Гермафродит. Роман. Глава 5

Когда обнаружилось взаимное отторжение виселиц и энке, Бутон-биг-Надир и старейшины Рахат-Лукума, вельможи покинутого Южного и мастодонты Техно Рынка начали всерьёз обсуждать гермафродитов, как феномен. Подбирали ключик к проблеме.
Какие они?
Для начала: схожего роста – невысокие, общего темперамента – флегматичные, похожих задатков – интеллектуальные и мирные. Не робкие, но презирающие суету даже в азарте...
Адекватные и никакие для самых разных сословий. Для коллекционеров, что торгуют с ними, для гонщиков, которые соревнуются с ними, для борцов, нанимающих цокки-гермафродита как главный приз, для Рынка Мелоди... Никакие.
Так считал и Буро, пока его не занесло в клуб гермафродитов, пока не увидел двух «энке» в танце... О-ох, не забыть, не постичь...


Облачный Рынок Лючия представлял собой одноэтажный бальный зал. Вокруг него комнатки – отдохнуть, пообщаться, сторговать что-либо тет-а-тет и без пирамидок. Посмотреть голографические вирту-альбомы, требующие полумрака.
На крыше разбит сад, преимущественно альпийские горки.
Он так благоухал, что Буро заподозрил в продуманной красоте ландшафта – огород, и правильно заподозрил, на крыше выращивали приправы к напиткам и курительным смесям.


Принадлежащий хищнику Агава-Ор и его бессменному партнёру Араване, клуб Лючия выторгован у латников Рогачей за регулярные услуги по превращению в Собственных Мирах. Друг у друга в гостях энке выполняли простые, понятные заказы, сложные – непосредственно перед заказчиком. Без страха заходили к латникам, копировали что-то на месте, пробовали варианты. Оба хорошо умели сосредоточиться, и были достаточно образованы, чтобы прочитать схему механизма, одновременно учитывая схемы материалов.
«Лючией» рынок назван недавно по имени погибшего энке, их третьего партнёра, латником же и погубленного...
Новые хозяева рынка вроде как простили клан, не заикались о случившемся, деловые переговоры спокойно вели. Латники насторожились бы в отношении кого угодно, но энке, они всегда такие.


Первое впечатление Биг-Буро от клуба гермафродитов: «Притворщики, где же и когда вы настоящие?!»
В чём дело? Во всём!
Ну, например... Человек, желающий увидеть на материке какого-нибудь энке в одежде, должен для этого одеть его!
На земле, на Мелоди, на прочих рынках максимум одежды энке – две газовые, прозрачные ленты, идущие по аккуратным телам. Ленты спускались по груди, перекрещивались на бёдрах затейливыми узлами, соединялись дорогими брошами, шёлковыми цветами.
Рынок Лючия был одет и местами даже застегнут на все пуговицы.
Стиль... мундирный. Парадный.
Юбки тёмные, расшитые утяжеляющими бляшками. Золото, серебро, медь. Коротких юбок мало, в основном – до щиколоток. Брюк мало, но они есть. Шаровар, хакам, свободных, удобных штанов нет.
Сверху узкие пиджаки, двубортные, застёгнутые на одну-две средние пуговице, не застёгнутые или вообще не сходящиеся. Жилеты, как от костюма-тройки, с хлястиками. Фраки с короткими фалдами однотонные, разных цветов. Ярких – мало. Узорчатых – мало. Галстуков, шнурков на голую шею, бабочек – много...
Танцоры не одевали рубашек под фраки и пиджаки, аккуратные тела гермафродитов лишь этим напоминали их рыночную обнажённость – соблазнительными декольте, украшенными бусами по ключицам, всеми мыслимыми разновидностями галстуков, бабочек, шнурков.


– Зачем, Эйке?!
Недоумённо обозрев тесные, строгие наряды, спросил Биг-Буро, всему предпочитавший халат!
– Издревле принято... Мода у нас такая. Сколько себя помню, бляшки-нашивки менялись, а больше ничего. Лет десять – медь, затем постепенно серебро входит в моду, но поначалу на такого косятся – оригинал... Ты бы отличий не заметил, присматриваться нужно – бляшки позеленевшее либо чернёные обязаны быть. Начищенные – китч, пошлость! Мы консервативны, Биг-Буро, мой патрон.
Буро рассматривал большой, ростовой портрет Лючии-Ор... На качелях. Кто-то, оставшийся за пределами полотна, держит над головой лиственное опахало – лист красной пальмы. Сквозь него дневной свет розовит нежное, женственное лицо гермафродита.
– Не хочешь, а задумаешься, Эйке, что вы притворяетесь перед нами от начала до конца за рамой этого места! Странно, что в Рынок Лючия так свободно проходят гости, вроде меня, в ваше логово!
Эйке-Ор пожал плечами:
– А чего нам скрывать? Ну, да, притворяемся. Вы ждёте, что энке – эцке, вы их и получаете. Мы не притворяемся, мы соответствуем. Здесь – нечему...


Музыка началась бурно, нежданно. Набежала, раскатилась.
Танец же начинался неторопливо.
Они долго сближались, двое энке, шли, будто против течения или босиком по глубокому песку...
– Кто из них кто? – прошептал Буро.
– Агава – колючка, – усмехнулся Эйке, – ножен не признаёт...
«Сразу стало понятно!..»
– Он всегда голый, – пояснил Эйке, указывая на вполне одетого танцора.
Осознав, что Буро вообще не известны их жаргон и побасенки, расшифровал:
– Видишь второго, Аравану, обрати внимание, он в пудре, в тальке, как большинство из нас. Агава-Ор нет, заметил?
«Такой малозначимый на посторонний взгляд момент имеет вес, – удивился Буро. В закрытых сообществах своя символика, свои цены на мелочи».
Обратив внимание на то, на что было указано ему, Буро уже не смог оторваться. Его накрыло растущим возбуждением. Контраст между строгостью костюмов и частичной обнажённостью миловидных, нежных тел... Декольте... Их упругость, подпрыгивания, колыхания...
Как от жаркого питья лицо запылало, а чего только Буро не повидал в жизни! Кто только не танцевал для него в его собственном шатре!
 

Эти двое были в лёгких юбках до колен, в широких поясах танцовщиц. У левого танцора чёрный на одну пуговицу застёгнутый пиджак, правый в атласном тёмно-синем фраке.
Правый – Аравана. Блестящий галстук-бабочка. Подрагивающие округлости небольших грудей энке припрошены белой пудрой. Хитро припорошены. Люстры, каллы-прожектора заставляли радугу волнами бежать по припудренному телу – под обсидиановые лацканы берегов...
Чистая, соблазнительная кожа Агавы по контрасту делала его, – более нагим? – подчёркнуто, непристойно обнажённым. Галстук-шнурок продет в красную ягоду-бусину, мечется, подпрыгивает, ударяют по груди узелки на концах...
Очень Буро любил танцовщиц, любил, чтоб ему станцевала голубка перед цокки, но эти двое, они сводили с ума...


Двуликость гермафродитов сообщалась всему, что они делали. В данном случае не двойная убыль, а перемноженная на четыре страсть.
Вначале энке сближались под быстрые ритмы звонкого рожка и трещоток, как двое парней, в танце, имевшем несомненное боевое происхождение.
Это был «шель», «шель-да-да» танец, возникший из мим-представления, изображавшего поединок. Танец имел строгий алгоритм: бой на мечах, на кинжалах, и развязка. Внутри каждого блока – два взаимных выпада «да-да» и «шель» – свист, ветер удара, либо перемены позиций.
Буро поймал себя на том, что грязно, восхищённо ругается, глядя на них! Морскими словами бранится, которые тысячу лет не вспоминал!
От момента схождения, первого соприкосновения ладоней, мимолетного, распавшегося объятия, эцке двигались, как единое целое. Играющая волна: один вздымается, второй падает. Партнёр контратакует снизу, уклоняется визави... Перемена ролей неуловима.
Оставаясь в полном смысле облика и напора парнями, энке хранили, перебрасывали друг другу как мячик податливую женственность. Напор одного тонул в мягкости второго, соскальзывал по нему, разворачивался на «шель», нырял под волну...
«Кинжальная» часть танца подошла к завершению, трещотки ускорились, рожок трубил отрывисто, не умолкая, танцоры сплетались нежней и точней... Откидывая, раскручивая, ловя, рука гладила спину. Брала за локоть нежней, чем можно...
Буро замирал, забывал дышать и тихо ругался. Цепляло. Сильно.


Агава ярко улыбался в шель, Аравана пытался сохранять серьёзность, но белозубая улыбка мелькала на крутом вираже.
Сосредоточено крутились замысловатые па: немного акробатики, кувырок, сальто... Рука лежит в руке, словно ни публики, ни выкрутас.
Они встречались взглядами, улыбками, вальсировали тихо и нежно, обнявшись, кружась, кружась... Перекидывали нежность, как мячик, перетягивали как ленту, не отдавая целиком. А то вдруг отбрасывали её и превращаясь в две согласованные до предела войны, две любовные войны... Сейчас остановятся и потеряют грань, в поцелуе замрут. Бриз последних аккордов тронет штиль открытого, бесстыдного наслаждения.
Через паузу тишины шель кончился трепетом ускоряющейся, затихавшей трещотки...
Агава-Ор раскрутил «проигравшего» схватку, толкнул прочь, не отпуская кончиков пальцев, и «настиг», склоняясь и партнёра склоняя в глубоком поклоне.


Зал хлопал солидарно и размеренно.
Удивительно! Подобное представление в антракте подкапюшонных боёв, безо всякого цокки, сорвало бы шквал оваций, ора и свиста.
Биг-Буро недоумённо ругнулся в последний раз и покачал головой: загадочное место, непостижимые существа.
«Хочу. Чтоб вам Тропу в пасть провалится! Тропу в глотку заплыть невзначай, чёртовы сверхъестественные гермафродиты! Нет, на Мелоди не бывало равных вам танцовщиц».


– Мы так не можем, – пробормотал Буро, – у нас так не бывает...
– А мы не можем как вы, – согласно отозвался Эйке. – Ни так, ни этак.
– Как так?! Как эдак?! Ай-ачча, да если б я так мог, я б вылетал отсюда, разве до ближайшей тучки воды попить!
Эйке кивнул:
– Ор с Араваной великолепны. С другой стороны: они проводят в танцульках день за днём, вот и результат. Ты ещё не застал Лючии... Её танец запечатлён кратко в зеркальном альбоме, семь раз по пятнадцать «миг-сэконд». Показать альбом? Это за плату, но ты не пожалеешь.
– Д-да, да. Но сначала я хочу тебя. Сейчас.
– Как скажешь.
– Да, кстати... – Буро замялся. – А они, в смысле?..
– Аравана и Ор не голуби. Но нет ничего невозможного! Они сегодня так выкладывались... Вполне вероятно, ради Бутон-биг-Надира, вельможного гостя!.. Спросить?
– Н-нет, нет.
Буро стало неловко. Привязанности Эйке он никогда не ощущал, а тут вдруг подумал, может, у самого шкура толстая, а не гермафродит холоден к нему. Аккуратная куколка.
– Нецке, – шепнул Буро ему на ухо, – я просто так спросил, я хочу – тебя.


Есть причина, по которой шель-да-да в исполнении пары энке насквозь отравил Буро: он участвовал, был в их танце третьим. Как и вся публика.
Специфика их касты. В остальном мире чаще стабильны пары, что любовные в высоком смысле слова, что цокки-пары. Вместе отправляются на вечеринки, советуют другу того или иного цокки-бая. У гермафродитов стабильны тройки. Но дело даже не в крепости связей, а в их гармонии.
Энке, когда занимаются любовью в своём кругу, приглашают третьего, в ласках подчёркивают к нему внимание. Все они имеют с этой целью на примете нескольких друзей. Третьему порой достаётся больше, чем позвавшей паре. Случаются и цокки-вечеринки, набранные чередующимися, сдвигающимися тройками.
Хотя в принципе, энке так надоедает выгодная, но утомительная роль эксклюзивных партнёров для рыночных богачей, что досуг гермафродитов далек от цокки радостей. Шель-да-да на Рынке Лючия самый чувственный его элемент. Гермафродиты предпочитают проводить досуг за вычурными, интеллектуальными играми, невозможными без знания истории и древних языков.


Чередой открытий разворачивалось путешествие Биг-Буро в их вселенную!
Он логично предположил, что треугольник уравновесить трудно, как на годы, так и на ночь. Какие-то двое окажутся связаны тесней, кто-то останется чуть на отшибе...
Эйке кивал, кивал и поправил:
– Не чуть-чуть, а совсем.
– И в чём смысл? В чём крепость отношений?! Оу, не уловил.
– Биг-Буро, так это же всё для него, для третьего. Всё – непрекращающийся шель перед ним... Знаешь, как заводит? Третий должен оставаться равноудалённым от пары. «Фри» называется цокки в такой роли. «Третий, свободный», в смысле – свободный от работы ласк! В цокки-тройках этой ролью меняются, кстати, а среди влюблённых фри один навсегда.
– Роль?
– Роль. Фри, он пассивен, он ждёт и принимает зрелище, ждёт ласку... А пара её предоставляет. Очень не сразу, после долгого соблазнения... Они ласкаются напоказ... Манят, зовут, фри – не поддаётся, только смотрит! Если он сам подойдёт на пару шагов, ляжет рядом, его по-дружески, но засмеют: неопытный фри, нетерпеливый!
– И много получит, дождавшись?!
– Конечно! Фри хранит пассивность не ради неё самой! Ради возлюбленной пары. Он зритель, объект, божество... Он главное, связующее звено. Родник блаженства... Его беспристрастные ласки, намеренно редкие, для них слаще стократ! Он, как вы, покупающие эцке. Но вы не можете испытать что-то подобное, ведь вы покупаете – одного!
– Почему же вы, гермафродиты отдельной строкой не прописали этот аттракцион? – ревниво поинтересовался Буро. – Сверх нынешнего разбогатели бы!
Эйке-Ор обидел не его тон, а его непонимание.
– Биг-Буро, это не про торг! Это про чистый нектар высокого неба... Это нельзя нарочно. Тот шель, что они станцевали сейчас – траур энке. Глаза их души по-прежнему обращены к Лючии... Неужели ты не видишь, Биг-Буро?!
Буро обнял его:
– Неужели ты не видишь, что это довольно трудно осознать. К примеру, на подкапюшонные бои, на фривольные сценки мимов то, что ты рассказал, не похоже...
– Совсем не похоже! – горячо обрадовался Эйке крупице его понимания.
– А ты состоял в подобной связи? – спросил Буро. – Дольше, чем на ночь, оу, ну, на некоторое время? Или состоишь?
– Я потерял его, – неизменившимся голосом ответил Эйке-Ор. – А фри у нас бывали разные. С тех пор энке не ведут дела с латниками.
 

Похожие статьи:

Рассказы → Любовь в коммуналке [18+]

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Малыш

Рассказы → Разбуди меня!

Рассказы → Гайди