Контракт

«Когда-то нам было трудно, но тогда мы не знали, что были счастливы», — прочитал я. Черт возьми, как же верно сказано. Еще месяц назад я был готов опустить руки перед своими проблемами в отношениях с Элис, но только тогда было важным лишь одно: она была со мной. Пусть не рядом, пусть пока еще за сотни миль, но – со мной. А уже сегодня нас разделяли не только многие мили, но и невидимая глухая стена, которую пробить можно было разве только ядерным взрывом – каким-нибудь ядерным взрывом в отношениях, на который я не был способен. Да и не видел смысла. Все очень просто: ты либо нужен, либо тебя стараются игнорировать, а потом еще и отпихивают, как надоедливого пса, если слишком путаешься под ногами.

Что же, что же все-таки в них переворачивается, причем, переворачивается за один день? Наверное, это доступно лишь женщинам. Еще вчера тебя называли самыми ласковыми словами, которые только может выдумать человеческий язык, а сегодня от тебя по совершенно непонятным причинам начинают отдаляться. А уже завтра они смеются за одним столиком с другим.

Я в который раз за этот час набивал трубку. Спрессованный табак разгорался, поднимался вверх. Я притаптывал его и раскуривал вновь. Чертова психосоматика. Дышать трудно. Почти невозможно. В груди совершенно физическая боль, невыносимая. Кажется, ее можно выкурить, выдыхая вместе с дымом, но нет, от этого легче не становится. Только голова болеть начинает, бьется в висках очередная бессонная ночь. Сердце болит, даже в лопатку отдает. Какая глупость, однако. Переживаю, как мальчишка из колледжа. Любовь – всего лишь биохимия. Тогда отчего до сих пор не выдумают лекарство от любви? Бесспорно, тому, кто это сделает, нудно поставить памятник из чистого золота в каждом городе от всего благодарного несчастно влюбленного человечества. Сколько глупостей тогда не свершилось бы, сколько судеб не было бы разбито, сколько преступлений не совершено, сколько самоубийц…

Нет, нет, нет. Только не это. Она этого не достойна. Она вообще ничего не достойна. Не достойна даже того, чтоб о ней думать. Но – не могу не думать. Постоянно. Только она. Утром. Днем. Вечером. Ночью. Каждую секунду – только она. Элис. Чертова Элис, как же я ненавижу тебя. И люблю. До слез, до боли в груди.

Сорваться прямо сейчас в ледяную ноябрьскую ночь – и уже завтра посмотреть в ее глаза. Это уже будет завтра. Не надо будет сидеть здесь, в этой комнате, наедине со своей бессонницей и тяжестью в груди. Пусть что угодно, только не эта невыносимая тяжесть, когда не хватает воздуха. Пусть сколько угодно слез и бесконечной грусти, но только не эта тяжесть. Временами она отступает. Но затем гранитной плитой опускается вновь.

Трубка пыхнула в последний раз. Погасла.

Я нервно заходил по комнате. Надо что-нибудь сделать. Прямо сейчас. Иначе невыносимо.

Что, что сделать? Пожалуй, ее все равно не вернуть, дело дрянь и надо просто бросить. Я испробовал все. Наверное, все. Я был ласков и нежен, пробовал переждать этот трудный для нее период, чутко и внимательно прислушиваясь ко всему, что происходит с ней. И думал, что этот кризис надо всего лишь пережить, просто набраться терпения и выдержать. А затем все вернется на свои места и станет, как прежде.

Нет, не вернулось.

И тот ее беззвучный смех за толстым стеклом кафе. Должно быть, сам Господь направил меня тем вечером туда…

Что же делать? Что же делать? Что же…

А самое ведь паршивое, что и в самом деле больше ничего невозможно сделать. Остается бросаться на стены, как затравленный зверь в клетке.

В бешенстве я врезал кулаком в стену. Хрустнула штукатурка. Резкая боль пронзила запястье, но не отрезвила.

Пока я могу прибегнуть лишь к одному средству.

Сквозь накатывающееся отупление алкогольного тумана еще некоторое время проступало лицо Элис. Элис… Я пил еще и еще, крупными глотками хватал стакан за стаканом, и жгучая жидкость растекалась по венам, даруя спасительное забытье. Краем ускользающего сознания я подумал, что завтра мне будет еще хуже. Пусть. Это будет только завтра. Завтра…

 

Какая же тяжелая у меня голова, прямо как каменная.

Ах да. Это я напился. Всего лишь напился. Ну, что же, выкрал у реальности еще один вечер.

Сука. Тупая сука.

Борясь с тошнотой и раскаленным прутом в затылке, я сполз с постели, на которой до того лежал прямо в ботинках, и повлекся в ванную. Ледяная вода не слишком облегчила мои муки. Но, по крайней мере, теперь они были физического свойства. Головную боль куда легче выносить, чем эту ненавистную тяжесть в груди.

Трубку набивать было лень, и я предпочел папиросу. Смотрел, как расползается в воздухе дымная медуза и запрещал себе вспоминать то, что было связано с Элис. Получалось плохо. В памяти возникали все эти картины минувшего лета… Не думать, не думать, не думать. Должно быть, мы страдаем потом не о самом человеке, а по тому, что было в прошлом. Если б ничего этого не было… Но мы хотим повторить это. Потому и страдаем. Не думать. Это все временно. Не думать. Потом станет легче. Когда? Через неделю? Три? Все равно будет.

Чертова сука.

 

Если принимать за верное то, что мимо того кафе меня направил Господь, то к ярмарочному балагану наверняка не Он.

«Тибетский лама. Темный маг и повелитель мертвых» — значилось на кровавой вывеске черными буквами.

И до сих пор не могу сказать, что заставило меня войти внутрь…

В задымленном чем-то едким полумраке гудело. Служитель равнодушно прибирался на полу,  даже не удостоив меня взгляда. На треснувшем стуле восседал уродливый лысый карлик в ярком тряпье, трепыхалась забившаяся куда-то в угол крупная птица.

Зачем я зашел сюда?

И уже собрался уйти прочь, как вдруг будто кто-то невидимый произнес скрипучим голосом:

— Что угодно господину?

Я поднял голову, но никого не увидел. И в этот миг из дыма, как из самой преисподней, как мне тогда показалось, возник тощий человек с обритой головой.

— Я… я, пожалуй, пойду.

— Ты вернешься, — уверенно сказал человек. Одет он был в алый халат с непонятными знаками самых разнообразных цветов.

В удивлении я приподнял бровь.

— Неудавшееся предприятие. Женщина. Проблемы с законом… Что из этого стоит того, чтоб отдать за это самую вечность?

— К чему это? – мое удивление было искренним.

— Что из этого господин готов решить прямо сейчас?

Он будто бы знал, что терзает меня.

Но нет, он не знал, просто стоял и внимательно смотрел мне в глаза. А потом показалось, что и не в глаза вовсе, а – куда-то сквозь.

— Послушайте… — начал я.

— Не так важно, что. Важно, что мы готовы отдать за это, — перебил он, — и я, пожалуй, могу помочь. Но только решать буду не я. Каждый решает сам.

 

И вот снова был вечер. Но как же изменилось мое настроение. Теперь я был уверен, что это последний вечер в одиночестве. Завтра же, в крайнем случае, послезавтра – она вернется, приедет ко мне сама. Как бы это невероятно ни звучало. Но теперь у меня есть то, что заставит Элис быть со мной. И не важно, хочет она того или нет. Она просто будет. А все остальное неважно.

Разглаживая на колене кусок желтого пергамента, я мысленно уже составлял весь контракт, продумывая все пункты предстоящего договора. Обритый человек из балагана не взял ни гроша, так отчего бы не попробовать.

И тяжести, мучившей меня все эти дни, — как не бывало. Теперь-то уж точно будет все по-другому. Если мне не желает помочь Всевышний, стало быть, пусть помогает другой…

Оставалось лишь добыть крови. Собственной крови. Должно быть, ее потребуется немало, чтобы наполнить чернильницу.

На мгновение рука с бритвой задрожала, нависнув над запястьем, а потом я резким ударом рассек синие вены. Сначала брызнуло, и лишь потом по запястью резанула боль. Я ожидал, что чернильница наполнится моментально, но пришлось приложить немало усилий, чтоб выдавить хотя бы половину. Затем кровь и вовсе стала лишь вяло сочиться. Что же, наверное, хватит и этого.

Я взял перо и принялся писать. Главное, не упустить ничего. Каждый пункт должен быть оговорен точно, А главное – не забыть про…

«… в случае же неисполнения Сатаной хотя бы одного пункта данного Договора, настоящий Договор считать расторгнутым, а посему моя бессмертная душа более не принадлежит Сатане».

Кровь быстро густела, писать было неудобно. Но я успел. На подпись оставить потом еще немного. Но только когда прочитаю все ровно двадцать один раз. Так, двадцать один раз. Только бы не сбиться.

Так, хорошо. Крови хватило и чтобы вывести все Печати.

На минуту я замер, словно бы прислушиваясь. Черт, как же нелепо, должно быть, выгляжу сейчас. И вообще – ну кто в это поверит? Ерунда. Глупости. Впрочем, плевать.

А что если и правда все получится? Элис вернется, а затем пройдет ровно двадцат один год счастья. В обмен на вечные муки. Что же, так тому и быть. Раз Всевышний отворачивается, пришло время дать Ему здоровенного пинка под его божественный зад. Сам виноват. А дорожил бы моей душой – помог бы.

Не важно. Ничего не важно. Важно лишь то, что ровно через два дня Элис снова будет со мной. А дальше я уж приложу все усилия, чтобы сделать ее счастливым.

Я очертил круг свечой, как того требовал ритуал. Обритый предупреждал, что после этого может происходить что угодно. Сатана начнет испытывать твердость принятого решения. Но ничего не случилось. Ровным счетом ничего. Я начал читать. Медленно, стараясь четко произносить каждое слово. Благо, латынь все еще не выветрилась из памяти.

Так. Ровно двадцать один раз. Двадцать один? Да, точно двадцать один. А теперь подписаться кровью же и сжечь на той же самой свече. Черт, как же болит запястье.

Пергамент догорал. Едкий дым наполнял комнату. Ничего. Ничего не случилось. Не было ни малейшего движения ни в одном углу. И даже за спиной никого не чувствовалось. Только руки мелко дрожали. Вот и последний огонек погас. Я аккуратно собрал пепел в табакерку и убрал в самый дальний угол стола. Теперь надо хранить до окончания срока. Контракт заключен. Теперь оставалось лишь ждать. Ждать. Я и без того ждал долго, подожду и еще пару дней.

 

Прошли сутки. Ничего не случилось. Я утешал себя тем, что в запасе у Сатаны еще столько же. А дальше – дальше Контракт будет расторгнут, и я снова погружусь в свои тягостные тяжелые вечера. Нет, только не это. Я согласен на вечные муки ради хотя бы одного часа рядом с Элис. Но только чтоб она меня любила весь этот час. И за это я действительно был готов отправиться в саму преисподнюю.

И наступил день следующий, и приближался вечер.

— Сатана, — сказал я вслух, — у тебя осталось всего семь часов. А дальше договор не исполнен.

И сам себе я не казался смешным в тот миг.

Чтобы поскорее приблизить полночь, я просто напился. Надрался до беспамятства. Прямо как портовый бродяга. А пришел в себя поздно ночью. Показалось, будто кто-то сидит рядом и трогает длинным пальцем мои ребра. Сразу вспомнился Контракт и то, что он так и остался невыполненным.

Но в ребро снова уперлось что-то длинное.

Я дернулся, отмахиваясь от невидимого… чего-то.

Нет, я был один, и часы показывали половину третьего. Вполне ожидаемо трещала голова, и сердце вырывалось из глотки.

— Вот и все, — сказал я, — теперь уж ничего и никто не поможет. Ни Всевышний, ни Сатана. Они все от меня отвернулись. Должно быть, моя душа настолько опустошена, что никому не требуется. Да и что толку им от душ человеческих? Если душа вообще существует. Существует электричество, оно зажигает по вечерам рожки. Существуют паровые машины, и они вращают колеса. А что делает душа? Она только болит. И больше она ни зачем не нужна. Лучше б и вовсе без души родиться, как какой-нибудь свинье на ферме. Жрать и хрюкать. Так и жизнь пройдет, до самой бойни. Ну и хорошо будет, просто даже замечательно будет.

Элис, Элис, моя нежная, прелестная Элис. Мысли дней моих, огонь в груди моей. Я больше никогда не буду с тобой, живи дальше, как умеешь. Я не прощаю тебя, я не желаю тебе счастья. Пусть ты будешь счастлива лишь тогда, когда стану счастлив и я. Но прежде хочу, чтоб каждая минута моей боли отозвалась тебе десятью минутами боли твоей. И в десять, во сто крат сильнее. И чтобы, когда ты металась в четырех стенах, как метался я, ты вспоминала меня и знала: это тебе – за меня. И я люблю тебя, но не жалею тебе счастья прежде моего.

 

А затем вновь надо было жить. Жить. Никакая радость жизни не будет полной без любви. Это как самые изысканные блюда, но без соли. Они пресны и безвкусны. Пустота внутри, тоска и все та же самая ненавистная плита в груди, которую не выдохнуть ничем. Только мой единственный друг – алкоголь помогал на некоторое время растворить ее в своем жгучем растворе. А наутро нужно было подниматься на службу. И что-нибудь там делать. И снова был вечер. И плита. И однажды, погружаясь в бесконечный бред опьянения, я увидел тощую фигуру в дверном проеме. Это был тот самый, из балагана.

— Ты соврал мне, ты соврал… — усмехнулся я.

— Вовсе нет, — был ответ.

— Так что же? Я что-нибудь сделал неправильно? Контракт не заключен.

— Нет, ты все сделал правильно.

— Так отчего же?..

— Ты уже без души. Тебя уже ничто не радует. Ведь так?

— Плевать. Где Элис? Он обещал мне…

— Он ничего не обещал тебе. Он вообще ничего не обещает и ничего не дает. Ты уже отвернулся от Всевышнего, когда подписался. А больше ему ничего и не надо. Твоя душа больше не принадлежит Всевышнему, она принадлежит – ему.

И тощий продолжал стоять. Я замахнулся и пустил в него недопитой бутылкой, но промахнулся. Закружилась голова, и я провалился в черную яму беспамятства. И больше уж никогда не выбирался оттуда.

 

(19.11.2014)

Похожие статьи:

Рассказы → Песочный человек

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Желание