Высокий-высокий утёс, утёс до самого неба, под ним – яростное море, рвущееся из границ своих. Свод затянут тучами, солнца нет. В воздухе пахнет солью и виселицей.
И не зря. Вот она – виселица. Стоит на утёсе как ни в чём ни бывало, верёвок и висельников ждёт. У основания её ветер метёт пустую пыль. Иногда он воет. Как зверь воет. А если море дотягивается жадными руками своими до площадки, то ветер взметается в вышину и оттуда проклинает бездну.
Это море служит дьяволу, а виселица – приёмная его. Весь вид её, костлявый, но монолитный, словно бы говорит: «Не забудьте зарегистрироваться на пеньковой верёвке, смертные! Ха! Ха! Ха!».
Дикий холод царит на утёсе; ледяной воздух заставляет камень индеветь. Сегодня сюда приведут грешников, а им комфорт ни к чему. Так считает море, а море здесь – верх, и пусть ваши глаза не обманывают вас.
Вон, ведут.
Из разинутой пасти пещеры, что ведёт внутрь горы, появляется процессия. Жрецы, одетые в красное. Палачи, одетые в чёрное. Среди них крапом три или четыре белых пятна – висельники. Нет, всё-таки четыре: трое мужчин, среди которых младшему нет и двадцати, а четвёртая – девушка. Её лицо бело, как её одежды, но она единственная из всех кажется спокойной.
Ветер воет, как голодный волк; он носится слишком высоко, чтобы море могло достать до него, но время от времени ястребом падает на виселицу и пытается вывернуть её из земли.
Ветер не знает, что орудие смерти не зря возведено над морской бездной. Оно выточено из камня, и утёс – его ноги. Ветру никогда не одолеть виселицу. Никому не одолеть.
Жрецы обходят место казни, встают по сторонам света, поворачиваются лицом к морю. Их выкрашенные жёлтой краской губы начинают бормотать слова жертвенной молитвы. Палачи разматывают верёвку и прилаживают четыре отрезка на виселицу. Четыре грубых табуретки ставят под поперечную перекладину. Четыре не менее грубых тычка подталкивают висельников к их местам.
«Законным местам!» – с пеной у рта хохочет море.
Скоро оно отобедает.
Мужчины взбираются на табуретки с бранными словами, девушка – молча. Её волосы цвета плодородной земли взметаются вместе с ветром.
Палачи украшают шеи висельников верёвочными петлями.
Ветер срывается на визг, и один из жрецов проклинает его. Но ветер не человек, слова не действуют на него. В отличие от живых, он свободен – равно как и море.
Жрецы монотонно читают молитву Посвящения. В ней говорится: «Тебе, Повелитель, приносим мы этих грешников, к твоим ногам повергаем тела их, в твои уста вкладываем души их, возомнивших, что земля превыше моря. Тебе, Повелитель, мы предаём их, нераскаявшихся, и тебе доверяем очистить их. Взамен просим снизойти на города наши и позволить судам нашим пересекать просторы твои».
Петли затягиваются.
Молодой парнишка шепчет себе под нос: «Пожалуйста, не надо».
Ветер в вышине беснуется. Он видел столько смертей на утёсе, что умер и сам.
Один из жрецов поворачивается к стоящим на табуретках. Взгляд обведённых чёрным глаз переходит от лица к лицу.
– Виновны, – произносит он, словно ставя точку.
– Стой! – вдруг кричит девушка, и от неожиданного голоса её жрец вздрагивает. – Дай мне посмотреть на него!
Жрец быстро оправляется. Обычно жертвы принимают смерть без слов, но это – это – даже интересно.
– Тебе нельзя смотреть на него живыми глазами, еретичка.
– Один раз, Красный. Всего один раз. Разве ты не говорил, что у нас есть время раскаяться? Разве ты не говорил, что мы можем стать как вы?
– Это было вчера. А сегодня вы виновны.
Он поднимает руку, чтобы дать знак палачам, но девушка не унимается.
– Нет, стой!
– Замолчи и бери, что дают.
– Ты не даёшь мне сделать правильный шаг! В темнице не слишком-то верится, но здесь, на скалах, здесь я слышу соль и акватику. Позволь мне взглянуть на него – один лишь раз, одним глазом хоть, – и тогда, быть может, я приму твою веру.
– А если не примешь?
– Тогда я буду стоить четырёх висельников. И ты повесишь меня со спокойной душой.
– Ты не верила всю жизнь, а теперь, от одного только взгляда, можешь поверить? Дури кого-нибудь другого.
Рука почти взлетает.
– Но как же верить, если никогда не видел то, во что веришь? – спрашивает девушка, и этот вопрос заставляет жреца злиться. Он не хочет, да и не может объяснять ей догмы веры здесь. На утёсе так холодно.
– Эй, ты, сними петлю, – велит он палачу, что стоит за спиной девушки.
Один из младших жрецов пытается что-то сказать старшему, но тот движением руки заставляет его молчать.
– Иди, слепая, смотри на море, – говорит он. – Если хочешь жить, прозри.
Девушка спрыгивает с табуретки – как ребёнок с забора – и идёт, обходя онемевших жрецов, к краю.
Ветер зарывается в её волосы. От них пахнет травой.
Но она не только смотрит, нет. Она смотрит и кричит:
– Слушай меня, море, слушай! Я дочь земли, что покоится в объятиях твоих, дочь матерей, что никогда не видели твоей синевы. Я не боюсь смерти, но боюсь тех, что величают себя слугами твоими. Что сделали они с тобой, в кого превратили в угоду самим себе? Ты было свободным, пока они не сделали тебя своим Повелителем, и кто ты теперь, как не раб их?..
Море вспенивается, тянется руками к еретичке, вот-вот захлестнёт.
– Повесить, – велит старший жрец, багровый, как закат, и двое младших жрецов хватают девушку, оттаскивают её от края, за который она ещё бросает увещевания, и отдают палачу.
Снова стоит она на табуретке, и снова ветер воет в небе. Глаза бесстрашной горят, а рот кривится в торжествующей улыбке. Она верит, что её услышали.
Миг – и табуретка катится прочь. Как и жизнь той, что дерзнула не верить.
Гремит гром, небеса извергают дождь. Внизу – наверху – нарастает рёв. Жрецы озираются, палачи торопятся исполнить свой долг и вешают остальных.
Ветер камнем падает в море. В его голосе слышатся жалобы.
Красные торопятся уйти с утёса, но в гору бьёт молния, и вход в пещеру заваливает камнями. Жрецы отрезаны от мира.
Море ревёт. Его валы так высоки, что заливают площадку с виселицей. Жрецы бормочут молитвы Успокоения, но их бог – дьявол ли? кто он сейчас? – не разбирает слов. Он услышал нечто другое.
Сто водяных рук вырастают вдруг у моря, и руки эти тянутся к жрецам, и заставляют их раскрывать жёлтокрашенные рты, заставляют их глотать солёную воду, заставляют их валиться на скальную площадку и биться в агонии. Старшего жреца руки тащат к виселице, и тот безобразно верещит. Из пучины вдруг выныривает ветер, и сооружает из прозрачного тела своего новую петлю.
Жреца вешают – кто? Он дёргается, не хочет умирать, хрипит, глаза его вываливаются из глазниц, но с ним не церемонятся.
Красные и чёрные не дышат. Одни задохнулись, другие захлебнулись, третьи вон, висят; палачи сброшены в море. Утёс мёртв. Так обычно бывает.
Но что это? Ветер умолк, однако он всё ещё тут. Как и море и сотни его рук. Вот они вдвоём налегают на виселицу, давят, давят, подбавляют сил, и приёмная дьявола понемногу наклоняется. Основание её трещит и выворачивается из площадки. Корни у орудия смерти и правда каменные.
Морские руки освобождают четверых повешенных от петель.
Морские руки обхватывают девушку и влекут её к краю.
Морские руки пытаются поставить её на ноги.
Ветер горестно воет.
Девушка не может стоять. Больше не может.
Море злится. Его руки становятся каменными. Кулаками оно разносит в крошево утёс и то, что осталось от виселицы.
Когда место казни перестаёт существовать, море уносит тело девушки. Бережно подхватывает и опускает вниз. Вниз.
Дьявол надеется услышать от мёртвой, что он вовсе не дьявол.
Похожие статьи:
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Доктор Пауз
Рассказы → Желание
Рассказы → Песочный человек
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Я не виноватая, это они... сами... лезут.
Спасибо, Тань, рада, что тебе понравилось 
Но вообще такой эффект меня радует, а как же, а ещё больше радует то, что у цикла есть несколько стабильных поклонников.
Ещё бы я таких элементарных вещей не знал после таких-то объёмов испорченной бумаги :)
