Глава 19
— Он ушёл в город, - новобранец поднялся на ноги, опасливо глядя на меч в руке Ромки. – Они увели всех рабов в город. Твой брат был с ними.
Ромка скрипнул зубами. «Увели всех рабов»…
— Что делать с этим? – спросил Кривонос. Он вытащили из-за угла дома второго солдата, что так неудачно сходил облегчиться. Тот мотал головой, очевидно оглушённый ударом, и таращил глаза на происходящее. Руки у него были связаны за спиной.
Этот второй, выслушав торопливую речь своего товарища, поглядел на поверженного начальника у крыльца, хрипящего на ступеньках, на Романа с мечом в руке, на недавних рабов Толстопупа с Кривоносом и глаза его приняли совсем уже дикое выражение.
Наконец, подталкиваемый товарищем, он проворчал:
- Ладно, я дам клятву. Руки развяжите.
Кривонос в нерешительности взглянул на Ромку. Тот кивнул. Бывший раб неохотно освободил дюжему парню руки. Меч солдата вместе с хорошим кожаным ремнём уже висел на поясе у Кривоноса.
Солдат поморгал на яркое солнце, словно у него слезились глаза. Отёр лицо ладонью, и посмотрел на Романа. Тот уже знакомым движением поднял меч, вытянул его перед собой, и произнёс те же слова:
— Клянись богами, в которых веришь…
Солдат нагнул голову, шевеля губами, словно повторяя про себя слова клятвы. Ромка не успел уловить его движения, когда тот одним рывком выхватил из ножен на поясе Кривоноса собственный меч, и прыгнул вперёд.
Солдат не стал выводить восьмёрки и совершать обманные движения. Прыжок был таким быстрым, что Роман, никогда не фехтовавший на таких мечах, успел только заслониться своим клинком. Лязгнул металл, от удара заныла рука, Ромку отбросило назад, а солдат тут же ударил снова.
Ромка успел развернуться, пальцы свободной руки едва успели сжать запястье противника, когда жгучая боль пересекла живот ударом кнута. Задохнувшись, он свалился на землю.
Удар о вытоптанную площадку двора вышиб воздух из лёгких, и только многочисленные тренировки, когда его бросали на татами без всякой жалости, помогли Ромке. Солдат, мигом усевшись на нём, перехватил меч для короткого, добивающего удара. Другая рука его твёрдыми, будто железными пальцами ухватила Ромку за горло, чтобы тот не мог уклониться от клинка.
Солдат не имел понятия о самбо, а борьба в партере если и была ему знакома, то только в «классическом» варианте. Лезвие блеснуло в занесённой для удара руке, и пошло вниз, когда Ромка, изогнувшись и едва не закричав от опоясавшей живот боли, провёл удушающий приём. Меч брякнул о землю, солдат выкатил глаза, задыхаясь и потея.
Возможность сдаться, похлопать ладонью по земле была ему неведома. Ромка не услышал хлопка, который заставил бы его машинально ослабить хватку. Он продолжал сжимать шею противника, слыша, как хрипит и клокочет его горло. Желание уничтожить врага, желавшего ему смерти, было таким сильным, что у него потемнело в глазах.
«Не надо. Оставь его», – мелодично пропел в голове голос женщины-джинна. Тьма, застилавшая глаза, немного рассеялась. Ромка увидел склонившееся над ним бородатое лицо Толстопупа. Тот что-то кричал ему. По щекам дядьки текли струйки пота.
Он с трудом отпустил захват. Судорожно сжатые мышцы неохотно расслабились. Тело солдата перекатилось, стукнув затылком о землю, и застыло. Роман взглянул на свой живот, где жгучим огнём полыхала боль, и увидел, как по краю полотняной фуфайки, торчащей из-под кожаного нагрудника, расплывается кровавое пятно.
Толстопуп принялся торопливо распускать ремешки на боках безрукавки, а Кривонос присел над солдатом и прижал пальцы к жилке на его шее.
— Он жив? – хрипло спросил Роман.
Из горла вырвалось глухое карканье, но Кривонос его понял. Он перевернул солдата на спину и принялся хлопать его по щекам. Тот судорожно дёрнулся и со свистом втянул в лёгкие воздух.
— Жив. - Коротко ответил бывший раб, подняв с земли меч и приставив к горлу приведённого в чувство врага. – Как раз для жертвы.
Солдат бессильно заворочался, елозя затылком по земле. Остриё меча предупреждающе впилось ему в горло.
Толстопуп наконец распустил ремешки и распахнул безрукавку. Задрал фуфайку, пропитанную кровью, и Ромка глянул вниз. Удар меча пришёлся в область паха и скользнул вбок. Не развернись Роман в последний момент, его прошило бы насквозь. Кожу вспороло на длину ладони, и из разреза обильно сочилась кровь.
Гадая, как глубоко проникло лезвие, Роман трясущимися пальцами попытался прозондировать рану. Вспыхнувшая боль сделала руки ватными. Он смог только наложить ладонь на рану, и застыл, глубоко дыша. Переждал, пока рассеются искры, плавающие перед глазами, и попытался соединить края разреза.
«Умереть. Убить и умереть» - на грани слуха хрустальным колокольчиком пропел голос в голове и рассыпался дробным эхом. Живот обдало ледяным холодом, тут же накатила волна кипятка. Что-то изменилось. Роман застыл, не в силах вдохнуть. Его в крохотные доли секунды словно тысячу раз вывернуло наизнанку. Последняя ледяная волна накатила и ушла, оставив ломоту в костях, которая медленно растворялась, истаивая в памяти мышц, скрученных судорогой.
— Надо наложить повязку, - ласково сказал Толстопуп, отведя руку Ромки от живота. – Давай-ка я…
Дядька выронил кусок ткани, в которой Роман узнал набедренную повязку, и вытаращил глаза. Кровь уже не текла. Рана побледнела, а края разреза сморщились и стянулись, смыкаясь на глазах.
— Боги Ада! – хрипло сказал Толстопуп. – Что это?
Ромка глубоко вздохнул. Кровь сворачивалась, потемневшие сгустки бесформенными слизняками скатывались по коже и шлёпались на землю. Он отвёл глаза и медленно осмотрел двор, застывших возле него людей, синее небо над головой.
Нереальность происходящего вновь принялась терзать его. Надо за что-то зацепиться, увидеть что-то простое, незыблемое, настоящее. Вот разбитый глиняный горшок у порога. Вот крыльцо, сложенное из грубых камней. Вот малец Мухобой, сидит на корточках у стены, наматывая на руку ремешок пращи.
Вот солдат, на шее которого темнеет багровый след недавнего удушения, привстал на колени и смотрит на зажившую рану, открыв рот. Рядом с ним Кривонос, меч в его руке опущен, и он тоже смотрит на Ромку, забыв о недавнем враге.
Хрипло дышит рядом, сжав в руке ненужную повязку, Толстопуп. Лоб его собрался морщинами, и топорщится обгорелыми клочьями короткая борода.
Роман одёрнул фуфайку и встал на ноги. Его повело в сторону, он пошатнулся, но удержал равновесие. Бок тупо ныл, кожа вокруг раны невыносимо чесалась. Скатился по коже и с тихим шлепком упал в пыль последний подсохший сгусток.
— Ты был прав, брат, - сипло прошептал дюжий солдат, зачарованно глядя на Романа. – Это правда дело богов. А я-то сперва не поверил.
— Белоглаз, покойник, когда голубя резал, гадал на кишках, - медленно произнёс Толстопуп, комкая в руке повязку. – У птицы было два сердца. Это знак.
— Я принесу клятву, - решительно сказал солдат. – Это воля богов, я клянусь идти с вами.
— Не надо, - пробормотал Ромка. – Я верю тебе.
Но дюжий парень уже подступил к нему, протянул руку в странном жесте, раскрыв ладонь и повернув её вниз, и громко сказал:
— Клянусь богом Ада и богом войны. Клянусь духами предков. Я пойду за тобой с чистым сердцем, и пусть меня сожрут гарпии, если я изменю тебе.
Сказав это, он повернулся к Кривоносу, и бывший раб неохотно отдал ему меч.
— Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут. - Роман едва сдержался, чтобы не расхохотаться в лицо стоящим вокруг людям. Ну конечно, это бред. Если раньше и были сомнения, то теперь это очевидно. Потому что такого просто не может быть.
Они вышли со двора, перед этим собрав в доме и кладовой всё, что не взяли враги. Сын старосты только шмыгнул носом, когда Кривонос подхватил со стола недопитый, изрядно похудевший бурдюк с вином «для гостей».
С зашибленного камнем из пращи, и впавшего в беспамятство краснолицего солдата бывшие рабы сняли одежду и оружие, и распределили между собой. Ромка посмотрел на посиневшие губы этого человека и ему стало не по себе. Пусть это только иллюзия. Даже если неоказание помощи раненому не нарушает здешних законов, зато оно разрушает душу. Это он знал точно.
— Отнесите раненого в дом, - сказал Роман, и его послушались.
Он обвёл взглядом собравшихся поодаль тесной кучкой испуганных женщин. Их было немного. Несколько старух, которые, очевидно, не приглянулись захватчикам, и трое молоденьких девиц, что остались по другой причине. Нашёл среди них ту, с золотистыми волосами. Глядя в раскосые, прекрасные глаза Ангелины на чужом, незнакомом лице, попросил:
— Присмотрите за раненым. Если он умрёт, похороните его.
Лицо девушки, испуганно следившей за чужаками, разгладилось. Она робко улыбнулась и кивнула.
Ромка, во главе своей разношёрстной команды, двинулся со двора. На поясе его висел меч, и тяжёлый, широкий ремень прижимал рану, которая продолжала зудеть, как от укусов стаи здоровенных комаров.
За своим предводителем шли Кривонос с Толстопупом, один с мечом, взятым у оставленного умирать солдата, другой с копьём и пращей. Кривонос надел на себя защитную безрукавку, которая пришлась ему почти впору, и удивительно преобразился. Спина бывшего раба выпрямилась, а лицо обрело суровое и гордое выражение, так непохожее на прежнее, что Ромка едва узнал его.
Два дюжих солдата замыкали шествие. Они шагали позади бежавших вприпрыжку, с пращами на поясах мальцов, Мухобоя и сына старосты.
Ромка отошёл от дома и взглянул на своё маленькое войско. Полуденное солнце ярко освещало улицу деревни, по которой его люди шли за ним, такие разные, что он поёжился. Неожиданная мысль, полузабытое воспоминание из прочитанной книги вспыхнуло в его мозгу, и Ромка тихо сказал, щурясь от ослепительного блеска солнца:
— Семеро против Фив. А в конце похода их ждал пушистый северный зверь. Нас семеро… Осталось только найти эти Фивы.
Глава 20
— Однорогий баран – тоже баран, - солдат-новобранец облизал пальцы. Лицо его блестело от пота и горячего жира.
— Война - это такое дело, - сказал Кривонос, обгладывая косточку. – Сегодня ты наелся до отвала, а завтра тебя самого прирежут, как барана.
— Такая наша доля, - рассудительно ответил солдат, и потянулся за новым куском. - Тут главное – выбрать хорошего вождя.
Он искоса взглянул на своего предводителя, и тихо спросил Кривоноса:
— Это правда, что он сын бога?
— Правда, - отозвался бывший раб, бросив кость на землю и облизывая жирные пальцы. – Мать нашего Рома, дочь царя, понесла его от неведомого бога, когда тот явился к ней ночью.
— Это как? – с любопытством спросил новобранец.
— А так. Царь свою дочку запер под замок, и поставил служанку её сторожить. А ночью из пепла очага вырос этот самый бог, и царская дочка с ним зачала ребёнка. Когда папаша заметил, что она на сносях, он велел отобрать у дочки детей, как родит, и бросить их в воду.
— И что, бросили?
— А как же. Только река их не приняла, а вынесла на берег в корыте. Близнецов-то.
— Так их двое было, детей?
— Ну да. Наш Ром брата своего сейчас спасать идёт, дурья твоя голова. Иль не помнишь?
— Помню, помню. Ты это, меня дураком не чести, - хмуро сказал солдат. – Ты хоть и друг нашего вождя, а я с тобой гусей не пас.
— Не пас, твоя правда,- примирительно отозвался Кривонос. – Я уже не раб, а говорю всё ещё по-простому.
— Ладно, забыли. Так что там дальше-то?
— Дальше младенцы эти в корыте на берегу лежали, голодные. Тут их отец, тот самый бог, послал им самку волка, для пропитания. Чтоб молока поели, значит. Ну, птички всякие тоже прилетали, гусениц им в рот кидали, опять же.
— Гусениц-то зачем? – недоверчиво спросил солдат.
— А это мне сам Ром рассказал, как он гусениц ел, когда голодный у реки сидел, - невозмутимо ответил Кривонос. – Видать, уже большой был, запомнил. Как его дятлы кормили.
***
Ромка посмотрел в глаза барану. Жареная голова на большом листе лопуха смотрела в упор запёкшимися, выкаченными глазами. Предводителю – лучший кусок.
Изо рта животного торчали веточка базилика и пучок петрушки. Глупо даже спрашивать, есть ли здесь кетчуп.
Он оглянулся на Козочку. Та скромно сидела позади, сложив тонкие ручки на коленках. Перед ней лежал пустой листок лопуха с пучком петрушки.
— Почему ты не ешь?
— Я буду есть то, что мой господин мне оставит по доброте своей, - ответила Козочка, жадно глядя на жареную голову.
— Господин?
— Ты сам сказал, что я твоя женщина, - с достоинством отозвалась девчонка. В животе у неё заурчало, и она прижала его ладошками.
Ромка взялся за жаркое и решительно выковырял запёкшиеся глазки из бараньей головы. Господин? Ну что ж, сама напросилась.
— На, ешь.
Козочка радостно ухватила в ладошки оба глаза и вывалила на свой листок лопуха.
— Спасибо, Ром! Как ты догадался, что я их хочу?
Ромка отвернулся, не в силах смотреть на чавкающую Козочку. Пусть ест, если нравится.
Сегодня их маленькое войско выросло вдвое.
***
Они бодрым маршем вышли из разорённой деревни, прошагали по дороге до развилки, и свернули к северу. Когда солнце миновало высшую точку в небе, Ромкин отряд из семи человек, за которым трусила на лошадке Козочка, вышел к реке. Река бурлила, переливаясь через камни у берега и брызгая мутной водой. Через русло был перекинут навесной мост, и его дощатые планки намокли от брызг. «Весна» - сказал Толстопуп. – «Река разлилась».
На другой стороне реки паслись козы, и босоногие мальчишки бегали вдоль берега, кидая камушки в мутную воду.
Отряд перебрался через мост. Мальчишки, завидев вооружённых людей, с криками погнали коз в сторону леса.
Они пошли по дороге, поднимая пыль. Солнце пекло головы, жара стала невыносимой, и мальчишки с пращами уже еле плелись вслед за взрослыми, шаркая ногами. Наконец Ромка остановил свою лошадь и усадил мальцов рядом с Козочкой.
Дорога поворачивала к холмам, густо поросшим низкорослыми сосёнками, они прибавили шагу, стремясь поскорее попасть в тень леса, и тут далеко впереди увидели повозку. Это было нечто вроде грубой телеги, которую тянула пара волов.
Ромкин отряд упорно шагал вслед за повозкой, но нагнал её только возле поворота. Возница щёлкнул языком, прикрикнул на волов, и громоздкая телега свернула с основной дороги. Грохоча и поскрипывая, повозка покатилась от развилки через жиденький лес к утоптанной площадке, где толпились люди, и стоял десяток домов из грубого камня.
Волами правил парень в простом кожаном шлеме и такой же безрукавке с нашитыми на груди металлическими пластинками. Кожа безрукавки изрядно выцвела, а пластины имели потёртый вид.
Возле повозки, на упитанном мерине обливался потом толстяк в белой фуфайке, расшитой по краю цветной нитью. Поверх фуфайки у толстяка красовался коричневый плащ тонкого сукна. Плащ был сколот у горла блестящей пряжкой с синим камушком.
Толстяк тяжело дышал и обливался потом. Он то и дело отирал ладонью покрасневшую лысину и круглое лицо с мясистым носом.
— Погоняй волов, парень! – неожиданно зычным голосом гаркнул он, когда маленький Ромкин отряд догнал телегу. – Я уже испёкся, как на вертеле, клянусь грудями богини!
Он оглядел нагнавший их отряд, и положил руку на пояс, где висел меч в новеньких ножнах. Парень в повозке выпрямился, посмотрел на Ромкиных спутников, и насмешливо выкрикнул:
— Эй, Губотряс! Куда добычу тащишь?
Ещё один вояка, с другой стороны повозки, что сидел, свесив ноги, захохотал:
— После нас объедки подобрали? Два мальца и девка?
Один из солдат Ромкиного отряда молча помахал рукой в ответ.
А Роман похолодел, глядя на людей, которые теснились в повозке. Несколько молодых мужчин и женщин сидели, опустив головы, под палящим солнцем. Шею каждого обхватывала верёвочная петля. Руки их тоже были связаны верёвкой.
Ожидая и боясь увидеть Рэма, Ромка вгляделся в сидящих на жёстких досках людей. В глазах у него потемнело от волнения, он моргнул, смахнув ладонью пот. Никого, хоть немного похожего на его двойника, не было видно.
Волы тем временем подкатили свой груз прямо к площади, и повозка остановилась. Из собравшейся толпы вышел старик в белой простынке, перетянутой по поясу плетёным ремнём. На плечах, поверх белого одеяния, у старика была накинута шкура волка.
— Что ищете, добрые люди? – спросил старик.
— Вы меня знаете, - громко ответил толстяк, остановив своего мерина напротив старика. – Я приезжал к вам зимой по поручению моего господина. Сейчас я ищу беглых рабов. Каждый, кто видел беглецов, должен сообщить мне. А если у вас есть люди, желающие продать моему господину своих детей или работников, они могут сделать это сейчас.
— У нас праздник, - ответил старик. – День плодородия. Сегодня мы приносим жертвы богине, и не можем совершать сделок. Если хотите, останьтесь, и почтите с нами богиню плодородия. Мы будем веселиться до утра. А о делах поговорим завтра.
Толстяк кинул взгляд на повозку, где была его добыча. Связанные люди уныло сидели, повесив головы, под присмотром дюжих парней. На площади тем временем уже установили длинный стол, возле которого суетились женщины в праздничных одеждах. У столба блеяли жертвенные бараны. Несколько молодых мужчин тащили бурдюки с вином.
— Мы останемся, чтобы почтить богиню, - сказал толстяк. – Наша добыча не протухнет.
Он засмеялся, хлопая себя по упитанным бокам. Его зычный смех прокатился по площади, и с крыши ближайшего дома вспорхнули испуганные птицы.
***
— Это он, Громкоголос, - шепнул Ромке на ухо Толстопуп.
— Где мой брат?
— Не знаю.
Толстяк в сопровождении старика в волчьей шкуре и нескольких седобородых мужчин прошли к столу и уселись, заняв почётную середину.
— Нужно узнать, куда увели Рэма, - тихо сказал Ромка, оглядывая площадь.
Где праздник, там выпивка. Где вино, там пьяные. А где есть пьяное веселье, там всё может случиться.
***
Им отвели место на самом краю площадки. Ромка, остерегаясь смотреть в лицо Громкоголосу, надвинул шлем на самые глаза, и тихо сидел над листком, где лежал кусок мяса, сыр, ломоть лепёшки и неизменные оливки. Если этот жирный хозяйский прихвостень запомнил Рэма в лицо, весь план может пойти насмарку.
Над площадью пронёсся дребезжащий, унылый звон, и Роман поднял голову. На большой плоский камень, что лежал посредине утоптанной площадки, взобрался человек в потёртой простынке, которую местные жители считали одеждой. Уселся на складной стул, который ему заботливо поднёс какой-то мальчишка, и провёл пальцами по струнам кифары.
— Сейчас нас порадует своим искусством сам великолепный Газелий, любимец муз и знаток поэзии! – объявил старик в волчьей шкуре, и зрители приветственно завопили.
— Напоминаем, что победителю состязания певцов, которое состоится на нашем празднике, будет вручен жирный баран! Тот же, кто победит в состязании самого Газелия, великолепного поэта и философа, будет увенчан венком из листьев нашего священного лавра и получит лучшую козу! Кроме того, он сможет купить у нас рабов по самой выгодной цене!
Толстяк Грокоголос хлопнул ладонью по столу и гаркнул на всю площадь:
— Мы тоже примем участие в благородном состязании! От себя добавлю, что тому, кто победит, я лично отдам своего лучшего раба!
— Мы рады твоему участию, Громкоголос, - ответил старик в волчьей шкуре, подняв руку, и шум на площади немного утих. – Прошу тебя вывести сюда свой приз, чтобы участники состязания могли увидеть, за что им предстоит бороться.
— Я отправил его под охраной в город, - ухмыльнулся толстяк. – Но могу описать его вам. Это молодой, здоровый парень, красивый и сильный. У него белая, гладкая кожа и целы все зубы. Он стоит хороших денег.
— Мы верим тебе, Громкоголос, - с сомнением ответил старик. – Но покупать кота в мешке…
— Вы тоже обещали выгодную цену, - со смехом ответил толстяк. – Но мне её пока не назвали!
— Да будет так, - согласился старик, и отступил в сторону.
Человек на камне посреди площади опять провёл по струнам кифары. Стало тихо. Зрители вытянули шеи и затаили дыхание, слушая, как местный бард напевает под звон струн. Роман взял за руку Толстопупа и оттащил его в сторонку:
— Где здесь можно достать грецкие орехи?
— Какие орехи? – изумился Толстопуп.
— У которых ядра похожи на мозги, - нетерпеливо зашептал Ромка. – Их соком можно окрасить кожу в смуглый цвет. Ты видишь, у меня лицо светлое по сравнению с остальными. Если я вылезу на камень, и Громкоголос меня узнает…
— А, эти орехи. Ты что, хочешь петь?
— Я хочу выиграть своего брата. Толстяк сам отдаст его мне!
— Ты не сможешь выиграть, - усомнился дядька. – Здесь сам Газелий.
— Попытка не пытка, - прошипел Ромка. – Неси краску для лица. Я буду петь.
Похожие статьи:
Рассказы → Проблема вселенского масштаба
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Пограничник
Рассказы → Доктор Пауз
+
