В парке ко мне подошла девочка и спросила:
– Вы не видели моего резинового утенка? У него еще глазки красные.
Я ничего не ответил, только покачал головой и пошел дальше. Деревья сипло шумели, воробьи избивали стайку крошек, а скамейка слева призывно пустовала. Ее сиденье, составленное из увесистых палок с газетным налетом, было еще теплым – я по привычке сначала потрогал ее рукой. Рядом благоухала урна. Явственно можно было различить банановую шкурку, обертку от мороженого и запотевшее горлышко пивной бутылки. Сзади пискнуло с тихим скрипом. Я обернулся – упругий утенок покачивался на бордюрчике. Его глаза были подведены красной кисточкой, клюв - тоже. Я быстро перегнулся и украл его. Скамейка больно надавила на грудь острой спинкой, но игрушка даже и не подумала вырываться. Желтый и резиновый, он вполне удовлетворял меня своими качествами.
На выходе из парка полицейский, до того прячущийся в кустах, замахал руками:
– Уходите скорее отсюда! На территории парка находится опасный преступник! Его приметы – когда что-то не нравится, крякает.
Я кивнул и поспешил домой. Там я набрал ванну, бросил туда утенка и сверху залез сам. Утенок быстро начал разбухать в теплой воде. Скоро он уже был с мою голову, от него шел больнично-шершавый запах, как от коричневой клизмы без наконечника. Я похлопал его по круглому затылку. Утенок клюнул волнистую гладь моей ванны и попытался отплыть подальше. Ткнулся в высоченную эмалированную стену и вернулся обратно, опустив голову. Он был окружен. Из созданного мной водоема пути на свободу не было, даже слив я закрыл крышечкой на ржавой цепочке.
Я наклонился и прошептал:
– Теперь ты мой пленник. Утя-утя.
Утенок покрылся слезами со всех сторон, он окончательно взопрел.
В дверь позвонили. Потом еще раз. Позвонили. Подождали. Позвонили. На этот раз подождал уже я. Но затем решил смилостивиться и прокричал, что войти можно. В замке завозилась отмычка и в мою квартиру кто-то проник.
Ко мне в ванную прошел полицейский. Он спросил:
– Почему в носках моетесь? Вы что, гидроцефал?
– Так надо. Это сатанинский обряд, – соврал я.
– А к какой ветви вы принадлежите? Назальной или оральной? – полицейский явно что-то заподозрил.
– Бафомета я предпочитаю исключительно нюхать, более радикальные меры не по мне.
– Нелегальных ножниц не держите?
– Все под учетом.
– Ладно, черт с вами, – наконец сдался он.
– Прощай, шляпа.
Перед тем, как удалится, полицейский заглянул под ванную, понюхал мои волосы, и коротко рыкнул, почесав щетину. Дверь за собою он так и не закрыл, так что стало немного поддувать и я задумался о грелках. Но обошелся и без них – быстро домылся, спустил воду, оставив утенка на дне белоснежного котлована, и вышел на кухню. С обеденным столом было что-то не так. На нем лежал счет. Я внимательно рассмотрел его. Было написано:
«Квартплата подорожала. Жгите стулья. Пришлите 4 коп. по указанному адресу, точка, точка, запятая, я дивчина удалая».
В ванной заскребся утенок. Я бросился туда, но мой гость уже скребся в спальне. Пробежав по коридору, я ворвался в комнату. Следы вели за кровать. Над одеялом замерла огромная башка с бордовым поцелуем на клюве и огненными глазами. Со скрипом разбухшая голова обернулась в мою сторону и, не разжимая резиновых губ, спросила:
– Что нужно, смертный?
Я задрожал и тихо молвил:
– Правда, что квартплата подорожает?
– Да!
Мое лицо сжалось, я истошно закричал.
УУУЖЖЖАААС