Время забывать

Щелчок двух пальцев -
И погасли
Светильники воспоминаний.
Бреду на ощупь чёрной тенью
Среди неясных очертаний.
Когда же утро! Где же солнце?
Чеканю слово, как монету.
Молитвы множу, вопрошая:
Чьей тенью я брожу по свету?

То и дело всплывали воспоминания: крошечные непотопляемые островки, которые упорно ходили по воде, не тонули, как бы я не старался. Мне нужно всё забыть. И стать обычным человеком. Как только память будет вымыта, выполоскана, меня закружат житейские проблемы: где купить гречку, как постричься, брать машину в кредит, или не брать. Но пока я лежу в темноте и борюсь с воспоминаниями.

Я мысленно представляю, как тонут островки один за другим, вода чуть мутнеет, и наступает покой. Вот, получилось, моя память - ровная озёрная гладь. Всё позади. Здравствуй, новая жизнь! Осталось уничтожить последнюю партию упаковок, и можно куда-то уехать, там устроиться на тихую работу, завести кота, и пару приятелей.

У соседей заработало радио. Заработало так громко, что ложка в стакане с недопитым чаем стала позвякивать в такт словам: "Прошлой ночью в городе Балашиха произошло ограбление Центральной аптеки, что расположена на улице Челюскинцев, дом двадцать четыре. Похищен "Онколот" - лекарственный препарат, снятый с производства. Ущерб оценивается в пятнадцать миллионов рублей. Один из охранников убит, второй находится в больнице в бессознательном состоянии. Это уже четвёртое аналогичное ограбление за эту неделю. Ведётся следствие".

Я заколотил в стену в слепой ярости, грудь разрывали рыдания, я рухнул на кровать.

***

Главный врач, Яков Семёнович, мерил шагами стерильно-белую палату:
- Вам надо больше кушать яблок и гранатов, способствует кроветворению. И гулять. Почему Вы стали отказываться от прогулок?
- Не хочу. Я не хочу быть подопытной крысой. Лучше сдохнуть!
- Дорогой мой, так нельзя. Вы только посмотрите на свой гемоглобин: он уже на ладан дышит, - доктор прищёлкнул по листочкам с анализами, и засунул их в карман.
Медицинская сестра и няня переглянулись и прыснули в кулачок.
- Не вынуждайте меня идти на крайние меры. Вы же прекрасно понимаете, что я вас могу приковать к постели, и кормить по капле, через трубочку. А сейчас у Вас - нормальная жизнь, - доктор привычно прищурился.
- Нормальная жизнь?! Вы называете это нормальной жизнью?
- Я так понимаю, что Вы не готовы принести себя в жертву? Даже во благо выздоровления миллионов людей?
- Хватит меня сравнивать с Христом! Дурацкие шуточки!
- Право, Вы стали меня утомлять, - Яков Семёнович потёр переносицу.
- Так отпустите меня.
- Снова здорово! Сейчас Вам Алёна Петровна введёт успокоительное. И потом мы продолжим беседу.
Врач удалился.

Подошла медсестра: белолицая, пухленькая, ладненькая, сладкоголосая.

- Эх, Алёна, Алёна, зачем ты работаешь на этих проходимцев. Я знаю, что ты добрая, ты не такая. Зачем ты здесь?
- Мне платят большие деньги. Как наберу нужную сумму - уйду отсюда.
- Какую сумму? Для чего?
- Не отвлекай, мне нужно сделать укол.

Алёна бережно протёрла ваткой плечо, и быстрым лёгким движением воткнула иглу и медленно выдавила содержимое шприца. Я прижал ватку.

- Алёна, скажи мне, зачем тебе деньги? На квартиру?
- Нет. Мама у меня больна. Я на лекарство коплю.
- На какое? "Онколот"? Возьми моей крови так, бесплатно, зачем покупать?
- Спасибо. Но я не смогу её отсюда вынести, нас досматривают на входе и выходе. Ничего не получится.

Алёна отвернулась и заплакала. Я посмотрел на узкие вздрагивающие плечи, и попытался успокоить Алёну:

- Прости меня, прости.
- Это ты меня прости.

Я хотел спросить, за что, но начал проваливаться в сон, и не успел.

Когда я проснулся, то обнаружил, что ко мне подключили капельницу. Рядом с моей кроватью сидела Алёна, сложив белые гладкие ручки на коленях. Глаза у неё были красные, опухшие. Я посмотрел на неё с осуждением:

- Питаете меня принудительно, да?
- Не сердись. Так надо.
- Кому надо?

Алёна протянула руку, хотела погладить волосы, но я дёрнулся, как ужаленный. Скрипнула дверь, я повернул голову.

- А, главный врач пожаловал. Кормилец вы мой!
- Доброта злится? Вот чудеса так чудеса!
- Да с вами тут осатанеешь. Яков Семёнович, снимите иголку, я поем, обещаю. У меня скоро рука отвалится от бесконечных уколов. До плеча уже добрались.
- А как же "Если тебя укололи в правую руку, подставь левую", ну или как там, а?

Врач кивнул Алёне, и та отключила капельницу.

- Но смотрите: не будете есть - подключим обратно в два счёта.

Я сел на кровать слишком резко, голова закружилась, и перед глазами заплясали тёмные пятна. Алёна придержала меня, чтобы я не упал. По коридору что-то загромыхало. Врач отрыл дверь. Нянечка вкатила тележку с едой в палату. На тележке стояла тарелка с дежурным яблоком и гранатом. И была вторая тарелка, на которой горкой лежала шинкованная капуста, исходящая кислым соком, в сопровождении двух котлет. Пахло вкусно: говядина. Я переставил тарелки на прикроватный столик и жадно принялся за еду. Алёна прислонилась к шкафу, и улыбнулась. Первая котлета приятно обожгла язык, пощипала красным перцем, плюхнулась в пустой желудок. Потом я стал уминать капусту. В капусте попадались кусочки свежего огурца и зелёный горошек. Сверху закинул вторую котлету. Прожевав последний кусочек, я откинулся на подушку.

Врач неотрывно наблюдал за тем, как я поглощал пищу.

- А фрукты?
- Потом съем, на десерт.
- Ешь сейчас. Я должен удостовериться, что ты всё съел. Не задерживай меня.
- Ладно.

Я схрумкал яблоко, надрезал крест-накрест гранат, разломил, и стал поклёвывать. Няня увезла тележку, оставив только тарелку с гранатом. Врач удовлетворённо хмыкнул и вышел из палаты.

- Алёна, как твоя мама? Химиотерапия ей помогает?
- Помогает. Сказали, ещё полгода она точно протянет.
- Полгода?
- Да.

Я замолчал. Алёна убрала прядь волос под косынку, и процедила:

- Я устала от этих разговоров. Пойдём, погуляем?
- Пойдём.

Алёна отвернулась, пока я переодевался, и мы пошли.
В садике было еще сыровато, на листьях жимолости и на травинках блестели капельки росы. Солнце золотило макушки деревьев, пускало зайчики на скамейку. Алёна сняла платок, стёрла росу, и опустилась на краешек. Я подтянул штанины, и плюхнулся рядом.

- Ты такая добрая.

Алёна доверчиво уткнулась в меня, как котёнок. Влажное дыхание щекотало мне шею. Я бережно обнял её:

- Давай убежим отсюда, а?
- Как? А, главное, куда?
- Найдём куда. Ты согласна?
- А мама? - Алёна вздрогнула.
- Мы заберём её с собой, вылечим. Кровушки-то у меня много стало, ого-го!

Так прошла весна. Мы каждый день сидели в садике, мечтали, как мы будем жить втроём: мама Алёны будет печь пироги, жарить котлеты, Алёна будет шить платья на заказ. Я буду снова заниматься тем, чем увлекался до того, как стать космонавтом: выпиливать из дерева. От регулярного питания и прогулок я поправился, щёки порозовели. Голова просветлела, и у нас с Алёной мало-помалу созрел план побега. И вот мы решились: завтра! Это случится уже завтра! В предвкушении я напевал, сидя на чистой, выглаженной простыне в своей палате.

Алёна задерживалась. Я распахнул окно и выглянул, не идёт ли она. Отцветала сирень, роняя белые крошечные крестики на землю. Сзади скрипнула дверь. Наконец-то, Алёна! Но на пороге я увидел главного врача. За его спиной пряталась незнакомая черноволосая женщина в белом платке.

- Вот что, - сказал он, отчётливо произнося каждое слово, - Алёна заболела, теперь за Вами будет присматривать Вера Антоновна.

Женщина вышла из-за спины врача. Щуплая, остроносая, быстроглазая, она стала разглядывать меня, как будто я какое-то неведомое животное.

- Вера Антоновна проработала медицинской сестрой более двадцати лет. Прошу любить и жаловать.

Я протянул руку. Женщина спрятала руки в карманы и наклонила голову в бок, к левому плечу.

- Очень приятно.

Я схватил главного врача за рукав.

- Яков Семёнович, что с Алёной?
- Ничего страшного, простыла немного, через недельку вернётся, я думаю.
- Это хорошо. Вы ей передайте, чтобы поскорее выздоравливала.
- Передам. Обязательно передам.

Неделя без Алёны тянулась долго. Вера Антоновна меня побаивалась, свои обязанности выполняла торопливо, механически, поболтать с ней не удавалось. Врач тоже был какой-то неразговорчивый, и я увлёкся чтением старой подшивки газет. Писали, что некто Вахневский П.А. получил нобелевскую премию за изобретение лекарства против рака. Я кряхтел, читал строчку за строчкой, бледнел, удивляясь всё больше и больше. Я отшвырнул газету. От безделья я починил ножки тумбочки, смазал петли двери.

Кто-то неслышно прокрался в палату. Алёна! Глаза были немного опухшие, наверное, от болезни.

- Привет. Я на пару слов. Я еще не совсем здорова.
- Алёнушка, как я соскучился!
- Нет-нет, не целуй меня, не надо, я еще заразная.

В дверях застыл главный врач.

- А, голубки воркуют.

Алёна хотела выбежать из палаты, но Яков Семёнович преградил ей дорогу: "Надо поговорить". Алёна толкнула главного врача, и убежала. Яков Семёнович заковылял за ней, что-то крича ей вдогонку. Через мгновенье я услышал, как хлопнула дверь в парадной, и сердито застучали каблучки по порожкам.

Алёна справилась с простудой, и мы вернулись к нашим прогулкам. Стояла нестерпимая жара, и мы прятались под развесистыми каштанами, поминутно отхлёбывали холодную воду из бутылки с ледяной нерастаявшей сосулькой внутри.

- Скажи, что происходит? Яков Семёнович тебя домогается?
- Нет, это не то что ты подумал, - Алёна теребила платок.
- А что?
- Это по работе. Я отказываюсь кое-что выполнять.
- А он уговаривает?
- Да. Никакого покоя ни днём, ни ночью, - Алёна поджала губы.
- Ночью? Он к тебе и ночью приходит?
- Один раз приходил. В ночное дежурство. Но я его не впустила. Устала я очень. И страшно.
- Приходи ко мне вечером, побудем вместе, вместе - не страшно.
- Хорошо, приду, но не сегодня, завтра. Я обещала матери, что приеду её навестить.
- Завтра так завтра. Я буду ждать.

Я жёг свечу за свечой. На столике лежали горы оплывшего воска. Небо начало розоветь. Она не придёт. Не придёт. Мысли капали расплавленным воском на моё измученное сердце. И вдруг я услышал едва различимый шорох в коридоре. Кто-то крался. Я спрятался за шкаф, сердце бешено колотилось в пересохшем горле. Мелькнула тень.

- Ты где?
- Алёна, это ты?
- Я. Говори тише.

Я подошёл, обнял её, поцеловал. Потом придвинул шкаф к двери.

- Теперь мы в безопасности. Сядем.

Алёна села, и всё никак не могла отдышаться.

***

Мы лежали на кровати. Было тихо. Из окна повеяло холодом, я встал и закрыл створки. Внезапно Алёна вскочила, стала собирать разбросанные вещи. Я прижал её к себе, она вырвалась, принялась судорожно натягивать платье.

- Алёна, милая, что случилось?
- Не трогай меня.
- Да постой ты.
- Отстань.

Я отодвинул шкаф от двери.

- Хорошо. Как скажешь. Иди.

Алёна разрыдалась и упала на кровать, как подкошенная. Я стал гладить её волосы, но она отмахивалась от меня, отталкивала мои руки.

- Моя мама умирает. Яков Семёнович обещал мне дать таблетки, если я... если я... А про побег он догадался...

Она не договорила, и выскочила из палаты.

Алёну я больше не видел. От серой неподвижной тоски я бросил есть, и меня опять связали и подключили к капельнице. В левой руке торчала игла для ввода питательного раствора, в правой - игла для забора крови. Я превратился в автомат по производству материала для лекарства. Моё неподвижное тело быстро затекало, кости ныли, особенно, когда зарядили осенние дожди. День за днём я лежал, и смотрел, как по стеклу катились неудержимые капли, соединялись в ручьи, реки. Вот и все мои развлечения. Вера Антоновна по-прежнему меня побаивалась, и на все вопросы отвечала однообразно: "Не знаю. Спросите Якова Семёновича".

Прошла осень, закончились дожди, и я наблюдал за полётом снежинок. В особо удачные дни стёкла покрывались причудливыми узорами, в которых мне виделся старый, диковинный лес.

***

Медицинские сёстры суетились, украшали комнату воздушными шариками: говорят, что у меня день рождения, все соберутся поздравить меня. Все, кроме Алёны, конечно.

Ещё с утра меня отключили от капельницы, чтобы к обеду я успел немного размяться, и смог хотя бы сесть. Нянечка хлопотала: прикатила тележки-столики с причудливыми бутербродами, а на одном из столиков белел торт, обильно украшенный кремом. Из сестринской раздавались крики и хохот.
В два часа начали собираться медицинские сёстры со всей клиники. Гости сгрудились около двери, ожидая, когда начнёт говорить главный врач. Яков Семёнович сделал шаг вперёд и откашлялся.

- Дорогой ты наш человек! Ровно три года назад твой полуразрушенный корабль доставили обратно, на Землю! Поздравляем тебя! Желаем тебе счастья и здоровья! А мы приложим все усилия...

Главный врач осёкся, вытащил платок из кармана халата, вытер пот со лба.

- Прими наши скромные подарки.

Ко мне стали подходить сестрички одна за другой, целовали в щёку, дарили коробочки, перевязанные атласными лентами. У двери я заметил Алёну. Она как-то сильно раздалась в ширину, щёки округлились. Я посмотрел ниже, на её огромный выпирающий живот, и всё понял.

- Плоть от плоти, кровь от крови, да, Алёна?

Та побледнела и выскользнула за дверь. Главный врач кричал, надсаживая глотку:

- Кто пустил! Уволю!

***

Соседи выключили радио, потоптались-поругались в прихожей, и отправились на работу. Проклятое временное жильё! Я стонал от раскалывающей надвое боли и возмущения. У меня почти получилось всё забыть. Забыть побег в так называемый день рождения, когда сёстры и охрана раздобрели от вина и расползлись по углам шушукаться. Убедить себя, что ребёнку не передались свойства моей крови, и забыть Алёну, Якова Семёновича и весь этот ад. А, главное, забыть, кто я такой. Мне кажется, что если мне это удастся, я стану обычным человеком. Тогда, когда меня нашли в бессознательном состоянии в разбившемся корабле, столько времени ушло на то, чтобы хоть немного вспомнить кто я, какое облучение я мог получить, и почему я один выжил из всей команды. Сколько времени меня держали взаперти, пока проводили бесконечные анализы! Мне казалось, что они знают каждую клеточку моего тела. А теперь мне надо всё вычеркнуть из памяти. И своё прошлое, и вот эту, "настоящую" жизнь. И начать жить заново.
Я задёрнул шторы.