапрошлый новый год Решетников чуть не оказался в лапах у начальницы отдела продаж. У самой сын студент, а всё туда же… Бр-р!

 …При таком расхристанном состоянии нервов Решетников не решился надолго остаться с Наденькой наедине. Тем более, что щебетание всё расходилось и расходилось. Решетников выждал приличное время, штамповано отвечая на этот чёртов лепет, и пошёл проветриться.

 Рабочий день постепенно набирал обороты. Работяги на рампе курили и ржали. Решетников взял проездную у фурщика и документы у какого-то клиента. Надо печатать накладные для склада и приходные документы…

 Огороженная складская территория была на небольшом возвышении. Невесть, какой холм, однако же всё, что за забором, было ниже. И дорогу видно. И кусты. Кусты пошевеливались. Будто что-то там в них двигалось. И только Решетников мельком подумал об этом, как тут же почудилось ему в зелени синее пятнышко. Вот, вот – снова синее! И метров через пять – тоже синее! Господи, какой же он огромный! Не миновать этого зверя, куда не сунься! Не обойти – всё на него наткнёшься!..

 Совершенно спокойно, запрограммированно, как робот – ни одного лишнего движения – Решетников вернулся в офис, распечатал, отдал бумаги, перекинулся парой фраз с Михалычем, с учётчицей Алей, с сервисником Пашей, даже с козой Наденькой. Так же спокойно, даже с собранностью и чёткой уверенностью в движениях, которых раньше и не бывало, пошёл вниз, в туалет.

 Заперся там, как подкошенный упал на крышку унитаза. Чуть не съехал с неё на пол. Обхватил голову растопыренными пальцами, разорвал рот в беззвучном вопле.

 Нельзя кричать… А крик всё равно есть – он коловоротит все внутренности, сминает желудок…

 Что это такое?!!! Решетников подскочил на унитазе, с силой впечатав подошвы туфлей в пол, сгорбился и задавленно заскулил. Что за бред происходит?! Почему, почему это всё?!.

 Сидеть слишком долго нельзя. Кто-то обязательно ещё появится. А туалет на работе – такое место… Решетников, когда встречал кого-то на выходе, непременно и крайне живо представлял себе, чем его коллеги занимались или собираются заниматься в этой необходимой комнатке. Ничего не мог с собой поделать – оно как то само в голову лезло. Такой уж он с детства. Пытливый ум.

 Ладно ещё работяги. Они и туалет – вещи вполне совместимые. Ну, Михалыч, ладно. Но Наденька? Или Алька? С их каблуками, макияжем, духами… И сидят тоже, тужатся… Бр-р!

 Решетников придушено захихикал, тщательно, хоть и без надобности, моя руки и поглядывая на себя в зеркало.

 Это пройдёт, всё закончится… нормально. Ничего, ничего со мной не может случиться.

 Еле запихал в себя обед. Спокойно усидеть на месте – и то не выходило. Ладно бы, работа ещё была б – Решетников набрасывался на неё с таким рвением, в котором раньше никогда уличён не был. Но не целый же день он загружен под завязку! В остальное то время что делать? То есть, раньше то с досугом всё было в порядке.  А теперь – чёрта с два. Интернет как то с одночасье потерял всякую притягательность. Набрал было в поисковике «синий лис», но тут же со злостью чуть ли монитор не разбил.

 А самое противное, что все, кто сидели в двух смежных комнатках офиса, непрерывно о чём то зудели.  Даже Михалыч, явственно  взбодрившийся за истекшее время – и тот сунулся языком елозить.

Решетников снова вышел на свежий воздух. Деваться больше некуда. По крайней мере, даже если этот монстр действительно существует, а не привиделся ему, не припрётся ж он на склад!

 В первый раз в жизни Решетников пожалел, что не курит. Сигарета сейчас не помешала бы, а? А ещё лучше – банку энергетика…

 Зазвонил телефон. О, Нинка, вовремя!..

  — Да?!

  — Приве-ет, -  судя по медовому привкусу в голоске, у жены хорошее настроение, а это – абзац! – Чё делаешь?

  — Работаю, что ж ещё?

  — Ты чё, не в духе?

 Решетников сжал зубы, вгоняя себя в рамки приличий. При обычном раскладе, Нинка может минут двадцать на телефоне висеть – всего-то на всего. А вот если ей настроение испортить, то это: сейчас – обиженное «пока-пока», а впоследствии, в наказание, это ровно сутки мозгоклевания – минута в минуту.

  — Да не… Так всё, как всегда.

  — Какие-то проблемы? Что у тебя там случилось?

 Решетников оскалился, даже кулаком потряс. Всё это не дыша. Нинка и к дыханию могла докопаться. Взял себя в руки, насколько это было возможно, состроил в пространство рожу совершенного довольства жизнью и отвечал по максимуму развязно:

  — Да что у меня может случиться? Сама подумай, зая?

  — «Синяк» ваш там не чудит опять?

   — Да не, нормально всё.

 Тон у него был самый ровный… И Решетникова аж коробило от собственной дешёвой фальши. Нинка, видать, тоже не поверила:

  — Ты давай, блин, не молчи. Слышишь, может, я отцу позвоню?

 Ядрёный корень, опять двадцать пять! Чуть что – «я отцу позвоню»! Дос-стала уже!

  — Да чего ты там выдумала?!

 Он уже не в состоянии был контролировать словоизвержение,  вышел неуместный всплеск эмоций. В середине этого всплеска он ужаснулся, понимая, что напрашивается на соответственные последствия. Но опыт – такое дело… Четыре года уж с Нинкой живёт. Тут же, на середине, Решетников начал очень плавно славно сбавлять обороты, так что закончил уже абсолютно спокойно, будто и не было ничего:

  — Да боже мой, заинька, да всё нормально, всё обычно, чего ты? – и не давая жене опомниться, размурлыкался самыми «милыми» тонами, на которые был способен, — Ты сама-то чё там делаешь? Не случилось ничего?

  — Да у меня-то точно ничего не произойдёт. Пообедать только сходили. А ты обедал?

  — Ага.

  — Кто за обедом ходил?

  — Да Пашка.

  — Тебя больше не посылают?

  — Да нет.

  — Вот и отлично, ещё не хватало!..

  — Нин, это ж склад. Тут всё по-простому…

  — Это меня мало касается. До скольки вы сегодня?..

 Дальше всё уже двигалось избитой дорогой. Практически каждый день одно и то же, в тех же самых словах. Всей и разницы, что слова эти переставляются с места на место. Это хорошо. Можно было особенно не напрягать мысль при ответах. Ну, а остальное делал опыт. Четыре года, как-никак.

 Отбарабанив положенный срок в пятнадцать минут, Решетников даже мысленно похвалил себя, когда отключился. Эх, Михалыч, знал бы ты, что я опять твою пьяную рожу выгородил!..

 В последний раз Нинка прилепилась к тому, что мужской состав офиса (Михалыч не в счёт), поселённый на территории склада, по очереди ходит на рыночек, в кулинарию, и покупает там на всех обеды. Нинка, естественно, взбеленилась: как так, что б мой муж на побегушках!.. И неизбежно накапала папе. Папа – замдиректора местного регионального филиала корпорации. Конечно же, он не принялся тут же названивать Михалычу и вставлять ему пистоны, приговаривая: « Да как так, моего зятя!..» Но это подразумевалось при каждом сеансе общения в течении недели. Ну, а Михалыч, хоть и любил подзаправиться, а всё ж таки  всю жизнь был завом и умел слышать непроизносимые речи. Так что, где-то через недельку Решетникова как-то само собой исключили из графика походов за покупками…

 Самое-то обидное, что Решетников, собственно, ничего такого страшного не видел в том, что б раз в неделю, много два, сходить прогуляться. Даже и приятно – развеешься. Но не пререкаться же с Нинкой...

 Решетников спрятал телефон, выдохнул и тут же напоролся взглядом на проклятые кусты. Шевелящаяся листва словно помахивала ему: давай, давай, всё равно здесь будешь! Синева так и просвечивала.

 Решетников чуть не заорал.

 Как бы ему хотелось, боже мой, как же бы ему хотелось хоть какой-нибудь закуток найти, что б никого, никого рядом, никого не слышать, не видеть, не думать и не следить за собой и за ними за всеми… А некуда убежать. Не-ку-да. Что ж за жизнь такая, что… даже с ума сойти нельзя, а?

 …Закончили сегодня на удивление раненько. Солнце только начало постепенно проваливаться между крышами складских и заводских корпусов. Работяги шумно радовались вечеру, одной губой уже пребывая в ближайшей наливайке. Михалыч давно улепетнул – ноль-семь закончилось, так и нечего тут рассиживаться. Уехала Наденька на своей «ауди», заехал за Алькой её бойфренд на «фольксваген гольфе». Один Решетников остался.

 Уже минут десять он мыкался по рампе, делая вид, что у него какие-то свои резоны. А сам мысленно клял всех подряд. Первыми в списке были жена с тестем. Дядя Миша, скот брюхатый, как, ну как ему не стыдно, что его зять ездит на маршрутке?!  Бессвязная, даже какая-то беспредметная злость, не сформулированная никакими конкретными мыслями, переполняла Решетникова.

 Наградив дядю Мишу самыми заковыристыми прозваниями, на которые хватало воображения (а воображения было более, чем достаточно), Решетников, между делом, вспомнил, что на своей «девятке», подаренной когда-то ещё отцом, сам довольно аргументировано отказался кататься. Во-первых, с нынешними ценами на бензин, ей-богу, гораздо выгоднее на маршрутке. А во-вторых… «девятка»… хоть бы уж «дэу ланос», пусть оно «запорожец» по факту, но всё равно… Вот папаша тоже молодец, нечего сказать! Будто денег у него не было на что-нибудь поприличней! Так нет же, сам уже двадцать лет на позорной своей «шестёрке» рассекает и хоть кол ему на голове теши, колхозник, блин!

 Тут же, без особой связи, Решетников переключился на Нинку. В этом случае все его мысленные излияния были заучены до последней буквы, потому что периодически повторялись в его голове уже несколько лет.

 Ну, а потом и всем остальным досталось, кого только он не вспомнил. И с работы, и даже из школьной жизни. Все виноватыми вышли. Но помогло это мало. В общем-то, никак не помогло. Идти как-то на остановку всё равно надо.

 Решетников несколько раз глубоко вздохнул и поплёлся к воротам. Кусты впереди так будто и предвкушали уже его приближение, рвались к нему. Мысли все повышибло из головы, только животный ужас, ужас от неминуемости того, невозможного зверя, всё нарастал пожирающей мозг опухолью. Ужас выкарабкивался из кишечника к горлу, заставлял дрожать руки и слезиться глаза.

 Некуда, некуда деваться… Не ночевать же ему тут!

 Уже у самых ворот Решетников столкнулся с одним из работяг. Тот смерил его взглядом, перекатывая во рту сигарету. Решетников попытался промямлить нечто извиняющееся. Даже имя этого работяги припомнил.

 И тут его как будто выхватили из прямо-таки наркотического, обречённого отупения. Так-так-так, а ну ка, а что, если… Нет, ну правда, вдруг, а?.. В доли секунды Решетников ощутил, всем нутром своим ощутил некую возможность…

 Мгновенно он сосредоточился. И шаг в шаг, при том с самым безобидным видом последовал за работягой. А что такого? Дорога тут одна. Прямо напротив ворот кусты значительно раздавались в стороны, и начиналась вполне цивильная дорожка от закоулка к заправке. Там – обычная остановка по требованию. Все здесь ходили.

 И работяга шёл, курил, вовсе не обращая внимания на пристроившегося сзади Решетникова. А тот так и вращал глазами, готовый среагировать на любое, самое начальное движение в кустах…   И вот, вот оно – шуршание, треск. Кто-то из самой чащи уверенно пробирался наружу, в людской мир. Слух у Решетникова необычайно обострился и он до секунды высчитал появление лиса. Как только его острая морда высунулась из кустов, Решетников прямо в неё толкнул работягу. Толкнул в плечо, обеими ладонями, с девчоночьей ужимкой.

 Кусты, как живые, уступали лису дорогу. Вот  уже полтуловища его видно. Работяга, чертыхнувшись, распластался у самых лап зверя. И лис тут же насел на него сверху, подмял под себя, закрыл его совсем своим огромным телом.

 Решетников стоял и трясся весь, прижав руки ко рту. И смотрел, смотрел… Лис не съел работягу, не разорвал его, а как то так… впитал в себя, что ли… Вот ещё был работяга, барахтался, пытался оттолкнуть от себя синее брюхо – а вот уже и нет его. Только лис подёргивается, переступает лапами – и… переваривает свою добычу…

 Решетников весь был окружен звуками, исходящими из лиса. Звуки так и роились в его голове.

 Кто-то самозабвенно и обстоятельно, очень привычно бормотал с самим собой. А вот оживлённый, по видимому, «умный» разговор двух каких-то бесполых голосов. Вот чьи-то выкрики, резкие, гортанные, почему-то заставившие вспомнить о длиннющем языке хамелеона, выстреливающем из пасти. И ещё какофония утробного ржания целой компании в разгар пьяного веселья. И ещё, и ещё, и ещё…

 Будто разговоры всех людей со всего мира долетели до вершины неба, ударились в неё и упали вниз именно тут. В уши впился какой-то нестерпимый, на грани слышимости, но физически ощутимый пронзительный писк.

 Решетникова чуть было не контузило от этого писка, он едва не ослеп. В голове продолжали стукаться друг о друга отрывки фраз всех возможных на свете голосов.

 Лис деловито семенил на месте. Словно остатки работяги подкапывал в землю, на будущее. Решетников задохнулся ужасом, взмахнул руками и кинулся наутёк. Оказавшись на дороге, зигзагами перебежал её, чудом не попал ни под чьи колёса. И на другой стороне ещё бежал, потом шёл – всё прямо да прямо. Ни единой мысли не было – зато жадно глазел по сторонам, будто никогда раньше не видал этого всего – ни машин, ни домов, ни прохожих…

 Вот сколько же людей мимо ходит, и ни с этим, ни вот с этим, а со мной это случилось!!! Меня он чует, за мной охотится, бежит намой запах!..

 Вдруг встал, как вкопанный, так что аж качнуло вперёд. Заметил маленький магазинчик возле остановки. Зашёл, взял банку энергетика и влил её в себя двумя-тремя глотками.

 Не сразу сообразил, что телефон трезвонит.

  — Ты уже едешь?

 Вот ведь же знает, зараза, что мы уже закончили…

  — Ага. Еду, зая.

  — Зайдёшь в «Фуршет», возьмёшь мне панировочных сухарей, понял? Помнишь, такие, маленькие, в коробочке. И молоко в пакете, только не жирное – два и пять, понял? И…

 Он отвечал как-то очень впопад и с идеальной интонацией, но сам ни слова не понимал – ни её, ни себя. Когда жена отключилась, он простоял ещё с минуту, нахмурено разглядывая почерневший дисплей. Он не помнил, ни кто он такой, ни даже как его зовут… Мог тут же вспомнить, конечно же – при малейшем усилии… Но ему не хотелось. Как же не хочется, как не хочется…обратно.

 А  пора заканчивать. Снова будет звонить… Надо идти. Пора, пора. Он запнулся возле ближайшей остановки, сел в первую же маршрутку. Она довезла его в аккурат до их районного «Фуршета». Очень быстро, без обычного глазения и блуждания по рядам, он собрал всё по списку, расплатился…

 Очнулся Решетников на собственной лестничной площадке – пакет слишком уж сильно оттягивал руку. Он посмотрел на свою дверь. За ней всё знакомое, всёего. А он… не хочет туда. Напротив двери – окно. И за окном всё такое… другое –живое… И сам он ведь был же когда тоживой!..

 Едва различимый писк чуть коснулся его ушей. Комариный такой звук – а в нём тысячи и тысячи лисьих голосов – увлечённых, самодостаточных, непобедимых, заполняющих пустоту. И эту пустоту нечем больше заполнить, кроме лисьих голосов…

 Решетникова пробрало с ног до головы и он, оскальзываясь, бросился к двери.

 …Этим вечером он был просто умница. Нинка уверилась, что у него хорошее настроение, то есть вправду хорошее, а не как всегда, и она аж размякла вся. Поужинали, наговорились, назаигрывались друг с другом, прямо как раньше. Разумеется, увенчала этот чудесный вечер «ночь любви» и Решетников и тут был неподдельно старательным…

 Уже, верно, глубокая ночь. Часа два, а то и три. А он ещё не спит, времени  вовсе не замечает.

 Решетников лежал на боку, отвернувшись от Нинки, и смотрел на окно. Но нет, всё не то. То окно было особенным. Вряд ли оно ещё повторится, то окно. Из него открывался чудесный обзор летнего вечернего неба. Такое небо, матового и при этом очень насыщенного оттенка, будто так и пульсирует – теплом, радостью, обещает, что впереди ночь, и какая ночь! Подростком, лет в шестнадцать –семнадцать, он обожал такое небо за обещание такой ночи…

 Это больше не повторится.

  Это больше не повторится.

 Никогда.

 Нет больше ничего живого, стоящего – есть только лисьи голоса…

 Ну и ладно.

 Завтра пятница, опять на работу. Суббота – короткий день, только один дежурный менеджер… И не его очередь. Но ещё же естьзавтра. Лис будет его ждать.

 До утра не так уж много времени осталось. Не растрачивать же его на сон, как тут спать? Да и не хочется. Ведь не может же спаться после такого?..

 …Ох, хоть бы завтра удалось…

 …Втом окне была жизнь. Вечная и вечно юная, искренне весёлая, исходящая соком жизнь, в которой всё только начинается…

 Завтра на работу. Вот его жизнь. Какая есть. Пусть мёртвая, но…  что ж он сделает? Не перекричит же он лисьи голоса… Тем более что… да – и его голос там тоже есть.

 …Сколько рабочих у нас, а? сколько в одну смену выходит? Человек двадцать, около того, да? Утром и вечером завтра – это двое, плюс один сегодняшний… Да, это очень, очень заметно… Но он то тут причём? Что ж ещё делать? Ведь нынче ж вышло, значит и завтра… Как, какой логикой можно его-то заподозрить, если вдруг что? Никак. Вот и ладно.

 Приехать надо пораньше. Стать где-то неподалёку от остановки и высматривать работяг. Ну и за ними…

 Один день только продержаться. На выходные забрать машину из гаража…

 Трое человек. Конечно, много… разбирательство будет. Но… никто ж не поверит, даже представить себе не сможет его, лиса. Как-то… выкрутимся.

 Так думал, думал Решетников, да и не заметил, как и заснул.

 - 

Источникhttp://www.pozdrav.ru/hb-to-the-niece.shtml