Гермафродит. Роман. Глава 22

Весьма долго через Мему, через Анджели шло обсуждение проблемы между людьми и дроидами. Но невозможно вечно играть в испорченный телефон. Проблема вплотную подошла к Великому Морю, а море – недроидская стихия.
Гелиотроп прямым текстом попросил сопроводить его на человеческий перекрёсток ради совместного мозгового штурма.


Место – рынок энке, облик гостей соответствующий. Дроидам не впервой притворяться, в данном случае их природа не осталось тайной, но не была и вслух разоблачена.
Гелиотроп компенсировал присущий ему холод «кольчугами-пресечений». Чёрная – серая – белая. Закрытая – распахнутая – плащ. Плетение всех плыло, непрерывно двигалось. Иначе холод пробьётся наружу или тепло, накопившись внутри, остановит слои некоторых орбит.
Августейший смеялся: «Принарядился коваль! А ведь кольчужка задаст братику и настрой, и ход разговора, вполне...»
Не раз приходила ему эта мысль: технические дроиды господствуют над автономными! Когда исподволь, а когда исподтишка выдавая себя. Как автономные дроиды некогда обнаружили себя перед людьми!
Айн, счётчик небытия, небо безоблачных ночей, сопровождал Гелиотропа. Проблеск-Августа, Анджели.
Тропос, поклявшийся хранить молчание.
Чёрный, громадный Гоби поводил седыми кустистыми бровями, приглаживал полуседую копну гривы, изображая телохранителя не в меру подозрительного энке.


Был и ещё дракон, с той стороны...
Ездовой дракон Буро, без разрешения и колебания обернулся прямоходящим драконом ледяной белизны и остался рядом. Увидав такое, – для белок на задние лапы встать – смехотворный спектакль устраиваемый ради издевательства над тронами, - коваль не подумал с ним спорить. Если Белый Дракон хочет оставаться при чудовище, как телохранитель, значит, так тому и быть.


Гелиотроп выбрал для себя легенду коллекционера истории, чтобы иметь полное право на чудаковатость и страшную предвзятость суждений. Ковалю требовалось в первую очередь спрашивать. Да и реально он чувствовал себя некомпетентным в однообразной, утомительной, кровожадной человеческой истории. Все войны и властные перевороты, межконфессиональные и межрасовые припадки людоедства сливались в одно. История искусств – радующие вкрапления, не более.
История науки для коваля начиналась с него самого, с эпохи автономных дроидов, в ней Гелиотроп довольно осведомлён.
Ему требовалось расспрашивать, а пришлось отвечать.


Для Биг-Буро день задался с утра. Ему вернули долг, прислали корзину сластей и бутылку коллекционной воды с Впечатлениями театра... Нежданный визит морского знакомца украсил отменный завтрак.
На Лукуме разгар Леденцового Фестиваля, шумно. По дорогам «шарманщики» ходят с «леденцовыми предсказаниями: вытащи шарик, раскуси и капля воды ответит на твой вопрос, напророчит будущее.
Безмятежный полдень сладкого и респектабельного Рынка Рахат-Лукум...
Демон-охотник был приятно ловок и решителен. Не побоялся вести охоту в сухости облачных рынков... Возле откинутого полога Буро он настиг жертву в полдень. Взмах плаща, вихрь... И обоих путников, как не бывало, лишь полог нетипично упал днём, и двери захлопнулись. Ну, мало ли какие у кого дела.
Дела же совершались такие, что плащ стал коконом, а кокон упал под ноги чудовищу за дверями. Демон сходу бросил Буро «кинжальный рог» – специальный, острый бокал ача, узкий, как трубочка для питья.
«Ах, виртуозно! Будь покоен, Бутон-биг-Надир одарит тебя за ловкость!»
Не распеленав жертвы, сквозь плащ, демоны пробили тело возле Огненного Круга точными ударами. Глотнули одновременно: «Аччч-аааа!.. Ааа... Ач-аххх!..» Выдохнули и втянули на пару смертоносные глотки из бьющегося, слабеющего кокона...
Буро не смущался, когда чужая охота. Называл это – «не лезть не в свои дела». Лица не видел, имени не знал, а за угощение – спасибо.
Вот таким он и отправился на встречу с создателем Огненного Круга, конструктором, дорогим всей дроидский сфере... Сытым.


Столкнувшись с честной компанией, Буро упал в невыразимое, он...
Как состоялось знакомство.
Беседе предназначалась угловая комната Рынка Лючия. Пробираясь туда через главный зал, Буро заплутал среди кружащихся в танце пар и троек.
– Анджели! – окликнул кто-то кого-то ровным голосом, нейтральным, как у Эйке-Ор, и Буро резко обернулся.
Пронзительная зелень глаз, разящая. Зрачки малы, как бесконечно далёкие звёзды, и живы лучистым беспокойством.
Он замерли друг напротив друга, грандиозные противоположности. Два по-своему великих и могущественных существа, симметричные, равные в несоотносимости.
Рядом со строгим ковалем возник «хрустальный ангел» по первому зову.
Биг-Буро вдруг понял, что юноша возле плеча старшего, он – видит. Не этот, со взором, просвечивающим до костей, второй! Дроидский энке, который сам насквозь хрустален, неприкосновенно хрустален видит его недавнюю горячую трапезу ача, его подспудное желание променять серьёзный разговор на гибкое тело Эйке-Ор... Чтобы станцевал тут, чтобы здесь же ему отдался.
Хрустальный ангел видел всё, что Буро сделал полчаса назад, что бродит в нём, успокаивая, разжигая. Видел и ничего не думал об этом...
Мема танцующим шагом догнала и перезнакомила их, изобразив жеманный полупоклон, шедший ей, как беговой улитке сбруя.


Уставленная диванчиками комната, тихая, куда музыка долетала едва-едва, подошла, как нельзя лучше.
В обсуждениях они могли опираться, дроидским словами говоря, на ноль-тон исходной точки на самое эфемерное, зато не доступное разногласиям. На чувства.
Гелиотроп делал вид, что, как переводчик, Проблеск нужна ему, владеющему техническими арго старых наречий, но не эсперанто.
Они медленно продвигались к конкретике. Проблеск-Августа не переводила, разумеется, она продляла мгновения слушания от секунд до минут. И это выглядело так, будто Гелиотроп летел верхом на чужой речи, над пейзажами чужой мысли. Когда что-то важное мелькнуло внизу, говоривший, внезапно испытывал желание вернуться, разглядеть, сделать круг над заинтересовавшей коваля долиной.
Пейзаж плыл в замедленном повторе и Буро против своей воли говорил не что собирался, а что видел и чувствовал.
Сущностная часть их беседы заняла не так уж много времени.


Представленный, как господствующий над первой расой, полномочный говорить о дроидах и от их имени, Гелиотроп назвался легендарным, тёмным именем.
«...я из другого мира пусть буду – Хель, энке-технарь, затворник».
Гелиотроп спросил:
– Люди внешние, континентальные, чем именно вам мешают монады?
А то не понятно? Ежесекундным опасением погибнуть!
На самом деле это не ответ, подобные ситуации и привлекают не реже.
Буро хотел засмеяться, отшутиться.
Вместо этого:
– Висельники... – и замолчал, собираясь с духом. – Висельники мешают, а не монады. Что такое монада? Неуловимая смерть. Я не боюсь смерти!.. Невыносимо жаль, когда ещё и ещё раз приходится смотреть... В их пустые глаза... Смерть смотрит через их глаза.
– Которую ты не боишься, – поймал его на противоречии Гелиотроп. – Позволь возразить. Не смерть выглядывает через них... Да и не через глаза.
– Но что?
– Обиду не хочу нанести.
– Не нанесёшь. Что? Кто смотрит, бай-Хели?
– Биг-Буро, смотрит сквозь висельника... Пустой Ача, ненасытный. Тяжёлая волна, Косатка, у которой волчок Юлы под брюхом, небо над спинным плавником... На острие языка этой волны-ача оказываются висельники с пустыми глазами.
– Почтенный господин Хели, я бы отдал должное твоему красноречию, больше скажу, поэтическому дару, если бы не мороз по коже от каждого слова. Сдаётся старому чудовищу, это не эпитеты были и не образные выражения.
– Да, именно так.
– Можно ли её прикончить? Обнаружить и, как это на техническом арго говориться, прекратить?
– Обнаруживают её постоянно, а вот прекращает – она. Это даже не смешно.
Упрёк не продиктован неприязнью, но очевиден. Самого-то себя остановил?
– Стоит увидеть вблизи, – сказал Буро, – тем самым узнать, кто ей не по зубам, какие особые свойства или обстоятельства нужны для противодействия монадам.
– Стоит, – по совету Проблеск согласился Гелиотроп, отнюдь этого людям не желавший.
Но Проблеск тихо, на ухо ковалю сказала:
– Нить тянется туда. Человеку виднее. И он вхож в Великое Море. Драконы встречали Косатку сто тысяч раз и ничего не поняли про неё.
– Сосредоточимся на ней, – подытожил Буро. – Есть те, в кого не бьёт монада, но нет тех, кто на виселице выжил. Однако про людей, встретившихся с Косаткой без вреда для себя, я слыхал.


По завершении встречи, провожая Гелиотропа со спутниками к раме, ради личного интереса Мема позвала дроида его в пустой закуток прихожей. Монады монадами, но у создателя Собственных Миров так хочется спросить... Что вы такое? Что в принципе такое, ваша сфера, ваша ойкумена, дроиды?
Гелиотроп согласился:
– Пожалуй, в двух словах... Взаимозависимость дроидской сферы по факту невообразимо сложна, а принципиально весьма проста...
– Азимуты, – произнёс Айн слово, почему-то отодвигаемое всё дальше и дальше предисловием.
Коваль улыбнулся счётчику небытия и кивнул:
– Азимуты. Сохраняемое люди кладут в карман, если оно – артефакт, в карман памяти, если оно идея. Дроиды редко перемещают что-либо, ни нужды, ни возможности складировать у нас нет. Мы просто отмечаем расположение на карте. Но ведь карт тоже нет. Что ими служит? Азимуты. Дроид отмечает угол и расстояние от себя и ещё какого-либо дроида, он-то и называется «азимут», до этой вещи или мысли. Без треугольника невозможно зафиксировать направление. Вы спросите... Отчего не использовать в качестве азимута технического дроида их числа своих же орбит? Разве это получится не надёжнее? Ответ: это куда менее точно. Это годится для необщей формы, когда орбиты широко разнесены, охватывая в среднем десятую часть общего поля. Но в общей форме, как и в её имитации, треугольник будет иметь чересчур маленькое основание. Стрелка, указывающая на карман места или памяти, чем уже, тем... Пластичней? Подвижней? Она приближается к динамичности метки, не держит, а непрерывно ищет, уточняет: «Где то, на что должна указывать?» И промахивается. Иногда теряет. Гораздо удобней использовать, как азимут, высшего дроида, равного себе, удалённого на максимальное расстояние и предсказуемого. Тут противоречие, я согласен... Как найдёшь его, если он пребывает далеко? Конкретного алгоритма не существует. Как получится. Хуже того, редко дроиду стоит сообщать, кому и для чего он понадобился. В большинстве случаев этого не делают, потому что азимут получает взаимное влияние. Тонкий момент, да...
– На какой же карте отмечаются его собственные координаты? – улыбнулась Мема.
– Великолепный вопрос! Азимут сам требует запоминания через азимут.
– И так до бесконечности? Я уловила принципиальную простоту?
– Ты уловила принципиальную сложность.
Мема улыбнулась, а Гелиотроп добавил серьёзно:
– Нет ничего сложней установления границ. Должного, допустимого, недолжного... По какую строну будет созидание, по какую прекращение? Где созидательное прекращение, а где прекращающее созидание? Это вам не Турнирная Площадь...
 

Похожие статьи:

Рассказы → Любовь в коммуналке [18+]

Рассказы → Разбуди меня!

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Малыш

Рассказы → Гайди