Эйлин резала лук и порезала палец. Ах, какая неловкость!
Нож клацнул «Крак!» железным ведьминым зубом, надгрыз мясисто-розовое и сочнохрусткое белое, вишнёво-ягодными каплями украсил пирог. Когда режешь лук, принято плакать.
…У гостя был луковично-острый колпак, красный, как созревшая вишенка, игольно-острые зубы торчали над нижней губой, точно у лесного хорька. Эйлин подумала – он пришёл, потому что она вкусно готовит. Фейри всегда слетаются на запах её пирога.
– День добфый, хозяюфка! – бельчачье-рыжим хвостом колпак махнул по столешнице, красно-алою лужицей растёкся под ногами его, едва не запачкав башмаки. – Пфемного добфра тфоему дому, добфа муфу и детям малым, добфа тебе фамой. Не уделиф ли и нам, добфому нафодцу…
Эйлин смотрела, как он ест – разевая непомерно большой, лягушачье широкий рот, заталкивает за губу куски пирога один за другим, вишнёво-красной улыбкой щерится ей в лицо. Как крошки разбегаются по столу рыжими резвоногими мурашами. Как ноет укушенный палец. Как красное пятно на переднике темнеет, подсыхая, словно притушенный костер на ветру.
– Убить лягушонка! Отрезать дурацкие лягушечьи ноги! Мам, это он тебя обидел! – только Кэйвен умеет так громко кричать. Только у Кэйвена есть злая, дальнобьющая рогатка. Кэйвен хотел заступиться за неё, он выскочил из-за дверей, выхватил из-за пазухи камень, прицелился…
Бум-мс!
– Ах ты мефский мальцифка! Это тебе так не фойдет! – неловко, как подраненный лягушонок, гость прыгал по столу на одной ноге, обеими руками держась за другую, и тёмно-зелёные бриджи его, цвета сочной болотной ряски, горели потёками красного, точно пламя переметнулось с передника на них, пал пущен по траве, камыш занимается ярко-рыжим огнем. – Мы еще пфидем! Мы тебе устфоим!
…Остатки пирога горчили луковично-острым и были черны по краям, точно догоревшие уголья. Она не решилась есть их сама или кормить семью, и выкинула пирог за ограду, и стала ждать. А три луны спустя…
***
А три луны спустя они всё-таки пришли.
Не за Кэйвеном – за нею, и это было вполне справедливо – плоха та мать, что не научила своего ребенка законам вежливости и гостеприимства, и вся вина за случившееся лежит на ней.
Красные, как мухоморовы шляпки, их остроухие колпаки прятались в непролазной траве, дразнили с самых высоких веток, грибами прорастали в древесной коре. Фейри смеялись, фейри зубоскалили ей, с ежиным шорохом тёрлись об юбки, кололи сквозь башмаки длинно-острыми иглами.
– Эйлин, иди к на-ам! Нет, к на-ам! Эйли-ин! – тропинки сматывались под ногами в большой, путано-рваный клубок, колкой шерстистою нитью петляли влево и вправо, назад и вперёд, пот на губах был солёно-горьким, точно ножом рассеченные луковичные внутренности. – Эйлин, куда-а?
…Когда под ногами хлюпнула липко-болотная жижа, а камыши наклонились к лицу её, щекоча волосы пухово-нежным, она едва не рассмеялась от облегчения. Пусть будет так. Мягкие руки трясины, тянущие за щиколотки вниз. Ряска, зелёной рыбьей чешуей облепившая грудь и шею. Захлёстывающие ноздри и рот луковично-горькие волны. Смех фейри над головою. Темнота…
Пять лун спустя Кэйвен, играя с мальчишками в камышах, нашел её перепачканный в иле браслет и полуистлевший лоскут от платья, и очень горько плакал.
_____________________________________________________________
Речь в рассказе идет о фейри-пикси, чьей отличительной особенностью является умение перекидываться в ежей и в таком виде бродить среди смертных. В обычном обличье своём они бывают ростом от одной пяди до нормального человеческого, носят ярко-красный островерхий колпак и зелёную куртку, а любимая забава их – сбивать с дороги путников. Как и все фейри, имеют во внешности своей некое отличительное уродство – копыта вместо ступней, перепончатые ладони, клыки, торчащие изо рта и т.п.
Похожие статьи:
Рассказы → Блюдце с молоком
Рассказы → Где-то в Ирландии
Рассказы → Я не знаю его
вот реально моррз по коже.
