Выбор Лукаса

Майк Шнорри вошёл в кабинет правителя, когда тот был, по своему обыкновению, занят: перебирал бумаги. Юный Рыцарь был чем-то озабочен, и это сразу бросалось в глаза (по крайней мере, он так думал — но растрогать канцлера ему не удалось: тот лишь краем глаза на него покосился и снова уткнулся в чтение какой-то, по всему судя, важной распечатки...
Или всё же удалось?)
— Привет, — равнодушно бросил Одисс VII, не отрываясь от своих дел. — Заходи. Чай на столе... или тебе чего покрепче?
«Как мило с его стороны». Юноша сам не понимал, за что он так привязался к старшему другу: тот был донельзя прагматичен, и в любом другом человеке это раздражало бы Майка. Ведь злила же его Падминэ, когда начинала трещать, как сорока, о государственных делах, вместо того... А поведение канцлера, которое, кстати, от её поведения ничем не отличалось — оно почему-то Рыцаря привлекало.
— Да не-ет... — Майк смешно наморщил нос, стараясь выглядеть как можно более по-детски. В последнее время это ему удавалось всё естественней. — Я пришёл посоветоваться, канцлер.
— Да ну? И что ж тебя мучит?
— А с чего вы взяли, что меня что-то мучит? — рассмеялся юноша. — Я сказал, что просто  пришёл посоветоваться, не более того.
— Так, Шнорри, — рявкнул канцлер, откладывая бумаги, — не дури! Ты поговорить хочешь? Ну давай... Давай поговорим.
«Всегда он такой», — умилённо подумал Майк, втайне любуясь старшим другом. Господин Одиссей меж тем отошёл от стола, выключил искусственное освещение, и резные деревянные панели комнаты заиграли, заискрились собственным розовым светом.
— Поговорить, значит, хотел?...
В полумраке комнаты глаза канцлера заиграли красно-жёлтым огнём, лицо стало более худым и даже хищным — щёки словно впали (на самом деле, конечно, игра теней, однако...), нос заострился...
— Одисс, — с трудом выговорил Майк, — меня... Меня Падминэ беспокоит.
— Ах, ты опять об этом.
По лицу канцлера было ясно, что он утратил интерес к разговору. «Ах, ты об этом» – и всё; Одисс замолчал. «Что ж ты не встаёшь, канцлер, почему не идёшь включать свет?»
— Мне это снится. Опять снится. Вот, сегодня снилось... — он осёкся, умолк, натолкнувшись на ироничный взгляд старшего друга, но потом всё-таки продолжил: — В каждом сне она умирает, и винит в этом... меня!
Правитель долго молчал, потом заговорил, не обращаясь (вроде бы) ни к себе, ни к Майку.
— Ну да. Да. Всё, как я и предполагал.
Встал, запахнулся в свою официозно-пышную мантию, пошёл к двери. Уже у дверей окрик Шнорри настиг его:
— Что?! Что вы предполагали? Объяснитесь, канцлер!
— А ты уверен, что хочешь этого, парень? — произнёс тот. Верней, он произнёс «хочешшь» — прямо-таки прошипел, куда там гадюке! — и Майк отшатнулся.
— Ну ладно... — сказал, смягчаясь, старик. — Слушай... Ты что-нибудь знаешь о Серых Владыках?

*

Майк брёл по мостовой, стараясь ни на кого не глядеть, и время от времени пинал носком башмака булыжник-другой. Он заглянул в бар, где, по идее, должна была сейчас быть его жена — и ошалел от увиденного: эти клоны, верные слуги Одисса – они сидели, хлопали в ладоши, орали дурными голосами и хохотали как ненормальные... «Его войско. Его войско, готовое в любой момент наброситься на нас. На всех...»
Потом он понял: да ничего же не случилось! Просто Падминэ держит речь, а эти увлечённо слушают.
Ушёл. Ретировался, спешно, пока она не заметила.
«— Так как мне вас называть-то? На "Д'харрт" — язык не повернётся, а Одиссом, значит, уже нельзя?
— Зови не по имени. Просто — учитель.
— Учитель??»
«Наш мир когда-то был ими заселён, Майки, они первые начали здесь строить город, который превратился в то, что ты видишь теперь... Город-в-центре-Мира. Он назывался Эбор... да, — Одисс усмехнулся, — вот это его истинное название! А не то, к которому ты привык. А теперь скажи-ка: ты часто выходишь из дому по ночам?
— Ну... А зачем вы спрашиваете? Вообще-то никогда.
— Воот. И не только ты, но и девять десятых от всех горожан! Потому что чувствуется это... в самом воздухе. Если выйдешь после полуночи, то кожей улавливаешь ЕЁ эманации.
— Чьи?!
— Другой жизни, Майк, другой жизни! НАСТОЯЩЕЙ жизни этого города!»
Майк мало что понял из сказанного Одиссом, но по тому, что он понял, выходило: из всех живущих в этом Городе никто по-настоящему не умирает, — Город сохраняет их в себе. И тени обитателей его по ночам, когда живые не видят, сходятся на улицы и площади Эбора, где ведут какую-то совершенно иную жизнь, непохожую на ту, что ведёт дневной город...
«Я ждал... я ждал, когда появится он. Когда появишься ты, Вечный Рыцарь.
— Да с чего вы взяли, что это я?!
— Твои видения, мальчик мой! Твои видения!»

*

...Он хочет меня использовать. И я это знаю, и он это знает. Но теперь я уже не уйду так просто: передо мной словно дверь приоткрылась, и пока я не пойму, куда она ведёт, я...

*

...я...

*

...прости, Падминэ...

*

В чёрном зерцале шлема отражались блестяще-серебристые мундиры солдат-клонов. Линзы, заменявшие ему глаза, горели в свете маленького эборийского солнца. Чёрный плащ спадал до самых подошв таких же чёрных сапог.
— Давай, ребята! — крикнул Тёмный лорд, делая знак солдатам. Те двинулись к кораблю, унося с собой бесчувственное тело молодого Лукаса.
«Я — Вечный Рыцарь. Моё предназначение... не знаю, каким оно было бы в другой жизни, но в этой я несу зло. Быть по сему. И я сделаю это. Но не ради тебя, Одисс! Я несу зло — потому что и оно должно быть в жизни. А не потому, что так кто-то хочет... кто-то алчный и очень грубый, которому, дай волю — не одну звёздную систему захапает!
И уж тем более не потому, что я так хочу.
Пережив смерть почти всех своих близких, я уже разучился чего-то хотеть. Это и хорошо... Потому что... учитель, я благодарен тебе за смерть Падминэ, и за то искушение — оно сыграло свою роль в том, кем я стал, но если бы я ещё чего-то хотел, мы по-прежнему были бы связаны.
У Вечного же Рыцаря нет и не может быть никаких связей».

*

Лукас стоял посреди Зеркального зала и без особого любопытства глядел на миллиарды своих отражений в блестящих черепках, коими были вымощены стены и пол. Плащ — алый с синим — вился по широким плечам; рука в перчатке тех же оттенков была поднята ввысь и касалась рукояти Меча. Губы юноши кривились в совершенно не юношеской гримасе.
Сам Меч висел в воздухе — огромный, в рост Лукаса, и блестела серебряная рукоять (клинок, разумеется, был переведён в режим «призрачного», поэтому на полу угадывалась только неясная тень от него).
Герой Тысячи Галактик хотел было сомкнуть пальцы на рукояти, но тут...
Лёгкий шорох, раздавшийся за спиной, заставил его отдёрнуть руку — он обернулся.
Ну так и есть... Джо'Нбар. (Или Джон'Дар? Он никогда не мог запомнить эти итакийские имена).
— Владыка Одисс ждёт вас, — получеловек-полуробот поклонился. — Он интересуется, почему вы к нему давно не заходили...
«Делать мне больше нечего», — подумал Лукас; вслух же сказал:
— Хорошо, передай, что я приду.

*

...Чернобородый мужчина в пышном тёмно-зелёном одеянии хмуро смотрел на второго Вечного Рыцаря, не решаясь начать разговор.
— Ты... — сказал он наконец, — готов уже отправиться в путь?
— Готов, — кивнул Лукас, — но меня ещё не ввели в курс моей миссии...
— Ты полетишь на планету Джа-Нар, где мы сейчас имеем восстание взбесившихся автомашин. Будешь их убивать — сколько сможешь и на сколько хватит заряда в твоём Мече. Миссия, как ты видишь, простая — но не лёгкая...
— Я всё понял, государь. Так когда отправляться?
— Не спеши... — произнёс Одисс IX. — Не спеши... Это ещё не всё. Перед тем, как отправишься... ты должен отказаться... от Неё.
Последовало затяжное молчание.
— Должен? — наконец угрюмо переспросил Лукас.
— Да, — кивнул император, довольный, что его поняли. — Именно так: должен.

*

— ...Нет, Лея, они не знают, что ты моя сестра. Они думают, что мы с тобой обычные влюблённые, так что успокойся — их гнев вызван совсем не этим... и наш инцест ни при чём тут... Всё куда проще, и при этом — хуже...
Лея стояла перед ним — тонкая фигурка в белом платье, тоньше тростинки... А между ними в воздухе неподвижно завис — Он. Его Меч.
— Они просто хотят, чтобы... чтобы я выбрал Его, а не тебя...
Маленькая женщина печально кивнула, — и обмякла в его объятиях. Из её тела выскочили два обоюдоострых лезвия, пронзившие бок, живот и грудь Лукаса.
Вслед за этим из его тела вышли точно такие же секироподобные клинки, прошедшие плашмя над Клинками Леи сквозь её плоть.
Он убивал её... и при этом убивал себя, не жалея, стараясь, чтобы как можно больней это было, и понимая: потом — уйдёт. Забудется. Но сейчас — эту чашу надо испить сполна. Он убивал себя, и сестра, прильнув к нему, убивала его... и он убивал сестру.

*

Он стоял над её телом. И в воздухе перед ним был – Меч.
— Одни мы с тобой остались, — сказал Лукас Мечу. Погладил рукоять. Потом, протянув руку (оружие легло в ладонь как влитое), вынул его из воздушной «ниши» и пошёл прочь из зала, не оглядываясь...