Особо поживиться у самолета было нечем, Витя приходил сюда по велению души. «Не смог отдать долг стране службой, позабочусь хотя бы о памяти героев»,— говорил он вместо тоста.
В эту ночь что-то было не так. Обычно проходя мимо склепа местного олигарха, уже на уровне верхушек молоденьких сосен, Витя замечал отблески фонаря передней кабины истребителя. Горизонт опустел. Заподозрив неладное, Витя залез на гранитную глыбу толстосума. И отсюда самолета не было видно.
Медленно раздвинув кусты, Могилевский содрогнулся. Щекотливый осадок вчерашней пьянки вылезал боком. На шее надулись вены. Вырвавшимися наружу газами обожгло листья кустарника. Испуганно каркнула ворона. Ожила куча сухих веток. Из земли торчал только железобетонный штырь. Мигарь отсутствовал.
Как бы замещая стального друга, на мраморной плите искрился водкой граненый стакан. Прохладный ветерок бережно шевелил пробившийся в стыках плит одуванчик. Обвалился жирный пласт на куче свежевысыпанного песка.
Дрожащими руками Витя поднес к губам чарку. На дне стакана, шевеля пятерней, серебрилась звезда.
— Показалось! — шипя и клокоча, пойло залило пожар бушующей стихии похмелья.
Что-то клацнуло о зубы. Кольнуло в горле. Начало резать пищевод.
Виктор выпучил глаза и схватился за горло. Чувство беспомощности перед смертью овладело бомжом. На подбородке появилась красная струйка. Капли крови падали на чахлую грудь. Жуткий хрип вспугнул ворон. Кружась над мемориалом, птицы удивлялись бесноватой пляске человека.
Сильный удар по спине заставил Виктора принять позу льва. Камасутру он читал всего два раза в жизни. В юности, лазая в мамином ящике, и месяц назад, шаря в помойке. Следующий удар выбил из гортани не только офицерскую звездочку, лежавшую на дне стакана, но и кость, застрявшую в гландах на прошлой недели.
— Вы кто? — сплевывая алую пену, Витя не мог отдышаться. Из красной пузырившейся массы выглядывал рифленый зубец.
— Вам Миша ничего не говорил? — перед Виктором стояла пышная блондинка. На круглом симпатичном личике темнел фингал. Из дыры в платье свисал шмат сала. Содранные колени, перемазанные изумрудом зеленки, топорщились засохшими болячками.
— Какой Миша? — появление незнакомки, застало Витю врасплох. Привычка стойко переносить все тяготы жизни переключила мысли мужчины на даму.
— Семенов. Мой брат.
Грудь Могилевского заполнила горячая лава свинца. Мозг парил. Невыносимо громко стучало сердце. Вонь немытого тела тяжелой тучей повисла над головой.
