Гермафродит. Роман. Глава 29

Чтобы получить хоть самое отдалённое представление о любви Стража и Фортуны, дроида-ограничителя и дроида желания, холодного шута и тёплой королевы, надо отключить эмоции и рассмотреть какой-нибудь символ, простую вещь, тесно связавшую несоединимое.
Их можно рассматривать, как пример из дроидского техно, частный случай преображающего тэна. Горн Гелиотропа вполне подойдёт.
Но раз так, для начала заслуживает внимания вход в кузню У-Гли.


Ворота У-Гли двойственны, двуедины. Пламенно-зелёные дверные проёмы из-за яркости кажутся круглыми, как широко поставленные глаза.
Вход возможен исключительно в обе двери разом.
Почему?..
Чтоб человек не прошёл!
Откуда, зачем, каким образом он должен возникнуть рядом с громадной тучей У-Гли?
Она не похожа на облачный рынок. Она состоит не из белого тумана, а из чёрных «углей». Сверкают призматические кристаллы, сложенные в четырёх- пяти- шестигранные призмы. Тучища обдаёт издалека странной смесью розы в жару и распиленного камня. Кто направит дракона в гору угля? Какой дракон сам устремится туда?
А вдруг?.. А если?.. Ужас какой. Гелиотроп отсёк любые «если».
Человеку не дано раздвоиться на тепло и холод усилием воли. Высшие дроиды заходили в У-Гли по приглашению, когда коваль распахивал перед ними дверь, сдвигая в ней пропорцию теплохолодности в сторону чего-то одного. Автономные проходили свободно, на миг разделившись по первой расе. Августейший не обязательно на миг, он способен и на пороге постоять, к косяку плечом привалившись.
Пока Гелиотроп не вспылит:
– Чинить сам будешь!
– Перестраховщик Хелий...
– Да, а что? Это плохо?
– Это скучно.


Горн устроен по такому же принципу. Наковальня помещалась собственно в нём. Правильней называть «тэн» – и горн, и наковальня. Он разделял первую расу в дроиде, подвергаемом ковке.
Дверям разделение служило предохранителем, горну – доступом к материалу на всю его глубину. Переплавка и перековка.
«Жар» горна двулик, являясь дискретом нескольких «крайних», «финальных» ледяных цветов и одного из горячих – Разобщающего-Нуара. Единица тепла, таким образом, называлась би-дискрет.
Горн выглядел, как круглый тэн с тонким узором кругов, находящихся в непрерывном движении. При начале и завершении работы они строго центрованы. В процессе ковки би-дискреты тэна смещались, толкались, выходили друг из друга, дрейфовали масляными пятнами на воде. Разбивались на группы.
В каждом, отдельно взятом би-дискрете, сжатие и расширение горячих и ледяных цветов дискрет происходило синхронно, с одной скоростью.
Если присмотреться: не круги, широкие спирали движутся так... Ледяная уходит в центральную точку, жаркая, непроглядная – наружу, как в зрачке Чёрного Дракона. Цвета столь непокорны, возмущены близким соседством противоположных, что и в тончайшей нарезке-дискрет порождают едва уловимую, тревожную пульсацию.
Строго концентрическое, в общем темпе, на невообразимых скоростях происходящее распыление тепла и сжатие холода, задумано ради силы горна.


При этом горн – плоскость, объёма он не имеет, предоставляя ковалю наглядно, как на ладони, фронт работы. Ничего не сокрыто в глубине.
Поход к нему возможен также с двух сторон, принципиально.
Со стороны, забирающей ледяные цвета и втягивающей их внутрь, подходят, чтобы сковать что-то или перековать кого-то... Там и клещи лежат, молот, громадные варежки, льняной текстурой наружного слоя напоминающие перчатку Августейшего.
С противоположной стороны, куда тэн выбрасывает горячие цвета из центральной точки резкими джетами, имеет смысл подходить лишь тому, кто вознамерился перековать самого себя.


В часы усталой растерянности, когда ему на голову падали новости про злоупотребления людей пирамидками, Собственными Мирами, Огненным Кругом, властью превращающей левой руки... – всеми его бескорыстными дарами... – Гелиотроп, случалось, откладывал молот, но горна не останавливал, а стоял и направлял взгляд с ковальской стороны горнила на противоположную, ауто-ковальскую, где поднималось марево... Колеблясь, отражало его лицо... Сообщало разрезу губ кривизну саркастичной улыбки, в пронзительном зелёном взгляде скрывало зрачки, добавляя чертовщинку...
Не о прекращении думал, он же не человек! Снова о том, не время ли ему стать обыкновенным высшим дроидом, одним из мириад, припоминающим постепенно и тщетно ковальские дела после девяноста девяти процентного обнуления контур-азимута.
Устал от попыток проскользнуть между глупостью и злонамеренностью людей, от попыток сконструировать вещь, неупотребляемую для причинения вреда.
Много о чём побудит задуматься горн У-Гли того, кто способен постоять с ним рядом. До бесконечности можно смотреть.


Взаимопроникновение первой расы в фазах дискрет постороннему зрителю напоминало то, что и должно напоминать: бешеное драконье цокки. Тесное, энергию во все стороны распыляющее, жаркое взаимопроникновение. На макроуровне с тем же напором сражались чёрные и белые драконьи кольца под куполом сплошного огня, чередуясь, путаясь, сталкиваясь и, наконец, обретя ритм качественного, согласованного наслаждения.
Не случайно и топ-дроид Цокки-Я-Лун был расплавлен, пережжён их страстью в смуглый янтарь, обретя в лице, несомненно, драконьи черты, перекованный невольно и неизбежно.
И Августейшему Горн ярко напоминал любовное счастье, которое считал безвозвратно утерянным. Слишком ярко, не отвернуться.
По таковой причине, до вторичного обретения возлюбленной гаер заявлялся к братишке в Дольку часто, а в У-Гли редко, хотя здесь он куда как полезнее. Их с Фортуной прошлое вспыхивало, оживало в сливающихся горячо-ледяных кругах, о большем кричало Августейшему, нежели красота всякой из его королев.
Фортуна-Августа вернулась. Помогая, отвлекая от дел, Страж куда чаще появлялся в У-Гли. То взглянуть на ковку, а то помешать... Всякие бывали случаи.
Один из них...


Пункт первый в рецепте ковки таков...
Берётся Чёрный Дракон, – клещами берётся, – освобождается от ошейника и помещается в горн на наковальню.
Не всякий, не каждый раз помещается. Иногда мешает хвост.
– Ну, подбери, если дорог тебе хвостяра, в зубах зажми что ли, как уроборос! Никто здесь тебя не видит, не засмеёт, что ты, в самом деле!
Обида! Такая обида... У самого-то нет, ни хвоста, ни хвостика, ни драконьей гордости, вот ему и не понять!


До горна пока не дошло...
Не дошли они до горна... Четырьмя лапами упирались... Гибкий, чешуйчатый хвост с недраконьей проникновенностью обвивал колени Гелиотропа, самый же кончик теребил завязки на суровом брезенте ковальского передника, накинутого поверх халата. Чёрная длинная морда юлила, отводя хитрые глазёнки, ныряя, выглядывая, но не поднимаясь до наковальни. Лапки сразу ма-а-аленьки стали, когти подевались куда-то, словно и не было никаких когтей. Зубки жемчужинки, улыбка умильная, клыков не разглядеть...
«Срамота, трус, хитрюга! Тварюга беззубая, чем же ты улит-аттрактор сгрыз перед мостом Доминго? Джем приторный, крокодил бессовестный!»
Виновен! Что сгрыз, то сгрыз, он и не отрицал.
Это общий драконий пунктик, безо всякой причины ухватить что-то на зуб, часто оказывающееся боком собрата, носом или хвостом.


Праведный гнев владыки Чёрных Драконов был вызван той причиной, что в данном случае злой умысел на лицо. На морду. Бесстыжую.
Дракон не просто сгрыз улит-аттрактор, – что-то вроде дверного коврика, выполняющего роль звонка и карты одновременно, дающего возможность постучаться сразу в нужный район невообразимо обширного семейства, – дракон этим же аттрактором и притворился!
Он, разумеется, не направлял гостя во владения Доминго, но подкидывал словно мячик, как Белые Драконы в игре, с таким расчетом, чтоб дроид провалился между панцирями в Лабиринты Бегства. А там ждали сообщники...
Высший дроид, как сумма орбит им не нужен, но в нём ещё несколько секунд виден азимут, зачем направлялся в семейство Дом. Ценная информация. Особенно если дроид перебежчик от другого трона.
«Ух, мерзавец. Шантажист, одно слово, расчетливый крокодил».


Вместо того, чтоб взмахнуть крыльями и смиренно приземлиться на наковальню, чёрный фальшивый аттрактор, притащенный в У-Гли клещами за усы, многословно, образно и убедительно повествовал Гелиотропу, какой он, Гелиотроп, гениальный конструктор, искусный коваль, мудрый и прозорливый дроид, а главное – добрый! Насколько он добрый!
– Мудрый!.. Провидец, дорогой всей...
– ...всей, всей дроидской сфере. Кроме вас! Крокодилы бессовестные... Прыг-скок в горн! Хуже будет...
Дракон не слышит, не понимает, и всё гонит про материальный ущерб:
– Гелиос-торопус-тропус! Аттракт этот, улит-разветвитель этот, да лучше во стократ, чем он, я до завтра Доминго принесу! Молоточком тебе лишний раз ударить не придётся! У меня ковалей знакомых, дюжина есть ради такой ерунды, добрый Гелиотропус, ну, право, ну, аттрактор – такой пустяк...
«Дюжина знакомых? Больше десятка ковалей, элиты второй расы, согласных ради дракона что-то ковать?! Явка с повинной: дюжину раз удавшийся шантаж! На сколько дробей нарушителю потянет?»
– Не добрый, – серьёзно возразил Гелиотроп. – Автономный от добра и зла. Вот если бы братик, Страж, если бы рядом стоял, в пределах общего для нас с ним азимута, тогда я, да, окажусь добрый! На фоне и по контрасту!
Воскликнул коваль и замолчал, увидев, как за спину ему кивает узкая, примолкшая морда.
«Вот те раз!»


В дверях стоял он самый, августейший братик Гелиотропа, на суровом лице, как просвет в тучах, снисходительная ухмылка. Две руки сложены на груди, две на поясе, правая, в льняной перчатке невзначай легла на рукоятку клещей.
Глаза чёрного ящера сделались идеально круглыми, их преданность вышла за всякие, стоящие доверия, рамки. Но ведь Гелиотроп сказал? Только что сказал! Это же не значит, что он, добрый Гелиос-тропус, отдаст своего подданного на перековку Стражу?!
Дракон развёл лапами, взывая к справедливости, раз уж так сложилось:
– Я помчал? Я принесу? Вот сию же секунду улит-аттрактор принесу! Сюда! Чтоб вы видели! И Доминго отдам! Ди?.. Да?.. Ди, коваль, дорогой всей...
Гелиотроп вздохнул:
– Значит так, если только ты уйдёшь под море...
– Не уйду!
– ...или вернёшься позже, чем...
– Не вернусь!
– Чтооо?..
– Вернусь позже! Тьфу, фррах!.. Вернусь не позже!.. Не – позже, не!
– Чем что? – склонил голову Гелиотроп.
– Чем минуту назад! – фыркнул дракон и, почуяв свободу, сорвался прочь из У-Гли длиннохвостой кометой.


Страж захохотал в гулкости кузни, своё эхо заглушая, себе вторя:
– Презабавны-бавны-бавны... Кувырки судьбы, не находишь-дишь-ди?
Отсвет Фортуны лежал на каждой его стальной, неизменяемой, изнутри преображенной черте.
Оба без слов продолжали смотреть на пустующий горн, на прошивающие одна другую спирали.


Тогда, зная братика в невеликом разнообразии его настроений, Страж поинтересовался:
– А с Георгом? Что-то подобное? – кивнул на остывающий тэн.
– Ох, – ответил Гелиотроп.
Он кратко изложил суть, подытожив:
– Стало хуже, чем было.
Неожиданно, хотя и вполне предсказуемо, Августейший не согласился:
– Замечал я, Хелий, и прежде за тобой: ты предвзят к азимутам цокки. Ты относишься к ним, как владыка Кошмар – к запретному.
Этот дроид – наиболее последовательный сторонник полного закрытия запретной воды и артефактов.
Коваль не стал возражать.
– Но почему, Хелий?
– Непродуктивное занятие. Умножает Пух Рассеяния и только.
– И кому это мешает?
– Дроиды в первую очередь – функция.
– Дроиды в первую очередь – автономность.
– Ты говоришь, как дракон.
– Пусть. Мы возникли одновременно с этим словом. А если мы функция, то значит и она – автономное, добровольное служение. Часть нашей независимости, часть наслаждения жизнью, а не его противоположность.
– О чём мы сейчас, братик? Я что-то запутался. Мы говорим про трение друг об друга? До пуха, до никчёмных потерь, излучающихся в космос?.. Тропу на радость! Он их и ловит, он ими и любуется, непрекращающимся салютом хода времени с залпами, ускоряющих распад, бесцельных связей. Это священная долька что ли?
– Ловит и с энтузиазмом уробороса производит, так я понимаю! – заржал Августейший.
– И чего вдруг сорвались? – криво улыбнувшись, отмахнулся коваль. – Грозится придти какая-то весна, созвездие Си развернулось к Юле? Беда, если так. Редко, но метко тропов азимут аукается земле, тут надо во всеоружии...


– Это из-за Анджела? – внезапно, бесцеремонно бросил Августейший.
Не усмирить шуту свою природу.
– При чём?! При чём тут Анджели?.. И какой топ-извёртыш позволил им пялиться на него?!
– О, как... Братик, но ведь и мы с Анджелом... – слегка дружим. Тебя не смущают мои визиты на Филис? Поклон владыке Сад, несравненное место отгрохал. Ночные визиты не смущают?.. Скажи заранее, Хелий, а то, как бы мне на эту же наковальню не попасть!.. Боюсь, дракон за меня не вступится, гы!.. А-ха-ха!
– Не болтай ерунды! Смущает, да! Меня всё смущает, касательно его! Это все, потому что он – энке! А ты не совершал ошибок, которые дороже любых побед? Не знаешь, как это бывает: допустишь ошибку, но сохранишь результат... До завтра, до следующего дня, сохраняешь, чтобы не портить дальше, а исправить завтра на свежую голову. А завтра он тебе уже дорог, словно... Не знаю с чем сравнить.
– Естественно... У тебя слишком мало ошибок, Хелий, вот ты и дёргаешься. Не умеешь, не научился с ними обращаться. Нежданное лишь с нежданным можно сравнить. Затрудняюсь сказать, по каким параметрам, но точно не по размеру ошибки и не по весу руды...
– Ох...
– Анджелу ровно ничего не угрожает.
– Я знаю. Кроме моих следующих ошибок.
– Исправлений. Папа Карло, оставь хрустального ангела в покое.
 

Похожие статьи:

Рассказы → Любовь в коммуналке [18+]

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Малыш

Рассказы → Гайди

Рассказы → Разбуди меня!