На город джаза неровными мазками опускался вечер. Над проспектом Легионеров полыхал закат, словно все западные районы охватил небывалый пожар. Клерк, месивший грязь тупыми носами туфель, оторвал взгляд от асфальта, и его лицо просияло. Он представил, как огонь пробирается вверх по этажам стеклянно-бетонной офисной громады и пожирает его осиный отдел, вместе с ненавистными перегородками, а потом врывается в шахту лифта и летит вверх, и еще выше, туда, где ему самому никогда не бывать. Но вот солнце закатилось за бетонные башни и на город опустился второй слой вечера – сизый и горький. Клерк, вдруг перестав улыбаться, взглянул на лужу под своими ногами и, щелкнув зажигалкой, впустил этот слой вечера в свои легкие.
— Сегодня ночь Большой луны!
По мокрому тротуару бежала девушка, на ходу поправляя каблук. За ней семенила собачка с вислыми ушами и глупым видом. На секунду девушка замерла и уставилась на собаку.
— Эй, осторожнее!
Вечерний поток вечерних людей заструился, огибая их с собачкой и потек серой жижей в коллекторы метро.
— Мама, шарик! Хочу шарик!
Капризным милый голос девчушки потонул в рекламе вечерних баров, уже звенящих стаканами и плохим блюзом из хороших динамиков. А девочка все тыкала пальцем в летящий в небо шарик.
— Вычтут из зарплаты теперь – тихо сказал продавец шариков и обнял баллон с гелием.
Сегодня ночь Большой луны.
Двое зашли в бар. Один был уже пьян, второй держал его за капюшон. Бармен с непроницаемым лицом налил им по стакану бурбона.
— Сегодня я убью ее! Я решил. Выпущу все восемь пуль ей прямо в лицо. Прямо в лицо!
— Ненавидишь? – спросил второй и одним махом опрокинул стакан.
— Нет. Люблю. Вот посмотри сюда, — он приподнял свитер и обнажил рукоятку револьвера, — гляди какая штука. Торговец дрянь не продает.
— Ты бы спрятал, — посоветовал первый с пустым стаканом, и бармен сказал то же самое.
— А может, сейчас убьешь? – вкрадчиво спросил первый.
— Нет. Я еще не достаточно пьян. Любезный, еще стаканчик и орешки. Черт бы вас всех драл, я хочу эти дрянные орешки!
Торговец воздушными шарами привязал к стойке воздушный шар и взял два пива.
— Сегодня ночь Большой луны, — сообщил бармен.
— О, я очень рад.
Вечер наложил новый мазок – фиолетово-черный. В небе замерцали прожектора вертолетов и беззвучная объемная реклама. На ней полный мужчина с залысинами до самого затылка пил обезжиренное молоко. Он был невероятно похож на того клерка. А молоко они, и впрямь, пили одинаковое.
- Не подскажете время? – девушка с отломанным каблуком.
— Время выпить стаканчик. Вы со мной?
Когда неба коснулся размытый диск луны, город джаза стал городом танца.
Славный Нью-Ланкастер пришел в порочное движение, наполнил себя похотливым шепотом и морем сиюминутных касаний.
— Сегодня я убью ее насмерть!
— Ты уже говорил. Остынь.
Блеклые и пустые, как у мертвой рыбы, глаза.
— Верно. Нужно остыть.
В бар ввалился рыбак. Точнее, он был одет как рыбак.
— Эй, вы! Меня зовут Бишоп, и я могу напоить свою тень.
Он плеснул бренди в свой вялый отпечаток на стене и свалился под стойку вместе с тенью.
— Слышали когда-нибудь такое?
Бип-бип-бип.
— Ты про парня с тенью?
— Нет, я про это…
Бип-бип.
— А откуда звук?
Человек в плаще держал в руке старенький плеер, из которого лился пульсирующий звук.
Бип-бип-бип.
— Что это за чертовщина?
— Это смысл нашей жизни.
— Моей? – встрепенулся пьяный парень и полез за револьвером, но на его руку вовремя опустилась пятерня друга.
— Нашей.
— Поясни.
Но голос его утонул в шуме и криках: «Ночь Большой луны!!!». Он шевелил губами, почти беззвучно и друг револьвера пытался понять о чем он говорит. Но тот улыбался и снова говорил, словно сквозь толстое стекло.
Все бросились на улицу, увлекая их за собой. Револьвер прихватил бутылку бурбона.
Ночь большой луны. Огромная и кровавая, она вставала над проспектом Легионеров – пустые глазницы, застывший в ужасе рот.
«Как отрезанная голова древнего бога», — подумал друг парня с револьвером и потряс головой, пытаясь стряхнуть алкогольную пелену.
— Луна!!! Суперлуна!!! – заревела толпа и погрузилась в наркотический экстаз. Девочка с шариком показывала на луну тонким пальчиком, а ее мама второе столетие говорила по телефону.
Бип-бип-бип.
— А, вы здесь.
— Это голос спутника. Он был записан в Вашингтоне в пятьдесят седьмом году и стал голосом вселенной. Первый, сделанный нами шаг к тому, что называется извечной целью человечества – звездам. Мы могли наполнить разумом пустоту, покорит время, увидеть своими глазами, как вращается, поглощая пространство, квазар, как величественно горят голубые гиганты, и раскинула небесную сеть невообразимая Линиакея. Мы могли увидеть благородную старость красных звезд и спокойное величие их застывших миров. Могли. Послушай, все это есть в этом звуке.
Бип-бип-бип.
— Будь ты проклята, дрянь! – револьвер выпускает восемь залпов в лицо луны и падает под ноги девушки с каблуком. Она рассеяно смотрит под ноги.
Пауза. Затем толпа возвращается в привычный экстаз.
— С днем Большой луны!
— Аве!
Толпа течет вниз по улице и вливается в случайные кабаки. Только девочка, увлекаемая неспешной мамой, все еще ищет шарик в темном небе.
Бип-бип-бип.
— А знаешь, мне это что-то напоминает.
Человек с плеером вопросительно поднял взгляд.
— Чак Бери. Да, именно старина Чак.
В глазах владельца плеера отразилась тонна болезненной печали.
— Чак Бери, значит?
— Именно.
Он зашагал по улице, и просочившиеся сквозь электрический смог звезды печально посмотрели ему вслед. Он шел, приплясывая, и тихо напевал.
Бип-бип…
— Вы не правы.
— Что, простите?
Плеер вздохнул.
— Скорее, Глен Миллер. Позднее.
— Пожалуй, вы правы.
Их шаги гулко отдавались на улицах города джаза.
Бип-бип...
