Гермафродит. Роман. Глава 17

Южный Рынок до пожара производивший впечатление «жуть какая» перешёл на стадию «хоть режьте, я туда не зайду». Рынок Мастеров, Краснобай, завис в атмосфере глубокой растерянности и печали. Полно брошенных шатров, разграбленных единицы, хотя, логично бы, богатый рынок... Но Краснобай исходно не разбойничий, мастеровой рынок, атмосфера – влияет.
Виселицы – тоже.
Рассеянные там и тут вопросительные знаки с выгнутой жертвой на крюке поскрипывали, как сухостойный лес. Бурелом в многолюдных прежде рядах консультантов и проводников, вокруг голубятен...
Ночные туманы застили дневную печаль, делали рынок как будто прежним.


На Марбл-стрит под воображаемую музыку вальсировал энке-дроид, одетый земным голубем в полупрозрачную тунику. Вились складки, танцор оставался как пестик в цветке белого гибискуса. Замедлялся, стати его делались прозрачны до хрустального.
Сферу людей Анджели предпочитал навещать в одиночестве, фантазируя, словно он человек, необщительный, но человек.
Каков же получался лун-данс в его меланхоличном, задумчивом исполнении? Стремителен даже для дроидских скоростей, вот каков! Глаз дроида ещё мог отследить движение, а вот ноги уже не каждому позволили бы стать его партнёром.


Точно ли один танцевал энке-дроид на Марбл-стрит? Не совсем.
След в след, отпечатанный лёгкой дроидской стопой, из ниоткуда била монада. Била молнией и ссыхалась клюкой. До земли горбилась без веса жертвы и её влаги, ниже колена. Сорбентом пропитанная земля не делилась с чудовищем влагой.
Монада била практически непрерывно. Била и промахивалась, била и мазала. Про врага сказали бы – с остервенением, преследование цветком метаморфозой дроида производило именно такое впечатление.


Имелись и зрители, незамеченные танцором.
На плоской крыше, любуясь Анджели, плечом к плечу стояла тройка дроидов в человеческом обличье, в имитации – два великана, темнокожий и белый до отсутствия теней, выделялась лишь цепь на бычьей вые. С ними дроид второй расы 2-1, тёмно-медовый как плавленый янтарь, жжёный сахар. Он состоял из нисходящего потока этого янтаря и носил полученное на днях имя-функцию, ради специфики, которой многовато среди людей, маловато среди дроидов и нет среди тронов – Цокки-Я-Лун.
Гелиотропу просто не оставалось ничего другого. Вчера-дроид, топ-дроид и после гибели не отклонился с линии судьбы, как жил цокки-баем, так им и остался, отныне в дроидской сфере.


Тройка упоённо наблюдала полночный лун-данс энке, однако, брызнула в стороны, едва учуяв поблизости точку фокусировки постороннего азимута, но, не рискнув уходить через необщую форму. В ней они станут отчётливо видны, а вдруг просто почудилось...
Не почудилось.
Гелиотроп возник ударом атомно-зелёной молнии взора, стремительно как монада!
Подозрительно и хмуро коваль скользнул по лицам...
Один только Я-Лун остался безмятежен под испытующим взором. Автономного конструктора он с первого взгляда положил себе азимутом, именуемым «ноль-тон отложенного старта», суть – отдалённой целью, доминирующим вектором, отклоняющим все остальные вектора.
Анджели неизбежно оказался сопутствующей целью. Но не теперь. Само имя Цокки-Я-Лун декларировало всё живое без исключения, как естественную для него цель. И ничего дурного в этом нет, зелёный лазер не найдёт второго дна в Я-Луне, властолюбие испокон веков уступает сластолюбию. Дроидский цокки-бай не пойдёт к трону через непродуктивные интриги.
Георг занервничал, Троп косился в строну.


Гелиотроп не далее как вчера, крутя на указательном пальце шипованный ошейник лал-уровня, то есть с сотней шипов, в сто единиц длины каждый, изложил этой тройке предельно конкретно:
– Делайте, что хотите. Вы мне не уроборосы, я вам не указ. Но, топ-извёртыш с тремя тылами! Если вы вздумаете расширять свой маленький клуб за счёт дроидов, отнимаемых у тронов, или же, да не услышит меня Фавор, вторжения в дела людей...
– Хелий... – помычал Тропос.
– Не перебивай! И межзвёздному азимуту иногда не вредно послушать простого коваля, не помешает, полезно иногда... Если вас настолько занесёт, даже ты, Троп, вернёшься в один непрекрасный момент, в состояние исходного лазуритового топа, так скоро, что даже момента этого не учуешь! Зато учуешь мою наковальню. Как люди мечтали испокон веков, в один день прекратитесь, любовнички, пожив недолго, но счастливо! Одну из вас улитку скую, жирную, неповоротливую. Без панциря! Улиту-уробороса! Поняли? Улитку-счётчик. Будет по своему же туловищу ползти, совесть искать! Предел хулиганству! На что-то большее вы не сгодитесь, расположения искреннего расположения к толковой функции я в вас не обнаруживаю! Ауто-счётчик будете навсегда, и не бывать вам первой расой!
Достойный Августейшего поток угроз и колкостей вынудил Тропа лишь криво усмехнуться. Он довольно знаком с Хелием, чтобы понять, когда тот не шутит. Конструктор, может и песчинка перед великим драконом, носящим мир на хребте, но хребет самого мира, Юла, главный азимут Тропа – в ковальских руках. И Лунный, личный тракт Тропоса к его гнезду, ковалю открыт.
– Ди... Ди, ди... – вразнобой пробормотали все трое.


Что Гелиотроп видит на следующий же день?! Их же и видит, на человеческом перекрёстке, плотоядно любующихся его Анджели, его хрустальным Анджели!
Формально предъявить им нечего: Анджел вольная пташка, вне семейств, а рынок без рамы.
«Вот же сволочи какие, всё сразу хотят! И всё самое-самое!»
Естественно!


Пока драконы топтались перед ковалем, Я-Лун откровенно и жадно продолжал глядеть вниз.
Раньше, чем Гелиотроп открыл рот, дроид цокки-наслаждений сказал, с приветственным поклоном обратившись к владыке Чёрных Драконов:
– Дорогой всей дроидской сфере, подаривший её мне, а ей меня, обрати внимание: стоп-карту возможно снять по пути энке-дроида, когда он дотанцует. Монады зафиксировали не каждый шаг, но в каком-то ритме. Мне думается, не сочти за дерзость, великий конструктор, что это будет показательная карта.
– Схема, ты хотел сказать? – поправил его Гелиотроп.
– Да-да! Я – нескончаемое путешествие, карты в уме, карты на языке.
– Та-дам... Неплохая идея. Схема, как думаешь, чего?
На континет-то сам Гелиотроп примерно за этим направил Анджели, про монады информацию поискать. Кто знал, что метаморфоза кинется на дроидского энке! Абсолютно безопасно для дроида, а всё равно страшно и противно смотреть.


Мысль Я-Луна оказалась очень хорошая и своевременная. Гелиотроп похвалил цокки-бай-дроида и попрощался со всеми.
Обрадованные драконы сорвались каплями в небо. Следуя за конструктором в необщую форму, Цокки-Я-Лун утёк в землю, как сироп, жидкий плавленый янтарь. Оттуда, проделав работу обыкновенной улитки счётчика пространства, они собрали точки удара монады, начав с первого шага танцора и до последнего.
Анджели не заметил их, утанцевал в полуночное небо.
Схема оказалась таковой ценности, что разложив таблицу, и собрав заново рисунком точек и линий, конструктор в уединении Дольки мысленно поклонился Я-Луну и возблагодарил судьбу за очередного неизначального дроида, благословение для их сферы!


Отвратительно неприятной была эта схема на вид и по смыслу.
Смысл её – тенденция уплотняющего прекращения. Ускоряющего. Пошаговая инструкция, как разбить дроида над Турнирной Площадью, салютом настолько мелким, что не осыплет дарами. Ни одна орбита на публику не падёт, испарившись в Пух Рассеяния. Впрочем, есть дроиды, способные оценить красоту и такого зрелища, владыка Кошмар, например.
По ассоциациям, это схема человеческого танца шель-да-да, переходящего с лун-данс... Куда?.. Дальше интересно... Из вальса, грубо говоря, в ор-данс, в хоровод. Из числа три, через два, в неопределённое множество. Почему это крайне настораживает дроидов, долго объяснять.
Ор-данс в свою очередь изменялся, превращаясь в какой-то неизвестный танец, ускоряющийся до безобразия, до этого самого схлопывания, салюта, прекращения.


Через кодировщика уложив схему в ноты, Гелиотроп отправился советоваться с людьми, что за музыка, что за пляска.
Выяснил без долгих поисков от Амиго в пустом Архи-Саду, куда господствующий над первой расой Бест позвал ради него знатоков из старой гвардии.
– Слышал такое, господин дроид. Музыка на любителя, называется – болеро.
Другой юноша, сутулый, немножко закрывающийся от всего мира, – для дроида, это множко, – прослушал болеро, наигранное Амиго на двух трещотках. Внимательно, морщась, прослушал...
Гелиотроп ждал его слова и дождался.
«Прибой, а после марш, – думал Дикарь, – чудовища в прибое, которые ещё чуть-чуть и смогут выйти на берег, которые воображают, что они не блевотина, извергнутая морем...»
 Под конец мелодия приобрела смертельную монотонность...
– Это марш, – господин дроид, сказал Дикарь. – Типичный марш. Звук войны.
Кодировщик на необщем дроидском тихим перезвоном шёпота уточнил:
– Бай-многих-наречий имеет в виду ноль-тон войны. Пружину, начало без конца... Их войны не кончались. Люди праздновали победу над врагом, как что-то хорошее, поэтому войны не кончались никогда.
«Вечный ноль-тон? Вектор начала войны?.. Монада!»


Коваль сидел над схемой в Дольке, когда Августейший вернулся с двумя новостями, и Гелиотроп поскучнел. Тяжело ему от осознания дроидских пределов.
– Первая новость, – хмыкнул Августейший, – нас, дроидов, эта проблема не касается ни с которой стороны. Море породило монады. Зависимость от моря им не победить, до нас не дотянуться. Вторая новость – и нам до них. Не выкорчевать. С волны бросают каждый побег. Увы.
Троп хмыкнул настолько в тон Августейшему, что коваля зло взяло, как сговорились!
– Не наши это проблемы, – промычал Троп и перешёл на чеканящий клёкот. – В Великом Море они не коренятся! Там и следа их нет. Лишь нормальные метаморфозы! Выкорчевать же я любую могу. А кто, что породило мутантную монаду, неведомо...
«Вы ж мои голубчики взаимодополняющие! – воскликнул коваль мысленно. – Что мне теперь с вашими категоричностями делать?»


От Тропа пришёл другой сюрприз...
Августейший дразнил его, сильно рискуя!
– Не растёт в море, говоришь? Должник я твой, вечный должник, оттого и учу уму-разуму, а ты слушай, дракон!
Шут рассказал ему про виселицу, срубленную мечом-дискрет, про сухое тело и монаду в своей руке... Троп скрипел клювом, но слушал.
Он признал правоту Августейшего и выдал уточнённую формулировку:
– Монада не коренится на дне.
– Вооот! – одобрил Августейший. – К чему я и подводил.
– А где? - удивился Гелиотроп. – На корягах что ли? Долька того же оранжа! Что коряга, что дно, перифраз.
– Нет, Хелий... Плешивый хитёр, кто-то напел ему про океан. Есть такая волна, если помнишь... Антипод как бы, антагонист вездесущей волне первой расы. Ну, обычная вроде, только большая... Она, как бы сказать, без закона. Я как-то не замечал, пока мне не сказали драконы. Пожаловались не на меня, а мне, фра-ха-ха! Против теней они могут, а против неё – нет. И поднырнуть нельзя, она не даёт. Тяжёлая волна, как у плешивого длань в перчатке. Прозвали – Косая, Косатка, «акула косой волны». Всегда сбоку приходит, всегда одна. Угадаешь другое название?
– Монада!
«В тяжёлой волне, – подумал Гелиотроп, – можно укорениться... Куда же бросать побег? На некую почву, подобную Косатке плотностью и непредсказуемостью, на человека».
 

Похожие статьи:

Рассказы → Любовь в коммуналке [18+]

Рассказы → Мокрый пепел, серый прах [18+]

Рассказы → Разбуди меня!

Рассказы → Гайди

Рассказы → Малыш