Космическая сага. Первая жертва войны. 2

❦❦❦❦❦❦❦❦❦❦ -Что таращитесь?- завопил пискливо Фетт, пытающийся неумело уловить убегающее от него чувство равновесия. Несколько мгновений длилось размахивание короткими полными руками, мышцы в которых давно уже уступили место жиру и забыли вес оружия, пока раскрасневшийся правитель с облегчением не опустился на мягкую спинку кресла. – Горло мне пересохло от ваших разговоров,- добавил он обиженно. Но никто не смотрел на Фетта – семь пар глаз уставились на разлившееся баркетское пиво и мужчины пытались вспомнить, какой вкус у Алманенской крови. Хекирия всем телом чувствовал, как аура в комнате меняется, как настроения изменяются, как возрождается дух защитников и борцов, гарантов мира и справедливости, погребенный жаждой наживы и бескрайней власти имперской бестии. Клугхайт тяжело поднялся с кресла, но не подал виду, как суставы ломит при малейшем движении, как разорванные и сшитые на ново связки сковывают его и не дают полной свободы передвигаться, как неправильно сросшаяся левая голень не позволяет стоять ровно, как приходится перекладывать большинство веса своего когда-то выносливого тела на правую измученную стопу. Ни один мускул на лице его не дрогнул. На звук шуршания его одежды остальные медленно перевели взгляды с разбитого вдребезги бокала на Клугхайта. -Я никогда не умел говорить вдохновляющие речи, и все равно мои ребята шли за мной. Шли даже тогда, когда знали, что не вернутся домой и не увидят родные места. А и так шли, и так сражались; и вместо последнего болезненного крика на их устах испарялось имя родины. – Клугхайт говорил тихо, невыразительно и рвано, однако слова его заполняли комнату, стены резонировали его голосом, привлекали слух и возбуждали воображение. – Давно это было, так давно, что кажется ненастоящим, взятым из книг по истории или древних саг. Но эти руки,- выставил он руки перед собой и усилием воли заставил их не дрожать,- знают холод железа, тяжесть меча и жар вражеской крови, знают, как она брызжет в глаза и липким пятном застилает поле видения. Эти уши,- дотронулся он мочки уха, превозмогая колящую боль в локте,- слышали вой боевого горна, рык толпы, летящей на рычащую толпу, оглушающий визг ветра, рассекаемого тысячами клинков, слышали, как из горла моих подданых исходил дух, и как исходил дух из горла противника, чья грудь растрескалась пролетающим ядром, от которого ты уклонился совершенно случайно. Эти глаза,- прикоснулся он белеющими пальцами к векам,- видели, во что превращаются города, через которые прошли огнем и мечом армии, видели, как леса становятся бесжизненной дотлевающей пустыней, видели, как пламя пожирает павших, которых не было времени предать земле. Хекирии показалось, что в уголках сщуренных широко посаженных глаз Клугхайта засеребрились слезы, но мгновение спустя он уже не мог их разглядеть. Полнокровные недавно еще губы старца приобрели землистый оттенок, а рваная рана на скуле стала выглядеть вдруг глубже и полученной совершенно недавно. -Война противоречит нашей природе, заставляет народы поглощать друг друга; и одновременно является последним пристанищем тех, кто не может добиться справедливости никаким другим способом. Эти ваши восстания и революции, манифестации и протесты – от безнадежности, ведь народ не способен иначе достучаться до тех, кто им правит. Это говорит о слабости предводителя, ибо не способен он либо править достойно, либо держать подданных в узде. Я прожил даже больше, чем достоин, но только сейчас понял простую мудрость, о которой не задумывался никогда прежде. Клугхайт громко прочистил горло, хотя вовсе не хотел этого делать. Комната утонула в резком ворчании большого и голодного зверя, не чуевшего запаха сырого мяса несколько Затемнений; и в ворчании этом утонул и протяжный стон Клугхайта, вызванный обжигающей болью в коленном суставе. -Война – не разрешает проблемы, а только добавляет новые,- старец растерянным движением стер капельки слюны со слегка запущенной седой бороды. – Но когда стоит выбор между войной и неволей, я выбираю войну. – Он улыбнулся и протянул обезображенную шрамами руку Хекирии. – Я готов скорее умереть с сыном великого военачальника в сражении, чем испустить дух в душных и затхлых от старости и дряхлости покоях в окружении нетерпеливых наследников. Хекирия пожал неожиданно сильную руку. Недовольство тем, что старикашка снова выставил его в тень отца, на момент было проглочено обретением сильного союзника. -Благодарю тебя, Клугхайт; твое согласие – мощный удар клинком просто в сердце империи. Клугхайт с радостью опустился на кресло, зажимая те немногие зубы, что у него остались, чтоб не заныть от возмущенно палящих внутри него мышц. -Слова, безусловно, красивые,- заговорил Фюрст,- но хотелось бы услышать план. Если он у тебя есть. – Мужчина в который раз улыбнулся напыщенно и ухоженные зубы сверкнули с последним словом. Хекирия хотел съехидничать, поставить выскочку на положенное ему место, но Фетт оказался быстрее. -Нужно обладать невероятно коротким умом, чтобы считать, что у человека, по чьему приказу убили сильнейшего правителя в этом мире, не было плана,- крикнул он раздраженно. – Хекирия,- сказал он теперь спокойно,- мои войска – твои войска. Хекирия не ответил – только поклонился и подал толстяку свой бокал с баркетским пивом. Фетт не рассчитал сил, и из высокого и тяжелого, гладко выполированного серебристого бокала вылилась добрая треть голубоватой соленой жидкости. Фетт обхватил бокал обеими руками и с наслаждением сделал глоток, большая часть которого потекла по второму подбородку. -И какой же у тебя план?- спросил Фюрст, понимая, что вопрос наверняка и так не имеет смысла. Если он не вступит в войну, то в случае успеха соседи разделят завоеванное между собой. Кроме того, его собственная Алмерия в последней войне с Алманенией лишилась две трети земель. И хотя Протекторат Восточной Алмерии считался автономным государством, фактическую власть имела над ней Цезарь. Вместо ответа Хекирия посмотрел на нее, сидящую в такой же позе, в которой сообщила об убийстве Цезаря. Она поднялась ловко, не издав ни звука, не зашелестев ни полой плаща, ни длинными рукавами серой куртки, сшитой из кожи неизвестного никому из собравшихся животного. Даже ни один локон застилающих верхнюю часть лица сверкающих аквамариновых волос не пошевелился. Незаметным движением она достала откуда-то что-то размером с ладонь и без слова вложила в ладонь Хекирии. Собралась уже уходить, но дискретный жест мужчины заставил ее остаться там, где стояла. Хекирия зашуршал этим чем-то, и уже через мгновение расстелил на каменных плитах карту Нортенских Земель. На плотной бледно-фиолетовой бумаге контуры складывались в очертания государств Нортении. -Сразу после церемонии перехода духа Цезаря в новое тело, Цезарь направится из Цезариона в Корию, на Всемирный Конгресс. -Скажи лучше то, чего мы не знаем,-Фюрст сказал нетерпеливо. Никто даже на него не посмотрел. -Хекирия, она всегда избирает разные маршруты. По пути в Корию есть слишком много городов,- заметил Клугхайт. -Цезарь с десятитысячным отрядом личной гвардии полетит в Баборт, столицу Северного побережья, оттуда поплывет с пятью тысячами гвардейцев в Корию,- глухо отозвалась она. Без эмоций, на одном дыхании. Опешенные взгляды застыли на ней, пытались рассмотреть ее лицо и фигуру – но напрасно. Хекирия не смог скрыть довольное выражение лица. -Кто она, Затемнение меня побери, такая?- крикнул Фетт скорее уважительно, чем раздраженно. -Залог нашего успеха,- ответил за него Фюрст. – Будь она отвратительна, противна и толста как Фетт, я и так выполню все, что она пожелает,- со смесью удивления и поклонения добавил он. -Заткнись на мгновение,- отозвалась она так же глухо, и комната задрожала от зычного и заразительного смеха. Не смеялись только она и Фюрст. -Княжество Баркетия соблюдает нейтралитет уже сотни Затемнений,- продолжил Хекирия. -Только так она могла купить себе независимость,- пробурчал почти неслышно Фетт. -Поэтому мы не можем атаковать отряд с Цезарем, так же ничего мы не можем сделать с ней, пока она будет в открытом море. Однако корабли Феттии и Эсхидии могут заблокировать выход из Баркетского залива, тем самым лишить ее возможности сбежать в Алманению. Тем временем, пока будут проходить церемонии Всемирного Конгресса, Эсхидские войска нападают на Эсхидский протекторат, а объединенные силы Феттии и Союза Княжеств атакуют протектораты Феттии и Восточной Алмерии. -Довольно грубо очерченный план, не находишь?- спросил Клугхайт слегка насмешливо. -Но эффективный в то же время,- встряла она. – Не мне вам рассказывать, что на время Всемирного Конгресса объявляется нейтралитет всех государств-участников. Никто не будет ожидать удара, никто в Алманении даже подумать себе не может, что это не она, но на нее нападут. Если действовать одновременно и слаженно, если передислоцировать войска правильно и быстро, то трех Затемнений достаточно для крупномасштабной и удачной атаки. Кроме того, армии в протекторатах непрофессиональны, в некоторых районах Восточной Алмерии существуют даже мужские добровольческие отряды. Добровольческие они, конечно, – только с названия. Но никто не желает сражаться за чужую страну против своей страны. Ближайшие регулярные имперские подразделения расположены на западе Кораццонии и в Центральной Тиридии, но для их выдвижения требуется приказ Цезаря или Верховного Главнокомандующего, которая ее замещает. Скоординированная контратака наступит лишь спустя несколько орассе после вашего вторжения. Собравшиеся согласно закивали, постепенно привыкая к необычной особе. -И все же, я вижу недостаток в нашем плане,- заметил Фюрст. – Твой статус Цезарь может с легкостью использовать, а потом – либо укрыться в одном из замков Оригена, либо сесть на корабль в одном из портов. Фетт согласно закивал: -Если ты этого не сделаешь, мы потеряем большое преимущество; а если сделаешь, мы собственными же руками выпустим паломитассе из клетки. -Вы можете взять меня в плен вместе с Цезарь. Якобы. -Не это меня волнует,- сказал Клугхайт. – Но то, что войска Алманении превосходят нас численно. -Да,- подтвердила она. – Так где-то один к десяти. Однако нельзя забывать о внутренних конфликтах. Если Алманенские мужчины узнают о войне, то, скорее всего, по всей империи разойдутся язвы восстаний. Совет Министров не сможет долго скрывать от народа ни заточения Цезаря, ни беспокойств в протекторатах. Утаить подобный кризис будет очень непросто. Подданные могут потерять веру, будут чувствовать себя небезопасно. Одурманенный рассудок приводит только к разрушению. Империя треснет как треснул твой бокал, Фетт. Империя перестанет существовать, но прежде чем исчезнет навеки с лика этого мира, заплатит за все пламенем восстаний, переворотов, искалеченных верований и пеплом своих тел, который безжалостный ветер разнесет повсюду. Пепел этот осядет в земле, растворится в воде, и из прошлых страданий вырастет новый мир. Несмотря на значение произносимых ею слов, она просто стояла, говорила глухо и механически. -Дитя мое, какая твоя боль?- спросил Клугхайт, когда остальные не могли разомкнуть неожиданно иссушенные губы. -Боль моя, и только я могу нести ее тяжесть. Было бы неправильно обременять пожилого мужчину чужими хлопотами,- произнесла она, повернувшись слегка к старцу.