Вечный сюжет. Часть 1. Сын амазонки.

               Часть первая.  Сын амазонки.

Нынешнее утро, как и многие другие до него, Хастияр встретил в пути. Жители Хаттусы редко путешествовали на кораблях, но для него это давно уже стало привычным делом. День он начинал с молитвы, известной с детства любому хетту. Повторяя её слова, Хастияр видел, как бог солнца, пастырь человечества, восходит из моря, поднимаясь на небо. Он встаёт на востоке, освещая землю лучами правды.

 Там,  далеко на востоке, осталась Хаттуса. А  впереди была земля ахейцев, Аххиява. Хастияр вёз послание к царю ахейцев, которое не значило ровным  счётом ничего.

 Неудивительно, ведь самые важные вещи не доверялись письмам, их следовало передать на словах. Отправляя Хастияра к ахейцам, царь поставил перед ним задачу, которая казалась простой только на первый взгляд – Хаттусе нужен был мир на границах.

 Ведь хетты оказались не в самом лучшем положении – похоже, война с их давним соперником Египтом, должна была затянуться на годы. Муваталли набрал войско из всех земель, подвластных хеттам – от Трои до Сирии. Полная победа над Рамзесом почти уже была в руках. Если бы не откровенная дурость союзников.

 Это же надо было так поступить – броситься грабить лагерь египтян и прозевать подкрепление. Рамзесу удалось уйти, и победа досталась хеттам большой кровью. Теперь вся Сирия полыхала восстанием против власти фараона, а Муваталли хватался за голову. От царя  требовали денег, оружия, припасов.  Всем нужна была помощь – союзникам, повстанцам, собственному войску. И конца этому не было видно.

 Кто-нибудь из соседей мог бы воспользоваться тем, что великие державы решили померяться силами. Хаттусе нужен был мир. Спокойствие на северных границах должен был обеспечить младший брат царя – Хаттусили. В Ассирию и Вавилон были отправлены послы, удерживать соседние державы от неразумных поступков. А ему, Хастияру, досталось ехать на запад.

 Ничем сейчас ахейцы не могли угрожать, ведь ещё дед нынешнего царя хеттов заключал с ними союзы. Но всё на свете проходит. Потому посол плыл на запад, к великому царю ахейцев, в город Микены.

 На самом деле, по меркам хеттов, до звания великого царя царь Микен не дотягивал. Просто много было царей у ахейцев, не то, что на родине Хастияра.

 Также посол собирался навестить одного родственника царя Муваталли. Это дело представлялось ему не менее важным.

 Потому Хастияр и обрадовался, встретив на одном из островов корабль купцов из Вилусы. Вот кто мог помочь ему узнать о последних новостях земли ахейцев до того, как он появиться там.

 Верно, купцы бывали и в том городе, который так заинтересовал Хастияра. Да и сами они обрадовались, встретив в дальних странах соотечественника.

   - Бог Грозы, господин мой, обещает нам удачу, эта встреча не случайна. – Сказал Хастияр, перебираясь на купеческий корабль. – Как там Троя, город страны Вилуса? Всё ли у вас благополучно, как идёт торговля?

   - Клянусь подземным потоком Вилусы, отлично! Заработали немало! Бог Аполлон, господин нашего священного города, не оставил без милости. Для нас честь, что посланник великой Хаттусы будет сегодня гостем.

 За ужином Хастияр разглядывал экипаж купеческого корабля. Тут были не только люди Вилусы – троянцы. Да вообще кого тут только не было. Хетты, лувийцы, хурриты, сирийцы. Они похожи были на миниатюрную копию империи хеттов, где жили под властью великого царя множество не похожих друг на друга народов. Говорили они большей частью на лувийском языке, родном для жителей западных и южных окраин, постоянно вставляя слова из других языков. Кто-нибудь вряд ли мог разобраться в этой причудливой смеси, кроме подданных Хаттусы.

 Всё, как дома. Так думал Хастияр, а вслух рассказывал:

   - Ну, сейчас о войне с Египтом никто уже не говорит, все разговоры только о свадьбе. Ведь Хаттусили, младший брат великого царя женился. Невеста его – девушка умная, образованная и очень красивая. Знает множество священных гимнов – недаром же, она дочь жреца. Хаттусили так и сказал мне – боги дали им любовь мужа и жены и он очень счастлив. В столице о Кадеше уже не вспоминают, будь он неладен.

   - Да, вот это была битва! Мы рады, что воины Вилусы сражались при Кадеше. Ведь наш правитель Алаксанду заключил договор с великим царём Муваталли, и он привёл отряд троянцев под стены Кадеша. С давних времён Вилуса сохраняет верность великим царям хеттов. 

 А дальше пошли здравицы о процветании Хаттусы. Постепенно купцы рассказали Хастияру о том, как обстоят дела в Афинах, у царя Тезея. Всё было именно так, как он и предполагал ещё в Хаттусе.  Купцам удалось прояснить только некоторые мелочи.

   - Ну, и как вам его царица? – Спросил Хастияр у купцов?

   - Очень понравилась! Она же столько всего накупила – и тканей, и украшений. У нас нигде не было такой прибыли, как в Афинах.

 Хастияр с подозрением посмотрел на них. А люди Вилусы истолковали его взгляд совершенно правильно:

   - Да, мы завышали цену.

   - Раза в три, наверное?

   - Ну, в три, не в три. В четыре с половиной, по сравнению с тем, сколько дают за троянскую шерсть, крашеную пурпуром. Вот только одно нам не понравилось.

   - Да, что именно?

   - Косо там смотрят на нас, честных купцов Вилусы. Каждый ахеец глядит так, будто пересчитывает, сколько дома у нас серебра накоплено. Это неприятно.

 Хастияр щёлкнул пальцами и сказал с досады:

   - Хотят разбогатеть? Пусть сами бегают по склонам Иды за троянскими овцами. Или с фараоном пусть повоюют за города Финикии и Сирии. Вот тогда у них пурпурной краски будет, сколько хочешь, хоть с ног до головы ей обмажься. Больно много развелось желающих получить чужое добро! Спасибо вам, братья! – Сказал на прощанье троянским купцам посол великого царя хеттов.

 А в городе Афины, которые были одной из целей путешествия Хастияра, появление троянских торговцев наделало немало шума. Оно было подобно камню, брошенному в воду. Ведь всякому понятно, что троянцы объявились там только лишь в поисках собственной выгоды. Но они разбудили силы, которые спали и не напоминали о себе, о давних делах, вот уже который год.

 В мегароне афинской цитадели ярко горел очаг, а сам зал был пуст, что было довольно необычно для вечера. А ничего странного тут не было – ведь всех разогнал Менестей, приближённый царя. Ведь ничто не должно было отвлекать Тезея от раздумий.

 Царь Афинский нервно мерил шагами мегарон, разглядывая нарисованных на его стенах кабанов и оленей. Он постоянно поглядывал на Менестея, который сидел рядом с очагом и казался совершенно равнодушным к настроению своего господина.

   - Да, - сказал Менестей. – Две с половиной тысячи боевых колесниц, тридцать тысяч воинов. Вот это армия у хеттов! А мы тут живём, вроде как на окраине, получается.

 Тезей остановился напротив него и сказал:

   - Менестей, а почему ты не поздравляешь меня с великой победой? Ведь Муваталли, царь хеттов, разбил египтян при Кадеше. А он не чужой человек нашему дому, свояк мне, родственник по первому браку.

   - Да, - ответил ему Менестей.

 Такой красноречивый ответ не мог устроить царя Афин. Тезей подошёл к нему поближе:

   - Хотя, я тут каким образом? Я тут не причём. Тебе следует принести поздравления истинному родственнику великого царя, племяннику Муваталли, моему старшему сыну, Ипполиту.

 В этот раз ответом Тезею было только лишь молчание.

    - Молчишь, Менестей, - сказал царь. – А я вот  который день подряд сам с собой разговариваю. С того самого дня, как посетили нас торгаши из Трои, я покоя себе не нахожу. Меня мучают два вопроса – когда приедут из Хаттусы требовать долг, и когда и как он мне отомстит?

   - Это уже целых три вопроса, царь.

 Но Тезей, казалось, не расслышал его слов, а продолжил ходить по залу, уже никак не стесняясь в словах:

   - Пришлось мне потратиться, купить всё, что предлагали жулики троянские. Лишь бы побольше узнать о делах в Хаттусе. Теперь я не сомневаюсь, что хетты напомнят о себе и это будет скоро. Я чувствую, что-то важное случится, ждут нас серьёзные события в ближайшем будущем. К оракулам идти не надо, что-то будет. Ведь хеттский царский дом всегда приходит за своими, как бы далеко они не жили. Престол Льва – трон Хаттусы, помнит всех своих детей одинаково – и мужчин и женщин.

   - А разве есть для мести повод? Ведь его мать, хеттская царевна умерла, и только после этого ты взял в жёны Федру. Или повод в том, что после свадьбы сына ты в село отправил?

   - Трезена не село, я там родился, - сказал Тезей. – Но в представлениях хеттов, конечно же, деревня. И находиться там недостойно для потомка великих правителей Хаттусы. Престол Льва посчитает это оскорблением для чести, которую там ставят очень высоко. Тем более, что по брачному договору, который я заключил в Хаттусе, лишь дети моей первой жены хеттеянки Асмуникал –  законные наследники. Да, по обычаям хеттов он мог бы и правителем там стать, если бы других мужчин в Великом Роде не осталось. Он такой же потомок Супиллилулиумы Великого, как и нынешний царь хеттов Муваталли.

   - Да, но по женской линии.

   - Какая разница! Ведь это хетты. Ты, Менестей, там не бывал. А я бывал в Хаттусе, этом странном бабьем царстве. И виделся с Мурсили, и заключил с ним договор, взяв в жёны благородную царевну Асмуникал. Теперь расплачиваться буду с Престолом Льва.

   - А Федра?

   - Ты не хуже меня знаешь историю войн с Критом. Напоминать её сейчас нет смысла. Мне остаётся ждать лишь мести сына.

   - Конечно, прав ты, царь, тут двух мнений быть не может. Он слишком знатен, чтобы просто так проглатывать обиды. И взрослый уже, чтобы научиться скрывать свои мысли.

   - Твои советы, Менестей, ценю я больше остальных в Афинах. Потому, решенье принял я, откладывать его нет смысла. Да, хоть и далеко мой город от Хаттусы,  явственно слышна в Афинах поступь Престола Льва…

   - Царь, это сюда идёт твоя жена!

   - А, Федра! Я не звал тебя и приказал же всем себя не беспокоить. Когда же ты научишься вести себя пристойно и слушать мужа. Шла бы ты отсюда.

 Тезей обернулся, разглядывая жену. Конечно, она пришла сюда не одна. За Федрой всегда следовала её нянька, пожилая критянка по имени                Рове-Сазера. Эту минойскую старуху Тезей терпеть не мог. Но, похоже, что критянки не спорить с ним пришли.

 Иначе, зачем же было царице так нарядно одеваться. На Федре было платье из материи, купленной у троянских купцов. Тёмно-красный, насыщенный цвет ткани слепил глаза, не позволяя оторвать глаз и рассмотреть её всю. Широкая длинная юбка, вся в оборках. Тонкая талия, стянутая поясом, такого же пурпурного цвета. Ещё тоньше талию делал корсет, зашнурованный золотыми ленточками. На ногах у неё были туфли из белой кожи, расшитые бисером. От неё пахло сладкими эссенциями, так сильно, что их аромат заглушал запах сосновых поленьев, которые горели сейчас в очаге. Жемчуг блестел в чёрных волосах, а в руках у Федры был веер из белых страусовых перьев.

 Она опустила веер, открывая грудь, обнажённую по критской моде. Тогда Тезей вновь обратился к ней:

   - Ну, раз пришла, так можешь оставаться. Узнаешь первой новости, хотя, тебе они и будут неприятны. Итак, я вернуть решил в Афины сына.

   - Мне это не нравится.

   - А что поделать, надо! Я не хочу ссориться ни с царём хеттов, ни с царём Микен. Который к нам гораздо ближе, чем Хаттуса. Микены в дружбе с хеттами сейчас, а Муваталли может оскорбиться, что Ипполита выслал я из дома. И перекроет всем торговлю с Кипром, Сирией и Троей. За это ни один ахейский царь спасибо мне не скажет.

 Тезей наконец-то оторвал взгляд от фигуры жены и обратился к её служанке, подражая манерам Кносского дворца:

   - Тогда настанут времена, словно из легенд, будто вернётся юность твоих славных предков и юность Крита. И люди станут делать мечи и топоры из камня. Ведь медь и олово нам будет недоступно. Но это ещё не самые большие неприятности. Нет, будут времена гораздо хуже, хуже, чем война, пожар и землетрясение. Такого красивого платья вы больше не сошьёте, будет не из чего. Всё, наступит конец времён.

 Рове-Сазера наклонилась и тихонько сказала Федре на ухо, но так, что бы и царь услышал:

   - Пойдём отсюда, он сейчас не в духе.

 Пурпурные оборки потянулись по полу, и царица вышла из мегарона.

 Посреди винно-чёрного моря лежит остров. Волны набегают на его берег, одна за одной, лаская белый песок. В волнах играют дельфины, соревнуясь в скорости с кораблями. Корабли Крита плывут повсюду  - от Египта до Трои, от Сицилии до городов финикийских.

 Но в какую из дальних стран не привела бы судьба морехода, он душою стремится к родному Криту. Лёгкий ветер паруса надует, приведёт корабли обратно. Ветер летит над горами, под ветром колышутся маки, а весной – поля гиацинтов. А над ними кружит дивная синяя птица, что приносит людям покой и счастье.

 Да как же не быть счастливыми тем, кто живёт во дворцах Крита. Нет прекрасней на свете женщин, чем благородные дамы минойцев. Посвящают они свои дни только пению и танцам, одеваются в лучшие платья. Каждая из них в своём доме хозяйка, а для мужа – богиня любви.

 В Кноссе – критской столице, есть огромный дворец. Его жители сидят на трибунах, смотрят, как девы и юноши пляшут с быками. А позже – пируют, слушая музыку в садах из лилий. Чтобы покой и счастье никогда не покинули  остров, художник нарисовал на стенах дворца синюю птицу.  

 Ничего этого больше нет. Крит всё также омывают морские волны, но прежняя жизнь из него уходит навсегда. Всё погубил гнев бессмертных  богов – так говорят минойцы. Причины их гибели – вулкан на Санторини, землетрясения и цунами. Так говорим мы.

 Как севший на мель корабль без труда захватят пираты, так и сказочный остров захватили ахейцы с материка. И сейчас осыпается штукатурка с фресок кносского дворца. Фрески исправлять некому – одни художники зарабатывают на жизнь в городах Сирии и Палестины. Другие рисуют сцены войны и охоты, новым хозяевам Крита не нужны цветы и портреты прекрасных женщин. А те, кто не хочет – пасёт коз на склонах гор, ведь       по-другому пропитание себе не обеспечить.

А последняя минойская принцесса за шитьём свои дни проводит. Ведь в доме царя Афин Тезея, завоевателя Крита, женщине заняться больше нечем.

 Едва Рове-Сазера закрыла двери покоев царицы, и критянки остались одни, Федра подошла к столику. На нём в беспорядке стояло множество кувшинчиков разнообразной формы с косметикой. Она выбрала один, потяжелее, и с размаха запустила им в стену. Мутное финикийской стекло от удара разлетелось на множество обломков.

   - Не злись, девочка, - сказала ей Рове-Сазера. – Давай лучше примерим ещё одно платье, которое я сшила тебе из троянских тканей.

   - Да, что мне ещё остаётся делать.

 Её мысли крутились вокруг недавнего приезда троянцев, невольно ставших причиной перемены в доме Тезея.

   - Ты знаешь, няня, они простые купцы и воины – люди из Трои, но в любезном обращении понимают куда больше этих. – Федра щёлкнула пальцами и продолжала, - да, этих. И не смотри так на меня, нас сейчас никто из них не слышит, а если и услышит, то нашего языка понять не сможет. Те, кто называет себя царями ахейцев, но более всего похожи на диких пастухов. Рядятся в золото и пурпур, а в поведении немногим отличаются от свиньи, не больше и не меньше.

   - Не слишком ли строго судишь?

   - О, я стараюсь судить справедливо и найти какие-нибудь достоинства в ахейцах! Но не могу! Да, ты сама послушай, о чём они говорят! О войне, об убийствах, об оружии. Вот это их и занимает более всего. Ты когда-нибудь слышала, чтобы здесь говорили о красоте, о танцах и музыке? Нет, и опровергнуть мои слова ты не сможешь! В чём смысл баллад, которые слагают их певцы:

   - Мы захватили такой-то город, всех мужчин убили, а женщин взяли в рабство. Слава нам! Всё, только об одном.

 Она начала ходить по комнате, теребя оборки пышной юбки. Рове-Сазера  спокойно слушала её, ведь подобные разговоры велись довольно часто. Ей же каждый раз была предназначена лишь роль слушательницы. Царица Афин продолжала:

   - А где любовь в их песнях? Нет, эти люди безнадёжны.

   - Какими бы они не были, наш дом теперь принадлежит им.

   - Да, и ни дня не проходило, чтобы я не чувствовала это! На столы ставят чашу для жертвенной крови, которой триста лет, из неё пьют эти свиньи. А на алтарь Зевса они поставили бронзовую миску, в которой мыли руки после жирного мяса. Украли её в моём дворце и поставили на алтарь их бога. Конечно, она позолоченная и блестит!

   - Так убери со стола священную посуду. Пусть не ставят. Только и всего. А что до богов, то надобно смириться. Ведь они своею волей погубили наш мир. Так они распорядились и то, что ты стала женой Тезея, в том их воля. Ведь ты последняя принцесса Крита, с тобою наш мир не умер. И твои дети, продолжение тебя и великой династии. Разве к тебе так уже жестока судьба?  Твой муж – правитель, не пастух, и в его подарках отказа ты не знаешь. Любая ахеянка  позавидует тебе.

   - Радости подарки не приносят, я от него хочу совсем другого, тебе это известно.

   - Жить на Крите в обветшалом дворце?

   - Хоть и старый он, но там я дома. А здесь чужая. Хожу и цепляюсь юбкой за репьи и за колючки, ведь здесь нет настоящего дворца, только крепость. И выгляжу довольно глупо. Особенно, когда на меня лают его охотничьи псы – их я просто ненавижу! Пытаются укусить и рвут мне платья. Хоть бы сдохли поскорее! Когда муж моего мнения спросил? Нет, я для него только лишь кукла, которую наряжают и выставляют напоказ, а когда надоем, так и выбросят? Так и сегодня – решил вернуть в Афины сына.

   - Тебя его приезд беспокоит?

   - А, я примерно знаю, что из этого получится! Он приедет и будет сыновьям моим соперником в борьбе за власть. Начнутся крики, сплетни, разговоры. Раньше у меня не было здесь счастья, а теперь и покой уйдёт. Нет, прошлого нам не вернуть – погибла слава Крита. И вспоминать её – единственное,  что мне остаётся. Спой мне лучше  старую песню и я снова увижу дельфинов и синюю птицу.

 Те, кто посетил остров посреди винно - чёрного моря, видели фрески с дельфинами и танцы с быками. Но гораздо любопытней заглянуть в человеческую душу. Но пока не прочитали письмо критян, для нас их мир так и остаётся тайной. Потому, начнём читать хеттскую клинопись. На первый взгляд она похожа на следы воробьиных лапок на листе глины. Но если вглядеться внимательнее в древний текст, откроется путь в иную жизнь, в души людей, умерших много сотен лет назад.

 Луг один есть заповедный. На него никто не ходит. Мирно лишь пасутся кони. Там растут по пояс травы, не касался трав тех серп. На цветах роса сверкает, и летает там пчела. Всяк сорвать цветы не может – не для грешников растут. Только тем, кто жил по правде и законы соблюдал. Им дано цветы те рвать. Луг ведь этот – царство мёртвых.  

 Да, это – Веллу, царство мёртвых, или Елисейские поля, как их позже назовут. Вот туда уходят после смерти души хеттов. Там сейчас душа царевны Асмуникал, вот уже который год.

 Хотя Асмуникал и умерла, но её сын жив. И теперь он вновь вернулся в дом отца. С одним только чувством – надеждой, ведь этого дня он ждал почти шесть лет. А теперь вспоминал время детства, до тех пор, до того самого дня как покинул родной дом.

 Вадар – это вода, агнис – огонь, небис – небо, аттас – отец. Так говорили на языке хеттов. Он сам не знал, на каком языке заговорил раньше. Но хеттский язык был подобен обожжённой глиняной табличке, на которых чаще всего и писали его слова. Никаким образом нельзя было вытереть их из памяти, только лишь разбить.

 Титул великого царя хеттов – лабарна, титул великой царицы хеттов – тавананна, в честь основателей их династии царя Лабарны и царицы Тавананны.

 И теперь с ним приехал встретиться хеттский посланник, собираясь передать слова лабарны Муваталли. А если бы Хастияр приехал на пару дней раньше, царевича в Афинах он бы не застал. Но скандалу не суждено было случиться.

 Хастияр уже третий день подряд общался с царевичем и не мог скрыть своего недовольства. Да, он свободно говорил на языке хеттов и хорошо разбирался в хеттской вере и обычаях. Но этого было недостаточно. От него требовалось совершенно иное. Ведь хеттских девушек Престол Льва выдавал замуж в дальние края не просто так. Относительно их детей у Хаттусы были свои планы.  

 Вот только осуществить их будет затруднительно. Изворотливости ума юношу никто не учил. А без этого во власти никак. Конечно, ни его, ни покойную Асмуникал винить в этом нельзя. Когда она умерла, Ипполит был слишком мал, чтобы учить его подобным вещам. Потому, Хастияр и задумался:

 « Ассирия наглеет, сирийские повстанцы заняты восстанием, и теперь они не смогут зарабатывать и Хаттусе придётся их кормить. На севере у нас всегда было неспокойно. А сын Асмуникал – наивный сельский мальчик из Аххиявы. Ладно, ахейцы понятия не имеют об искусстве дипломатии, это нам на руку. Но среди них должен быть один, который в этом разбирается и он должен быть нашим. До сих пор у Престола Льва практически все подобные интриги складывались. Что же мне делать?»

 А вслух Хастияр сказал:

   - Что же у тебя такой вид тоскливый? Юношам твоего возраста положено говорить себе веселящие душу слова – да ощутишь ты радость каждый день. Или у тебя действительно случилось какое-то несчастье?

   - Я думал, что нужен своему отцу. А оказывается, на него просто надавили родственники!

 Следом были сказаны слова, заставившие Хастияра несказанно удивиться. Юноша слишком свободно владел хеттской речью, включая знание ругательств.  Выходило, что  царевна Асмуникал не стеснялась в выражениях  перед  малолетним сыном. От одной из благородных женщин дворца Хастияр такого не ожидал. Тем временем, её сын продолжал:

   - Вы отобрали у него приданое моей матери? Или пообещали что-то ещё за меня? Чего именно вы хотите теперь?

 Нет, так не годиться, думал Хастияр. Нельзя же настолько прямолинейно. А вслух сказал:

   - Мы, вообще то, за справедливость. Я знаю только, что почти двадцать лет назад, твой отец приехал к царю Мурсили и заключил с ним договор. По которому он получил право беспошлинной торговли в землях хеттов и обязался сделать одну Асмуникал своей царицей и её детей наследниками. Копия договора и сейчас лежит в архиве Хаттусы.

   - Я это знаю.

   - Зато другие предпочитают не вспоминать. А тебе известно, как Престол Льва относится к соблюдению договоров? Или кто-то здесь решил, что лабарна и его окружение – это сборище простачков, которые будут раздавать направо и налево имущество Хаттусы. – Хетт почувствовал, что и он может позволить себе не выбирать слов и продолжал, - нет, я не за тем приехал в такую даль, чтобы произносить любезные речи перед людьми, которые двурушничают и не умеют держать слова. Мы продолжаем политику наших великих царей и будем стараться восстановить справедливость.

   - Зачем ты всё это говоришь? И так понятно, что я соглашусь на твоё предложение. Я же не могу быть против своих и себя самого. Уже года два они ждали, когда мне надоест там сидеть, и я уйду на какую-нибудь войну. Ещё немного и так бы получилось. А я всё надеялся, но это уже неважно…

   - Мы ничего не дали и ничего не отобрали. Я просто приехал со словами лабарны к тебе. Он сказал, что пришло время с тобой поговорить, ведь нам нужны не дети, а взрослый человек.

 Потом Хастияр оглянулся по сторонам и сказал:

   - Что это мы по цитадели ходим и ходим. Пошли отсюда, спустимся вниз и поговорим спокойно, чтобы на нас все не глядели. Хоть они нашего языка и не понимают, лучше без лишних свидетелей.

 По дороге хеттский посланник продолжал с увлечением рассказывать.

   - Где я только не бывал за последние годы! Но среди всех великих царств наших дней – Хаттуса нравиться мне больше остальных. Причём это не моё предубеждение, не потому, что я сам оттуда,  просто была возможность сравнивать. Мы не запрещаем жителям подвластным нам земель верить в их богов и говорить на родных языках. Пусть заплатят дань лабарне, служат в войске, и нам этого довольно. Не Ассирия, как видишь.  У нас есть суд и справедливые законы. И смертная казнь положена исключительно за тяжкие преступления. За мелкие проступки не калечат, не отрезают нос или уши, как в Вавилоне. Только платят штрафы серебром. И не пялятся на иноземцев, как на невиданное чудо, как египтяне. У нас на разных говорят языках, и мы спокойно относимся к чужой вере и обычаям. Но главное преимущество не в этом. По нашим обычаям считается, что достойный человек не причиняет зла другим безосновательно. Враждою отвечают лишь на вражду. Он всегда даёт противнику возможность оправдаться и исправить свой проступок. Ну, а высшей добродетелью считается прощение своих врагов. И такие случаи бывают, когда месть приводит к разрушительным последствиям. Но в жизни это происходит редко. Где ещё такое есть? Нигде. Тебя учили этому?

   - Да.

   - Вот, и прекрасно. Послезавтра я еду к царю Микен, а через три месяца обратно. Тогда и заеду к вам снова. К тому времени твоё решение мне надо услышать в готовом виде, обдуманным. А, кроме того, ты должен знать, что хеттам в Аххияве надо. По правде говоря, только одно – чтоб не лезли к нам. Не мы нуждаемся в ахейцах, а они в нас. Сама же Аххиява страна полудикая, а наши интересы на востоке и на юге.  Мне тут вовсе ничего не понравилось, только вид со стен цитадели впечатляет. Ладно, переходим лучше к делу.

 Хетт протянул руку и сломал веточку с миртового дерева. Потом он начал обрывать с неё листья, видимо, эти действия помогали ему думать. А подумать было о чём:

   - Так, переворот сейчас – не выход. А наихудшее решение. Не всегда прямые пути к цели являются кратчайшими. История хеттов – тому подтверждение. Значит, поищем путь другой. Ну, мысль такая – надо, чтобы люди сами захотели видеть тебя своим царём. Уважение следует завоёвывать. Это лучший способ, хотя и небыстрый.

   - Сложно улыбаться людям, которые тебе неприятны?

   - Поначалу, да. Но лишь любезное обращение поможет тебе приобрести друзей. Люди обычно хорошо относятся лишь к тем, кто проявляет интерес к их жизни. Потому надо уметь разобраться в характере любого человека и говорить с ним только о его делах. То есть, с воинами говорят о битвах, с купцами о торговле, а с отцами дочерей – о хорошем зяте.

    - Надо попробовать.

    - Конечно, - сказал хетт, а сам подумал:

    « В конце концов, здесь же не Вавилон и не Египет. Здесь гораздо проще, не зря же называют ахейцы себя сами разрушителями городов. А он – потомок нашего великого царя. Да невозможно, чтоб он был наивным и глупым. Просто, слишком молодой ещё. Как-то разберёмся».

   - Так и делай – ходи почаще в храмы ахейцев, общайся с важными людьми и всё само собой придёт. Воины пойдут за молодым вождём, ведь каждому из них хочется отличиться самому, а не слушать песни о подвигах предков. Простые люди порадуются умному царю, который стоит за справедливые законы. А всем вместе по нраву порядочный человек, а не негодяй. Есть одно, но незначительное затруднение.

   - Жена отца?

   - Да, и поначалу она не должна видеть в тебе соперника своим детям. Придётся постараться. Хотя, я не вижу в ней больших препятствий. Ведь, женщина, которая тратит на причёски и на наряды большую часть дня, хорошей интриганкой быть не может. Куда ей до хеттских цариц. Всё обязано сложиться. Ведь на нашей стороне богиня солнца города Аринны, госпожа моя, да и твоя, верховная богиня хеттов.

 На следующий день собрал афинский царь прощальный праздник в честь отъезда хеттского посла. Там юношу увидела жена его отца, блистающая родом.

 Хотя нет, хватит мне безбожно переписывать у Еврипида. В конце концов, мы историю описываем, точно зная, как на самом деле было. И всё благодаря архивам хеттов.

 Потому, лишь только Ипполит вернулся в дом отца, Федра увидала его сразу, в самый первый день. В то время за стенами крепостей жило людей немногим больше, чем сейчас в деревне. Они должны были встречаться постоянно, там было слишком мало места. Ведь цитадель Афин эпохи бронзы – это один Акрополь. Да и во времена героев женщины свободно могли ходить по дому, а не сидели в гинекее, как при Еврипиде. А сын Тезея не совсем же должен быть без памяти, чтобы увидеть мачеху и не запомнить. И не узнать при встрече, даже если б виделись в потёмках. Так что переписывание у великих заводит не туда.

  Но поговорить свободно они смогли лишь только в этот день. Тогда на пир собралось множество гостей – десятка три, не меньше. Ещё бы, царь Афин обрадовался – ведь Хастияр даже не упомянул о приданом хеттской царевны. Отбирать его никто не собирался.

 Потому Тезей приказал тщательно подготовиться к пиру. Он же прожил с хеттеянкой много лет и точно знал, что считается достойным, а что нет. Потому свинину со столов убрали, а вина приготовили побольше. Для царицы и знатных женщин поставили кресла в зале, но платья надо было закрытые надеть, так распорядился царь Афин.

 Поначалу Федре показалось, что вечер будет начисто испорчен. Только она вошла в зал, как с ней случилась обычная неприятность. Виною были две охотничьих собаки, которые крутились в зале под ногами у гостей. Сегодня они вновь пытались порвать ей платье. А платье было отличным, её служанки постарались не напрасно. Широкая красная юбка с семью оборками, которые отделаны по краю чёрной тканью. Красный корсет с такой же чёрною отделкою на рукавах, неважно, что без вырезов на груди.

 И такую прелесть пытались разорвать какие-то мерзкие псы. Ведь служанки Федры боялись, что их укусят и не помогли царице. А мужчинам до неё дела не было – ни гостям, ни мужу, всё как обычно. Но только лишь в зал вошёл пасынок, как, тут же отогнал собак, проходя на своё место рядом с отцом.

 Мелкое происшествие, на которое внимания никто не обратил. Едва собравшись, гости смотрели только на царя. Да и на тех, кто сидел с ним рядом – по правую руку жена, а слева старший сын. А чужеземец из Хаттусы – тоже вызвавший немало любопытства у афинян, разместился возле царевича.

 Как водится, пир начался с приветственных слов царя Афин, провозгласившего заздравную речь в честь гостя. Следом все выпили вина, и был черёд ответить хетту:

   - Я счастлив находиться здесь, рад вашему гостеприимству. Но самую большую радость мне доставило то, что встретил я царевича в Афинах. Живого и здорового. Таким его надеюсь видеть впредь, я, или те, кто за мною следом приедут из Хаттусы.

 Ну, смысл речи был таким примерно. Хоть посол и свободно говорил на языке ахейцев, слишком длинные и витиеватые произносил он речи. К таким речам высокопарным здешняя публика немного не привыкла, не всем понятно было.

 Но до тех, кому они предназначались, смысл речей вполне дошёл. Тезей понял, что теперь уж хетты точно не отвяжутся. А сын его сделал весьма неприятное открытие, поняв окончательно, кому и в какой степени он был в Афинах нужен.

 Между тем, гости поднимали чаши, пили вино, не обращая внимания на то, за что они пьют. Если в жизни человека мало радости, если в его судьбе светлые дни редко встречаются, поводов впасть в уныние всё равно нет. Ведь бессмертные боги позаботились о том, как развеять печаль. Солнце согреет виноградную лозу, пурпурный сок наполнит чаши. Хмельной сок потечёт по жилам и душа наполнится радостью. Это хороший выход, если другой возможности нет быть счастливыми.

 Пока другие веселятся, царь должен быть любезным хозяином, следить, чтобы гости остались довольны. Но в этот раз Тезей заметил непорядок не сразу. Слуги поставили перед сыном чашу, по мнению Тезея неподобающую для царевича. Следовало быстро всё исправить, потому он и прикрикнул на слуг:

   - Эй, вы! Совсем без соображения! Замените быстро.

 Но Ипполит видимо, не считал себя обойдённым и чашу из рук не выпустил.

   - Не надо, мне эта больше всех нравится. Пусть стоит.

   - Да, а чем? – Федра повернулась к нему, - что в ней необычного?

   -  Змеи  – очень красиво нарисованы.

 Он взял в руки чашу. Её стенки были не толще яичной скорлупы, если рассмотреть её поближе, сразу видно, что это старинная работа. Но от времени роспись ничуть не потемнела, её краски были яркими и свежими. Узор сочетал в себе сложное переплетение змей и морских волн, а сверху над ними были нарисованы гиацинты.

   - Да, красивая штуковина. А змеи похожи на вавилонскую морскую змею Тиамат.

 После такого ответа Тезей с удивлением уставился на сына:

   - В своё время я приезжал в страну хеттов. И вот благодаря этому у меня есть сын, который разбирается в вавилонских змеях. Кто мог такое ожидать двадцать лет назад.

 Хастияр тут же вмешался в разговор, не давая никому из них хоть слово вставить:

   - В Вавилоне находится множество удивительных вещей. Они куда любопытнее всяких морских змей. Вот со мною в юности произошёл один случай. Когда я был в Вавилоне в составе великого посольства хеттов, меня отправили отнести записку для верховного жреца. А я перепутал двери и попал в помещения, где жили храмовые проститутки. Там я, конечно, задержался, опоздал на встречу, за что и был обруган моими начальниками. Хотя, подозреваю, они мне просто позавидовали. Если интересно, я расскажу подробности.

   - Конечно, - сказал Тезей, - рассказывай.

 Едва хетт начал рассказ об удивительных приключениях в Вавилоне, царь сразу заметил, как его сын изменился в лице. Людям не дано проникнуть в мысли друг друга. А если бы Тезей обладал подобной сверхъестественной способностью, то услышал бы вот такое:

   « Значит, чтобы заморочить голову, с купцами надо говорить о торговле, с воинами о битвах, а с моим отцом о шлюхах. Выходит, это его слабость, которая видна сразу».

 Но Тезей истолковал поведение сына по-своему:

   - В твоём возрасте смущаться подобных разговоров?! Да ты что! Так нельзя, мне за тебя стыдно. Эй, слуги, переставьте нам кресла.

 Не успел царь приказать, как слуги кресла тут же передвинули. И Тезей сел рядом с хеттом, а его сын на месте отца, рядом с Федрой. Теперь ничто помешать не могло разговорам о приключениях с вавилонскими жрицами любви.

 Но лишь только Ипполит сел возле мачехи, Федра стала благодарить его за то, что отогнал собак. Оказалось, что на этот незначительный поступок царица обратила внимания гораздо больше, чем он заслуживал. Или всё-таки он что-то значил? Потому Федра продолжала:

   - Я не понимаю, почему же на меня бросаются собаки? Что во мне не так, в чём дело?

   - Дело в твоих духах. Собак раздражают  запахи, а если и я их слышу, то для гончих запах слишком сильный.

   - Да, что там псы. – Вмешался Хастияр, заговорив на вавилонском языке. Ведь он точно знал, что кроме царевича его здесь не поймёт никто и продолжал безбоязненно. – Я по дороге в море простыл немного, так у меня насморк прошёл от её духов.

   - Что он сказал? Я хочу знать! – Тут Федра обратилась к пасынку.

   - Морское путешествие было слишком утомительным, но общество высокой госпожи вернуло ему здоровье и силы.

Тут Ипполит понял, что и ему надо завести беседу, увлекательную для мачехи, но не все темы для разговоров ему подойдут. Да и четверо собеседников сидели рядом и прекрасно слышали друг друга.

 « Так, ну охотничьи собаки её вряд ли заинтересуют. Похоже, её слабость в украшениях, вон их сколько надела. Но это тоже не подходит. Ну, что-то же надо придумать, а то на меня он и дальше будет смотреть, как на сельского дурачка. Придётся наугад».

   - Так эта чаша с Крита?

   - Да.

   - Заметно сразу. Настоящее ни с чем не спутать. Хотелось бы узнать подробнее, чем на самом деле знаменита твоя родина. А то, я сильно сомневаюсь в тех историях о Крите, которые рассказывают здесь.

 На родине у Федры, среди всех прочих удивительных вещей, любили играть. Бросали кости, двигали фишки по полям из серебра. Поклонники игры точно знали один закон – везёт частенько тем, кто первый раз играет. Так получилось и на этот раз.

 Только мачеха услышала о Крите, так начала сама рассказывать. Только зашла беседа  о доме, так её уже остановить нельзя. Ипполиту оставалось только слушать.

 Что он и делал. Только время от времени говорил : «Это замечательно. Как жаль, что нет возможности увидеть всё это воочию. Счастливы были, кто там находился».  Да и ещё надо было делать вид, что рассказ о критских храмовых праздниках – самый удивительный в его жизни. Ещё бы, как же он жил и не знал, что семь оборок на юбках жрицы обозначают семь планет. А описание того, как девушки танцуют вокруг священного дерева и вешают на него свои дары, превзошёл все ожидания.

 А совсем рядом слышался рассказ о вавилонских похождениях, который обрастал уж вовсе невероятными подробностями. Становилось понятно, что если не всю историю, то большую часть хетт точно выдумал. Но своей цели посол достиг – Тезей слушал и слушал, почувствовав необычайное уважение к гостю.

 Хотя пасынок во всём соглашался с Федрой, она нашла, чем ему возразить:

   - Почему нельзя воочию увидеть? Можно. Прямо сейчас. Ведь в зал вошли мои служанки и будут танцевать.

 Четыре девушки, одетые в платья по критской моде, ярко-голубого цвета вышли на середину зала. А возле дверей встали ещё две, с египетскими арфами в руках. Поначалу никто не обратил внимания, звон посуды и голоса подвыпивших гостей заглушали звуки струн.

 Но Федре не пришлось призывать к порядку и просить о тишине. Только начался танец, как гости замолчали сами. Стих разговор о блудницах в Вавилоне, о застреленном позавчера кабане, о новом бронзовом кинжале.

 На несколько мгновений все оказались в сказочном мире. Тихо звучали арфы, как будто плескалась вода в священном источнике. Не знает она ни бурь, ни ветра, но звон её заглушает все иные голоса. Под звуки арфы кружились танцовщицы.  Кому-то они напоминали цветы кувшинок, медленно скользящих по воде.  Кому-то движение звёзд в ночном небе.   Каждый думал о своём.

 А Федре они напоминали дом. Великий дворец в Кноссе, на стенах которого изображены танцовщицы в голубых нарядах. На мгновение они ожили здесь, в Афинах. Ожили, чтобы вновь исчезнуть вместе с умолкнувшими арфами.

   - Это замечательно! – Сказал царице Хастияр.

   - Их научила моя Рове-Сазера, – Потом Федра обратилась к мужу, - вижу, что здешним людям понравились критские танцы. Но на Крите их больше не увидеть, и все знают, благодаря кому.

 На что Тезей ответил жене, прекрасно понимая, что речь идёт о нём и победе над Критом:

   - Я провёл молодые годы, слыша в своём доме хеттскую речь. Чувствую, что и старость могу встретить, слыша её постоянно. Из всех чужих языков буду слушать только её. Давайте, о Змее и Боге Грозы, о луне, упавшей с неба. Что там ещё в Хаттусе рассказывают?

 На этот вопрос лучше всего бы смог ответить хеттский посол, но Тезей обратился к сыну. Но отвечать взялся Хастияр:

   - Так было раньше. При прежнем царе Мурсили слишком много времени уделялось религиозным праздникам. А сейчас всё по-другому, во дворце в Хаттусе стало весело. Ведь музыка и песни должны радовать, а не вызывать тоску. Потому, у лабарны в большом почёте лувийские певцы. Если царь позволит, мои слуги сыграют и споют именно то, что любит наш великий царь. Неважно, что песни на нашем языке. Те, чужеземцы, что бывали во дворце, рассказывали, что и язык и понимать не надо. Музыка хорошая, всё без слов понятно.

   - Пусть споют. Хорошее начало, и я уже жалею, что приезжал в вашу страну двадцать лет назад, а не сейчас.

 Танцовщиц сменили музыканты из Хаттусы. На середину зала вышло восемь человек. Двойные свирели, лиры, бубны и маленькие барабаны  - такими были музыкальные инструменты из далёкой страны. Они заиграли и запели.

 Да, гости царя Муваталли были правы – не обязательно знать язык, чтобы понять, о чём песня. Когда песня начинается с плавной размеренной мелодии, а потом её ритм всё ускоряется и ускоряется, не давая никому спокойно усидеть на месте, она может быть только об одном. О том, что надо жить и радоваться жизни.

 Федра смотрела, как Ипполит пьёт вино и улыбается, слушая песню. Чужеземная музыка заполняла весь зал, мешая разговаривать. Федра наклонилась к нему и сказала:

   - Это нечестно. Ты понимаешь, о чём они поют, а я нет.

   - Да, смысл такой - у парня из Трои была невеста. Когда он ушёл воевать с египтянами, родители выдали её замуж за другого. Потом он вернулся с войны и украл её у мужа. И увёз к себе домой – в Трою, город страны Вилуса.

   - Какая замечательная история! Он даже не подумал, что она теперь жена другого мужчины.

   - А какая разница?

 Потом Ипполит придвинул своё кресло поближе к мачехе, и сказал ей, заглядывая в глаза:

   - Просто всегда найдётся способ восстановить справедливость, когда       кто-нибудь нарушает брачный договор.

 Всю ночь во дворце Тезея раздавались песни и разговоры на множестве чужеземных языков, гости славили бога вина Диониса, которому поклонялись и в бронзовом веке, во времена героев. А через несколько веков из праздников в честь бога вина появился театр. Благодаря греческому театру мы о Тезее, его жене и сыне и знаем.  

  Вот автор снова на сцену древних героев выводит. Как будто не может придумать своих. Что же, проверенный веками сюжет лучше любых экспериментов в искусстве. А может, просто хочет поставить своё имя в длинном списке великих и не очень, что рискнули сравниться с Еврипидом.

 Нет, ни то и ни другое. О настоящих причинах, заставивших портить героев любимого автора древности, говорить нет смысла. О них известно только на Елисейских полях, где уже две с половиной тысячи лет пребывает тень великого грека. Из вечности он видит, как многочисленные литераторы пытаются превзойти его. И не могут. Стоило браться мне за вечный сюжет?

 Может, я только со временем узнаю, может, только на Елисейских полях, почему уже много лет он не давал мне покоя. Остаётся надеяться, что тот, кто впервые вывел на сцену древних героев, простит мне самонадеянность взяться переписывать литературный шедевр.

 Если бы я жила в его время, то называлась скифянкой из степей Танаиса и Меотиды. Объединив эллинскую мудрость со скифским упрямством, вот такое произведение и получим. И не повесть, и не пьеса, нечто среднее. И не пародия, просто литературная шутка. Но слишком грустная. Ведь прошло две с половиной тысячи лет, а несчастья у людей всё те же.

 Ну,  есть повод и у древних авторов позавидовать нашим дням. Сейчас нет ни жёстких литературных рамок, ни цензуры. Можно писать, о чём хочешь. Только таких талантов больше нет.

 Потому вернёмся к древним героям. Ведь обращение к тени Еврипида служит только для того, чтобы показать, как в Афинах бронзового века прошло много дней.

 Владычица моря, богиня любви, светящая всем. Ты правишь на Крите. Но тебе подвластен не только остров посреди винно-чёрного моря. Нет, держава богини  – весь мир.

 Золотом блестит статуя прекрасной богини. Тонкая талия затянута широким поясом, семь оборок пышной юбки скрывают стройные ноги. Она подняла руки, восхваляя неодолимую силу любви. В руках у всем светящей           богини - священные змеи.

 Перед статуей Владычицы моря молится женщина. Та, которую, помнят уже более трёх тысяч лет. Все, кто слышал о последней принцессе Крита, представляли её облик по-своему. Теперь поглядите на неё.

 Невысокого роста, с изящной фигурой.  У неё есть дети, но роды не испортили тело. Танцы и плаванье позволили сохранить гибкость и гладкую кожу. У неё чёрные волосы, завитые в локоны и уложенные в сложную причёску. Тёмные глаза подведены египетскими красками, губы блестят от помады. На ней платье, подобное облачению богини. Это критянка.

 А сколько ей лет сейчас? Царица не скажет, знайте, что она ещё молода.

 О том, сколько лет Федре, знала её служанка, критянка Рове-Сазера. Она подошла Федре и просто спросила её:

   - О чём ты молишься, девочка? Который день подряд я вижу тебя перед статуей всем светящей. Чего ты просишь у богини?

   - Что можно просить у Владычицы моря? Только любви.

   - Разве у тебя её нет?

   - Раньше не было. Теперь есть. Я полюбила и вижу в этом волю и благословление богини.

   - Ты любишь? Но кого? Позволь узнать, кто он. Ведь для меня это не простое любопытство. Ты знаешь, о моих чувствах к тебе. Ни одна дочь не была так дорога матери, как ты мне.

   - Я знаю это. Потому скрываться от тебя нет смысла. Да и сама молчать я не намерена. Слушай – это старший сын моего мужа, это Ипполит. Почему ты плачешь, няня?

 Федра поднялась с коленей и отошла от алтаря богини. Она приблизилась к Рове-Сазера и взяла её за руки. Глядя в глаза своей старой няньке, Федра продолжала:

   - Ты должна со мною вместе радоваться, няня. Ведь по воле богини я встретила мужчину, о таком, как он, я мечтала с юности.

   - О нет, что я слышу. Пусть это будет неправдой.

   - Ты сомневаешься в моём выборе? Не думай, я не ошиблась в нём. Если хочешь, я расскажу. Хоть любят просто так, возлюбленным дорожат только потому, что он есть. Но его достоинства тебе я перечислю. Во-первых, он молодой…

   - С этим поспорить трудно.  Сколько ему лет? Семнадцать, восемнадцать?

   - Няня, не прерывай меня! В чём дело? Да, он молод и красив, с этим согласится каждый. Но лучшие его черты совсем другие. Ипполит скромен, как невинная девушка, ему же было неприятно слушать ту непристойную историю о Вавилоне. Он чтит  богов, ведь всем прочим разговорам он предпочёл рассказ о вере Крита. К тому же, вежлив и любезен. Но и это ещё не главное.

   - Неужели?

   - В твоих словах я чувствую насмешку. Но здесь она ни к месту. Ведь у нас гораздо больше общего, чем может показаться.  Знай, Ипполит верит в нашу богиню. Он говорил не раз – богиня, госпожа моя.  К тому же, на пиру он выбрал чашу, в которую стекала кровь жертв с алтаря богини. Это знак судьбы. Теперь всегда мы будем вместе.

   - Ой, девочка, я от тебя такого никак не ожидала. Нельзя же так увлечься безоглядно. И кем? Да с чего взяла ты, что это было знамение богини? Он выбрал нашу чашу и вино пил из неё весь вечер. И что из этого? Да кто же из неё не пил, и ничего, внимания ты на них не обращала. Служанки её хоть моют? А почему считаешь ты его красивым? Ведь раньше тебе нравились лишь юноши – критяне, похожие на наших принцев, что рисовали во дворцах на Крите. А Ипполит совсем другой по внешности. Его предки пришли из северных земель, это сразу видно, у него светлые волосы и синие глаза. Он до красавца сильно не дотягивает, такому на себе таскать полный набор бронзовых доспехов. Вот это для него подходит. Ты же его видела вблизи. Оставь подобные мысли, девочка. Твоё воображение может стать опасным и завести тебя, куда не следует. Забудь о нём.

   - А разве я смогу? Нет, мне это не по силам. Но тебя я не понимаю вовсе.

   - Я огорчаюсь только лишь из-за тебя. Не нашлось для нашей принцессы мужчин достойных, вот она и увлеклась неизвестно кем. Он тебе не пара, и не подходит ни внешности, ни по характеру, никак. Хорошо, хоть он об этом не узнает. Ещё раз повторю – не думай, забудь скорее, это блажь и глупость.

   - Я забывать любовь не собираюсь. Все мысли только о нём. Вот, прочитай – это мои стихи о нём.

 Федра протянула няньке табличку, исписанную критскими иероглифами. Едва Рове-Сазера заглянула в неё, как тут же вновь начала вытирать слёзы.

   - Они замечательны, как те любовные песни, что писали во дворце Кносса.

   - Видишь сама, если хороши стихи, значит, и тот, кому они посвящены, любви достоин. Я ему откроюсь.

 Вместо того, чтобы обрадоваться, Рове-Сазера упала на колени перед Федрой. Она умоляла её с куда большей страстью, чем сама Федра обращалась к богине любви.

   - Девочка, что ты делаешь?! Остановись, прошу тебя! Они же тебя убьют! Когда муж узнает, что ты изменяешь ему, тебя здесь просто казнят. Разве ты не знаешь обычаев этих диких ахейцев?!

   - Какое мне дело до их обычаев? Я давно уже устала от здешней жизни и не собираюсь им следовать. А что до казни, он не посмеет.

   - Нет, посмеет. Он и так уничтожил то немногое, что от нас осталось. Не губи себя! Если ты себя убьёшь, исчезнет последняя память о Крите. Ведь ты и твои дети – это единственные потомки древней династии критских правительниц. Я о себе уже молчу – своим неразумным поступком ты разорвёшь и мою нить жизни.

 Рове-Сазера схватила Федру за руки, не давая ей и слова сказать в ответ. Она продолжала, рыдала и уговаривала свою госпожу:

   - Ты же единственное, что у меня есть, ты мне роднее дочери. Федра, ты же знаешь, мои предки из древнего критского рода. Они сидели рядом с ложей царицы во время праздников и танцев с быками. Им принадлежали корабли в главном порте – Амнисе. Это мои предки приезжали в Египет, и с ними говорила царица Египта Хатшепсут. Всё разрушило землетрясение, когда в одну ужасную ночь множество островов ушло под воду. Я была тогда совсем юной, но помню, как Кносс накрыли тучи пепла и ядовитый дым. Наш город стал руинами, а под развалинами дворца моих предков погибла вся семья. Я одна осталась в живых, но лучше бы мне умереть тогда. Первое, что я помню после землетрясения, это как меня изнасиловали рабы, принадлежащие нашему дому. Потом голод, когда люди отнимали еду у бродячих собак и сами ели падаль. Меня подобрала одна из оставшихся в живых великих жриц. А потом приплыли завоеватели-ахейцы. Мою госпожу взял в жёны ахейский воин, который объявил себя новым правителем Крита. Ты же обо всё этом знаешь?!

   - Да, я помню. Это была моя бабушка. Зачем ты напоминаешь, что во мне есть и кровь ахейцев? Теперь я не хочу иметь с ними ничего общего.

   - А разве я хочу? Но у нас нет другого выхода. Слушай дальше, я буду говорить снова и снова, пока ты меня не услышишь. Тогда нам показалось, что жизнь постепенно начала налаживаться.  На развалинах мы построили новые дома, и новые корабли  в Амнисе. У меня родились дети, я воспитывала их и детей царицы. Но судьба оказалась слишком жестокой к нам. Да, что было дальше, ты помнишь. Дальше была война, в которой мы проиграли. Проиграли тому, кто стал твоим мужем. На войне погибли мои сыновья, а их дети умерли во время пожара великого дворца в Кноссе. Его разрушил Тезей, а сам дворец теперь называют Лабиринтом, наполненным чудовищами. Чудовища - это мы с тобой. Так что у меня нет никого, кроме Федры, и я буду жить, чтобы уберечь тебя от опрометчивых поступков.

   - Мои чувства – это не прихоть, и не заблуждения. Любовь позволит мне вернуть прежнюю славу Крита.

   - Вот ты о чём? Ты хочешь старого на молодого променять, как было раньше? А старый муж пусть отправляется в подземное царство и там, на троне смерти, пусть испытает мучения, которые принёс критянам? Это было бы достойной местью, но невозможно. Ипполит – родной сын Тезея и против отца он не пойдёт. Он – ахейский принц. Вера Крита для него чужая.

   - Ну, не совсем ахеец. Вернее, вовсе не ахеец. Он же через слово говорил о хеттах. А если человек отдаёт предпочтение народу своей матери, его обычаям и вере, значит, он наш.

   - Я уже не знаю, как разубедить тебя. А, я вспомнила! По обычаям ахейцев – ты ему, как мать, и Ипполит – твой сын. Здесь – вы родственники, и страсть твоя запретна.

   - Что ты, няня? Разве ты забыла о наших обычаях? У нас считается родство только по крови. А дети мужа – мне никто. На первом месте – мать, женщина, а не отец и его жёны. Что здесь запретного? Обычаи Крита старше и священнее ахейских. Ты вспоминала о Египте. А там же фараон может жениться на родной сестре или дочери. А египтяне превзошли в мудрости все окрестные народы и вера их освящена тысячелетиями, она гораздо старше нашей. Какие у тебя есть возражения против моей любви? Страх перед Тезеем?

   - Да, я боюсь за твою жизнь.

   - Богиня любви нас учит смелости. Вспомни лучше, как танцевали критские девушки с быками. Они не знали страха. Ты разбежишься, руки вверх поднимешь, и прыгаешь. На несколько мгновений тело оторвётся от земли, и совершишь отчаянный прыжок через быка. Тебя ждёт слава и венок цветов в награду от великой жрицы. Так и в любви – решившись полюбить, ты прыгаешь, как в пропасть. Неизвестно, получишь ты венок в подарок, или попадёшь на рога к быку. Но лучше умереть и узнать любовь, чем из-за трусости жить и на чувства не решаться. Потому, только в любви я добуду славу. Такую же, во всех краях, где побывали корабли критян. От Финикии до берегов испанских. И даже там, на дальнем западе, будет жить слава о женщине в красном платье с оборками, что не скрывала чувств и подчинялась страсти, своему единственному божеству. Если я умру, то память о моей любви меня переживёт. И будет славой Крита.

 Рове-Сазера печально смотрела на свою воспитанницу. Похоже, что Федра впала в экстатическое состояние, подобно священной танцовщице с быками. Они не испытывали страха и были способны на любые головокружительные трюки на арене. Что же ей было делать? Тут её взгляд остановился на табличке со стихами. Видимо, сама богиня любви подсказала ей спасительное решение.

   - Что же, если твоё решение неизменно, поступим так. Я с ним поговорю и покажу твои стихи. Если ты права, то он поймёт. А если нет, то опасность нам угрожать не будет. В табличке нет его имени и там вовсе не понятно, о ком они. Твоей вины никто не докажет. Я пойду сейчас, и пусть поможет нам повелительница любви, владычица моря, всем светящая богиня – Пасифая.

 Носить любовные записки – это тяжесть не для старых ног. Но чего не сделаешь ты из любви к Федре. Пожалуй, ты, критянка, первая, кто решился способствовать своей хозяйке в делах любовных. Первая из тех, о ком  писали стихи. Но не последняя, из длинной череды нянек и кормилиц. И ты жила на свете, и о тебе написано на хеттской глиняной табличке.

 А кто избранник Федры? Будет ли он стоять под окнами и пробираться в чужой дом под маской?

 Что за странные мысли по дороге приходили кормилице Федры?! Но       Рове-Сазера думала только об одном – как без помех поговорить с царевичем. Где он вообще ходит, как найти Ипполита, наполовину хеттеянина, сына царевны Асмуникал из Хаттусы, потомка Суппилилулиумы Великого?

 Не надо его искать, он здесь. Хотя, Рове-Сазера едва не разминулась с царевичем. Ипполит явно собирался куда-то идти. Не зря же он надел длинный плащ и взял оружие. А главное, что он был сейчас один. Потому, критянка приступила к разговору без всяких предисловий.

   - Стой, перестань! И выпусти мой плащ!

  Ипполит не успел отойти от дома на несколько шагов, как дорогу ему перегородила служанка царицы. Старушка падала перед ним на колени, причитала, хватала за руки. Из бессвязного потока её слов Ипполит поначалу ничего не понял, но искренне пытался:

   - Что тут происходит?  Случилось какое-то несчастье? Пожар или враги напали?

 Похоже, ни то и не другое. В доме вроде бы всё в порядке было. Но служанка не унималась, продолжала рыдать.

   - Ты скажешь мне, в чём дело? Или я дальше пойду, потому, что меня люди ждут. Я так на встречу опоздаю.

 Тут она перестала причитать, поднялась на ноги и сказала ему с таинственным видом:

   - Я тебе всё расскажу, но сначала поклянись богами, что о моих словах ты никому не скажешь.

   - Да, прямо так? А в чём подвох тут?

 Первой мыслью, которая пришла ему на ум, было уйти и не слушать всякие глупости. Но любопытство оказалось сильнее. Потому, он поступил так, как делал обычно, когда хотел, чтобы его никто не понял. Просто сказал на языке хеттов:

   - Ладно, так и быть, я тебе что-нибудь скажу, только отвяжись быстрее.

 А потом обратился к назойливой старушке:

   - Зевсом и Герой клянусь, что о нашем разговоре я буду молчать. Так в чём же дело?

 Но она оказалась не так проста. Критянка хитро подмигнула ему и сказала:

   - Я чувствую, что ты говоришь вслух какие-то слова, но сердце твоё сейчас молчит. Клянись богами своей матери! Только тогда я тебе смогу поверить!

   - Ты точно этого хочешь?

   - Конечно, иначе я не доверяю.

   - Ну, если добивалась, слушай. Но я тебя предупреждал, потом не жалуйся! Значит, так. Пусть в свидетелях мне будет Бог Грозы, господин мой, и богиня солнца города Аринны, госпожа моя. И бог-защитник Пирва, что стоит на священной скале-перуне. И бог войны Ярри и Рута, богиня охоты, госпожа моя. И бог света Сиват, прогоняющий призраков ночи. И богиня солнечных лучей Микула, что растит хлеб на полях. И мать-земля, богиня Лельвани…

 Рове-Сазера слушала клятву, а она всё не заканчивалась. Похоже, юноша несколько увлёкся, перечисляя богов своей матери-хеттеянки. Теперь уже самой Рове-Сазера вспомнилось, что ей пора идти, ведь дома осталось множество дел, которые надо было успеть, пока не стемнело. Как же служанки справятся без неё с выкройками критских платьев для госпожи.

   - Деточка, как же ты это запомнил?  – участливо обратилась Рове-Сазера. – С тобою всё в порядке?

   - Подожди, это только начало. Я говорил о богах моих предков, которые пришли в Хаттусу с севера, а дальше будет о богах народов, которые жили на нашей земле прежде хеттов и богах вавилонян и хурритов. И Тешшуб, бог грозы, и бог грозы города Нерика, Иштар, Царица Ночи, и богиня Инара, что подарила смертному свою любовь…

 Если бы не упоминание о богине Инаре, которая вместе со своим любовником из смертных помогала Богу Грозы победить Змея, нянька и забыла о поручении Федры. Но табличка со стихами по-прежнему была при ней, и её любимая воспитанница ждала ответа. Надо было действовать.

   - Ты говоришь о богине, которая влюбилась в смертного? Расскажи мне, прошу.

   - Если я начну рассказывать о том, как Бог Грозы победил Змея, и обо всех его помощниках, то это на много дней растянется. Эту историю рассказывают на Новый Год, потому его в Хаттусе празднуют восемнадцать дней. Может, хватит уже? Теперь дело за тобой.

 Но перейти к делу Рове-Сазера не решалась. Весь её жизненный опыт говорил только об одном – пора заканчивать опасный разговор. Но теперь любопытство взяло вверх и над ней. Ведь это качество обычно приписывают одним женщинам, не правда ли?

   - Я к тому и веду. Мне просто не понятно,  неужели хетты на первое место ставят Богиню?

   - Какую? Их много. Не зря же хеттов называют народом тысячи богов. Ну, и полтысячи богинь соответственно. Ты хочешь узнать о богине солнца города Аринны, матери всего мира, или Сауске, воительнице на лошади, божественной защитнице города Хаттусы, или Руте, девушке с оленем. Или Эрешкигаль, владычице подземного мира, которая забирает к себе людей?

 Он говорил что-то ещё, но Рове-Сазера уже не слушала, а только внимательно рассматривала его, стараясь понять чувства воспитанницы. Что же именно нашла Федра в Ипполите, что в нём было привлекательного?

 Впервые Рове-Сазера почувствовала, что перестала понимать Федру. Может, она просто вспомнила о своей юности, и ей захотелось вернуться на десять лет назад? Или мир мужчин, не расстающихся с оружием, вдруг стал для неё привлекательным? Хотя до сих пор ей нравились только утончённые критяне, воины казались слишком грубыми.

 Она так и не нашла ответа на свой вопрос, как не рассматривала юношу с ног до головы. Правда, ему от природы должно было достаться много ума, но жизнь ещё не научила им пользоваться.

 Да, и ещё на одно обратила внимание Рове-Сазера. Хотя Ипполит внешне не отличался от других ахейцев, в нём чувствовалось что-то чужое. Ни язык, ни одежда его не выдавали. Это было чем-то неуловимым, нечто отличало его от всех остальных жителей Афин.

 Она так задумалась, что и не расслышала, как Ипполит обращается к ней:

   - Так, мне это надоело. Хватит кругами ходить, давай быстро рассказывай, что Федре  надо. Зачем она тебя подослала? Я же вижу, что ты меня испытываешь. В чём дело?

 Говорить правду уже не имело смысла. Оставалось только выйти из непонятного и ненужного разговора.

   - Да, ничего такого важного.  Так, пустяки. Ведь ты с царицей говорил о каких-то песнях. Она решила показать тебе одну из тех, которые в старину пели на Крите. Вот, держи, если хочешь, прочитаешь.

   - И ради подобной ерунды ты морочишь мне голову? Нет, я не верю.

 Но Рове-Сазера всем своим видом старалась показать, что она всего лишь глупая старая рабыня и ей неизвестно о капризах хозяйки. Мало ли, что за блажь господам в голову придёт, а ей исполняй. Потому, она просто сунула в руки юноши табличку и поспешно ушла.

 Он долго рассматривал табличку, но совершенно напрасно. Ведь ни языка критян, ни их письма Ипполит не знал. Ни одного слова.

 Вообще, он говорил на нескольких языках. На ахейском, языке своего отца. На хеттском, лувийском и хурритском, языках страны хеттов, которые выучил благодаря матери и её слугам. И на языке вавилонян, который в то время считался языком международных договоров. Вавилонскую клинопись он должен был выучить, как один из хеттского царского рода. Ведь ей пользовались для общения между державами Востока, что отличало цивилизованные страны от ахейцев, живших на окраине известного тогда мира.

 А языка критян не выучил. Да, и зачем, ведь от прежней великой державы остались одни воспоминания.

  И Федра, которая могла помешать его планам. Потому Ипполит снова заглянул в табличку. Критяне писали по кругу, их иероглифы шли от центра к краям, закручиваясь в спираль. Воин в головном уборе из перьев, розетки, связки лотосов, фигура тучной женщины – такими были письмена критян.

 Ничего не понятно. А если не понятно, то нечего туда и глядеть. Потому, Ипполит нашёл табличке неожиданное применение. Он размахнулся и забросил её подальше. Письмо Федры полетело то ли в реку Илисс, то ли в канаву. Но там оно пропало навсегда.

Хотя письмо царицы к пасынку и потерялось, но интрига вокруг него начала складываться. Постепенно мы приближаемся к трагическому финалу.  А как же предотвратить несчастье? Ведь он об этом не знает, о том, какие испытания для него приготовлены. Потому, обратимся к высшим силам так, как это делали хетты.

    - О, все боги, господа мои! И вы, священные реки, и горные вершины, и подземный поток Вилусы! И Судьба, и Правда! Отчего же вы медлите сейчас, почему не спасёте одного из сыновей хеттов? Ведь, если он погибнет от вашего бездействия, кто будет молиться вам? Кто вспомнит ваши имена на земле Аххиявы?

 Так начинается утро. Бог Солнца, пастырь человечества, выезжает на небо на огненной колеснице, запряжённой крылатыми лошадьми. А во все стороны от него бегут Страхи и Ужасы, исчезает тьма.

 Хотя пастырю человечества поклонялись хетты, но солнце одно для всех. Оно светит над Афинами и над Критом, тогда и сейчас, одинаково согревая светом, хотя давно уже перестало быть для людей богом. Но ему, пастырю человечества, огромной звезде в бесконечном космосе, нет дела до верований смертных. Оно сотворило нас не затем, чтобы дожидаться от людей молитв и храмовых церемоний в свою честь. Солнце милосерднее всех богов, которые всего лишь плод человеческого воображения и страха, ужасов перед правдой жизни.

 Так что новый день в Афинах наступал вслед предыдущим. Но и новое утро не приносило Федре ответа на её вопрос. Взаимны её чувства или нет?

 Сама она не могла решить и найти ответ. Потому несколько дней подряд её мысли блуждали по бесконечному кругу из надежд и сомнений. Ведь она представляла развитие отношений именно таким образом – после разговора с нянькой Ипполит приходит к ней и клянётся в вечной любви. Или рассказывает всё Тезею, и после того, как её тайна становится известной, Федру казнят. Но, ни то, ни другое не происходило.

 Вообще ничего не происходило. День проходил за днём, а ничего не менялось. Приезд старшего сына поначалу внёс изменения в привычный уклад, но, потом всё успокоилось. Каждый занял своё место и другому не мешал. Никаких неудобств и затруднений от пребывания пасынка в Афинах ни Федра, ни её маленькие сыновья не испытывали.

 Он с ними почти не виделся. По утрам рано просыпался и уходил из цитадели вниз, где за стенами верхнего города было отведено место для воинов. Там они упражнялись в стрельбе из лука, метании копья и других искусствах. А на обед возвращался, ну а позже, до самого вечера ходил по цитадели и разговаривал с разными людьми.

 С Федрой вежливо здоровался во время обеда и больше не говорил ей ни слова. Как будто никакого письма и не было. Хотя Рове-Сазера клялась ей, что отдавала письмо. Так она продолжала мысленно задавать себе этот вопрос и не находить ответа.

 Через несколько дней Федра почувствовала, что не может больше оставаться в неведении, но и признаться в любви она тоже не может. Но и просто видеть Ипполита ей приносило удовольствие. Только заговорить о чувствах она не решалась. Потому, её начало тянуть туда, где он мог находиться. Как-то само собой получилось, что она начала ходить за ним повсюду, постоянно встречаясь у пасынка на пути.

 Однажды утром она просто сказала няньке, что ей надоело сидеть в душной и пыльной крепости, и она идёт погулять вниз, за пределы городских стен. Выйдя из верхнего города, Федра, конечно же, оказалась там, где она могла встретить Ипполита. Обычно её сопровождала Рове-Сазера или другие слуги, но это было излишней предосторожностью. Никто из воинов Тезея или афинских горожан не решился бы причинить вред царице.

 В нижнем городе, на безопасном расстоянии от домов ремесленников, была огорожена площадка для воинов. Заросли миртовых кустов и два оливковых дерева, которые росли рядом, видели теперь Федру чаще, чем стены дворца. Там она и проводила утро.

 Многим ли понравится глядеть на пыльную площадку, на мужчин, которые часами фехтовали бронзовыми мечами или стреляли из лука. Но для Федры это зрелище стало привлекательным.  Если нет возможности любить, то можно заполнить пустоту жизни мечтами и фантазиями.

 Воображение может послужить заменой настоящим отношениям. На какое-то время сможет. Потому Федра и стояла там, разглядывая Ипполита на расстоянии.

 Солнце поднималось выше, день приближался к полудню. Его тепло согревало кровь, превращая её в жидкое пламя, в огонь, способный сжечь тело. Погасить его можно было только одним способом, или сотнями разных, которые представляла себе Федра. В её воображении руки, державшие сейчас эфес меча, гладили её тело, заставляя раз за разом взлетать на вершины блаженства. И падать вниз, оказываясь снова в его объятьях. Ветер развевал оборки её платья, приводил в беспорядок причёску и приносил прохладу с моря. Но сейчас только ветер ласкал её разгорячённую кожу.

 Ближе к полудню воины решили посоревноваться между собой в стрельбе из лука. Тогда Ипполит решил отдохнуть и сел в тени от оливковых деревьев, совсем недалеко от мачехи. Уже несколько дней подряд он замечал здесь Федру, поначалу  не обратил на это внимание. Но позже начал понимать, что она смотрит именно на него. А стоит ему взглянуть прямо на неё, в глаза, как тут же отводила взгляд, отходила в сторону, притворяясь гуляющей. Но только он возвращался на площадку, брал в руки оружие, как и Федра приходила обратно.

 Всё это было подозрительно и непонятно. Если она решила за ним следить, то делала это крайне не умело. Конечно, разве он мог не заметить женщину в ярком платье, над головой которой служанка держала белый зонт. Пусть даже она и пряталась за изгородью из миртовых кустов. Боковым зрением он прекрасно видел Федру, ведь хороший воин должен был замечать не только то, что находится прямо перед глазами.

 Можно было спросить её об этом прямо, но она бы не ответила. Конечно, только он сел в тени, как Федра тут же отошла в сторону и остановилась неподалёку. Надо было проверить, что к чему.

   - Теперь моя очередь стрелять! – крикнул он воинам и медленно пошёл к ним.

 Федра тут же вернулась обратно. Вставая с земли, он намеренно там оставил колчан со стрелами. А лишь только подошёл к ним, тут же подозвал к себе самого младшего из воинов, подростка лет четырнадцати, и попросил за стрелами сходить. На него Федра, конечно же, внимания не обратила.

 Ну, что же, стоит мачеха на месте и не уходит никуда. Верно, приходит посмотреть на него и стоит здесь каждый день. Что Федре надо, что она задумала? Она в чём-то его подозревает или нет? Вообще то, не в чем, ничего он пока ещё не успел сделать, но думал уже о многом. Не могла же она проникнуть в его мысли, ну, а вдруг о чём-либо догадалась? Простаивая здесь каждый день, ничего не узнаешь. Тогда, зачем она приходит сюда?

 Так он думал и стрелял, чувствуя на себе взгляд Федры. Остановился, когда закончились стрелы. И тут услышал смех со всех сторон:

   - Поздравляем! Отличный результат! Ты три раза в цель попал! И восемнадцать раз промазал!

 Точно, хочет навредить ему. Как будто, под руку толкает. Если так пойдёт, надо искать другое место для стрельбы. Подальше от любопытной царицы. Так позориться прилюдно! Всё, надо уходить домой.

 Солнце уже пересекло полуденную черту. Пора было возвращаться обратно. Назад надо было идти через весь нижний город. Мимо домов ремесленников, которые селились вместе, каждый по роду своего ремесла. По одной стороне жили кузнецы и литейщики, которые превращали слитки меди и олова в бронзовые мечи, топоры, серпы, иголки и ножницы. А на другой стороне – гончары, чьи кувшины и чаши расходились по всей округе, их покупали и на соседних островах. Сейчас, несмотря на жару, каждый был занят работой, и людей на улице почти не было.

 Опустел и рынок, ведь крестьяне, которые приносили сюда продукты и меняли их на посуду, серпы и ножи, давно уже разошлись по домам. Тихо было вокруг, жизнь замерла, подавленная летним зноем.

 Но не совсем тихо. Вдруг что-то взвизгнуло, бросилось Ипполиту под ноги, а потом метнулось в сторону. А вслед кинулись собаки. Нечто оказалось диким поросёнком, с полоской на хребте. Он, наверное, прибежал к жилью людей, чтобы поживиться отбросами, но за ним тут же погнались собаки. Ага, догнали уже, добегался.

 До городских ворот идти было недалеко, но и за это короткое время Ипполит и думать перестал о Федре и её странном поведении. А просто рассматривал Афины с совершенно определёнными чувствами.

 Отсюда открывался вид на город. Ну, как – город. Для кого – то и Афины казались городом. Для тех, кто никогда не видел или просто не слышал о другой жизни. А где-то далеко, на северо-востоке Анатолии, находилась столица империи хеттов – Хаттуса, самый большой город тогдашнего мира. Там крепостные стены окружали всю площадь города, а не только его главную часть. А за стенами шли ровные ряды домов, с застеклёнными окнами. Между домами были проложены улицы,  посыпанные гравием, по которым свободно могла проехать боевая колесница. Воду в город подавали по водопроводу, а в самой Хаттусе были разбиты пруды. В центре города находились огромные храмы хеттских богов и царский архив – библиотека Хаттусы, в которой было не меньше тридцати тысяч книг на деревянных и глиняных табличках.

 Неудивительно, ведь хетты правили страной, которая была вдвое больше Египта. Потому, средств для строительства городов и крепостей у них хватало. Вряд ли жители столицы хеттов встречали на её улицах свиней из лесу.

 Так думал  царевич, разглядывая город, который должен был принадлежать ему по наследству. Афины, вместе с зависимыми от них землями были одним из нескольких больших ахейских царств. А там, на другом берегу, в Анатолии, они были бы равны одной из зависимых от хеттов провинций, причём, не самой крупной.

  И за то, что он должен был получить по праву рождения, надо было ещё и бороться. Впервые он подумал о том, что если бы жил в стране хеттов, то получил бы гораздо больше. Конечно, великим царём, лабарной, ему не стать. Ну, был бы на втором месте, среди избранных, конечно. Родственники царя назывались туллия, они представляли совет, управлявший страной вместе с царём. Так что к зрелому возрасту быть ему военачальником или наместником в новой провинции.

 Вот уже два месяца он живёт в Афинах. А ведь ехал сюда совсем с другими чувствами. За последние годы он видел отца всего несколько раз. Тогда отец с ним поступил, как с наскучившей наложницей, взял и выслал из дому. За прошедшие годы он не смог забыть обиду и надеялся, что его жизнь однажды изменится. Напрасно.

 Ну, что же, если родительской любви нам не получить, получим наследство. Как приз на гонках колесниц. Без крови и заговоров, этим и докажем Престолу Льва, что он один из них.

 С этими мыслями Ипполит пришёл в верхний город, цитадель Афин. Она стояла на скале, окружённая стенами, которые строили мастера с Крита и Анатолии. Внутри располагались храмы Владычицы Афины, Зевса и Геры, Посидейи и её супруга Посейдона. И, конечно, же, дворец царя и дома его приближённых вместе с кладовыми и помещениями для слуг.

 Он вошёл в портик дворца и остановился в перистиле – длинном коридоре, который вёл к главном залу здания. Остановился в темноте, не решаясь войти в мегарон, только потому, что услышал своё имя. Ведь там, в главном зале разговаривали между собой его отец и лавагет – командующий войском Менестей.

 Конечно, же, они говорили о нём. Приходится стоять и слушать, хотя это и некрасиво, но не отказываться же от возможности узнать о себе мнение других. Ну, ещё из разговоров с хеттским посланником понял, что его жизнь может мешать многим людям здесь. Если бы сюда подольше никто не приходил, ведь в доме много слуг, и кто-то может объявиться здесь. Ничего,  чужие шаги он услышит первым.

 Отсюда, из темноты был хорошо виден только край стены и пол мегарона, который представлял собой мозаику из мрамора разных цветов. Зелёные и розовые круги  на белом фоне закручивались в сложный узор, в огромную спираль, из которой не было выхода. Там и стояли царь Афин и  командующий войском – лавагет.

   - Что же они так долго не идут? – Сказал Тезей. – Уже давно отправился посланник вниз за теми, кто ожидает царского суда, а их всё нет.

   - Да, царь, ты не щадишь себя, ни времени, ни сил, заботясь о благе государства.

   - Сил я не щажу, в этом прав ты, друг мой Менестей. А силы убывают с каждым годом. Уже который год в сырую и холодную погоду болят колени, мешая мне ходить по корабельной палубе. Но когда наступит летняя жара и светит солнце, покоя нет. Начинает болеть затылок и всё плывёт перед глазами и двоится, потом проходит. Но повторяется всё чаще.

   - Это особая милость богов, царь.

   - Это старость. Старость, Менестей, только и всего. И сейчас, когда жизнь клонится к своему закату, я начал задумываться о будущем. Что же я после себя оставлю, как будут вспоминать потомки царя Тезея из Афин.

   - Как великого героя земли ахейской.

   - Да, как героя. Хотелось в это верить. Я разве не герой? Ведь это я объединил общины крестьян и горцев под властью афинской цитадели. Я  избавил родину от униженья данью, которую взимали с нас правители критян. Я Крит завоевал и положил конец их славе. Всё это я. Но это в прошлом. Все мои великие дела остались в прошлом, давно уже походы морские я оставил. Теперь пора задуматься о вечности – кому оставлю царство, кто придёт после меня.

 И вот сейчас царь и назвал имя старшего  сына, заставив его внимательно прислушаться.

   - Что же, любой, кто сына моего увидел, скажет, что лучшего наследника мне не найти. Но лишь одно меня смущает – ахейской крови будто нет в нём вовсе!

   - Ты, думаешь, царь, что он на самом деле не твой…

   - Нет, что ты, Менестей. Что же я не знаю свою первую супругу, покойную Асмуникал. Да стоит только раз на него глянуть! И на меня. Не в этом дело. Причина тут в характере – в нём моего нет ничего.

   - Он может быть, похож на мать?

   - Мужчина не может слишком сильно на мать похожим быть. Он похож на хеттскую родню, а более других на Мурсили, правителя Хаттусы. Да, это вылитый Мурсили, без сомнений. Всякий, кто о сыне о моём услышит, поймёт, что это хетт. Теперь я вижу юношу с лицом, как у меня в молодости, а говорю с Мурсили, будто я вернулся на двадцать лет назад. И смотрит и говорит, как он. И жду, когда он скажет голосом хеттского царя: « Мои предки нагрешили, а я за них расплачиваюсь» Или так « Во всех делах я следую советам богини солнца города Аринны, госпожи моей, ни разу её не переступил я воли» Или даже так « Ну, мачеха моя, вавилонянка, ну змея, ну стерва».

   - Как же это получилось?

   -  Всему причиной мать его Асмуникал, она воспитывала сына. Вбила ему в голову хеттскую заумь, всю, что знала. Научила языкам, законам и вере хеттов. Да, и ахейской грамоте она его учила. К тому времени она свободно говорила и писала на нашем языке. Она и её свита слуг. Ведь в хеттском бабьем царстве и женщины владеют грамотой.  

 Ещё бы, ведь отец дома бывал редко, он же воевал в море с критянами. Наверное, без матери домашнее хозяйство пришло бы в упадок давно.

   - Но не одни лишь люди во дворцах владеют грамотой. Нет, в Хаттусе не так, как среди ахейцев. Там и множество простолюдинов грамотные, даже слишком. Даже сам царь хеттов просиживал полдня в архиве и читал и диктовал писцам свои воспоминанья.

   - Для мужчины это странно.

 Ну, если ты сам, лавагет, не можешь правильно записать количество воинов и имена военачальников, конечно, это странно.

    - О чём я говорил сначала? А, о сыне и о хеттах, теперь я вспомнил. Слушай друг мой, Менестей, отчего сын мой вырос хеттом.

 Тезей наклонился к лавагету и продолжал говорить ему на ухо:

   - Всё не просто так и не случайно. Это у них политика такая. Её завел их царь Супиллилулиума, прозванный Великим. Трудные имена у хеттов. Я у них провёл не один месяц и только к концу этого срока смог выговорить его имя. Оно означает «Тот, кто у чистого источника родился».  Так вот, это самый хеттский царь выдавал замуж и женил всю свою родню на правителях соседних государств. И так создал обширную державу, ведь детей хеттские царевны  воспитывали в своей вере. И вырастая, они становились верными союзниками Супилилулиумы.

 А то, что он воевал с Египтом, Митанни, Сирией, и всеми остальными, это не считается.

   - Всё просто, выдал дочку замуж за соседа, правителя приглянувшейся державы и жди. А через двадцать лет её сын – наследник царства, и для твоего сына – племянник и свой человек, и друг для хеттов. А мы воюем, не иначе, как по глупости.

 Ну, это правда. Только матери моей не повезло – дыра тут редкая.

   - Вот это хитрость!

   - О, я тебе расскажу, мой друг, о том, как хеттский царь едва не захватил Египет. Хотя, я и не знаю всех подробностей. Так вот в гареме фараона обосновались хеттеянки. Как там их звали – Гилухепа, Тадухепа? Не знаю точно, что за бабы, но кто-то приезжал. Может, и не из самой Хаттусы, а из окрестностей, мне неизвестно. Но вскоре фараон сотворил такое, чего ещё не знали на земле. Он сверг отеческих богов и установил культ бога Солнца, похожего на тот, которому молились хетты. И всё! Чуть не пришёл конец Египту. В стране настала смута, и тут же от Египта сирийские владения отпали. И вмиг сирийцы перешли на сторону Супиллилулиумы.

   - Не иначе, как всё это случилось по наущенью хеттских жён!

   - Я тоже так думаю. Но это ещё не всё. После смерти фараона из наследников престола осталась его дочь. Так она просила Супиллилулиуму женить на ней его родного сына. Вот так – одна лишь свадьба и великая страна под властью хеттского царя! Но не вышло, хеттского царевича убили египтяне по дороге. Потом хетты дружно говорили, что это не они, что никогда в Египет шпионы их не приезжали, и Эхнатон сам придумал это дело насчёт свержения богов. И никакого отношения Хаттуса не имеет к тому, что Сирия едва завидев войско Суппилилулиумы повесила изображение двуглавого орла, державный символ хеттов, и сама открыла двери крепостей. И сирийцы ликовали, радуясь освобождению от незаконной власти фараона, сами.

   - Да, не могла дочь фараона до такого додуматься одна. Конечно, же, ей подсказали хетты. Ведь с предложениями о браке не приходят к посторонним, дочь фараона должна была доверять хеттам, больше, чем подданным своим.

   - Ты говоришь о том, о чём я только что успел подумать. И со мной они такую же интригу провернули. Я приехал у хеттов денег попросить, они мне дали, только, вот недаром. Приданое с девицей вместе. Но я тогда о политике не думал, мы оба были молоды, любовь была меж нами. Так вот, к чему я это говорил. Я думаю о том, что хетты могут нас захватить и присоединить к себе ахейцев земли. Чего же ради приезжал сюда посланник? Конечно, покушаются на наше имущество. А сын мой им в этом всегда поможет, только лишь увидит, как тут же на их сторону он перейдёт.

 О, вот в чём дело. Да кому вы нужны, кто будет вас захватывать, какая хеттам от вас польза! Никакой.  Зря я тут стоял, до сих пор мне не приходило в голову, что мой отец способен говорить явные глупости. Сюда идут! Надо выходить!

   - А вот твой сын! Он чуть-чуть не вовремя, владыка. Пришёл, когда мы его заглазно обсуждали.

 Неизвестно, чтобы сын и отец ответили на слова Менестея, как тут же в мегарон вошли новые люди. Это были двое крестьян. Старик вместе со своим сыном, у которого на перевязи висела сломанная рука, прихрамывающий при каждом шаге. Именно их ожидал Тезей для царского суда. Крестьян сопровождали два чиновника дворца, в обязанности которых входило надзирать за работами на царских землях.

 Ипполит хотел пройти мимо них, но Тезей остановил его:

   - Ты куда идёшь?

   - К себе. Надо оставить оружие и умыться.

   - Погоди, ещё успеешь. Ты, я вижу, привык бездельничать в Трезене, но пришёл тому конец. Когда я всякий день трудами занят, никто в моей семье не будет предаваться праздной лени. Сейчас я буду суд вести, а ты стой здесь и слушай. Давайте, излагайте дело!

 Суть дела была в следующем. Находящиеся здесь крестьяне отказались выходить на работу на земле, принадлежащей царю. Они объясняли отказ необходимостью собирать урожай на собственном поле. Работников – мужчин в семье было всего двое, но один был ранен при нападении волков на стадо, принадлежащее сельской общине, и работать в поле не мог. А отец указанного крестьянина отказался выходить на работы, оставшись собирать  урожай дома.

   - Да, необычное здесь дело, - сказал Тезей. – Что же, пусть сын мой выскажется, послушаем.  

   - Если из ворот их дома виднеется зелёное дерево, то на работы они могут не выходить, пока с его веток не облетят жёлтые листья.

 Тезей и все его подданные с изумлением уставились на царевича. Первый раз они услышали слова на родном языке, которым требовался перевод. Но первым не выдержал и переспросил Менестей:

   - Что?

   - Ну, если у них есть важные причины не выходить на работу, например, неубранный урожай на собственном поле, им можно дать отсрочку. Пусть начнут работать на государство позже.

   - Каково? Ты послушай! – Тезей обратился к лавагету, - это же закон Хаттусы. Теперь я вспомнил. Законы хеттов – это первое, что ему на ум приходит.

   - А я других не знаю, - сказал ему сын. – Ведь у нас нет писанных законов, потому я говорю о хеттских. Им уже несколько сотен лет, и там они успешно действуют.

   - Царь судит по велению богов, ведь он ведёт свой род от Посейдона. Ему нет нужды заглядывать в законы чужеземцев.- Вмешался Менестей.

   - Лавагет, а ты почему влезаешь? – ответил ему Ипполит.- Тебе какое дело?

   - Оставь его, - сказал Тезей. – Ведь Менестей – помощник лучший в нашем государстве. И не в твои года о нём судить. Подумай лучше, что ты предлагаешь? Так мы разоримся.  Какой же смысл нам жить по законам из Хаттусы?

   - Да, какая разница, где придуманы законы?  Во всех странах совершаются похожие преступления – угон скота, разбой, драки, дела о спорном наследстве. Почему бы и не воспользоваться советами опытных людей?

   - Нет, ну что он говорит! Я много лет подряд выслушивать обязан был речи твоей матери о превосходстве её державы над ахейцами. А теперь я это должен слушать от тебя! За что такое наказанье?

 Разговор между царём и его сыном всё больше уклонялся в сторону от судебного дела. Чиновники переминались с ноги на ногу, разглядывая расписные стены. Крестьяне глядели под ноги, словно пытаясь распутать сложный узор на полу. Наконец Тезей вспомнил о сути разговора:

   - Отсрочку от работ, наверное, можно дать в подобном случае. Но тогда и все другие захотят работать только на себя. Как дальше быть? А, ты не знаешь!

   - А что же нам делать? – Вдруг сказал младший из крестьян. – Ведь у нас нет выхода, если мы не соберём зерно сейчас, то потеряем урожай. Тогда мои дети умрут с голоду. И так нам хватает урожая только до половины зимы, а потом мы едим жёлуди.

   - Выходит, плохо работаете, ленитесь? – спросил его чиновник.

   - Мы ленимся? Да это же удивительно, что на том клочке земли, который оставили общине, что-то ещё и выращиваем. Ведь от земли общины отрезали большой кусок и забрали её под царские земли. И теперь там выращивают лён, а наши дети голодают.

   - Лён нужен для парусов и корабельной снасти. Если будем покупать его у Вавилона и Египта, то разоримся. – Спорим с ним чиновник.

   - А мои дети пусть с голоду умрут?! Если так, то ничто в Афинах нас не удерживает! Мы свободные люди и уйдём жить в другое место!

   - Можете уходить! Хоть в Микены, хоть в Спарту, куда угодно! А там вы будете получать за работу в поле плату – вот столько зерна в день, - чиновник показал объём, размером с ладонь.- И ничуть не больше, никто вам больше не заплатит! Здесь хотя бы жёлуди в лесу есть, а в Орхомене озеро осушать пришлось – там земли свободной вовсе нет.

   - Так что же, старикам и детям придётся с голоду здесь умирать? А сами вы безбедно живёте, получая плату от царя, за то, что пересчитываете урожай и складываете его в хранилища.

 Вдруг в разговор вмешался пожилой крестьянин, молчавший до сих пор. Он обратился прямо к Тезею:

   - Не думай, царь, что мы пришли сюда роптать на власть твою и спорить. Я и со мною вместе все жители Афин бесконечно благодарны за подвиги твои. За то, что ты освободил нас от дани Криту. Если бы не царь Тезей, я бы сам рабом минойцев стал…

   - Так это ты, Андрей! Я не узнал тебя! Прошло уж тридцать лет, подумать только! – Тезей подошёл к старику обнял его за плечи. – Ты же был один из тех четырнадцати, что предназначались для отправки во дворцы критян. И ты был первым, кто пошёл за мной, когда я предложил войну с минойцами, а не уплату дани. Я всё помню! И то, как ты меня щитом закрыл в морском сражении, я помню! Тридцать лет прошло, как будто один день!

 Неизвестно, сколько бы ещё Тезей вспоминал о подвигах юности, но тут в мегароне появилась его жена.

    - А, Федра. Где же ты была всё утро? Ведь к тебе приходил мастер по изготовлению духов. Я приказал и ему выдали две меры мёда, крепкое вино, половину меры можжевеловых ягод, связки три цветов шалфея и флакон с заморским маслом из корицы. А розы, сказал он, сам нарвёт. Что-нибудь ещё необходимо? Я не знаю, потому и спрашивал тебя.

   - Я надзирала за рабынями, которые прядут и шьют для нас одежду. От них сейчас иду.

 Вот это да! А кто же мешал мне стрелять? Да и двери в помещения для рабынь в противоположной стороне дома, а ты идёшь по моим следам, снаружи. Врать надо уметь.

   - Я туда как раз и не заходил и кормилица твоя мне не сказала. Вот глупая старуха!

 Повезло, но странно она себя ведёт. Или это для неё обычно?

   - Так что же с нашим делом? – спросил у царя старик.

   - Андрей, неужели я могу соратника по битвам юности обидеть? Ступай себе домой, пусть сын твой поправляется, работать будет позже. – Потом Тезей обернулся к Ипполиту, - ты здесь ещё? Ведь скоро время пира, а ты не в надлежащем виде. Иди, скорей умойся, а то похож стал не на принца, а на какого-то бродягу.   

    - Прости меня, отец.

    - Иди уже, хватит извиняться.

    - Я тоже пойду, - сказала им Федра. – Вернусь к служанкам, мы ещё не закончили.

 Тезей снова остался вдвоём с Менестеем. Все вышли, и теперь ни жена, ни сын не могли услышать его последних слов:

    - Теперь ты видишь, Менестей, что я не ошибался. Ты будто побывал сейчас со мною во дворцах Хаттусы. Нет, не такою была жена моя Асмуникал. Она молчать не стала бы, ведь хеттеянка могла поранить острым словом, как воины мечом. Она бы не остановилась и на одно моё слово своих сказала десять, и так бы спорила, пока бы я с мнением жены не согласился. А сын её – ну, прямо вылитый Мурсили. Он половину дня ходил по храмам, а сам в то время думал – как отобрать владения соседей. Сам царь хеттов мне и рассказывал – когда я унаследовал трон своего отца, он говорил,  окрестные державы надо мной смеялись и называли ребёнком неразумным. Их больше нет – я всех их покорил, разбил их войско и захватил их земли. Бойтесь тех владык, которые молчат, ведь они что-то замышляют! Так говорил Мурсили, правитель хеттов.

   - Очень похоже на него, царь!

   - Да, на сына моего похоже. Его ругаешь – он молчит, а когда ругаешь несправедливо – прощенья просит. Всего лишь за два месяца он обзавёлся множеством приятелей, заслужил уважение среди воинов и жрецов ахейских. Видишь, ждать решил, когда после моей смерти ему наследство в руки упадёт само.

   - Всего лишь восемнадцать лет. Что дальше будет?

   - На твой вопрос одни оракулы ответят. Но я одно хочу тебе сказать. Меня часто упрекают в страстях, в том, что слишком многих женщин я увлёк в любовный омут. Всё это неправда. В мире есть одна лишь страсть, которая сильней любви – это жажда власти. А кто со мною спорить будет – тот в жизни неудачник. Он не вёл за собою воинов, по его приказу не возводились стены крепостей, и тысячи людей не глядели на него с обожанием и страхом. От женщины ведь можно отказаться или на другую променять. А от престола не отказываются, его теряют только вместе с головой. Пойдём отсюда, хватит на сегодня дел.

 Кому достаточно было дела, а кому и нет. Ведь Федра солгала мужу о том, где провела утро, потому ей пришло в голову, что надо оправдаться. Потому она решила зайти к служанкам – пусть теперь они её увидят и запомнят, что приходила.

 Федра почти вбежала в комнату, где находились рабыни. Увидев царицу Афин, все они разом встали со своих мест и поклонились правительнице. Их было пятнадцать, большинство были уже немолоды. Они и были военной добычей Тезея, ведь уже прошёл не один год, как царь перестал ходить в походы и привозить трофеи. А ведь правитель может заслужить уважение собственного войска только удачей. Привёл рабынь и золото – тебя прославляют. А нет добычи – могут от царя и отвернуться.

 Все были уже не юными, кроме одной, по виду лет четырнадцати -пятнадцати. К ней и обратилась Федра:

   - А ты что делаешь? Смотрю, не торопишься заканчивать работу.

 В руках у рабыни был кудельник с шерстяной пряжей. Она медленно пряла и сматывала неаккуратную толстую нитку, которая выходила из-под её пальцев. Не успела она и слова сказать Федре, как тут же за юную невольницу вступились все остальные:

    - Пощади её царица! Разве ты не видишь, что она беременная? Это её первый ребёнок, потому она и не может работать быстрее!

 Верно, рабыня действительно была беременная, судя по животу, примерно месяцев семь срока. Лицо отёчное, светлые волосы небрежно заплетены в косу, из которой над ушами выбивались волосы. Она сложила руки на животе и несмело обратилась к Федре:

    - Прости меня госпожа…

 Федра прервала её:

  - Кто отец твоего ребёнка?

   - Я не знаю, царица! Прости меня! Их было много.

 Она упала перед Федрой на колени, ухватившись за оборки её юбки. На мгновение её взгляд встретился с взглядом Федры. И тогда царица всё поняла. Одним из «них» был её муж. Ведь рабыня считалась собственностью царя, но и была доступной для людей дворца.

 Федре, как хозяйке дома, надо было порадоваться. Ведь невольница родит нового работника, её будущую собственность. Но ей стало неприятно, почему то. Она выдернула край юбки из рук рабыни.

   - Прости меня, госпожа. Я не знаю…

 Но Федра её уже не слушала. Она выбежала из комнаты и направилась в свои покои. Ей же надо было переодеться для пира, и на то, чтобы привести себя в порядок, было очень мало времени.

 Почему же отец постоянно придирается ко мне, в чём причина?! Что мне, вообще перестать разговаривать в его присутствии? Теперь надо весь вечер сидеть, молчать и слушать, а другие в это время будут веселиться. Да, и почему они теперь на обед начали собираться к вечеру? Наверное, так на Крите принято. Я есть хочу, в конце концов.

 Зачем же слуги мне в ванну налили отвары трав? Я не просил. А, теперь же у нас всё делается, как во дворцах Крита – везде благовония и ароматические масла. Что это они в воду добавили? Мята, шалфей и вроде бы хвоя. Уже всё пахнет благовониями – вода, одежда, и даже мебель. И этот запах не выветрится никогда, да, это на всю жизнь. Будем теперь вечно жить в облаке духов.

 Почему же считается, что человек знатного происхождения должен волосы отращивать. Довольно глупо, как по мне. Ведь дома всегда можно искупаться каждый день, а что же в военном походе делать? Всё идёт от Крита – оттуда этот обычай и пошёл. Понятно, на кого критяне похожи с надушенными и завитыми локонами. Наплевать надо на обычаи и волосы отрезать, а то до ночи придётся ждать, пока голова высохнет. Ладно, так пойду.

 Оказалось, что он пришёл самым последним, когда за столом уже собрались все. Обычно Тезей приглашал басилеев – вождей племён Аттики, которые считались его подданными. Конечно же, там уже сидел Менестей, и Федра, которая была единственной женщиной среди десятка мужчин. Тезей не преминул сделать замечание сыну:

   - Ты заставляешь ждать себя. Не слишком ты торопишься, ведь даже женщина смогла быстрей тебя одеться.

 Верно, царица успела переодеться. На Федре было платье настоящего критского фасона – с корсетом, открывающим грудь,  широкой юбкой в мелкую оборку. Ткань платья была выкрашена синей краской, а оборки светло-синего и тёмно-синего цветов. На шее у неё было любимое ожерелье старинной работы – к толстой золотой цепочке прикреплён кулон в виде двух пчёл, которые держат в лапках каплю мёда.

    - Опаздывать нехорошо и недостойно, этим ты показываешь неуважение к гостям, - продолжал Тезей. – Садись уже.

 Ну, всё. Снова началось. Теперь надо делать вид, что меня тут вовсе нет. Хотя, за едой можно и молчать, никто не удивиться.

 Или нет. Что это за дрянь? Какую гадость на стол поставили и кормят ей гостей? Что же я съел – а, здесь огурцы, листья свёклы, хрен и луковицы гиацинтов. Редкая отрава – есть цветы. Точно, гиацинтами питаются критяне, они их вместо лука едят.

 Не нравиться кухня минойского Крита? Что же, есть выбор. На столе стояла жареная вепрятина, пшеничные лепёшки, оливки, сыр. Гости запивали ужин вином, кувшины которого были запечатаны пробками из сосновой смолы. Остальные блюда оказались по вкусу лучше, чем рецепты со стола Кносского дворца.

 Потому, он и не расслышал сразу, что один из басилеев обращается к нему:

   -  Почти шесть лет прошло. Но её здесь помнят, как забудешь такую женщину, как Асмуникал. Хотя её поведение всем казалось необычным, не так себя наши женщины ведут. Помню, тогда, шесть лет назад, вышел крупный спор между купцами, дошло до жалобы царю. А он тогда был на войне с критянами, как раз. Так она сказала, что будет между ними суд вести. Все, конечно, удивились, по силам ли такое женщине? Но, оказалось, что смогла, и люди остались довольны её приговором. В её стране так принято?

 Придётся отвечать, хотя отец опять начнёт обвинять меня в излишней любви к хеттским обычаям. Ладно, так и быть скажу:

    - Да, там царица это не просто женщина царя. Она государственный чиновник, у неё есть собственное имущество, слуги, обязанности вести суды и участвовать в переговорах с иноземными правителями. Да, так принято, никто не удивляется.

 Казалось, его вполне устроил ответ царевича. Потом басилей начал вспоминать события недавнего прошлого:

    - Да, шесть лет назад – вот это год был, великий и тяжёлый одновременно. Сначала было нашествие чужеземцев на Арголиду. А потом – великая победа!

   - Правда! Так и было шесть лет назад! – разом заговорили гости. – В тот год мы окончательно критян разбили. Сожгли их главный город и захватили пленных. Тогда пришёл конец власти Крита над Афинами!

 Дальше гости начали припоминать подробности сражений с критянами, в которых они участвовали. Им было, что вспомнить. До великого землетрясения Крит правил ахейскими землями, но об этом помнили только старики. А потом новые правители Крита смогли восстановить флот и решили брать дань. Афины должны были отдавать четырнадцать человек раз в два года, чтобы усердно трудились в рабстве для процветания Кносского дворца. От унизительной дани Афины смог освободить Тезей, который поднял на войну жителей города. Но позже он решил захватить Крит, однако это оказалось довольно сложным делом. Нужны были средства, чтобы вооружить воинов и построить корабли. Тогда он и поехал к царю хеттов. Через несколько лет после женитьбы на Асмуникал Тезей смог вооружить войско достаточное для победы над Критом. После захвата острова Тезей женился на критской принцессе Федре. Незадолго до этого умерла его первая жена.

 Гости продолжали рассказывать о победе. Они вспомнили множество подробностей – о том, как горел дворец, как сожгли критский флот. Гости прославляли царя, принесшего Афинам великую победу.

 Подобные разговоры царевич слышал много раз. Но сегодня ему вдруг стало любопытно, как относится мачеха к рассказам о войне. Наверное, критской принцессе было неприятно слышать рассказы о завоевании её родины, ведь она стала самым дорогим военным трофеем Тезея.

 Потому он начал поглядывать на Федру. Нет, ничего не понять по её лицу. Сидит и смотрит прямо перед собой, как раскрашенная кукла. Ей безразлично?

 Пока он думал о чужих мыслях, Тезей вдруг заметил, что сын не принимает никакого участия в разговоре. И тут же не замедлил спросить:

     - А ты почему молчишь?

     - Ну, мне же нечего сказать. Я же в войне не мог участвовать.

     - Так расспросил бы у других подробности войны с критянами. Вот, когда умру я, и не будешь знать о жизни своего отца. Ты же мыслями там, в горах вокруг Хаттусы.

    - Ну, я же никогда не бывал в стране хеттов. Ну, я же здесь родился.

   - Так если ты родился в стране ахейцев, тогда почему любую речь ты начинаешь со слова «ну». Как это принято в Хаттусе.  Говорить надо, также, как в Афинах принято, не мешать в разговорах слова из иноземной речи.

   - Я так не умею.

   - Вот, живёт всю жизнь среди ахейцев, а ведёт себя, как будто он сюда приехал на месяц в гости! Может, ты туда уехать хочешь?

   - Когда-нибудь поеду, почему бы нет?

   - Ты может хоть сейчас уехать. Наверно, думаешь, что хетты Муваталли выгонят и тебя царём провозгласят? Нет, ты им нужен здесь, в Афинах. А в Хаттусе и без тебя желающих довольно быть поближе к Трону Льва. Но я бы на твоём месте задумался о будущем, что будешь делать, если война начнётся. Я бы не хотел, чтобы обо мне сказали – он отец предателя ахейцев!

   - Хватит уже! Отстань от него немедленно, довольно! – сказала молчавшая до сих пор весь вечер Федра.

 Гости с удивлением уставились на неё. А Тезей повернулся к жене и спросил:

   - Почему ты его защищаешь, вдруг? А, после моей смерти он один твоей судьбой распоряжаться будет. Пора уж дружбу заводить.

 Потом Тезей откинулся на спинку кресла. Пружинное кресло, украшенное золотыми и серебряными фигурками львов, и грифонами из синей египетской эмали, заскрипело. Царь снова обратился к супруге, не скрывая раздражения в голосе:

   - Ты многократно говорила, что моему дворцу слишком не хватает блеска. Что похож он больше на военный лагерь, чем дворец правителя. Сегодня исполнилось твоё желанье. Ведь не хотела ты слушать рапсодов, которые поют о войнах. Хотела о любви послушать? Слушай! О том, как стал Эдип царём фиванским!

На середину зала вышел рапсод. Под звуки лиры он начал декламировать историю любви. Так, во всяком случае, назвал балладу Тезей. События эти недавно действительно происходили в Фивах, по соседству.

 Эдип, сын фиванского царя, многократно терпел оскорбления и насмешки от своего отца. Но однажды он решил отомстить за обиды. Эдип убил отца и забрал себе его женщину и имущество. Так сын на матери женился, так стал Эдип царём фиванским.

 Таково было содержание баллады, которую слушали гости афинского царя. Тезей снова откинулся на спинку кресла, думая о чём-то, что случилось давно, в своей жизни или чужой, неважно. А его жена смотрела всю дорогу на пасынка, не отрывая взгляда и не прячась, на этот раз.

 Так начинается ночь. Богиня Иштар  снимает с серебряных волос покрывало. Покрывало Царицы Ночи накроет тьмой землю. Всё живое на земле погрузится в сон, а небо загорится тысячами звёзд. Созвездия начнут путь по небу. Они опишут дугу по небосклону, приближая утро. И уступят место богу Солнца. А когда бог Солнца появится на небе, запрягая крылатых коней в колесницу, начнётся новый день.

 Завтра их обычная жизнь уступит место пьесе. Замкнутые в единстве места, времени и действия Тезей, Ипполит и Федра станут персонажами трагедии. Три актёра и хор в греческом театре будут бесконечно воспроизводить пьесу Еврипида. И никто из троих не сможет сказать о том, что у него на душе, только повторять великие стихи Еврипида и его многочисленных подражателей.

 Но сейчас они всего лишь люди и у них есть свобода выбора. Но она закончится завтра, когда вступит в права новый день. Завтра и начнётся древняя трагедия. А пока богиня Иштар снимает с серебряных волос покрывало, и так начинается ночь.

 Кто думает о том, что древние тексты скучны и в них нет ничего любопытного для современного читателя? Пожалуй, им далеко до нынешних бестселлеров, повествующих о десятках оттенков человеческих страстей. Или нет? Судите сами. Заглянем вновь в архив Хаттусы и сотрём пыль с клинописных табличек.

 Однажды Иштар, Царица Ночи, пришла к богу Ваалу. Перед тем она золотые украшения надела, а одежды сняла. Начала Иштар танцевать перед Ваалом. Долго смотрел Ваал на танцы богини. А потом сказал:

   - Впечатляет. И к чему все эти танцы?

   - Разве тебе не понятно? – удивилась Иштар недогадливости бога. – Хочу с тобою разделить я ложе.

   - Вот как! – ответил ей Ваал. – Послушай, Иштар, а ты же замужем. Мне неприятностей от твоего мужа не надо. С ложем как-то без меня.

Разгневалась Иштар и сказала богу:

   - Я веретеном своим тебя уколю и словами гневными оскорблю. А, главное, мужу пожалуюсь!

 Вмиг перед ними появился верховный бог Элькушерти, супруг Иштар.

   - Как ты мог жены моей не захотеть?! – гневно обратился он к Ваалу.

   - Ничего себе у вас отношения! – Воскликнул Ваал. – На что это такое вас тянет?

 Тогда супруг Иштар отвёл Ваала в сторону и сказал ему:

   - Понимаешь, в чём дело. Иштар, она женщина любвеобильная, отвлекает меня от исполнения божественных обязанностей. А если я не буду с ними справляться, то не услышу молитв и не получу жертвоприношений от смертных. Ну, ты же знаешь этих людей! Чуть что не так, сразу грозятся отказаться от нас и прейти в другую веру!

   - Значит, вы меня решили дураком сделать? – Догадался Ваал. – Хотите получить все жертвы и фимиам от смертных моими усилиями?

   - Какие негодяи! – Возмутилась Иштар! – А как же я?! Я же богиня любви и войны! Я должна будить страсти и вражду. А эти двое сговорились между собой, и я осталась в стороне – без любви и фимиама.

 Разгневанная Иштар покинула их и вскоре, на морском берегу отыскала великана, который оказался более чувствительным к чарам богини Вавилона, Ассирии и Малой Азии.

 Мораль – если двое не любят и не ценят, надо искать третьего, страдать не стоит.

 Но боги и люди говорят на разных языках, и дела их совсем не одно и то же. Об этом написано три с половиной тысячи лет назад, на глиняной табличке, в архиве города Хаттусы.

 Сегодняшний день должен был стать решающим, нельзя же дальше тянуть. Пора уже признаться в любви, так решила Федра.

 Потому она отправилась в нижний город, в котором проводила все последние дни, в надежде встретить Ипполита. Ей повезло, так она подумала, увидев, что он идёт навстречу.

 Как только Ипполит заметил мачеху, решил поблагодарить за вчерашнее. Нельзя же быть невежливым после того, как Федра заступилась за него.  Ведь неизвестно, чем мог бы закончиться  разговор с отцом. Потому, он просто подошёл к Федре, и обратился к ней:

   - Высокая госпожа! Все, кто чтит богов, обращают к ним молитвы, с просьбами подарить тебе их милость и здоровье. И на этот раз боги ответят на молитвы людей, и пусть богиня солнца исполнит твои желания.

 Но не к богине солнца, госпоже Хаттусы, были направлены желания критянки. Слова пасынка вселили уверенность в Федру, потому она и сказала ему:

   - Как ты всегда красиво говоришь! Никто так не умеет в этом городе! Пожалуй, верно, мнение, что ты и думаешь на другом языке. Ведь необычно слышать, что меня ты называешь высокой госпожой.

 Федра улыбнулась, думая, что он поймёт намёк. Действительно, ростом она Ипполиту едва доставала до плеча. Федра глубоко вздохнула, так, что корсет ещё туже стянут талию, и поправила локон, который падал на грудь, выбиваясь из высокой причёски. Сегодня она надела любимое красное платье с оборками и соломенную шляпу, подходящую для прогулок в жаркий день. А в мыслях Федра давно уже рассталась с нарядом, не без помощи юноши, который стоял возле неё.

 Конечно же, он не знал о чужих мыслях, потому и ответил Федре:

   - Прости, я же плохо знаю обычаи далёких стран. Как принято называть тебя на родине?

   - Критскую принцессу называют – Дочь Солнца.

   - А, это царский титул. Похоже на Египет.

 И тут же подумал, что царские династии часто выводили родословную от богов. Критяне и египтяне – от бога солнца, кто-то считал божественным отцом Посейдона, некоторые вообще вели свой род от самого Зевса. А хеттская династия, которая правила самой большой страной, считала родоначальниками всего лишь мужа и жену.

 Что же, не о далёких странах пришла поговорить сюда царица Афин. Но как в любви признаться? Надо же найти изящные слова. Может, стоит в обморок упасть и пусть он поднимает? Так и объяснишься в страсти. Хотя нет, это довольно старый приём любовного искусства, так часто делают. Попробуем по-другому:

   - Ты не подскажешь мне обратную дорогу? Я растеряла всех служанок, пока дошла сюда. Как вернуться обратно во дворец, в Афины?

   - Что? – Не понял её Ипполит. – Дорога? Вот она! Здесь же нет другой! – Он указал рукой на цитадель.

  Верно, цитадель стояла на скале и возвышалась над окрестностями. Со всех сторон был виден верхний город, цитадель Афин. Там невозможно было заблудиться. Похоже, что у Федры на уме было нечто другое.

   - А, ты просто боишься ходить одна. Давай,  проведу тебя до дома. Я же иду обратно, в город. Отец уехал вместе с Менестеем надзирать за постройкой нового корабля и вернётся только к ночи. Он забрал с собой часть воинов, и мне теперь заняться нечем. Ну, а самой ходить действительно опасно. Ведь в этом городе на улицах могут встречаться волки!

 Так они пошли вместе. Пройдя всего лишь несколько шагов, Федра начала отставать от него, тем более, что дорога поднималась в гору. Потому, она остановила Ипполита:

   - Постой, куда ты так торопишься?

   - Разве тороплюсь? Я не заметил. Всё, наверное, потому, что я доспехи  дома оставил. А оружие из бронзы весит слишком много, нельзя же не заметить его отсутствие. Пойдём помедленнее, если хочешь. Хотя, я удивлён, что моя тень за мной не успевает.

   - Тень? Как понимать тебя?

   - Куда я не пойду, за мною следует тень, повсюду. У всех есть тень, но я не думал, что моя тень носит платье.  

 Вот как, неужели ему стала известна тайна Федры? Что же, это облегчает дело, подумала царица. Следует вернуться к тому, с чего мы начинали.

   - Да, ты прав. Я не случайно встречаюсь у тебя на пути. Знаешь ли, какая тому причина?

   - Ты же сама мне рассказывала, что на Крите всё время проводят на состязаниях и праздниках. А здесь, в Афинах, такого нет. Тебе, наверное, просто скучно. И посмотреть ты можешь только на состязание между воинами.

   - Но разве не понятно, что среди всех воинов афинских, победы я желаю только тебе одному?

   - Кому ещё желать? Ведь твои сыновья ещё слишком малы. Не можешь же ты поддерживать кого-нибудь чужого, не из твоей семьи?

   - Ты напомнил о семье. Давай поговорим о ней. Ты держишь на меня обиду за то, что я стала женой Тезея и заняла место твоей матери?

   - Нет, все знают, что ты вышла замуж не по своей воле, а только лишь после победы над критянами. Так делают, чтобы придать грабежу вид законности. Принцессу выдали замуж, чтобы критяне платили дань и не устраивали восстаний против власти моего отца. И мне это известно.

   - Тем лучше. Пожалуй, на свете найдётся немного женщин, чью судьбу можно сравнить с моей. Она казалась мне клубком несчастий, который распутать выше моих сил. Так было до недавнего времени, но сейчас всё изменилось. И только тебе я обязана переменами в судьбе. Все говорят, что лицом похож ты на отца. Таким Тезей был в молодости. И потому, тебя вдвойне я должна ненавидеть. За то, что напоминаешь мне о войне и победах своего отца над Критом. Несчастья погубленной родины должны были внушать мне ужас перед Тезеем и его потомками. Но в моём сердце больше нет места для ненависти. Нет, там только лишь любовь, моя любовь к тебе. Да, мой несчастный брак всего лишь стал началом для истинного чувства. И с ним я шла сюда к тебе. Чтобы ты узнал о любви Федры.

 Что же ты молчишь? Ведь надо отвечать царице. Сколько же талантливых поэтов описывали эту сцену, выдумывая множество ответов. Пришла пора и мне рассказать историю кровосмесительной преступной страсти. Хоть по сюжету и героям она похожа на греческую трагедию, но пьесы Еврипида несли огромную философскую нагрузку. А здесь сплошное легкомыслие. Так на премьере драмы стараются актёры, а если спектакль идёт уже множество раз, их тянет пошутить.  Ждёте, что будет в этом варианте древнего мифа, чем ответит Ипполит на домогательства царицы? Существует не меньше двух десятков версий еврипидовской трагедии. Вот вам ещё один:

   - Нет, я вижу, что ты себя подозрительно ведёшь, но я же думал, что ты такая странная и есть. Ну, чтобы в меня влюбиться? Какая может быть у меня любовь с мачехой? Это невозможно. Или ты обманываешь, желая втянуть в какую-то интригу?

   - Почему же мне не веришь? Да, я тебя люблю, с тех самых пор, как увидела. С тех самых пор я и жду, что своего отца ты мне во всём заменишь. И будешь лучшим, чем отец, во всех смыслах. Ведь любое сравнение будет не в его пользу. Ведь, ты вежливый, внимательный, умеешь слушать людей и считаться с чужим мнением. Разве ты не так себя ведёшь по возвращению в Афины, да разве не так ты только что со мною разговаривал? Здешние мужчины себя так не ведут. Почему же любовь между нами невозможна?

   - Конечно, невозможна. Ведь ты же моя родственница. А отношения между родственниками считаются запретными. Кроме того, за измену мужу и отцу просто казнят. А у меня нет ни малейшего желания умереть из-за твоих страстей, да ещё и опозориться. По-моему, всё понятно.  А что до вежливости и всего прочего, так все себя ведут, кто имеет отношение к хеттскому царскому роду, у нас такие обычаи. Да мне ещё и далеко до тех, кто вырос в Хаттусе, во дворце лабарны. Я пойду.

   - Нет, не уходи! Останься! Разве я напрасно пришла сюда, к тебе?! Вот уже два месяца ты по ночам мне снишься, во сне – ты мой любовник. Неужели, ты меня сейчас оставишь?! Неужели, страсть мою отвергнешь?!

   - Да. Вот, странная женщина! Я ей объясняю, а она не понимает! Ты – моя мачеха. Мы с тобою родственники, потому, я спать с тобою никак не могу. А если ты хочешь расстаться с жизнью, то, пожалуйста, но без меня, я жить хочу.

   - Что же, хочешь сказать, что я в тебе ошиблась? Этого не может быть! Да и не бывает так, чтобы влюбиться в того, кто никак внимание к тебе не проявляет! Должно быть, ты забыл, о чём мы разговаривали на празднике в честь хеттского посла? Ведь после того вечера я и поняла, что в тебя влюбилась!

   - А, вот ты о чём! Похоже, я тогда перестарался, не думал, что так получится. Но у меня и в мыслях не было соблазнять тебя. Я же не говорил, что ты красивая, что мне нравишься и тому подобное! Мы просто разговаривали, а поддерживать беседу – это обязанность человека благородного происхождения. Только и всего. Клянусь, что никогда тебя я не хотел и о тебе не думал! Ты ошиблась, Федра. Давай забудем этот разговор.

 Ипполит оглянулся по сторонам. Они стояли всего в нескольких шагах от городских ворот. Хорошо, хотя бы то, что у их странного разговора не было свидетелей, никто не стоял рядом и не слышал. Но кто-нибудь мог подойти в любое мгновение. Тем более, что у Федры как-то странно блестели глаза, непонятно, то ли она хочет обнять его, то ли ударить. Потому он отошёл немного в сторону, но это не помогло.

   - Почему ты отказываешь? Что тебе не нравиться? Или считаешь меня старой?

   - Я никак не считаю. Высокая госпожа! Ты, что, на солнце перегрелась? Или в тебя вселился демон малярийной лихорадки? Почему до тебя простые вещи не доходят? Между нами отношений быть не может, потому, что мы родственники. Отец обвинял меня в любви к хеттским обычаям. Так это правда – я считаю себя хеттом. А по нашей вере связь с мачехой при живом отце считается грехом. И за это положено наказание. Ну, а ахейский царь обязательно казнит жену и её любовника, если уличит в измене. И здесь подобная связь считается запретной. То есть, я не хочу умереть позорной смертью. Как можно этого не понимать?

 Видимо, можно, если в душе тяжело признаться, что надежды на любовь оказались напрасными. Потому, едва Ипполит обернулся, чтобы уйти, Федра схватила его за руку. Изо всех сил она тянула его к себе, но это оказалось довольно трудным делом. Сложно было бы справиться с молодым человеком, который большую часть своей жизни учился обращаться с бронзовым топором и мечом. Тогда ей осталось воспользоваться только силой убеждения:

   - А, просто так моей любви не хочешь! При живом отце, значит, грех спать с мачехой! Тогда, давай, отомстим ему! Он умрёт, и мы станем свободными! Ведь ты же ненавидишь его ничуть не меньше, чем я!

 И тут же чуть не упала, отступив пару шагов назад и споткнувшись о камень. Что случилось, почему же он перестал с силой удерживать её руку? И тут же Федра услышала:

   - Да, никогда, - и добавил самое непристойное выражение, которое знал. – В гареме фараона египетского твоё место!

   - О чём ты? Что это значит?

   - Там спят со своей роднёй, брат с сестрой и отец с дочерью,  там твоё место! Пошла отсюда, шлюха!

 Что же остаётся делать? Придётся Федре спрятать позор и обманутые надежды за городскими стенами, благо, до ворот идти недалеко. И возвращаться обратно, в дом мужа. Ведь Тезей недалеко, он должен скоро вернуться. А не в подземном царстве, куда его хотела только что отправить супруга.

 Надо идти обратно, в нижний город. А лучше, куда-нибудь подальше, ведь придётся там быть до самой ночи. Или до утра, да, надо до утра где-то просидеть. Иначе, как удержаться и не побежать вдогонку за Федрой.

 Ведь воображение раз за разом рисовало одну и ту же картину. Он обещает Федре стать её любовником, если она станет вдовой. Влюблённая дурочка тут же лишает Тезея жизни. Люди не очень-то и удивятся. У критской принцессы должно быть множество поводов отомстить царю-завоевателю. Конечно, же, он и не подумает выполнять обещание. Федру тот час казнят. Её два маленьких сына потеряют права на престол. А он останется здесь царём. На всё это понадобится меньше суток.

 И не надо будет ждать несколько лет, и стараться произвести хорошее впечатление на всех подряд. Он останется в стороне от преступления, и никто не будет знать, каким способом он получил власть в Афинах. Всё это будет тайной, правда останется только в его душе.

 Потому, он шёл вниз, обратно, не обращая внимания на жителей Афин, которые встречались по дороге. Так и вернулся обратно на то место, где встретил Федру и начал разговор. Надо же, всего лишь раз побеседовал с ней, как  принято разговаривать с женщинами во дворце хеттских царей, и вот какой результат. Ведь он просто не хотел, чтобы мачеха строила ему козни, яду подсыпала, например. А критянку поразила кровосмесительная преступная страсть.

 Как же не поддаться соблазну и не воспользоваться глупостью женщины. Потому, что есть причина отомстить отцу. О ней знают только отец и сын, и больше никто.

 Можно вернуться в Афины, в дом отца. Но невозможно вернуться в то время, где женщина с кудельником в руках учила сына грамоте, рассказывая легенды далёкой родины. Вот одна из них.

 Однажды Бог Грозы со Змеем сразился, и Змей Бога Грозы победил. Осознав меру грядущих неприятностей, Бог Грозы обратился ко всем силам добра с настоятельными просьбами о помощи. Первой откликнулась богиня Инара. Как и подобает истинной женщине, первое, что она сделала, это нарядилась в золотое платье и пришла в один из хеттских городов. Там она и встретила мужчину из народа тысячи богов.

 Увидев богиню, он не мог остаться равнодушным. Так начался роман смертного и богини. Инара пообещала одному из сыновей хеттского народа свою любовь за помощь в борьбе со Змеем. Или наоборот, словом, подробности их отношений широко не разглашались.

 Найдя помощника, Инара приступила к выполнению основной задачи. Она приготовила роскошный обед с множеством сортов вина и пива, то есть алкогольными напитками, которые не рекомендуется принимать одновременно. Следом Инара пригласила Змея на шикарную вечеринку. Змей увидал размах торжества и тут же к нему присоединился.

 Что случилось дальше, угадать не трудно. Змей напился пьяным, и в нору, вход в подземное царство, в котором постоянно проживал, доползти не смог. Возлюбленный богини Инары связал пьяного Змея. Вмиг в нужном месте и в нужное время там оказался Бог Грозы, так, что не возникло сомнений, что они с Инарой действовали по заранее подготовленному плану. Так Бог Грозы со Змеем сразился, и Бог Грозы Змея победил.

 Эта история была записана почти четыре тысячи лет назад, и пусть вас не обманет наивность и фривольность древнего мифа. Ведь все вы видели много раз изображение Бога Грозы, победителя Змея. Возьмём в руки мелкую монету и посмотрим. Вот он Бог Грозы – всадник на лошади, поражающий Змея. Хеттский Бог Грозы, Перун, Зевс, а в христианские времена Илья-пророк или Георгий-Победоносец. А чаще всего просто богатырь или рыцарь, побеждающий дракона. Всё это древний символ народов, давно разошедшихся со своей неизвестной родины и почти забывших о родстве.

 О нём напоминает только сходство в языках и история о битве Бога Грозы со Змеем.  Все вы без труда поймёте, какой смысл у древнего мифа. О том, как Бог Грозы со Змеем сразился, и Бог Грозы Змея победил.

 Далеко разошлись по свету и покинули город Хаттусу её дети. Они сейчас в чужих краях, защищают рубежи хеттской империи. На страже столицы осталась одна богиня Сауска. Каждую ночь она объезжает крепостные стены, охраняя старинный город от враждебных людей и духов. Верхом на лошади, вооружённая копьём, луком и щитом в виде полумесяца, в доспехах из железа, богиня одна заботится о безопасности столицы. Божественная воительница не нуждается в посторонней помощи.

 Наоборот, она просит тысячу богов хеттов помочь детям Престола Льва. И боги во всём поддерживают Сауску. Ведь сейчас на юге лабарна Муваталли воюет за земли Сирии, и над каждой новой захваченной крепостью поднимают изображение двуглавого орла. Рядом с царём хеттов каждый миг находится бог войны Ярри, защищая от стрел египтян и подсказывая наилучшие способы ведения сражений.

 А на севере богиня солнца покровительствует младшему брату царя Хаттусили и его молодой жене, которой суждено стать самой великой царицей в истории хеттов. Не о ней ли, женщине по имени Пудухепа, будут вспоминать потомки ахейцев, рассказывая о царицах амазонок из Малой Азии? Сейчас она пишет молитву богине солнца, прося о защите для своего мужа. А через много лет Пудухепа выдаст дочь замуж за фараона Рамзеса, и будет укорять зятя за то, что он требует приданое от родителей невесты. Ведь хотеть приданое, а не женщину, это верный признак мужской несостоятельности. А её сын, царь хеттов, действительно запретит своим сирийским союзникам торговать с ахейцами.

 И на далёком западе нашлось дело для одной из божественных сестёр Сауски.

 Богиня охоты, Рута, ты слышишь молитвы и в чужой для тебя земле Аххиявы. Охотница с луком за плечами, девушка с оленем, такой видят тебя люди из народа тысячи богов. Рута, к тебе обращают просьбы охотники за зверем полевым. Ведь от тебя зависит их удача, смогут ли они добыть дичь. Ведь если охотники вернутся с пустыми руками, они могут потерять всякое желание скитаться по лесам и горам. А у их предводителя не должно быть ни малейшего повода возвращаться домой.

 Потому богиня охоты Рута благосклонно отвечает на обращённые к ней просьбы. И  который день Ипполита нет дома. Собрав компанию из ахейских юношей, он уже много дней проводит в окрестностях Афин на охоте. Никогда, ни до того, ни после, афинские охотники не знали подобного везения. Не иначе, как сама богиня вместе с ними гналась за ланью и выслеживала в зарослях кабана.

 Или им это только  казалось. Ведь каждая охота заканчивалась или начиналась весёлой пирушкой. А чаще всего, ей заменялась. Вот сейчас те охотники, которые держат на поводках спартанских псов, и те, что должны читать следы на росистой траве, и даже те, чья задача свежевать тушу убитого зверя, празднуют очередной успех.

 Наконец можно забыть о неприятностях последних месяцев, а просто расслабиться и смотреть в ночное небо, на звёзды. Что-то звёзд сегодня много и они дрожат, шатаются перед глазами. Того и гляди упадут. Однажды луна упала на землю. Вот было шума из этого события! А звёзды падают в конце каждого лета, и ничего! А если подняться на ноги, то можно дотянуться до них, и достать, ведь сегодня они совсем близко.

 Ой, нет, лучше не вставать. Что-то земля закачалась, ушла из-под ног. Лучше так, как и было, надёжней.

 Ипполит давно уже не участвовал в разговорах товарищей, как вдруг услышал своё имя. Приятели говорили о нём, но он не стал прислушиваться, а просто спросил:

   - Что, о чём речь?

 Охотники переглянулись и ответили ему:

   - А нам показалось, что ты спишь.

   - Нет, ну, что вы. Это я думаю.

 Они переглянулись ещё раз, а потом один из охотников продолжал:

   - Знаешь, в чём дело. Ты нам рассказывал, как твои предки захватили Вавилон. Так вот, мы сильно сомневаемся, было ли такое на самом деле. Ведь всем известно, что там у вас в Анатолии правят бабы.

   - Что? – Не понял их предводитель охотников.

   - Да, все же это знают. В Анатолии правят женщины, потому история о том, что армия хеттов захватила великий город Вавилон, скорей всего, неправда. Ведь мужчина, который прислушивается к словам своей женщины, хорошим воином быть не может.

 Ну, разнимать их было кому. Ипполит требовал, чтобы его отпустили. Тогда он убьёт обидчика и рассчитается за оскорбление. Но потом он понял, что если бы его не держали за руки, то он, скорее всего, просто упал на землю. Его противник вытирал кровь с разбитого лица, после того, как прекратил безуспешные попытки вырвать у приятелей охотничий топор.

Казалось, что  утром обида закончится сама собой. Но на следующий день вместе с головной болью рассеялось всякое желание продолжать общаться с прежней компанией. Предводитель охотников махнул рукой на них и отправился бродить по лесу в одиночестве.

 А зачем их собирали? Только, чтобы иметь причину не показываться дома. Сейчас он прекрасно обойдётся без подобной компании. Развлекал их, а вместо благодарности должен выслушивать гадости о себе. Пусть дома сидят.

 Ему же часто дома бывать нельзя. Слишком много для этого причин. Но сейчас он уже не чувствовал, что перестал доверять себе. Конечно же, никто сломя голову за Федрой не побежит. Хотя и продолжал думать постоянно о том, чтобы случилось, поступи он наоборот.

 Наверное, в наказание боги наслали бы чуму на город. Ведь в Фивах именно так и случилось. После того, как Эдип совершил страшный грех, и сын на матери женился, случился ужасный мор. Ну, и как себя чувствовать став причиной гибели множества людей?

 Совершив убийство, пусть даже и чужими руками, он всегда будет жить под угрозой отмщения. Один переворот ведёт за собой следующий, и так далее. В тех же самых Фивах потомки Эдипа, для степени родства которых и слова то в языке не было, занимались дележом наследства. И сейчас там такое творилось! Ни один ахейский царь уже не рисковал вмешиваться в фиванскую смуту.

 Если кто-то думает, что подобный случай был только один, то сильно ошибается. История хеттов тому доказательство. Первые великие цари захватили огромную добычу и расширили границы страны от моря до моря. Их успехи вызвали зависть у родичей. В результате чего члены царской семьи начали свергать друг друга. И началось в хеттском царстве время смуты. Благодаря переворотам царство хеттов едва не погибло. Уже и столица лежала в руинах. Если бы не Супиллилулиума Великий, то пришёл конец бы их державе. Когда он пришёл к власти, то от всей страны осталось два городка. Только он смог заново объединить страну и сделать её великой империей.

 Так уговаривал себя Ипполит, скитаясь по лесам и пытаясь прогнать мысли, вызванные женщиной. Которая была поражена кровосмесительной порочной страстью. Ведь он стал её невольной причиной, сам того не желая.

 Не из-за преступной любви ли сделалась царица больной? Федра  который день не покидала своих покоев. Она сняла корсет, мешающий дышать, и осталась в одной юбке. Федра лежала на широкой кушетке, возле неё, на полу сидела верная Рове-Сазера. Обе женщины страдали, не обращая внимания на любопытных служанок, заглядывающих в двери.

   - Ах, если бы и мне четвёрку резвых коней, - вздохнула Федра. – Если бы и я могла напиться из родника воды ледяной.

   - О чём ты говоришь, девочка? – Печально сказала критянка. – Что за безумные желанья?

   - Отчего они безумные? Я уехать отсюда хочу! Если бы я могла поехать в любое время, когда пожелается, хоть к морю, хоть в горы. Или в чужой край, чем-нибудь известный. А ещё мечтаю участвовать в ристалищах и состязаниях, и стать там знаменитой. Или сидеть на трибунах, приветствуя танцовщиков с быками и принимая знаки внимания от поклонников, и ни от кого не прячась.

   - Да, и мне хотелось бы жить, как принято на Крите. И ты бы тогда была счастливой. А здесь, среди ахейцев, обычаи другие. Вот выдают они замуж и не спрашивают невесту, желает ли она такого брака. А дальше женщине положено растить детей, хозяйством заниматься, бывать положено ей только в храме. И некому пожаловаться, если не любишь мужа. Ведь те, кто нарушает брачные обеты, считаются преступными. Что делать, дом наш отсюда далеко, его обычаи и нравы нам стали недоступны. Но ты смогла меня немного успокоить. Едва услышала я речь о колеснице, так показалось, что ты снова думаешь о…

    - Что ты, няня, об Ипполите я совсем не думаю. Он жестокий и бездушный человек. О ком мне думать? О том, кто холоден. Любовь он презирает и ненавидит женщин. Ему нет места в моих мыслях. Подумай только! Я ему в любви открылась, а меня он оскорбил.

   - Мы погибли! Теперь твой муж обеих нас накажет! Надо что-то предпринять! Ведь Ипполит сейчас пойдёт к отцу и всё ему расскажет!

   - Пусть идёт! Я казни не боюсь! Лучше умереть, чем каждой ночью с ним любовью заниматься, а потом я просыпаюсь и понимаю, что это только сон и моё воображение.  Хотя, похоже, он не торопиться со своими обвинениями. Видишь, что за человек. В нём рыбья кровь, на страсти не способен вовсе.

   - Когда же всё это случилось?

   - Прошло уж двадцать дней, не меньше.

 Рове- Сазера закрыла лицо руками и тихонько шептала молитвы. Но потом она почувствовала, что ей не хватает воздуха и сердце колотится и замирает. Она пересела поближе к Федре, и сказала, будто ей, а может и самой себе:

    - Что же, выходит, ухаживать за больными легче, чем болеть самой. Как ни любишь, а всё же собственная хворь и слабость тяготит сильнее, чем страдания родного человека. Девочка, что ты натворила? Но божественная милость с нами, и не оставит нас в беде владычица морская. Богиня любви пришла на помощь и не дала случиться непоправимому несчастью. Вот благородный юноша! Как же повезло!

    - Няня, почему же ты его вдруг стала защищать? Ведь он суровый и высокомерный, и горд не по годам. Он явный вызов всей человеческой природе. Ведёт себя так, будто и не согрешил ни разу.

   - Девочка, в тебе говорит обида, а я стараюсь судить по справедливости. Конечно, Ипполиту далеко до критских принцев. До тех, кто гулял в садах из лилий и ирисов. Помню, как долго в детстве ты разглядывала изображение одного из них на стенах Кносского дворца. Вот это образец изящества и красоты! Но подумать только! Иметь все шансы опорочить тебя, зная правду и избавиться навсегда от мачехи и от её детей, открыв себе дорогу к власти. И не воспользоваться случаем. Выходит, порядочный человек, а это, по нашим временам редкость. Поблагодарим богов, дитя, и забудем о твоей любви. А я всё думала, отчего вдруг парень загулял?

    - С кем?

   - С приятелями. Собрал каких-то местных лоботрясов и пьянствует с ними под предлогом охоты. Сутками он не показывается дома. Уже всё выпили, что было. Ключники мне жаловались, что до нового урожая вина уже не хватит. Отец его ругал, так он ответил, что своим достатком Тезей обязан хеттам. Царь с тех пор опасается с ним заговаривать, так на кухне рассказали. Значит, это началось в то время, как ты с ним объяснилась. Всё понятно.

   - А девушек там нет?

   - Об этом я не знаю.

   - Могут появиться, не сегодня, так завтра, кто-нибудь придёт. Может, и мне поехать на охоту? Приказать запрячь четвёрку лошадей?

 Есть ли средство от любви безумной и безнадёжной? У которой нет надежды на взаимность, но она и не проходит, как не отгоняешь мысли. Подобными вопросами задавалась Федра и кормилица, а может, мы с тобою? Тот, кто читает эти строки?

 Рове-Сазера налила в чашу вина и растворила в ней высушенный сок маковых головок. И напоила Федру. Ей же надо было успокоиться и заснуть без тягостных мыслей. Такова была медицина бронзового века. А вы, знаете от любви лекарство? Такое, чтобы чувства вмиг прошли, и на душе стало спокойно?

 Каким бы не было средство от недуга, но оно подействовало. Вино разливалось по телу, растворяясь в крови и затягивая разум в пропасть. В нём не было краёв и дна, сознание перестало сопротивляться и душа отправилось в путешествие в глубину самой себя.

 Так заболела от неразделённой любви Федра, ведь она получила отказ из-за того, что мужчина оказался слишком приверженным к обычаям и вере своих предков. Но благодаря тому, что Ипполит считал себя хеттом, он и отличался от большинства людей в Афинах. Потому он и казался Федре более привлекательным, чем другие. Из-за обычаев и веры хеттов Федра и не могла его получить.

 О жизни хеттов постоянно думал теперь Ипполит, сравнивая обычаи Хаттусы с тем, что он привык видеть в землях ахейцев. Всякий раз они оказывались лучше того, что он видел вокруг себя. Мысль о том, что он останется здесь и проведёт всю жизнь в родном городе, уже не казалась привлекательной. Хотя до возвращения в Афины выбор у него был небольшой – стать наёмником на чужой войне, в бесконечных распрях ахейских царств. Конечно же, подобная судьба не устраивала.

 А вот в Сирию к Муваталли он бы поехал. Там не придётся следить за каждым словом, никому не покажется странным то, что он постоянно вспоминает хеттских богов. Ведь так делали все, кто в то время жил в Анатолии. Даже для царя хеттов религиозные обязанности считались не менее важными, чем война. Потому хетты и поклонялись тысяче богов – если один из бессмертных не услышит, другой обязательно придёт на помощь.

 Да и междоусобицы, подобные ахейским, осуждались и считались бедствием. Ведь царь, его родственники по крови и браку, воины и жители Хаттусы были объединены. Во всяком случае, стремились к этому.

 Что уже говорить о языке и поведении, обязательном для знатного человека. Оказывается, быть самим собой – это недоступная роскошь для сына царя. А право думать и вести себя, как считаешь правильным, невозможно купить. Ведь свободу начинаешь ценить только тогда, как её лишишься.

 А настоящая свобода начинается с одиночества. Только когда уйдёшь подальше от людей и разорвёшь цепи привычного окружения, станешь свободным. Там, посреди леса или на вершине горы, не с кем поговорить и не к кому обратиться, кроме собственного сердца.

 А других собеседников и не надо. К чему здесь другие люди с их бесконечными сплетнями, глупыми словами и пустой жизнью. Им нет места, ведь ничто не сравнится с вечным синим небом и ветром. Ведь бессмысленно сравнивать солнечный свет с пламенем светильника. Так и человеческая жизнь кажется ничтожно малой рядом с целым миром, с бессмертной природой.

 Жизнь человека так коротка и чаще всего, напрасна. А наш мир вечен и в нём нет ничего лишнего. Ещё не было на земле людей, но каждый день всходило солнце. Шёл дождь, и росли деревья, такие же, как я вижу сейчас перед собой. Или совсем другие, неважно. Есть ли смысл в человеческой жизни, если всё, что мы можем создать - всего лишь слабое подражание силе природы.

 Но невозможно для человека слиться с природой и стать её частью. Ведь людям дана душа, которая будет искать подобных себе.

 А что их искать, нет ничего проще. Только невозможно попасть туда. Любой может пересечь море и уехать на восток. Кроме одного человека. Потому остаётся только представлять путешествие.

 Если бы моя душа стала птицей, если бы можно было умчаться отсюда. Ведь для них дорога через море, это не преграда. А там, на другом берегу, есть чудесный край. Где не унижают человека с иными обычаями и верой, где живут такие же люди. Там встретят и поймут, и не будут осуждать за то, что не могут понять.

 Потому каждую ночь во сне я горы вижу и город, в котором никогда не был. Но он для меня недоступен. Потому и хожу в жару под полуденным солнцем, хотя на душе только холод.

 Но однажды, появиться богиня весны. Мелькнут золотисто-белые косы, и растает в моём сердце лёд. Лишь только я тебя увижу, в мою жизнь вернётся солнце. Когда-нибудь её встречу и богиня весны мне улыбнётся. Есть ли ты на самом деле? Та, которая поймёт мою речь, и не будет на зло подбивать и заставлять прислуживать порокам?

 Как душа не стремиться в небо, в мыслях совершенно другое. Стоит разжать ладонь, и увижу украшение, с которым не расстаюсь много лет. На цепочке камешек янтаря, а в нём мошка, застывшая на века в гиперборейской смоле. Потому, сколько не думай об иной жизни, из этой не вырваться. Всё, что меня окружает, держит крепко, как янтарь маленькую мошку.  

 Откуда взялся этот камень? Его привезли с берегов холодного моря, к нему течёт река Эридан.

 Если бы знать, что хоть где-нибудь ждут, то и туда бы отправился. И к берегам Эридана, и в города Апасы, и в тот край, имени которого не знаю.  

 Но ждали его совсем близко. Женщина думала о нём каждое мгновение, но вряд ли знала его мысли. Ведь если бы жизнь сложилась согласно только его собственным желаниям, для Федры в ней не нашлось бы места.

 Но Федра и так не находила себе места. Едва рассеялся туман, и аромат маковых цветов перестал затягивать в пропасть душу, царица поднялась с ложа болезни. Тут же она позвала к себе кормилицу.

 Рове-Сазера и сказать ничего не успела, как Федра начала её расспрашивать:

   - Няня, отчего ты такая грустная? Сейчас не время горевать. Ведь у нас сегодня праздник! Или переживала за меня? Не стоит. Со мною теперь всё в порядке, вчера я плакала, а сейчас смеюсь. Мы будем отмечать моё выздоровление. Зови служанок, пусть арфы принесут, и будем танцевать! Я им платья подарю и украшения. Ведь все вокруг меня должны быть красивыми! Нам есть чему порадоваться – я же совсем здоровой стала! Мне только что об этом сказали голоса!

   - Девочка! Что ты говоришь? Мне страшно!

   - Отчего же? Здесь нечего бояться! Да разве ты их не слышишь? Это странно! Они же повсюду! Прислушайся! Сейчас они сказали – смотрите, вот Федра и её кормилица!

 Федра схватила её за руку и потянула за собой в угол. Она указала на соломенные шляпы и белый зонт.

   - Послушай внимательнее! Они оттуда громче говорят! Голоса сказали, что ты меня уговариваешь признаться в грешной страсти. Разве тебе не слышно? Ещё они сказали, что мы с тобою неправильно стоим. Надо держать осанку и чётко выговаривать слова, чтобы все услышали, даже те, кто далеко сидит. Они же нас и видят и слышат, так что надо делать то, что говорят они.

 Федра встала на носки и закружилась в танце. Она сделала несколько оборотов, а потом вновь обратилась к няньке:

   - Видишь, как красиво! Им должно понравиться! Няня, ты мне дала чудесное лекарство! Я хочу ещё. Я никогда так хорошо себя не чувствовала. О чём я говорила? А, ты хотела у моего пасынка украсть лоскут одежды, и приворожить его. А вдруг, получиться? Но, не торопись, Дождёмся, что скажут  они, те голоса, что я слышу в своей голове!

 Рове-Сазера в ужасе села прямо на пол, но Федра тут же помогла ей встать на ноги. Как ни страшно было старой критянке, но воспитанница невольно заражала её странным весельем. Потом Федра потянула её на середину комнаты.

   - Лучше здесь стоять. Так нас лучше видят, и свет правильно падает.

   - Что с тобою девочка, что за странные виденья? Скажи мне!

   - Конечно, я скажу! Я же не буду половину сцены отмалчиваться. Меня так заставляют делать голоса. Но в них нет ничего странного. Наоборот, они считают себя чем-то знаменитыми, если взялись говорить за Федру речи. Едва я выпила лекарство, услышала я множество голосов вокруг себя. Они мне говорили, как сесть и как стоять, как разговаривать, заставляли петь и танцевать. И я всё это делала и слышала восторженные слова. Мне бросали цветы под ноги, и мною восхищалось множество мужчин, кроме одного.

   - Кого?

   - Ты прекрасно знаешь! Не уговаривай произнести имя моего пасынка. После того, как я его произнесу, мне приходится в любви признаться и получить отказ. Снова и снова. Много тысяч раз не меньше. Мне кажется, что я стою и говорю ему о своей любви, а он мне отказывает, раз за разом. Но он по-другому не может, я к нему привязана, так же, как и он ко мне. А на нас всё время смотрят люди и хлопают. И это длиться бесконечно. Как будто мы стоим и разговариваем, а мимо нас проходят сотни лет и множество людей приходит посмотреть на страсти Федры.

   - Девочка, ты что?! Нам надо оракула позвать и выяснить, в чём дело.

   - Об оракуле ты правильно сказала, там такое тоже было. Но не стоит, ведь голоса ревнивы и стараются друг друга перебить. Они чужого мнения не терпят. Потому не будем с ними спорить. Лучше послушай, как это началось. Да, всё это впервые я здесь услышала, в Афинах. Тогда он появился, первый, кто решил заставить меня произнести слова о преступной страсти к собственному пасынку. Я помню все его слова, и то, как нас прохладно встретили. Ахейцы, ты ведь их знаешь. Им не понравилось и мы с ним провалились. Тогда он решился и всё переписал, и заставил меня произнести новую речь. Вот за неё нас ждала слава, слава на века, как он сказал.

   - Кто же это?

   - Он жил здесь, в Афинах. Вернее, будет жить, или уже умер, я не знаю, у меня в голове всё перепуталось. Я помню только голоса. Их было множество, но некоторые запомнились мне больше, чем другие. Потом пришёл другой. Он заставил меня написать длинное письмо и говорил, что критянка письма писать не умела. А он напишет такое письмо от Федры к Ипполиту, которое соблазнило даже камень. Но напрасно, финал у всех был одинаковый. Потом явился следующий, он был суров и холоден, как и его стихи. Они меня вновь заставили в любви признаться и хотеть умереть, и падать без сознания на руки Ипполиту, зная, что он опять откажет. Я слушала его голос и множество других. Есть среди них один, который рискнул сравниться с первым.

    - Он тоже здесь живёт?

    - Нет, что ты. Это было где-то далеко отсюда. Но там впервые мне дали платье, похожее на платье высокорожденной критянки – с корсетом и широкой юбкой, украшенной блестящей вышивкой. А не наряжали в      какие-то полотнища, как другие. И его доводы показались мне разумными поначалу. Он сказал, что ему кажется неправильным, как говорят о моём пасынке. Ведь на свете нет таких людей, которые бы не признавали власть богини любви. Их не было, и нет, и быть не может. А если в юности нет возлюбленной, только по одной причине – ещё не успел себе найти. Я с ним, конечно, согласилась. А следом он придумал любимую девушку для Ипполита. И заставил меня страдать ещё и от ревности! И от его стихов я снова умирала, но они вновь принесли мне славу и восторги множества людей!

 Федра прижала руки к вискам и сжала их, словно стараясь отогнать навязчивые голоса. Но они не хотели покидать её, потому Федра продолжала:

   - Потом я слышала музыку, и танцевала под неё и пела. А потом появился новый голос. Это была женщина. Она, как и я, служила богине любви. Потому я думала, что она не будет заставлять меня страдать. Но я ошиблась. Она заставила меня бежать по горным тропам за моим пасынком и спрашивать у него дорогу в наш дом в Афинах. И он не узнал меня. И оскорбил, точно также в её стихах, как и на самом деле было. Зачем же мне об этом напоминать?

   - А что твой пасынок?- Спросила её Рове-Сазера. – Что он говорил в твоих видениях?

   - Ах, няня, ты правильно делаешь, что не произносишь прямо его имя. Именно так и хотели голоса. Ведь он тоже говорит только то, что голоса велят. Он не может ни ответить на мою любовь, ни уйти. На Ипполита надежды мало. Ещё в то время, когда мой муж на его матери женился, случились странные события. Появлялись волшебные существа и происходили невероятные превращения, накануне свадьбы Тезея с первою женой. Тогда кому-то сон в летнюю ночь приснился. Что же можно ждать от их сына, родившегося при подобных обстоятельствах?

 Необъяснимое веселье Федры закончилось так же неожиданно, как и началось. Она села на пол и заговорила совсем тихо:

   - Это грустная сцена, я и моя нянька. Да, и все последующие тоже. Весело будет только в самом конце, когда мы с ним умрём. Тогда мы выйдем и поклонимся всем, кто пришёл посмотреть на историю кровосмесительной преступной страсти. И будем благодарны тем, кто пришёл сюда, чтобы узнать о страсти Федры. Я подожду финала, может, в этот раз он будет другим?

 Может, всё может случиться по-другому. Стоит только захотеть и жизнь изменится, так учат новые пророки. Трагический финал не будет неизбежным, и конфликт между страстями и долгом закончится победой здравого смысла. Как только мы найдём способ научить безумцев действовать и мыслить трезво. Или возможным станет сделать глупых людей умными, просто вложив мудрость в чужую голову.

 Но пока до этого времени далеко, потому и страдала Федра, сходя с ума от неразделённых чувств. Ведь в лекарстве нянька дала ей выпить яду, хотя хотела ей помочь. Потому и погрузилась душа в царицы в безумие из-за любви к человеку, которого греческий драматург назвал здравомыслящим и благоразумным в превосходной степени.

 А такие люди долго не страдают, даже если их жизнь складывается не только по их собственным желаниям.  

 Да какие там страдания, времени нет. Вообще, это глупость, так поступать, когда решается дальнейшая судьба и появился шанс изменить жизнь к лучшему. Ну, её, со своими порочными страстями.  Если продолжать вести себя подобным образом, на улице останусь. Скоро вернётся посланник и увидит, как мало я добился.

 А хетты, люди практичные, их не волнует, из какого народа и какой веры человек. Они даже мало смотрят на то, мужчина выполняет их задание, или женщина. Главное, извлечь пользу для государства. Потому, дуракам и пьяницам в моём лице помогать никто не будет.

 Конечно, хорошо было бы жить среди людей, которые тебя поймут. Но это вряд ли получится. Более наивное желание – это найти себе девушку, такую, как я хочу, здесь, посреди леса. О, сова полетела. Их тут великое множество, даже утром летают. Буду продолжать ходить по лесу, где кроме меня, никого нет, с совой и начну разговаривать. Надо возвращаться.

 Он вернулся в Афины и тут же встретил бывших приятелей. Которые не считали себя бывшими и обрадовались. 

   - Какие новости? – Спросил у них Ипполит. – А то меня несколько дней дома не было.

   - В Фивах опять неприятности. – Разом заговорили охотники. – Снова междоусобная война началась за наследство Эдипа. Мы опасаемся, что царь решит вмешаться в войну. А мы не хотим! Там же место проклятое! Никакой добычи не захочешь, лишь бы с ними не связываться!

   - Куда я не пойду, все говорят о том, что сын на матери женился. Или мне это уже кажется? – Сказал Ипполит. – Да, какие страшные последствия несёт в себе порочная страсть.

   - Конечно, - согласились с ним охотники, которые на этот раз не имели намерения спорить с царским сыном. – От порочных страстей сплошные неприятности. К примеру, взять критян. Вот, где было царство страстей порочных! Одни Минотавры чего стоят!

   - Минотавры? А кто это?

   - Разве ты не знаешь историю о рождении Минотавров? Критянки во дворцах страстям порочным предавались, с быками. От их связи рождались чудовища с головой быка и телом человека. Это Минотавры. 

   - Что вы! Разве такое возможно?! Сами подумайте!

   - Возможно, если сильно захотеть! Ведь на Крите множество искусных мастеров, они и постарались. Сделали статую коровы, в которую забралась критская царица. Так она смогла вступить в связь с быком и родить Минотавра!

   - Да, ну. Вот глупости. Кто-то вам соврал. Всё на самом деле было  по-другому. – Ипполит против своей воли вспомнил Федру. Но на этот раз сведения, полученные от мачехи на злополучном пиру, пригодились на деле. – Всё было не так. Никто в связь с быками не вступал. Просто у критян была священная церемония. Они с быками танцевали. А знатные критянки сидели на трибунах, бросали танцовщицам цветы и кричали – давай, вперёд, пусть наши победят сегодня! А танцовщицы в это время через быков всего лишь прыгали, делая двойное сальто с упором на рога, только и всего.

   - Они с быками кувыркались, от них рожали Минотавров! Это всякий из ахейцев подтвердит! Почему же ты не веришь? Откуда же, по-твоему, взялись кентавры?

   - Кентавры?

   - Да, кентавры! Чудовища, половина человека и половина лошади. Если поехать к северу от земель ахейцев, их там великое множество. Конечно, же, от связи человека и коня. А ты сомневаешься!

   - Да как же можно в такое поверить?! Послушайте, нет же никаких кентавров. Это же кочевники из северных степей! Они на лошади верхом умеют ездить, а здесь, среди ахейцев, почти никто не может. Вот путешественникам и кажется, что человек и лошадь – это одно целое. Так что кентавр – это на самом деле просто всадник!

   - Не может быть!

   - Нет, это так и есть! Послушайте, - сказал им Ипполит. – Не надо верить всем, кому попало. Ведь о далёких странах рассказывают множество небылиц. А когда туда приедешь, так там и близко нет ничего подобного! Так что верить подобным россказням, это всё равно верить этому, как его? Кенею! Который тут недавно ходил по рынку и рассказывал, что его колдуны превратили в женщину сроком на три года. И женщиной ему понравилось быть больше. А когда ему вернули прежний облик, то он стал спать исключительно с мужчинами, по привычке. Хотя все знают, что Кеней обычный мужеложец, к тому же, ещё и лжец. Не врал бы, не позорился. Такие, обиженные богами, среди ахейцев встречаются, что делать!

 Охотники начали отодвигаться подальше от своего предводителя. Так что царевич остался один, а все остальные афинские юноши сели напротив от него. Один из них сказал Ипполиту:

   - А что же ты перед нами так возносишься? Взгляни на материно царство – что твориться там!

   - Да что же может там такого твориться? – Сказал Ипполит, свято уверенный в том, что о хеттах никто не может сказать ничего дурного.

   - Как же, не может! – Разом ответили все. – Каждый знает, что там, в Анатолии, одни женщины живут!

   - Что?

   - Не притворяйся, что не знаешь! Ведь всем известно, что твоя мать происходит из народа, который состоит из одних женщин.

   - Вы что, где услыхали подобную глупость?

   - Нет, это правда. Но ты не переживай. Мы же понимаем, что о своей матери ты не можешь отзываться плохо. Хотя она из племени мужененавистниц. Ты же единственный во всём их племени мужчина.

 Ипполит внимательно поглядел на них. Нет, все охотники сегодня были трезвыми, но несли редкую ерунду. Но по лицам было видно, что верили в эту странную историю.

   - Что, одни женщины в Хаттусе живут? А царь, а войско?

   - И царь, то есть царица, и войско, и жители, всё это женщины!

 Ну, как с ними можно серьёзно разговаривать! Ведь верят же!

   - А, ну если так, то это замечательно. Я отсюда уезжаю. Выходит, что кроме меня других мужчин из царского рода не осталось, значит, я и буду там править. Всё, надо собираться.

   - И ты их не боишься?

   - Чего мне бояться? Я же там свой человек. Только я приеду, меня с почётом встретят!

   - Что ты, они же тебя убьют! Ведь они убивают всех мужчин, которые окажутся в их стране. Там же целое войско из белокурых девушек, вооружённых луками и копьями.

   - Как, все со светлыми волосами?

   - Да, и из одежды на них только пояса для мечей.

   - Точно, я теряю с вами время! Считайте меня уже здесь нет! Я в Анатолию уехал, и обратно не ждите!

 Ипполит встал и сделал вид, что уходит, ожидая, что приятели оценят его шутку и начнут смеяться. Но они почему-то не смеялись. А только принялись горячо убеждать его не совершать опрометчивый поступок и остаться в Афинах. И не уезжать в страну, населённую одними женщинами. Ведь в краю амазонок его не спасёт от гибели даже происхождение из царского рода.

 Теперь и ему было уже не до шуток. Внезапно он почувствовал, что между порочной любовью мачехи, косыми взглядами и шутками афинян в его адрес, а тем более этой странной сказкой о стране женщин, есть связь. Все эти не связанные между собой события вдруг сложились в сознании вместе, как осколки разбитого кувшина. Лучше бы их вместе не собирать.

 Потому, ему тут же захотелось проверить собственные выводы.

   - Да, может быть, чужие обычаи кажутся вам странными. Но ведь и для людей, которые приехали сюда из далёких стран, обычаи ахейцев тоже могут показаться удивительными и необычными. Вы об этом не думали?

   - Нет, такого не может быть! Ведь наши обычаи самые правильные и есть! Куда до нас всяким чужеземцам.

   - Ну, да, конечно.

 Ему бы уйти сейчас, но как уйдёшь после того, как услыхал подобное! Ведь ему надо будет жить в этом городе, если повезёт, то стать их правителем, но как? Они же не понимают очевидных вещей, неужели для афинян он так и останется чужаком? Нет, надо набраться терпения и объяснять.

   - Как же вы могли до этого додуматься, что в Анатолии живут одни женщины? Или вам это кто-то рассказал?

 Конечно, историю о стране женщин рассказывали купцы и путешественники, побывавшие в Анатолии. Может быть, их рассказ был не совсем таким, но среди ахейцев его запомнили и рассказали другим людям.

 На противоположном берегу моря, в Анатолии, находилась страна, в которой жили одни женщины. Когда-то давно они пришли туда из северных степей, построили себе столицу в северо-восточной части Анатолии и завоевали всю её землю, основав множество городов.

   - Ну, пока всё сходиться, - сказал им Ипполит. – Это похоже на правду о стране хеттов. Но почему, же там живут одни женщины?

 Почему? Афинянам это было неизвестно, зато они рассказали множество подробностей из жизни амазонок. Воинственные девы ненавидели любовь, но как без продолжения рода обойдёшься? Потому раз в году, на священный праздник, они встречались с мужчинами из соседнего племени, и спали с ними. А потом родившиеся девочки становились амазонками, а мальчиков отдавали назад в племя их отцов. Просто так, по жребию, поскольку неизвестно, кто чей был отец. Ну, а во время войны пленник амазонок мог стать любовником всего племени. Перед тем, как его принесут в жертву их Богине-Деве.

 Царевич выслушал и начал объяснять им, как всё обстоит на самом деле. О том, как хетты пришли в Анатолию из северных степей и основали там своё царство. Об их первых правителях – Лабарне и Анитте, о том, как хетты захватили Вавилон, и заговорах и времени смуты. О победах Супиллилулиумы над вражескими армиями, о великом царе Мурсили, который прославился тем, что написал множество молитв богам и был известен этим не меньше, чем военными победами. И о нынешнем царе хеттов и его великой битве с египтянами. И ещё множество подробностей о жизни в хеттском царстве.   

 Но их лица выражали недоверие и сомнение, хотя именно царевич мог рассказать о материном царстве лучше других. Они всё время переспрашивали его, желая узнать о царице хеттов и её свите из девушек-жриц. Что они там делают все вместе, когда остаются во дворце одни.

 Пока не довели царевича до того, что он начал кричать на охотников:

   - Как мне это надоело! Я им рассказываю о войске, о крепостях, о городах, о которых вы понятия не имеете, а их интересует только одно! Кто с кем переспал! Ну, если до вас по-другому не доходит, слушайте! В Анатолии  мужчины женятся на женщинах, и никто никого в жертву не приносит!  В стране хеттов положена казнь за то, что вы мне перечислили – о быках, о конях! И спать с родственниками по крови и по браку тоже наказуемо. А вам что в голову лезет? Как вы додумались до подобной чепухи?! Только из-за того, что хеттская царица подписывает указы вместе с царём?! А, есть ещё закон о престолонаследии – если у царя нет сыновей, тогда трон переходит по женской линии – к дочери царя и её мужу. И это всё! Страна женщин!

 Спорить с царским сыном себе дороже. Вдруг именно он и станет здесь правителем, тогда и припомнить может старые обиды. Но, на то и разговор в Афинах, чтобы каждый мог свободно высказаться и выяснить, в чём истина.

   - Нет, это не может быть неправдой! Конечно, амазонки существуют! Чем же объяснить иначе, как ты себя с женщинами ведёшь? Как ты с царицей разговаривал и со жрицами Владычицы Афины?

   - А как это я разговаривал? – Подозрительно спросил их Ипполит. Ведь ахейские женщины не участвовали в общественных делах и редко показывались на людях.

   - Вежливо и как с равными себе. Значит, в глубине души ты их всё-таки боишься!

 Вызвать их на поединок? Нет, это ниже собственного достоинства. Не стоит связываться на равных с дураками. Хотя теперь всё становится понятным, всё стало на свои места. И это совсем не радует.

 А может, хорошо, что ахейцы меня не понимают?! Есть в этом и преимущества. Так подумал Ипполит, а вслух сказал на языке, который мы называем хеттским клинописным:

   - Какие вы болваны! О, мать несчастная моя! Куда я попал!

 Туда, где сейчас бронзу рубит сталь. Где армия Муваталли стоит возле сирийских городов Хальпы и Кадеша. И сотни боевых колесниц хеттов наводят ужас на египтян. И воины Хаттусы идут на битву с именем богини солнца. И владычица хеттов покровительствует тем, кто пришёл сражаться с врагами в земли Сирии и Палестины во славу богини, госпожи моей. Туда, в тринадцатый век до нашей эры, и не будем из него удаляться.

 Богиня Солнца города Аринны, госпожа моя. Хоть в моей стране ты носишь другое имя, я обращаюсь к тебе. Женщина мучается в родах. Женщина рожает ребёнка и не знает ни дня покоя, заботясь о нём. Её дети становятся взрослыми и покидают дом, но женщина тревожится о них, будто они ещё младенцы. Всякий раз женщина обращается с молитвой к доброй солнечной богине. И богиня услышит её и поможет, потому, что сама мать.

 А кто попросит за тебя, когда матери твоей давно нет в живых?

 Однажды приходит время, когда нужен кто-нибудь, чтобы понял и выслушал. И куда мы все приходим?

 Обряды он, конечно, перепутал. Наверняка, душе хеттской царевны Асмуникал не понравилось, что ей приносили жертву по чужому обычаю. Наверняка, не понравилось, и как он это сделал. Только поздно.

 А всё почему? Просто не подумал. Ведь Ипполит не привык обращаться с оружием из железа. Там, где бронзовое лезвие оставит царапину, железное нанесёт глубокую рану.  А железный клинок у него был всего один. Ну, не только у него, наверное, во всех Афинах больше не было другого оружия из железа.

 Ведь секретом выплавки железа владели одни хетты и не спешили делиться своими знаниями с соседями. Потому, железные вещи были слишком дорогими. Его кинжал стоил раз в пять дороже, чем золото такого же веса. Оружие принадлежало знаменитому предку. Теперь с помощью кинжала Супиллилулиумы он принёс жертву на могиле матери собственной кровью.

 Вот так, разрезал руку и не рассчитал силы. Приходится кровь останавливать, а ничего не выходит.

 Но разве можно получить желаемое, не отдав что-то взамен. Следует забыть слова виани – вино, сурна – охотничий рог, да и все остальные слова родного языка стали лишние. Помнить следует только одно – истананза, жертвенный алтарь. Ведь если сейчас так плохо, то кто-нибудь должен услышать и помочь. Разве высшие силы не откликнутся в безнадёжной ситуации?

 Вместо голоса высших сил отозвалась собственная память, поднимая из глубины события одного дня, разделившего жизнь на до и после.

 Асмуникал прошлась по залу, не обращая ни на кого внимания. Ни на художника, который рисовал на стене контур будущего оленя, ни на сына, который делал вид, что читает на вавилонском языке. А на самом деле рассматривал роспись на стенах, интересуясь ей куда больше, чем историей о смене поколений богов на небесах.

 Хеттеянка поправила платок, концы которого были завязаны в узел на затылке. Она прожила уже много лет в Афинах, но продолжала одеваться, как было принято у неё на родине, пренебрегая модой ахейских женщин, подражавших критянкам. На Асмуникал была туника, с длинной юбкой в складку и вышитым поясом. На плечи она набросила плащ из голубой шерсти, подходивший по цвету к её глазам.

 Асмуникал держала в руках кудельник, с которым она не расставалась. Ведь знатной хеттской женщине предписывалось проводить день за каким – то полезным делом. Например, прясть, или учить ребёнка иероглифам и клинописи. Хотя ей сейчас было не до домашней работы. Потому, что в двери зала вошёл её муж. Асмуникал повернулась к нему, продолжая начатый ранее разговор:

   - Можешь не рассказывать мне о своём Геракле. Он же не знал много, он не знал мало. По-моему, Геракл был полным болваном, только силы у него было на десятерых.

   - Молчи, женщина! – Прикрикну на неё Тезей, поправляя на ходу бронзовый нагрудник.

   - Какие у тебя странные доводы в споре. – Ответила ему жена. – А ещё и кричишь. Разве ты не знаешь, что общего между человеком и ослом? И тот и другой умеют громко кричать. Но только люди могут думать, прежде, чем сказать слово. А тот, кто повышает голос без всякого смысла, уподобляется ослу.

 Асмуникал хотела сказать ещё что-нибудь, но муж молчал. Тогда она подошла к нему поближе и продолжала, размахивая перед лицом пряжей.

   - Ты сейчас уйдёшь в море?

   - Да. Если останусь, всё пойдёт прахом. Критяне могут устроить восстание.

   - Ну, а что делать мне? Разбираться одной со всеми неприятностями? Ты хоть знаешь, что говорят люди в городе? Что это всё из-за меня!

   - Почему, из-за тебя?

   - Я не знаю! Спроси их! Хотя я догадываюсь, почему, и кто за этим стоит, тоже!

    - Да?

   - Конечно! Хотя, я вижу, что тебе это безразлично! Я знаю, почему! Я заставила басилеев поделиться и осталась виноватой! В городе объявились толпы беженцев из Арголиды. Все спасаются от набега дикарей, прячутся у нас. А когда я заставила всех поделиться урожаем, чтобы избежать голода и разбоя, осталась виноватой! Так что, дикари объявились только из-за меня! Если ты не знаешь, я сообщу, что твориться в твоём городе!

Асмуникал всего лишь несколько мгновений ждала ответа, а потом снова начала говорить:

   - Эти недоумки говорят за глаза обо мне невесть что! А тебе и дела нет! Безразлично, что меня оскорбляют!

  Асмуникал отбросила в сторону ненужный кудельник. Она начала крутить и дёргать свои украшения, казалось, мешает ей всё. Пока не разорвала на шее тонкую цепочку с янтарным кулоном.  Эта мелкая неприятность заставила её отвлечься и вернуться к разговору:

   - Ты уходишь и оставляешь дома беременную жену. Думаешь только о том, как захватить Крит. Хотя, управлять отдалёнными землями будет ещё сложнее, чем захватить. Тем более, что они отделены морем и находятся на большом расстоянии от нас. Это неразумно. Мои предки так не поступали. Например, когда Мурсили Первый захватил Вавилон, он и не думал присоединять его к нашей стране. Он только взял там богатую добычу и ушёл домой.  

   - Так что же, мне бросить всё и сидеть возле тебя? Конечно, ты родила мне только одного сына. Это за столько лет!

   - А откуда бы другим детям взяться, если тебя всё время нет дома?

 За много лет совместной жизни не было ни одного случая, чтобы Асмуникал не нашла, что ответить мужу. Зная это, Тезей просто повернулся и ушёл. Тогда Асмуникал подобрала с пола моток пряжи и бросила вслед. Клубок шерсти пролетел немного, а потом покатился обратно к её ногам, разматываясь на нитки. Она поглядела вслед мужу, а потом сказала на родном языке, как обычно, не заботясь о том, что сын понимает каждое её слово:

   - Чтобы твоих критян сожрала змея Тиамат! Мало им было одного потопа! Прости меня, богиня солнца города Аринны, госпожа моя. Сил уже нет терпеть этих болванов, людей Аххиявы!

 Вечером жене Тезея стало плохо. Афинский флот уже успел выйти в море и удалился от берегов. В это время  Асмуникал потеряла ребёнка.

 Всю ночь, до утра у неё было кровотечение. Казалось, что утром и станет легче, но лучше ей не становилось. Наоборот, на следующий день началась лихорадка, от которой Асмуникал умерла спустя пять дней.

 Когда Тезей вернулся в Афины с вестью о полной победе над Критом, дома его ждала могила жены. И сын, который обвинил отца в смерти матери.

 Конечно, слова ребёнка можно было не воспринимать всерьёз. Тем более, что никто, кроме Тезея их не слышал. Но он поступил по своему усмотрению.

 Через несколько месяцев Тезей женился на критской принцессе. А сына отправил на воспитание к дальним родственникам в маленький городок, где когда-то родился сам. Вслед за сыном уехали и хеттские слуги покойной Асмуникал. Ведь царь собирался начать новую жизнь с молодой женой, и ничто не должно было напоминать ему о прошлом.

 Так что у Ипполита была прекрасная возможность не забыть родной язык матери, ведь последние годы он провёл в окружении хеттов, слуг Асмуникал. Теперь уже не было в живых матери, и никто не заставлял его учить законы Хаттусы или вавилонский язык. Тем более, что его положение изменилось, и эти знания уже вряд ли могли пригодиться. Но он не перестал учиться всему, что могли объяснить хетты, приехавшие много лет назад вслед за своей царевной.

 Кровь наконец-то остановилась. Как можно после подобного поступка назвать себя разумным человеком. Нет, лучше никому не показываться дома, в крови и в разорванной на повязку одежде. Несколько дней не сможешь ничего делать, даже вожжи в руки взять. Всем потомкам от великого царя ума досталось, кроме меня одного, что же делать.

 Легко говорить, что в мыслях, когда никто не слышит. Хотя и не с кем посоветоваться и решить за тебя, что делать:

   - Почему же все ахейцы считают её виноватой в нашествии? Какое отношение имеет хеттская царевна ко всему? Да никакого! Объявились какие-то дикие племена, откуда-то с севера, из-за гор Олимпа. Пришли в голодный год, пограбили сёла в Арголиде и ушли. Сюда, в Афины, не дошли. Теперь все считают, что набег связан с именем моей матери. Понятно, почему. Ведь она вела себя, как принято в Хаттусе, вечно доказывала и отстаивала своё мнение. Потому её и прозвали ахейцы Антиопа – «та, которая идёт против». Хотя, ахейцам не выговорить имён хеттов. Они их переиначивают по-своему. Потому, она и придумала для сына имя на языке ахейцев. Но что оно значит на самом деле, понимают только жители Хаттусы. Когда его услышал посланник, начал посмеиваться над выдумкой Асмуникал и рассказывать мне о хеттской армии. О том, как его фараонское величество оглянулся и вдруг увидел две с половины тысячи хеттских колесниц вокруг Кадеша. Хеттский воин, вот моё имя. Который живёт среди ахейцев, и потому объясняет им, что по законам родины грех вступать в связь с домашней скотиной. А мачехе, что с родственниками грех спать, хоть до неё и не доходит. Вот позорище какое.  А мои родственники в Сирии воюют, с именем богини Солнца. Но в хеттской армии нет женщин-воинов, сколько я им тут не доказывал!

 Подобные разговоры с самим собой, можно вести бесконечно долго. Ведь себя никак не переспоришь. Но ведь ты здесь сидишь и ждёшь какого-нибудь чуда. Вдруг, что-то случиться и бессмертные боги явятся и помогут. Или отзовутся те, кто давно уже пребывает в Веллу.

 Ничего не случилось. Приходится жить, как предписано судьбой и на перемены к лучшему не надеяться. Жить среди ахейцев, хотя жить среди них не хочешь и не можешь. Просто ты для них чужой и тебя здесь никогда за своего не примут. Ну, а те, для которых ты свой человек, ждут, что станешь правителем дружественного им государства. Потому в Хаттусе тебя не примут, ведь лабарне нужен умный и хитрый политик, а не парень, который мечтает о жизни среди своих в Анатолии. Так что сидеть на могиле матери и молиться богам бесполезно.

 Ведь мёртвые мертвы, а богам до нас дела нет. Хоть к одному обращайся, хоть к тысячи.

 Где вы теперь, боги минувшего? Иштар и Ваал, Артемида и Афродита, и ещё тысячи. Ваши алтари разрушены и опустели. В чём же причина? Может, вы не слышали голосов смертных, обращённых к вам, занятые лишь собственными распрями. Так и погибли ваши почитатели от вашего бездействия. Вы забыли о людях, и теперь на земле никто не станет молиться вам. Ваши имена вспоминают только те, кто взялся рассказать о событиях прошлого, о людях, которые стали прототипами героев древней трагедии.

 За две с половиной тысячи лет, пока она идёт на сцене, в каких только костюмах её не играли. Для роли в трагедии о порочной страсти подойдёт платье из любого времени. Актриса, играющая Федру, хорошо смотрится и в платье времён минойского Крита, и в древнегреческом хитоне времён Еврипида. И в одежде из более поздних времён – в корсетах и кринолинах времён Людовика XIV, как на премьере «Федры» Расина. Даже в стиле современного минимализма, надев футболку и джинсы, можно произнести монолог о неразделённой любви, нарушающей мораль общества.

 А для любви Федры его собственная одежда казалась неподходящей. На самом деле,  неудачной. Потому, что не грела. Если плащом ноги накрыть, всё равно холодно. Хотя ещё лето не закончилось. Может, потому, что на улице идёт проливной дождь, или знобит после полученной по глупости раны.

 Тогда Ипполит накрыл голову плащом, так стало немного теплее. Он сидел в мегароне, в углу возле наружной двери. Сейчас, ранним утром там никого не было, все слуги ещё спали. Наверное, из-за дождя и грозы. Непогода помешала царевичу выйти из дому. Если бы было ясно, собрался и ушёл, всё равно, куда. А теперь приходится сидеть и думать.

 Скоро закончится лето, начинается осенняя навигация. Скоро вернётся хеттский посланник, перед отплытием на родину заедет в Афины. Хастияр услышит от него слова, сказать которые он решил давно. И тогда, кто знает, что случится тогда, после его клятвы в верности Хаттусе и Престолу Льва.

 Одна лишь только мысль не давала покоя и крутилась в голове. Он прочитал её в одной из хеттских табличек, и теперь не мог избавиться и повторял в уме снова и снова.

 Если хорошие люди вынуждены жить с плохими, плохие их обязательно изведут.

 Эта простенькая мысль накрепко засела в сознании. Тогда он взял кинжал хеттского царя, положил его на пол, и начал крутить. Железный клинок вращался, указывая остриём, то на углы, то на двери.

 Конечно, если люди поступают по совести, соблюдают законы, не начинают вражду без причины и прощают врагов, они неизбежно проиграют негодяям, не связывающих себя какими-либо правилами. Защитой от несправедливости может служить царская власть или вмешательство богов.

 Слова из клинописной таблички продолжали вертеться в уме. В очередной раз кинжал остановился напротив двери.

 На противоположной стороне, из внутреннего входа вышла Федра. Чем до сих пор не интересовался Ипполит, так это женскими нарядами. Но вид мачехи поразил его.

 На Федре было странное одеяние, не похожее ни на что. Она завернулась в полотнище пурпурного цвета, а на плечи набросила ткань ярко-красного и чёрного цвета, которая тащилась за ней по полу , как длинный хвост. На голову она надела сверкающую диадему, в виде лучей солнца.

 Она остановилась напротив Ипполита и сказала ему глухим, не похожим на собственный, голосом:

   - Ты жив ещё? А я думала, что тебя разбили собственные кони, и я не успею ничего сказать!

   - Ну, это уже откровенное издевательство. Надо мной и над всем хеттским войском. Чтобы я и погиб от собственных лошадей.  Что ты мне хочешь этим сказать?

   - Я хочу и не хочу сказать, одновременно. Но чем больше сопротивляюсь, тем сильней хочу ответить.

   - Что за чушь? Ты можешь яснее выражаться?

   - Наконец ты говоришь свои собственные слова правильно! Как написано в стихах. А почему ты голову плащом накрыл? Я же тебе ещё ничего не говорила!

   - Потому, что холодно. Тебе какое дело?

   - Холодно ему, в Афинах летом! А мне легко танцевать в северных городах зимой, в одном лишь лёгком платье, и лежать на полу, изображая изнемогающую от любви женщину. А на него безумный постановщик наденет звериную шкуру, а меня, бывает, водою обольёт.  И всё на радость зрителям. Здесь, в Афинах, и костюмов приличных нет и обстановка ужасная. Встань немедленно и слушай! И сними эту тряпку с головы! Я написала тебе новое письмо, его мне нашептали голоса. Прочти письмо сейчас! Пусть все услышат!

   - Я и первое не читал и второе не собираюсь. Когда же ты уймёшься?

 Федра протянула ему табличку, но Ипполит отбросил её в сторону. Но Федру это почему-то обрадовало.

   - Наконец я вижу хоть какую-нибудь страсть! Ведь мне одной приходится всю сцену на себе тянуть. А ты будто и не главный герой, хватит постоянно отмалчиваться! Начнём, пусть услышат речь Федры, не склеенную из кусков папируса, не стёртые слова на обрывке телячьей кожи, поверх которой проповедник написал молитву. А вживую. Ведь лучше всех последнюю принцессу Крита сыграет она сама. Итак, мой бог, непобедимый Эрос учит дерзости…

 Федра начала произносить слова, похожие на ахейские, но странно звучащие. Некую возвышенную речь, с мелодичным ритмом, напоминающим плеск волн. Смысл её ускользал от Ипполита, как он не вслушивался в стихи Федры. Из речи он понял примерно половину, причём самые простые слова.

 Но их было достаточно. Там были и чудовища с головой быка, и критская царица, переспавшая с быком, и страна женщин, и ещё множество удивительных вещей, о которых сын ахейского царя понятия не имел.

    - Да, Федра. Выходит, эти самые чудовища-Минотавры, братья твои? Хорошие родственники. И ещё одно – разве у тебя была старшая сестра Ариадна, которая жила до землетрясения, при власти настоящих минойских правителей? Ей же должно быть лет сто, наверное. Да, Федра.

   - Ты повторяешься! Кто тебе эту речь написал? Никаких способностей!

   - Я всё понял! Ты же просто сумасшедшая, Федра. А я тут всерьёз страдаю! Чего только не передумал. Казалось, если с тобой приключилась порочная страсть, значит, и со мной что-то не так. Не зря же мачеха в меня влюбилась. В чём я согрешил? А на самом деле мачеха обезумела и глупости плетёт. Да, не повезло мне. Живу в одном доме с сумасшедшими и сам становлюсь таким же полоумным, как вы все. – Сказал Ипполит, поглядев на перевязанное запястье.

 Но для Федры его слова не стали неожиданностью. Наоборот, она будто ждала их, заранее придумав ответ, такой же высокопарной речью:

   - Ты думаешь, мне изменила память? Или я роняю собственное достоинство?

   - А что ты ещё делаешь? Ведёшь себя, как шлюха. Ведь спать со шлюхой – это единственный случай, когда отцу и сыну дозволено одновременно вступать в связь с одной и той же женщиной. Не стыдно, нет? Хотя, кому я объясняю, ты же не соображаешь ничего. Ещё когда я первый раз увидел тебя, ты и тогда была не совсем здоровой. А сейчас, тем более, свихнулась окончательно.

   - Нет, всё понял ты, жестокий!

   - Это я, жестокий? Да ты должна благодарить всех богов, что так получилось. Я же могу пользоваться тобой, как хочу. Ты бы и не понимала ничего. Ладно, надоело мне этот бред слушать,  лучше пойду отсюда.

 Ипполит поднялся и собрался выйти на улицу, тем более, что дождь заканчивался. Вновь для него не было места в родном доме и надо искать, куда себя деть. Но Федра перегородила ему дорогу.

   - Ты считаешь меня безумной? Но я знаю о вещах, которые случатся много позже нашего времени! Хочешь знать, что будут думать о тебе? Да тебя никогда здесь не поймут, в Афинах над тобой всегда будут смеяться! Ты думаешь, что поступил благородно, отказавшись отомстить отцу моими руками? Что не стал марать руки кровью родственников, чтобы получить власть и вернуть имущество. Да кто об этом подумает! Все будут говорить только о том, что отказался спать с мачехой. А ведь мог бы, она сама предлагала!

 Федра перебросила через руку красно-чёрный плащ, а потом указала в глубину пустого мегарона:

   - Смотри! Все они собрались и глядят на нас! Им не понятно, почему ты с мачехой не переспал? Зачем отказывался? Хочешь им сказать, что поступил по совести? А они тебя не слышат и находят собственные причины! Если собрать все книги, которые они напишут о любви Федры к Ипполиту, и сложить все вместе, получится гора повыше критской Иды. И ни в одной не сказано, что отказываться вступать в связь, которая по твоей вере считается запретной, это признак душевного здоровья. А пользоваться ради собственной выгоды слабостью влюблённой женщины, это поступок порядочного человека. Нет! Ведь ты для них вызов всей человеческой природе! Ты же отказал всем женщинам в месте под солнцем, отказавшись вступить в кровосмесительную связь! Подумать только, он посмел сопротивляться силам страсти! Значит, что-то с ним не так! Он женоненавистник! В чём причина? Может, в его матери? Или он предпочитал мужчин?

   - Я женщин до сих пор не бил, потому, что так когда-то научили. Насилие по отношению к тем, кто заведомо слабей тебя, недостойно мужчины. Но моё терпение не бесконечно…

   - А моё? Легко ли мне знать правду о том, почему ты отказываешь? Ведь на самом деле ты не влюблён в прекрасную и недоступную богиню, деву Артемиду. Или в царевну, дочь смертельных врагов своего отца. Голоса не правы!  Ты просто не хочешь замараться в грязи и стать таким же, как все они. Ведь это правда?!

 Конечно, правда, иначе бы он не молчал в ответ. Сейчас Федра ощутила мучительный гул в голове, тысячи голосов заговорили в ней одновременно. Он стоял рядом, совсем близко, и не хотел её. Потому Федре и захотелось поступить так, как поступил бы на её месте мужчина.

 Ударить бы его по лицу с размаха, так чтобы упал на пол, и бить, пока сознание не потеряет. А потом будет всё равно, можно делать только то, что хочется тебе.

 Если бы подобное насилие могла осуществить женщина над мужчиной. Но это вряд ли бы получилось у Федры. Она чувствовала, что её желания невозможны, снова и снова невозможны.

   - Куро! – Сказала Федра. – Так говорят на Крите. Это значит, довольно, подведём итог, я больше не могу с тобой бороться.  Не хочешь меня и не надо. Но, может, ты всё-таки передумаешь? Разве ты не слышал, что я говорю о голосах?

   - Вот дура. Голоса она слышит. После всего, что ты мне за это время наговорила, мне и разговаривать с тобой противно. Как твои голоса сказали? Богиня-дева или дочь врагов моего отца? Да кто угодно, главное, чтоб не безумная шлюха, вроде тебя. Любая будет лучше Федры.

 Она вновь поступила неожиданно для Ипполита. Он то думал, что Федра, услышав оскорбление, попытается дать ему пощёчину. Но Федра обняла его за шею и стала вновь произносить возвышенную и загадочную речь.

 На этот раз Ипполиту показалось, что она сказала:

   - Если у тебя нет опыта, давай, я всё сделаю сама.

 Но он снова ошибся, ведь царица Афин говорила совсем другое:

   - Пусть будет так, как велят мне голоса. Если ты отказываешься прервать нить моей грешной жизни, я это сделаю сама. Ведь порочная любовь и так уж слишком долго длится. Дай мне своё оружие!

 Верно, её настоящей целью был кинжал Супиллилулиумы. Федра воспользовалась замешательством юноши, и через мгновение в её руках оказался кинжал хеттского царя. Федра отступила назад на пару шагов, подняла руки и занесла кинжал над грудью.

 Она оглянулась по сторонам и сказала, обращаясь к пустому залу:

   - Не прерывайте меня, я эту сцену испортить не дам! И не смейте говорить мне, Федре, что я, Федра, в роли Федры, неубедительна!

 Но умереть по собственной воле ей не дали. Ипполит наконец то пришёл в себя, и понял, что без последствий дело не обойдётся. Ему пришлось постараться, чтобы вырвать кинжал из рук мачехи, у которой неожиданно появилось много сил.

   - Что ты делаешь, безумная женщина! Ты себе поранишь, а я останусь виноват!

 В конце концов, ему удалось отобрать у Федры кинжал. Во время борьбы с него упал плащ, а Федра запуталась в красно-чёрных хвостах странного одеяния. И упала на пол.

   - Нет, я не позволю надо мной смеяться! – Федра вновь начала разговаривать с пустым пространством мегарона. – Да, пусть будет так, как мне велели голоса!

 Она поднялась на ноги и выбежала из зала. Ипполит почувствовал, что пережил самые необычные мгновения в жизни. Но повторять их, он бы ни за что не решился. Потому он просто подобрал с пола свой плащ, отряхнул его от пыли, ведь они с Федрой основательно прошлись по нему. Надел плащ и заколол пряжкой, приводя на ходу в порядок одежду. И собрался уже выйти на улицу.

 Но тут в мегароне вновь появилась Федра. Она вбежала в зал, рыдая на ходу. Федра пришла сюда не одна. Она тянула за собой за руку Тезея, а позади него шёл Менестей. Федра остановилась посреди зала и указала рукой на Ипполита:

   - Смотри! Он меня изнасиловал!

   - Что? – Не понял её муж.

   - Не побоялся Зевса, - Федра вновь заговорила мелодичной речью. – И я, твоя жена, преступника прилюдно обвиняю! И если ты ведёшь свой род от Посейдона, должен выполнить мои желанья и наказать его!

   - Как же ты мне надоела, - ответил ей Ипполит. – Что ж за день сегодня неудачный. Я, наверное, лучше пойду отсюда.

 Он не успел сделать к дверям и пары шагов, как Тезей остановил его. До царя только сейчас дошёл смысл слов Федры.

   - Куда ты собрался? Разве не слышал, что она сказала? Надо разбираться!

   - Ну, если так дело обстоит, давайте, - согласился с отцом Ипполит. – Я за оракулом в храм схожу, а вы с ней пока побудьте, на всякий случай.

   - Что значат твои слова? – Сказал Тезей, который пытался понять, что же случилось в его доме, но пока не мог. – Какой оракул?

   - Ну, оракул, лекарь, жрица или звездочёт, кто-нибудь, кто может изгнать духов безумия из тела твоей жены. С ней совсем неладно. Потому вы от неё не отходите, и стойте здесь, как я вам сказал. А я пойду искать того, кто разбирается в лечении безумия. Вдруг, здесь найдётся какой-нибудь прорицатель. А вы не вздумайте уйти и оставить её одну!

   - Ты почему в моём доме распоряжаешься? – Удивился Тезей.  – Разве ты хозяин здесь? Кто тебе позволил?

   - А, я ещё и позволенья должен спрашивать? Твоя безумная жена сейчас пожар в доме устроит или ещё что-нибудь выкинет. Если ты не можешь за порядком уследить, мне самому придётся это сделать.

   - Откуда вдруг взялась подобная наглость? Кто ты здесь такой?

   - Я твой сын, хотя за последние годы об этом нечасто вспоминали.

   - Замечательный ответ, - сказала Федра. Она до сих пор стояла молча, и перебирала пурпурную ткань, будто хотела стряхнуть с неё невидимые пушинки. – Любопытная постановка, хоть мне и не всё одинаково понравилось. А где же все? И почему тебе никто не хлопает?

   - Царь, ты же совсем забыл о своей жене! – Вмешался Менестей.

 Он указал на Федру, о словах которой будто бы забыли отец и сын.

   - А, вот моя жена обвинила тебя в преступлении! Что скажешь?

   - Я даже оправдываться не собираюсь, - ответил ему Ипполит.

   - Правильно, не надо, - вставила слово Федра. – У тебя в речи обычно этого нет.    

 В ответ Ипполит так поглядел на мачеху, что та вдруг остановилась и перестала отряхивать с юбки невидимый мусор.

   - Да, не собираюсь, потому, что ни в чём не виноват. Твоя жена сошла с ума, и говорит безумные речи, в них нет ни капли смысла. Как же ты жил с ней столько лет!

   - Нет! Вы поглядите на него!  - Тезей указал рукой на пустой зал, жестом, очень похожим на жесты царицы. Он словно бы обращался к пустому залу, будто сейчас в мегароне находилось множество людей. – Его обвиняют в преступлении, а он ведёт себя так, будто не о нём идёт речь вовсе.

 Но Тезею недолго обращался к пустому мегарону. Вскоре главный зал начал заполняться людьми. Слуги услыхали голос царя и начали собираться на шум. Ведь во дворце что-то случилось, и каждый стремился узнать новости. Вскоре в мегароне собрались все, кто жил во дворце Тезея.

 Рабыни, чья судьба была рожать для хозяев новых работников, убирать, кормить и шить одежду для царской семьи, самим довольствуясь куском хлеба. Ремесленники, товары которых расходились по всей округе, обеспечивая процветание царскому дворцу, но не их дому. Воины, призванные защищать царя, наградой им должна стать слава взамен короткой жизни. Чиновники, гордившиеся знанием грамоты, что отличало их от остального народа. Но, благодаря знаниям, они пересчитывали чужое добро, а не своё собственное.

 Словом, в главном зале собрались все, кто зависел от царя Афин. И сейчас они стали свидетелями семейной ссоры в царском доме.  

 Царь, его жена и сын оказались в плотном кольце народа, который слышал каждое  слово и передавал его тем, кто стоял подальше. Теперь они понимали, что в жизни людей, наделённых богатством и властью, тоже случаются несчастья.

   - Ты говоришь, что не виноват. Что это всё не ты, что обвинения моей жены сплошная ложь. Что никакого отношения ты не имеешь к тому, в чём тебя царица обвиняет. И это всё неправда, и историю с изнасилованием придумала она сама. Так, ведь?

   - Конечно, - ответил ему Ипполит. – Я уже который раз повторяю.

   - Что же мне эти слова напоминают? Так врали  твои хеттские родственники, когда Египет чуть не развалили?

   - Если уже зашла речь о моих родственниках, давайте о хеттах и поговорим. Там подобного безобразия нет! Если бы в Хаттусе случилась похожая история, устроили бы судебное разбирательство. Собрали свидетелей и выяснили обстоятельства дела. Если бы здесь, посреди дворца, действительно  изнасиловали царицу, крики были бы слышны на всю округу. И тут же собрались бы люди. Сейчас же все собрались! Значит, не было здесь ничего! Во всяком случае, когда кто-нибудь во дворце изнасилует рабыню, всё прекрасно слышно! Ты этим часто развлекаешься, лавагет!

 Менестей отступил в сторону и стал за спиной у царя. Тезей чувствовал, что пора прекращать разбираться при народе, но остановиться уже не мог. Как и его сын.

   - Если меня решили судить, то я настаиваю, чтобы меня судили по законам, которые одинаковые для всего государства, а не творили, кому, что в голову взбредёт! Это всё неправда! Отец, лучше бы ты спросил свою жену, почему она всё время за мной ходила, и постоянно появлялась, там, где бывал я. И что она вообще утром здесь делала?

   - Я пришла просить за сына, чтобы не причинял ему ты зла, когда станешь царём! – Тут же нашлась Федра. – И произносить ложные обвинения не способна особа царского рода. Подобное коварство свойственно только людям низкого происхождения. А благородные особы не способны на ложь!

   - О, это для меня новости, - тихо сказал Ипполит, вспомнив, сколько раз ему пришлось соврать за свою недолгую жизнь.

   - Нет, вы поглядите, что твориться! – Возмущался Тезей. – Я ещё живой, а родня уже наследство поделила!  Я здесь хозяин, и только я один буду распоряжаться в моём доме! И никто, слышишь, никто не будет указывать мне, как я должен вести суды в моих владениях! А что же ты, такой правильный, соблюдаешь все законы хеттов, надоел афинским людям рассказами о богине солнца, и сам же обычай хеттов нарушаешь? Изнасиловал жену отца! Да тебя в Хатттусе казнили б тут же!

   - Я? Да чтобы я когда-нибудь нарушал законы, которые установлены богиней солнца! Я такого никогда не делал и не собираюсь! Да чтобы я вступил в связь с домашней скотиной, ну, как иногда это делают здешние крестьяне, или с родственниками!  Кто может меня в чём-либо подобном обвинять! Вы бы лучше поучились у людей, которые умней вас, как надо поступать, что они говорят о законах и справедливости!  Почему я должен выслушивать ложные обвинения?

   - Ты думаешь, что как незаконный сын, ты моим сыновьям помехой будешь? – Сказала Федра, она оглянулась по сторонам, а потом продолжала, - о, сколько публики собралось! Это успех!

   - Вот какие вещи выясняются! Выходит, я тут незаконный сын! А, ну да, моя мать – это пленница, которую на войне захватили! В стране, где одни женщины живут! Забыли, кому вы всем обязаны? На чьи доходы корабли строились? Какую прибыль получали от торговли медью с Кипром? Сколько будет стоить бронзовое оружие, если отобрать беспошлинную торговлю медью и оловом? Посчитать, как вы хорошо живёте благодаря приданому моей матери? И ты говоришь, что это только твой дом, а я здесь никто?!

   - Да, Тезей, прими решение, самое лучшее для твоего дома, - невпопад сказала Федра. – Лучше, погляди, как нас сейчас все слушают и на нас смотрят! Никогда ещё история о страсти Федры не собирала столько зрителей! Ведь её играют в первый раз! Но не в последний! Много сотен лет будет привлекать история кровосмесительной преступной страсти. Видишь, людям это нравится! Они смотрят на нас и думают, если бы Федра жила в нищете, ей бы подобного в голову не пришло! А они ведь живут мыслями о хлебе. Им приятно думать, что жизнь тех, кто ходит в золоте, может быть несчастной. Да и любовь редко случается в их жизни, ведь для неё надо прикладывать усилия. А это сложно, и не хочется, потому всех тянет поглядеть на изображение порочных страстей, и последняя принцесса Крита прекрасно подходит, чтобы стать их героиней.

   - Федра, иди уже к себе. Ты и так беды наделала, не надо продолжать. – Обернулся к ней Ипполит.

   - Хорошо, но ты позовёшь меня, когда представление закончиться и все выйдут поклониться зрителям?

   - Обязательно, позову.

 Федра вышла, на ходу оглядываясь назад и постоянно оборачиваясь.

 Наступал решительный момент огласить приговор царского суда. Все жители города смотрели на правителя, от которого зависела судьба собственного сына. Но сам царь никак не мог решиться, чью сторону выбрать. Тут же из-за спины Тезея выглянул Менестей.

   - Царь, ты же говорил, что твой сын на тебя вовсе не похож! Смотри, это не так! Он же нравится женщинам, хотя и не прикладывает к этому особых усилий!

 Царевич подозрительно посмотрел на лавагета, который вдруг нагнулся и подобрал что-то на полу. Менестей начал рассматривать эту вещь, избегая встретиться взглядом с Ипполитом. А он в свою очередь почувствовал, что нечто подобное с ним уже случалось, тогда, шесть лет назад. Память снова развернула перед ним картину из прошлого.

    - Нет, я бы никогда так не поступил.

 Может, прототип мифического героя на самом деле обладал сверхъестественными способностями? Потому, что ему удалось узнать мысли собственного сына.

   - Я бы никогда не стал устраивать подобное позорное зрелище. А если бы кто-нибудь действительно оскорбил мою жену, убил бы собственной рукой.  – Вслух сказал Ипполит, ему тоже стал понятны мысли собственного отца до тога, как он успел объявить о приговоре.

    - Вон отсюда! Ты осуждён на изгнание из моих земель.

 Жизнь едва началась, как уже успела бесславно закончиться. Что остаётся говорить поклоннику хеттских обычаев, когда надежды на справедливость не осталось?

         - Бог Солнца, пастырь человечества!

         - Ты встаёшь из моря и восходишь на небо.

         - Ты судья над человеком и зверем полевым.

         - Если кто-нибудь со мной поступит дурно,

         - Ты увидишь всё и рассудишь по Правде!

         - Только ты один восстановишь справедливость,

         - Бог Солнца!

 Пока шёл царский суд, Федра сидела в своих покоях вместе с кормилицей. Царица прислушивалась к каждому шороху, постоянно оборачиваясь и глядя на двери.

   - Чего ты ждёшь, девочка?

   - Славы и успеха. Я жду, когда за мной придут и представление закончится. Мы выйдем и примем благодарность от публики. Няня, ты идёшь со мной! Не знаю, чья эта постановка, но не было случая, чтобы история о  любви Федры не взволновала зрителей! Только в самом конце, когда представление закончится, я окажусь с ним рядом, и только в этот миг мы не будем  врагами!

   - Что ты, он уехал навсегда. А судя по тому, что Ипполит сказал на прощанье, ни при каких обстоятельствах не вернётся. Ведь по его словам, ахейцы - глупцы и склонны к извращённым связям. И лучше быть бездомным, чем жить среди таких людей. Никто же не сказал и слова в его защиту. Нет, девочка, он не вернётся, ты напрасно ждёшь.

 Федра удивлённо оглянулась по сторонам. Она разглядывала стены комнаты, в которой прожила последние шесть лет, как незнакомые. На стене напротив, была нарисована фреска, в подражание фрескам критских дворцов. Грациозные минойские дамы в разноцветных платьях наблюдают за танцевальным представлением. Художнику было далеко до настоящих мастеров, и фигуры женщин выглядели неестественно, слишком яркими и похожими друг на друга.

 Федра дотронулась до фрески и провела пальцами по рисунку.

   - Да, это не занавес. И публики я совсем не слышу. А разве какой-нибудь спектакль идёт так долго? Я не помню. Это что, не представление, нет? Это жизнь?

   - Конечно, это всё настоящее. А представлений на земле не бывало с тех пор, как боги погубили наш остров. О чём ты постоянно говоришь, что за постановки? Я не понимаю.

   - Так это всё на самом деле? А я же думала, что играю перед зрителями! Но ничего нельзя теперь исправить. А всего лишь хотела, чтобы меня любили! Но, вынуждена жить с мужем, которого не люблю, и мой брак состоялся против моей воли. Потому я влюбилась в его сына, но он на самом деле не такой, как мне казалось.  А такой, как он есть, меня не полюбит никогда. Любовь Федры – это был самообман? И любовь, к которой я стремлюсь, мне никогда не получить? Вот это моя жизнь, она на самом деле вот такая?

 Федра стащила солнечную диадему и пурпурные драпировки. Фантастический наряд упал на пол и Федра осталась в обычной критской одежде – корсете и юбке-брюках.

 Потом она выбежала из комнаты, кормилице осталось только догонять её. Но куда было старой Рове-Сазера  успеть за воспитанницей. Ей пришлось идти за Федрой за стены цитадели в нижний город.

 То, что увидела Рове-Сазера, напугало её сильнее, чем критские землетрясения в далёкой юности. Федра стояла под оливковым деревом, на нижней ветке была привязана верёвка. А противоположный конец, с петлёй, она надевала на шею.

   - Остановись, что ты делаешь?!

   - Я приношу жертву великой богине, владычице любви. По нашим обычаям я оставлю ей подарок на священном дереве. Я ей пожертвую себя! Вот это будет неслыханно!

 Рове-Сазера попыталась оттащить её, но Федра оттолкнула кормилицу без труда.

   - Не смей мешать мне!

   - Остановись! Разве ты не знаешь, если примешь подобную смерть, твоя душа никогда не будет знать покоя!

   - А я такого и хочу! Я отомщу им всем! Если уж положено, чтобы перед смертью герои произносили длинную речь, слушай! А сама отойди и оглянись вокруг! Здесь, на этом месте через несколько столетий, построят театр. Не такой, как строили на Крите, а гораздо больше! И там впервые произнесут слова Федры о безумной страсти. И стихи о любви Федры будет говорить мужчина, наряженный в женские тряпки. Ведь выводить на сцену женщин будет считаться непристойным. И слова о моей страсти будут считаться образцом порока. А услышат их впервые афинские женщины, которым будет позволено лишь несколько раз в году выйти на улицу. И мужчины, считающие, что любовь возможна только между мужчинами, а жена нужна для продолжения рода.

 Рове-Сазера оглядывалась, разыскивая, кого бы позвать на помощь. Но вокруг было пусто. Никто уже не мог предотвратить несчастье.

   - Никогда мужчина не будет жертвой на алтаре любви, только женщина, - продолжала Федра. – И я заставлю страдать голоса, которые будут заставлять страдать меня. Они закончат дни в изгнании или умрут от собственной руки. Да, и она повторит мою судьбу, та, которая заставила меня бежать за Ипполитом и завидовать звериным шкурам у него на полу. Умрёт в петле, со мною вместе!

 Мгновение разделило жизнь и смерть. За короткий миг Федра увидела двух своих настоящих героев. Но это был не афинский царь Тезей и его несговорчивый сын. Нет, она увидела того, кто поднимет из земли руины критского дворца. Тогда мир вновь увидит пляски с быками и танцовщиц в голубых платьях. И ещё одного, неизвестного нам сейчас. Того, кто прочитает и поймёт язык критян.

 Скажете - неправду и с жизнью вразрез прочитали в истории о Федре несчастной? О том, что душа последней критской принцессы вселяется в актрис и мстит драматургам? Решайте сами, глядя на судьбу литераторов.

 Первый вариант трагедии Еврипида провалился, он поставил второй, но обвинения в безнравственности его трагедий привели к тому, что на склоне лет он был вынужден уехать из Афин. Та же судьба – смерть в изгнании, ждала Овидия, написавшего письмо от Федры к Ипполиту. Сенека, написавший «Федру» в подражании Еврипиду, вскрыл вены. Судьба Расина могла бы стать исключением, но после своей постановки «Федры» он оставил театр. Марина Цветаева, в чьей поэме Федра завидовала звериным шкурам на полу, повторила судьбу последней принцессы Крита.

 Да, среди двух десятков литераторов была и безумная англичанка Сара Кейн. У меня нет мотивов её пьесы «Любовь Федры» - мне, скифянке, это чуток противно. Но, и её ждала подобная судьба – психоз и суицид. Причём «Психоз» - это самая знаменитая пьеса Сары Кейн.

 А роль Федры обеспечит славу любой актрисы.

  Но известие о смерти царицы Тезей получил только сейчас.

 Люди не расходились, продолжали топтаться в мегароне. Взбудораженные происшествием, они пересказывали друг другу разговоры и события, свидетелями которых они стали только что. Как вдруг на пороге главного зала появился один из воинов с новой вестью.

   - Всё! Повесилась Тезеева царица!

 Новость стала шоком для афинян. Они не находили объяснения самоубийству царицы. Ведь её обидчик уже был наказан, и у Федры не было причин лишать себя жизни. Почему же тогда она захотела умереть?

 Смерть Федры стала неожиданностью и для Тезея. Он также стоял в растерянности среди людей в мегароне. Почему Федра так поступила?

 Из глубины зала послышался голос, кажется, это была одна из жриц храма Владычицы Афины.

   - Федра должна была что-то оставить. Ведь самоубийцы не умирают просто так, не объяснив причины. Она кому-нибудь сказала, кто-то знает об истинных обстоятельствах.

 Тут же Менестей поднял с пола какую-то вещицу.

   - Смотрите! Это письмо с печатью царицы! Но я не силён в грамоте, пусть царь прочитает письмо своей жены.

 Он передал Тезею глиняную табличку. С помощью цилиндрической печати на ней был поставлен оттиск – изображение жриц, поклоняющихся богине, пляшущих возле священного дерева.

 На счастье, Федра написала на языке ахейцев, понятной для Тезея грамотой. Царь Афин взял табличку и стал читать письмо своей жены к пасынку, громко, перед всем народом:

   - Я просила тебя о любви много раз, а ты мне отказывал. На множестве языков ещё не рождённых людей я буду просить тебя о любви, а ты мне откажешь. Сотни женщин назовутся именем Федры и будут просить тебя о любви, но ты им откажешь. Что же сделать, чтобы ты меня любил?

    - Вот, шлюха, - только это и смог сказать Тезей.

 Он стоял посреди зала, заполненного народом. Сейчас люди, подвластные царю Афин, видели правителя, который ошибся и вынес несправедливый судебный приговор. Отца, прогнавшего из дома родного сына за преступление, которое тот не совершал. И мужчину, которому изменила жена.

 Пожалуй, последнее обстоятельство задело Тезея сильнее других. Обычно цари-завоеватели мало интересуются обычаями покорённых народов. Но совершенно не знать их они не могут.

 Потому, Тезей и вспомнил сейчас об обычае критян, о жертвоприношении состарившегося правителя и надоевшего мужа. О том, что знатная критянка была полновластной хозяйкой над собственным сердцем и могла выбрать мужа только по своему желанию. Конечно, чаще всего они и выбирали молодого и красивого мужчину взамен наскучившего старого, а то и нескольких.

 Царь смог захватить дворец на Крите, но ему не оказалось не под силу разрушить лабиринт запутанных страстей и нереализованных желаний в душе собственной жены. Сейчас он почувствовал себя жертвой, которую тянут на алтарь, утешая словами – а что же ты хотел, твоё время закончилось!

 Но подданные афинского царя думали совершенно о другом. Ошибку надо исправлять! Может быть, ещё не поздно!

 Сына надо вернуть! Эта мысль пришла Тезею одновременно со всеми. Надо торопиться!

 Вскоре Тезей выехал из города. Колесница царя мчалась вперёд, подобно сорвавшейся с тетивы стреле. Правил царской колесницей лавагет.

 Дорога, петляла между кипарисов, уходя от моря всё дальше и дальше вглубь земель ахейцев. Хотя дорогой называлась полоса утрамбованной земли, но колесница царя и следующие за ним охранники, ехали по ней довольно быстро. По обеим сторонам мелькали пшеничные поля, на них уже был собран урожай, и серебристая зелень оливковых рощ. Кипарисы подпирали небо, сиявшее голубизной, с которой не сравниться ни одному драгоценному камню. Прошедший утром дождь ослабил жару и прибыл пыль к земле.

 Потому дорога из Афин должна была показаться лёгкой и приятной. Как бы соглашаясь с подобным мнением, колесница постепенно начала сбавлять скорость.

    - Всё что угодно, только не такой позор! Как я теперь буду людям в глаза смотреть?! Как это могло приключиться в моём доме? – Повторял Тезей. Сейчас он сбился с торжественной речи и никак не мог вернуться к своей обычной манере разговора. Ведь царь уже представлял себя героем бесчисленных песен, которые слагают рапсоды, но сегодняшнюю историю он предпочёл бы забыть навсегда. – Вот, что бывает, когда женишься на чужеземках с их непонятными обычаями!

 Менестей обернулся к нему, и колесница сбавила скорость. Тем временем Тезей продолжал:

   - Похожий случай был в Хаттусе, с царём Мурсили. Видимо, судьба такая в хеттском царском роде – с мачехами спорить. В своё время царь хеттов немало претерпел обид от мачехи-вавилонянки, поссорившись из-за имущества покойного отца. В отместку мачеха устраивала постоянные скандалы, ругаясь с супругою Мурсили, не было покоя в бабьем хеттском царстве из-за женских войн. В конце концов, вавилонянка жену Мурсили со свету сжила, уморив бедняжку колдовством до смерти. Мурсили долго терпел их дрязги, а после смерти жены не выдержал да и наплевав на все обычаи Хаттусы, мачеху из дома выгнал, лишив её при этом имущества и титула царицы.

   - Она Мурсили тоже домогалась?

   - Не знаю, он мне такого не рассказывал. Ведь по меркам хеттов это довольно неприличная история, то есть то, что случилось в моём доме. Да лучше терпеть дрязги из-за имущества, чем такой позор! Но в ней есть и немало моей вины – не надо было сына отсылать из дома. Она бы его впервые увидела ребёнком, и потом, как на мужчину, не смотрела, какими бы не были обычаи критян. Как я теперь исправлю всё?

   - Ты не знаешь, где теперь его искать?

   - Знаю. Как исправить и избавиться от ощущения вины?

   - Как? Просить прощения у сына. За всё. А начинать следует издалека – от того времени, как мать его обидел, не сумев защитить от сплетен.

   - Да, мне было неприятно терпеть сравнение с умной женщиной в моём доме, ведь люди говорили, что городом управляет жена, а я при первой возможности сбегаю в море.

   - Затем за то, как сына выслал ты из дома. За то, как ты его вернув в Афины, постоянно унижал. Ну, и за то, что случилось с ним сегодня. Как ты поверил в безумные обвинения жены и сына проклял. Прощенья надо просить, нет другой возможности. И ты, великий герой земли ахейской должен будешь извиняться перед сопляком, который оказался прав, а ты ошибся.

   - Стой, мы приехали!

 Менестей остановил колесницу, лошади стали возле пограничного камня, отмечающего край земли Аттики. Тезей спрыгнул с колесницы, он поднял какую-то тряпку, разглядывая её на ходу.

 Это был кусок шерстяной материи выкрашенной пурпурной краской. Тезей показал её лавагету, при этом царь выглядел ещё более растерянным, чем раньше.

   - Это его?

   - Конечно.

   - Что-то здесь случилось? На плаще я вижу пятна крови.

   - Они старые, не зря же у него рука была перевязана. Я знаю, что случилось. Он доехал до границы Аттики, и выбросил всё, что напоминало бы о том, что я его отец. Жалел, наверное, что не может бросить мне в лицо.

   - И что будем делать?

 Тезей стоял на дороге, неподалёку  остановились воины его охраны. Они никак не могли услышать его разговор с Менестеем. Царь оглянулся по сторонам, но вокруг было тихо и безлюдно. Тогда он и сказал своему другу:

   - Никто не удивиться.

   - Да, верно, удивляться не будут.

 Если я только подумаю, как же много добились люди за века, прошедшие со времени Еврипида, смолкают страх и сомненья. Но вся наука бывает бессильной, когда столкнёшься с событиями, которые не имеют рациональных причин. Случайностями, которые окажутся неслучайными, а словно произошедшими по заранее продуманному сценарию.

 Тогда вспоминаются давно забытые понятия – Рок и Судьба. И человек из нашего времени уподобляется древним, гадавшим по птицам. Он приходит в храм и просит высшие силы изменить его судьбу. Но всё бесполезно.

 И бог его не слышит, посылая раз за разом новые испытания. Может, на самом деле высшая сила говорит на другом языке, который не понимают люди?

 Как же можно узнать любовь, если встречаешь только невозможные для себя отношения? Как можно научиться ценить себя, если сталкиваешься с людьми, которые тебя не ценят?

 И снова и снова жребий смертных мелькает, как пыльная дорога. На самом деле я знаю причины, заставившие вновь переписать древний миф. Но спрашиваю – неужели, всё бесполезно? Зачем же знать будущее, если не можешь ничего исправить?

 Но искать ответы на вопросы сложнее, чем читать древнюю клинопись.

 Проще открыть хеттский текст и писать дальше.

   - Ну, и историю ты мне рассказал! Неужели, это всё случилось за три неполных месяца? – Сказал Хастияр.

 Он сидел за столом вместе с Ипполитом. Царевич объявился у него накануне, и так со вчерашнего вечера они и сидели за столом, не прекращая разговаривать, хотя на улице уже начиналось утро. Хастияр никак не мог успокоиться, перебирая подробности услышанного им рассказа.

   - Да, я такого никогда прежде не слыхал! Даже, когда начали новый поход в Сирию и перечисляли лабарне, кто из тамошних князьков сколько раз переходил на нашу сторону, а сколько на сторону фараона, я так не терялся. Ну, и запутанные у вас отношения. – Хастияр начал передвигать на столе миски и чаши, словно это помогло бы ему обдумать сложную ситуацию. – Вот, посмотри! Выходит, поссорились отец с сыном, но одновременно с этим вы – это двое мужчин, которые не поделили женщину. Хотя тебе она не нужна вовсе, а твоему отцу, тем более не было дело до жены. Ведь, иначе он  заметил, как она с пустыми креслами разговаривает! Так же вы соперники в борьбе за власть и за будущий раздел имущества. А, кроме того, все вы – это люди из разных народов, которые не могут понять друг друга, хотя все трое из одной семьи! И ещё…

   - Что-то мне уже надоело об этом слушать, - сказал Ипполит.

   - Конечно! Сначала ты мне раз двадцать пересказал свою историю, сам успокоился, а я теперь не могу!

 Хастияр поглядел на него – верно, по сравнению с тем, в каком состоянии он приехал сюда и в каком был сейчас, дело шло на лад. Ипполит молча сидел и смотрел на стену, видимо, у него уже не осталось сил ни на какие чувства. Тогда Хастияр продолжал:

   - Ну, это ещё далеко не всё! Что ни говори о вашей истории – в ней есть одна особенность. Кто-то один всегда будет жертвой, другой – порядочным человеком, а третий – дураком и негодяем против воли.

   - Выходит, я жертва и дурак одновременно.

   - Нет, это ты напрасно. Ты себя недооцениваешь, я сразу заметил. Но, я совершенно о другом хотел сказать. Как ни рассуждай, а у каждого из вас своя роль. Так и получается – жертва, глупец и порядочный человек, пострадавший от действий других. Но не полностью, не совсем, ведь каждый из вас перед другим косвенно виноват. Федра бы никогда на тебя внимания не обратила, не старайся ты следовать моим советам, хотя у нас в мыслях была исключительно политика. И твой отец догадывался о наших интригах, но он не мог знать, что, ни войны, ни предательства мы не замышляем. Это я к тому говорю, что роль порядочного человека я определил для тебя. Но не потому, что мы из одного народа, нет, а по справедливости! Ведь жена и сын зависят от Тезея, а кроме того, именно на правителе лежит ответственность за соблюдение законов. Вот до чего я додумался! А тебе всего лишь не хватило жизненного опыта, чтобы выкрутиться из щекотливой ситуации.

   -Да, мне только по дороге пришло в голову, что надо было делать, чтобы она от меня сама отвязалась. – Он снова замолчал, а потом сказал совсем тихо. - В какую позорную историю я попал. Хоть бы её забыли поскорее.

   - Хватит уже страдать, всё скоро разрешится!

   - Вряд ли. Ты же мне поверил сразу, в отличие от отца.

   - Как же можно в тебе сомневаться! О, куда тебе до неё! Ты на меня не обижайся, но я скажу правду – не с твоим лицом соблазнять подобных женщин. Ты слишком спокойный и рядом со страстной женщиной выглядишь бледно. Пожалуй, с ней на самом деле что-то неладное творилось. А ты будешь хорошо себя чувствовать совершенно в другой обстановке. Например, в войске лабарны. Примерно так я представляю себе будущие события в Сирии:

   - Почему крепость до сих пор не взята? Где таран? Где лестницы?

   - Прости нас, военачальник, но мы ничего не сделали, потому, что нам было холодно!

   - Вот там ты на деле сможешь применить своё знание хеттских ругательств.  Сказал Хастияр. – Кроме того, даже египтяне говорили, что Муваталли – это добродушный человек, хоть и великий воин…

   - Я не собираюсь что-либо просить у родственников. Я не за этим к тебе приехал. Просто хотел сказать, что ничего у вас здесь не получится. В других странах проходило, а среди ахейцев ничего не выйдет. Просто Супиллилулиума не знал, что в Хаттусе на самом деле одни женщины живут.

   - Не торопись отчаиваться, я же сказал, что всё будет хорошо. В конце концов, он же твой отец. Ему надо дать время, он успокоится и приедет за тобой. Надо только подождать, ведь в этой истории замешана женщина. Обида пройдёт.

 Хастияр помолчал, как бы вспоминая что-то, а затем сказал, но на этот раз совершенно серьёзным тоном:

   - Так всё совершается. Все люди по природе своей грешат, заблуждаются, делая жизнь невыносимой. Потому, кто-то должен прервать цепь несчастий. Да, вот ещё. Люди часто просят богов о справедливости, забывая, что божий суд совершается сам по себе, без нашего участия. Эти слова однажды сказал царь Мурсили, и чем дольше я живу на свете, тем больше убеждаюсь в правоте его слов. Ну, а я просто рад тебя снова встретить. Сказать правду, так мне уже до смерти надоели и великий царь Микенский, и брат его, и родственник их Тавагалава. Тошно уже с ними общаться. Оставайся! Незачем  куда-то уезжать.

 Их разговор всё продолжался, хотя давно уже наступило утро. Утро какого года? Ведь у хеттов не было точного календаря, и о важнейших событиях в истории мы можем судить очень приблизительно. Так мне и следует написать – всё это случилось на следующий год после битвы при Кадеше.

 Но у нас есть точный календарь. И мы знаем, что прошло уже сто лет с тех пор, как Берджих Грозный прочитал хеттскую клинопись. Царский архив Хаттусы рассказал о людях, которые поклонялись тысяче богов, выделяя среди них богиню солнца. Покорили страны Древнего Востока при помощи войска из боевых колесниц. И написали законы, в которых предусматривалось наказание за инцест и зоофилию.

 Вот тогда герой греческой трагедии предстал с совершенно другой стороны. Тогда всем стало известно, кто на самом деле жил в ту эпоху в Анатолии, в легендарной стране амазонок.

 Всего лишь три с лишним тысячи лет, и люди узнали правду.

 Но для них прошло не три тысячи лет, а всего лишь три дня.

   - Господин, - сказал один из слуг Хастияра. – Ты просил немедленно сообщить, если будут какие-то новости из Афин.

 Хастияр поспешно вышел на улицу. Во дворе стояли трое крестьян, которые пришли на микенский рынок. Там их и отыскали слуги посланника. Они стояли, держа в руках соломенные шляпы, возбуждённо разговаривая и явно не понимая, что же хочет от них этот чужеземец.

   - Что же они так кричат, как в Трое на базаре? Чтоб вас Бог Грозы унёс потопом! – Хастияр недовольно поморщился, разглядывая ахейцев, а потом обратился к слугам на родном языке:

   - Ещё раз так перепугаете ценных свидетелей, ну, сами знаете, что с вами будет.

 А потом повернулся к растерянным крестьянам:

   - Ну, рассказывайте, что же у вас в Афинах случилось?

   - Два траура в доме! Большое горе у нас! Ведь у царя жена повесилась и сын погиб!

   - Как? – Только и смог сказать Хастияр.

   - Да! Царица повесилась, перед смертью оклеветала пасынка. А он погиб, разбился на колеснице. Но само по себе это бы не случилось, там появилось морское чудовище, в нём причина. Кони испугались чудовища, и вот! Царь очень горевал.

 Крестьяне продолжали сбивчиво рассказывать хорошо известную Хастияру историю. Только вот окончание у неё было совершенно иным. Да и за это короткое время в ней появилось множество подробностей. Хетт в полном недоумении слушал о появлении быка из морской волны посреди аттических земель.

 Никто из жителей Афин не обратил внимания на молодого чужеземца из свиты посланника, который стоял рядом и спокойно слушал потрясающую историю.

 Рассказ продолжался бы довольно долго, но слуги Хастияра выпроводили крестьян за ворота. Но даже после их ухода, хетт всё ещё не мог прийти в себя. Он ходил, размахивал руками и пытался что-то сказать, но в этот раз обычное красноречие изменило ему.

   - Ну, и что дальше? – Сказал Хастияр.

    - Что ты имеешь в виду? – Спросил у него Ипполит. Он провёл по голове рукой, длинных волос у него больше не было, и это было странное и непривычное ощущение.  – Если ты говоришь о том, что дальше делать вам, так ты можешь уже завтра уезжать обратно в Хаттусу. Уже нет смысла заезжать в Афины.

   - И ты так спокойно об этом говоришь?

   - О том, что меня объявили мёртвым? Ну, что тут сказать. По-моему, разговоры будут лишними. Видишь, ей плохо жилось в доме моего отца, вот она и решила, что в меня влюбилась. А отец стыдился своего поступка, и чтобы избавиться от чувства вины, объявил, что я умер. На всякий случай, вдруг лабарна снова попытается навязать меня, как наследника. Или я передумаю и вернусь, чтобы уже не смог доказать, что я, это я.  А, что до меня, так всё что угодно, лишь бы не оправдываться бесконечно перед всеми, что я мол де, мачеху не изнасиловал, потому, что не изнасиловал, и не извращенец, потому, что не извращенец. За последнее время я столько раз в голове прокрутил эту историю, что уже противно.

   - А может быть, пошлём в Афины одного из моих людей? – Оглянулся по сторонам Хастияр.

   - Лучше побереги своих музыкантов, - иронично сказал Ипполит, - для другого дела. А я давно уже всё решил. Раз меня здесь не поняли и не поймут, то я и оставаться не собираюсь. Я теперь свободный человек и буду жить, как считаю нужным. Никто мне больше не скажет, на каком языке говорить, и в каких богов верить. Прощай, Аххиява.

   - Но, так же ты всё потеряешь? -  Сказал Хастияр, который не мог смириться с тем, что в этот раз политика хеттских царей провалилась.

   - А у меня и не было ничего, кроме моей души, потому, лезть в неё я больше не позволю. Ну, а поскольку мои предки говорили, что кто-то должен разорвать цепь несчастий и простить людей, причинивших зло, я именно так и поступлю…

«А потом он сказал – я им никакого зла не делал, а они мне причинили зло. Но если отомстить, то это будет грех и преступление. Потому отца своего я прощаю…»

 На этом и заканчивается первая часть хеттской таблички. Дальше в ней снова был дефект, из-за которого не понятно, что со всеми случилось дальше. А из мифологии нельзя почерпнуть достоверных сведений. Последующие события в греческих мифах излагаются довольно туманно.

 Известно только, что люди, о которых идёт речь в хеттской табличке, стали прототипами героев трагедии Еврипида. Благодаря его творчеству Федра и Ипполит стали литературными персонажами, которым уже две с половиной тысячи лет. Как под собственными именами, так и в виде заимствованных образов, от иранских поэтов до «Поющих в терновнике», они бесконечно спорят друг с другом. Существует уже не меньше двух десятков версий трагедии и бесчисленное множество театральных постановок.

 Но ни один из авторов не повторил идею трагедии Еврипида – прощение в жестоком и несправедливом мире. А она выглядит именно так.

 Люди по своей природе грешны, они заблуждаются, делая жизнь невыносимой. Потому кто-то должен разорвать цепь несчастий и простить тех, кто причинил ему зло. Потому, что прощение – это высшая степень добродетели. А за это герой получит награду, но только в ином мире, в виде бессмертия духа.

 Да, именно так она и выглядит. Герой греческой трагедии стал бессмертным образом, который вынужден оправдываться, что поступил по совести и простил своих врагов. Ведь у многочисленных драматургов и литературоведов вызывает недоумение подобный образ мыслей. В этом вы можете легко убедиться, прочитав практически любой учебник по древнегреческой литературе.  Они упорно не замечают смысла трагедии, считая её единственным смыслом порочную страсть. Что делать, ведь люди по своей природе грешны.

 Они заблуждаются, делая жизнь друг друга невыносимой. Потому прощение людей, причинивших тебе зло, считается высшей степенью добродетели, ещё со времён хеттов, чьи правители посвятили теме прощение значительную часть царского архива. Видимо, тема прощения своих врагов была впервые разработана хеттами, от которых она и перешла в библейскую литературу. Но кто бы впервые не заявил о ней – хеттский царь, афинский драматург или иудейский пророк, прощение врагов по-прежнему является высшей степенью добродетели.

 И человек, оказавшийся способным на это, представляется окружающим неестественным и странным. И вынужден оправдываться, что поступает по совести. Что делать, ведь люди по обыкновению грешат. Об этом говорил ещё хеттский царь Мурсили, который, скорее всего и является прототипом героя Еврипида. Ну, а вы уже знаете, как представлялись хетты древним грекам.

 Как видите, Лабиринт существует. Но это на минойский дворец на Крите, из которого не могли найти выход только люди, жившие в хижинах. Нет, Лабиринт, это наша душа. А в ней пасутся стада Минотавров. А Минотавры – это чудовища с головой быка и телом человека, которых родила критская царица, вступив в сексуальную связь с быком. Хотя, на самом деле существовала «минойская коррида». Но древним грекам представлялось исключительно одно. Что делать, ведь люди по природе грешны!

 Так как в нынешней версии не нашлось места для Ариадны, придётся выходить из Лабиринта самим. Просто так, возьмём и выйдем. И продолжим читать хеттскую клинопись снова.

 

  

 

 

 

 

 

Похожие статьи:

Рассказы → Паломничество к Большой Норе

Видео → Амазонки в Южной Америке.

Рассказы → "Экипаж"

Рассказы → Добыча 2 Часть вторая

Рассказы → Добыча 2 часть первая