Космическая сага. Первая жертва войны. 1

две тысячи триста семнадцать Затемнений со времени основания Алманении Княжество Баркетия, дворец Объединения, недалеко от Резиденции Всемирного Конгресса ❦❦❦❦❦❦❦❦❦❦ -Цезарь умерла, да здравствует Цезарь,- произнес язвительно и с насмешкой властный голос. И хоть посмотрев в лицо молодого мужчины с трудом можно было принять его за такого, которому знаком одурманивающий и терпкий вкус власти, в твердых и решительных движениях мужчины именно власть и никогда не испытанное чувство ответственности руководили ним. Полы его измятого красного плаща зашуршали по-змеиному, когда дотронулись деревянных колонн портала. Небесный свет резко ударил в глаза, но мужчина с легкостью поборол очевидный рефлекс и не стал прикрывать лица внешней стороной ладони. «Сегодня все должно быть отыграно с идеальной точностью. Именно такие глупые мелочи и станут основой провала. Нельзя показывать и тени слабости – иначе они не увидят нашей силы». Оттого мужчина зажмурился, а когда вошел в огромную овальную комнату – резко распахнул глаза. «Не одна говорила мне о парализующей голубизне моих глаз. Пусть лучше они ее увидят». -Цезарь умерла, да здравствует Цезарь,- сказал мужчина на этот раз медленно, смакуя каждую букву, стараясь, чтобы каменные плиты под ногами острым эхом шагов вторили его словам. Он подошел к своему креслу, сел, стараясь, чтобы кожаная обивка не издала ни звука. На собравшихся его появление не произвело ни малейшего впечатления. Как мужчина и рассчитывал. Прежние договоренности не играли сейчас роли. Страх был слишком велик. Алманения на ближайшем Всемирном Конгрессе собиралась подписать с ними договора о дружбе и сотрудничестве. Слишком высокая цена даже для самого отъявленного глупца и борца за свободу. Цезарь знала, на что шла. Вопрос состоит теперь только в том, станет ли она вести ту же политику в новом воплощении. «Именно на этом мне и нужно сыграть. Засеять зерно паники, неизвестности, сомнения». -Хекирия,- заговорил наконец один из сидящих напротив него мужчин,- ты – не твой отец, чтобы отыгрывать такие представления. Тебе не хватает возраста и авторитета. Это замечание Хекирия не мог пропустить мимо ушей. Правая его рука дрогнула незначительно. «Насколько незначительно? Кто мог заметить?» Чтобы скрыть мгновенное проявление несовладания со своими эмоциями, он дотронулся бледными пальцами аккуратно подстриженных рыжеватых усов. -Конечно, я – не мой отец,- согласился Хекирия. Голос в его голове дрожал, мысли его заволакивала тень славы отца. – Я – не глупец, чтобы безвольно наблюдать, как силы нашего врага растут, как его влияние, подобно Затемнению, распространяется на земли, которые ему не принадлежат, на воды, которые омывают не его берега. В своей алчности и корысти Цезарь делит мир, а мы стоим и наблюдаем, как наши государства приклоняются чужому могуществу. Самообладание его путалось и ломалось, Хекирия знал, что нужно совсем немного, и его слова станут сильнее здравого смысла. Он хотел сказать что-то еще, но лишь вдохнул сладкий морской воздух и бессильно откинулся на кресле. Долго всматривался в старое, но источающее силу лицо Клугхайта, который снисходительно улыбался. -Клугхайт,- заговорил после короткой паузы Хекирия,- сколько Затемнений прошло с тех пор, как Цезарь наложила на Эсхидию ограничения по численности армии? Полуубка быстро сползла с губ старца, все шрамы не делали из него храброго воина и немного эгоистичного правителя теперь, старческие пятна на дряблой коже в мгновение стали выразительнее. -Почти двести тридцать,- процедил Клугхайт, а в голосе его царствовали послушание и многолетний позор. -Видишь. Именно об этом я и говорю. – Хотя Хекирия и жалел, что дал своей неуверенности и сомнениям столько свободы, но в душе он радовался. Его настроение разделяют все присутствующие. Нужно мало – вызволить эти настроения, дать им пищу, дать надежду, затем ее же сразу сломить, а потом – объяснить свой план и принудить к действию. Он не стал издеваться над Клугхайтом, который почти унизил его. Зачем? Они все заплатят позже. Враг моего врага... Стоит только напомнить: Алманения – враг. – Об этом я и говорю,- Хекирия приподнялся на кресле и сочувственно покачал головой,– твоя страна платит Цезарю долг, о котором она сама давно забыла, о котором не помнят уже твои подданные. Эти времена давно минули, растворились в небытии, подобно утренней росе, подобно рисункам на берегу океана. -Эй, ты предложишь что-нибудь стоящее, или только и способен так плести языком? Мужчина перевел усталый взгляд влево, там, прямо под широким на четверть стены окном на уставленных тесным полукругом креслах, расположились пять правителей Союза Независимых Княжеств. «Напыщенные дураки, способные разве что на обворовывание собственного же народа». -Отчего же, Фюрст, отчего же? Я не только предложил, но и сделал. -И что же, интересно?- Фюрст сплел пальцы и оперся локтями о ручки кресла. Хекирия с трудом поборол желание наигранно зажмуриться, показывая тем самым свое отвращение к перстням с дорогими камнями, в небесном свете отбрасывающие на светлые каменные стены разноцветные блики. «Богатство и презрение к остальным не делают из тебя великого князя, особенно когда твои люди существуют в нищете и смраде неволи». -Я убил Цезаря,- сказал мужчина спокойно и небрежно, хотя все его тело дрожало от нетерпения и гордыни, нет скорее уважения к самому себе. Хекирия подождал, пока его простые и незамысловатые слова осядут в головах собравшихся, пока их смысл, такой очевидный, станет понятен, пока последствия совершенного окутают всех, разорвут путы нерешительности и выложут путь к действию. -Она несмертельна,- Клугхайт отозвался первый. Хриплый его голос не выражал ничего, кроме неверия, но мужчина заметил, как изможденные, поблекшие некогда карие глаза старого правителя приобретают былую живость, былую булатность. Клугхайт прикоснулся к такой же старой глубокой ране на левой скуле, а свободная рука потянулась к оружию, которого не было. -Дух бессмертен, а тело – нет,- возразил Хекирия. – И она в этом убедилась. Мужчина полным уважения и доверия жестом указал на кресло по левую сторону от него. Оно было установлено в самом углу. Тяжело определить, кто именно там сидел – фигура была скрыта под несколькими слоями простой одежды: темно-гранатовые штаны из плотного материала, серая кожаная куртка, застегнутая под самое горло, поношенный багряный плащ, матерчатый белоснежный платок, закрывающий пол-лица, едва вьющиеся зеленоватые волосы непонятного оттенка скрывали глаза. Она, кем бы она ни была, неподвижно сидела, казалось даже не дышала. -Она?- Фюрст воскликнул с отвращением и подскочил нервно. Изящно уложенные соломенные волосы растрепались. -Присядь лучше,- улыбнулся Хекирия кончиками бледных губ. – Иначе попортишь себе не только прическу. Шутка не принесла желаемого результата. Мужчины не могли оправиться от недавно услышанной новости. Это меняло дело. Это вдохновляло. Это делало Алманению не землей вечной богини-правительницы, но чем-то более приземленным. Тем, что можно завоевать. -Конечно, Фюрст, ее. Кого ты хотел, чтоб я отправил в Алманению? Или ты забыл, может, что там делают с мужчинами? – Хекирия выждал несколько мгновений, чтобы и эта информация зависла в терпком морском воздухе, чтобы ею дышали, чтобы она проникла в тело каждого. – По моему приказу она сделала то, на что, по-видимому, не способен ни один правитель в этом мире. Она убила Цезаря. -Но... как?.. – Фетт пропищал от удивления и нереальности того, что слышал. -Яд оттерансе,- глухо отозвалась она. – Довольно редкий зверь, встретить его можно только в лесах Земли Куриозале. Две-три капли достаточно, чтобы отправить в мир на небе десяток мужчин, подобных тебе, Фетт. Фетт обиженно забурчал, попытался толстыми короткими пальцами застегнуть полы плаща цвета неба, но материал не пожелал сходиться на обширном животе. Видя, как все наблюдают его бессмысленные потуги, коротышка покраснел и оставил свое занятие. -Цезарь же получила пятнадцать капель,- докончила она и больше не отзывалась. В овальной комнате в который раз зацарствовало молчание. Хекирия с внутренним удовольствием ощущал на себе взгляды собравшихся. -А теперь,- сказал мужчина спокойно, стараясь ни движением, ни мимикой, ни интонацией не выдавать возбуждение, горячей волной растущее в нем, возбуждение оттого, что он теперь – хозяин положения. – А теперь позвольте рассказать вам все то, что вы прекрасно знаете. Через три Затемнения в Резиденции Всемирного Конгресса пройдет обсуждение мирового сотрудничества. Вам всем известно, что Цезарь в предыдущем воплощении хотела подписать с нами договоры сотрудничества. Я честно признаюсь, что понятия не имею, какое вранье Алманения хотела преподнести нам как правду. Я и не хочу знать. Дело все в том, что параллельно с этими договоренностями Цезарь проводила с Фэстландией переговоры по поводу разделения сфер влияния в Океане Согласия и Северном Океане, а также о разделении Вэстлишской Земли. -Это прямое нарушение положений Всемирного Конгресса,- возмутился Клугхайт, и возмущение это было направлено на Хекирию,- Алманения бы ни за что не... -Всемирный Конгресс – это ни что иное, как всего лишь прикрытие преступлений Цезаря против народов мира,- запротестовал мужчина. – Вдумайтесь: правила Конгресса являются решением Цезаря, Алманения имеет большинство голосов во время церемонии веспертюр. Она правит половиной мира. Разве вы не понимаете? Хекирия встал и подошел к центральному окну. Сел на высокий парапет и засмотрелся вниз. Далеко внизу о серые скалы с неслышимым грохотом разбивались алебастровые волны, вода рассыпалась мелкими капельками пены, а та – возносилась вверх, в воздух, в небо и растворялась сладким ароматом океана. Ветер ударил Хекирии в лицо, а он лишь наслаждался свежестью ветра. -Так необыкновенно... Ветер и океаны не подчиняются никому, но их разделяют, решают за них, кто имеет право плавать по их просторам или подниматься на их высоты – а кто нет,- мужчина говорил в пространство, ветер хватал его слова и уносил туда, где, может быть, были еще земли, которые не поделили, оттого до собравшихся долетали только обрывки фраз. Но и этих обрывков достаточно было, чтобы уловить суть. – Но не нужно самонадеянно полагать, что стихии не постоят за себя. Пройдут многие Затемнения, а вода истончит камень, и замки тиранов и трусов падут, погрязнут в вечной и темной бездне, где морским существам, морским растениям и морской свободе будет безразлично количество пролитой диктаторами невинной крови, им ничего не скажут границы, простирающиеся от берега до берега, от горы до горы. Слава и горе, пришедшее вместе с ней, будут лишь забытым сном. Так почему же мы, имеющие оружие и помнящие еще, что такое гордость, не источим скалу, на которой держится Алманения? Почему мы должны безропотно наблюдать, как жадный сосед отбирает наше? -Мир длится на этой земле уже сто Затемнений,- сказал Фетт. – Не нужно будить зверя, и... -Будить зверя,- рассмеялся Хекирия. Синева его глаз заиграла насмешливым свечением. Мужчина поправил длинные волосы, растрепанные ветром, и ловким движением соскочил с высокого парапета. – Цезарь в прошлом воплощении, как я уже говорил, собиралась заполучить колонии Фэстландии на Вэстолишской Земле. Но не рабы были ценой, не деньги. Хекирия с удовольствием почувствовал напряжение, которое задрожало в овальной комнате. -Ну, скажи уже,- потребовал Клугхайт грозно. Его рука опять потянулась к поясу и снова не нашла оружия. «В тебе просыпается кровь воина, Клугхайт. И пусть так будет». -Цезарь хотела отдать большинство своих протекторатов,- сквозь сжатые зубы проговорил Хекирия. Фюрст снова вскочил: -Наши территории? Соглашения Всемирного Конгресса гарантировали их автономию. -Именно об этом я и говорю,- поддакнул мужчина. – Всемирный Конгресс – это пожелания Алманении, которые выставляются нашими пожеланиями. Если вам безразлична собственная судьба, – можете и дальше выставлять себя на посмешище. -Поэтому ты убил Цезаря?- спросил Клугхайт. – Хотел купить время? -Завоевать ваше уважение и ваше оружие,- покачал мужчина головой. – У нас есть три Затемнения, чтобы или принять правильный выбор, или падать на колени перед очередным воплощением Цезаря, несчастной девчонкой пятнадцати Затемнений. Да, неизвестно, станет ли она на путь, избранный ранее, но перед нами есть такой же выбор: изменение или смотреть, как по нашему же соглашению враг займет наши земли. -Мы слишком слабы, чтобы начать открытую войну,- объявил Фэтт, без особого успеха пытающийся дотянуться до вырезанного из серебристого камня бокала. – Кто такой умник не допустил сюда слуг?- крикнул он наконец раздраженно, когда короткие пальцы, на секунду ухватившие бокал, соскользнули с гладкой поверхности камня, и бокал, перевернувшись, громко покатился по низкому столику, расплескивая голубоватую жидкость. Все вздрогнули, когда он с грохотом упал на каменные плиты пола и треснул в трех местах. -Начинается все с дурного предзнаменования,- заметил Фюрст. На его лице застыла радостная улыбка, но смеяться вовсе не хотелось. -Такая же голубая кровь у Алманенов. Слишком давно она не проливалась. Слишком давно,- зашептал Клугхайт, снова напрасно ищущий оружие.