Огромное облако рыжей пыли повисло над каменистой дорогой, ведущей от Южных ворот Хаттусы в Шанкхару. Войско Мурсили Первого, великого царя страны Хатти, покидало столицу.
Мурсили шёл войной на амореев, чтобы смыть кровь своего предшественника Лабарны Второго.
Царь оставлял город, который Лабарна сделал своей цитаделью, символом власти и новой столицей. Перенеся столицу из северного Куссара в построенный им город, Лабарна взял и новое тронное имя – Хаттусили, что означало «строитель Хаттусы». А родовое имя «Лабарна» навсегда сделалось титулом хеттских царей. В память о его великом отце Лабарне Первом, завоевавшем трон в ожесточенной схватке с собственным родственником Пападилмахом.
Царский трон нуждается в сильной опоре. Но Хаттусили не нашёл её даже в собственных детях. Их вероломство и непрерывные интриги делали царя и страну уязвимыми. Один за другим следовали заговоры. В борьбе за власть сначала Киццува – царский сын и правитель города Пурусханты, затем его дочь Хастаяр и Хаттуские вельможи, теснящиеся у трона алчной сворой, возмутили столицу против Хаттусили и развязали гражданскую войну.
Желая положить конец заговорам, царь принял решение назначить наследника престола. Его выбор пал на принца Лапарнаса сына одной из сестёр царя. Хаттусили сделал это под давлением придворной знати, ведь по рождению Лапарнас не имел права наследовать трон.
Но среди многочисленных племянников царь выделял сына другой сестры, принца Мурсили. Юный честолюбец тоже не был наследным принцем, но стареющий царь любил его больше, чем Лапарнаса. И Мурсили это знал. Лабарна подолгу беседовал с юным племянником о военной славе, о великих хеттских царях, о безграничности власти и тонкостях политики.
– Люди остерегаются тех, кто держит их в страхе. Но не приближайся к ним, когда ты один. Не полагайся на брата, не знай друга, – говорил старый царь. – Слова и мудрость свои даю тебе. Так запечатлей их в сердце своём. Что в сердце твоём, то и делай.
Мурсили родился в Хаттусе. Он рос и набирался сил вместе с новой столицей, однако всё ещё оставался ребёнком. А принц Лапарнас был уже взрослым мужчиной и воином, вкусившим победы. Назначенный преемник царя чувствовал себя достаточно взрослым, чтобы ввязаться в заговор, зреющий в самом сердце дворца среди членов царской семьи.
Когда Хаттусили заболел, Лапарнас вместе с Хуццией, сыном царя и правителем-хассу Таппасанда, безжалостно заточил старика в его же собственном дворце и принял регентство. Не показываясь царю на глаза, принц трусливо прятался, с нетерпением дожидаясь его смерти. Ведь смерть Хаттусили означала, что на престол страны Хатти взойдёт новый царь, Лапарнас Третий.
Но боги были немилостивы к принцу, и благосклонны к Хаттусили.
Волею богов старый царь пошёл на поправку и вернулся на трон.
– Я назвал вам юношу лабарной. Я сказал «пусть он сядет на трон», – обратился Хаттусили к Собранию, войску и сановникам. – Я, царь, объявил его своим сыном, обнял его и возвысил. Я окружал его заботами. Он же оказался недостойным того, чтобы на него смотрели. Я заболел, а он слезы не уронил, не выказал сочувствия! Он холоден и невнимателен! Мать его – змея. И он придет? Довольно! Он мне не сын!
Вернувшись к правлению, Хаттусили созвал панкус, тулию и провозгласил:
– Отныне мой сын Мурсили! Ему много богами вложено в сердце. Только льва божество может поставить на львиное место. В час, когда дело войны начнётся, или восстание тяготы принесёт, будьте опорой сыну моему, подданные и сановники!
Так взошла звезда Мурсили. Принц стал наследником трона.
Лапарнас трусливо бежал. Хаттусили, не простив ему измены, долго преследовал вероломного племянника, и, в конце концов, настиг в Цальпуве. Расправившись с изменником, в ярости царь разрушил и город.
Но шли годы. Век Хаттусили подходил к концу. Его позвала Страна-Без-Возврата. Совершив очередной победоносный поход и вернувшись в любимую Хаттусу, великий царь, возродивший древнюю славу хеттов, умер.
Его наследник Мурсили в это время осаждал столицу Ямхада Халпу. Памятью своего названного отца и величайшего из правителей Хатти, новый царь Мурсили Первый поклялся, что не позволит этой славе угаснуть. Он унаследовал могучее и богатое царство, но став царём, он должен был приумножить его богатства и подчинить своей руке народы, которые не смог покорить Хаттусили, его названый отец, благороднейший предшественник и величайший из царей.
Южнее Хаттусы располагалась Киццуватна, дружественная и зависимая от царей Хатти. Великое царство Арцава на юго-западе. На северо-западе богатый город-государство Троя, поддерживающий монополию на морскую торговлю. На севере – доставляющие хеттам много беспокойства племена «людей моря». С востока в горах жили хурриты, чьи правители и воины были из народа Мурсили, триста лет назад пришедшего откуда-то с севера...
Но с востока и юго-востока страна Хатти была открыта для нападений силе не менее мощной, чем хетты. Там, на востоке могучим львом лежал гордый Вавилон, древняя Шанкхара, страна амореев.
Едва развеялся над Хаттусой прах её основателя царя Хаттусили, ветер с гор понёс весть о его смерти во все концы империи, а в Вавилон отправились конные колесницы с известием о кончине старого царя и воцарении нового.
Завоевание Вавилона было мечтой Мурсили. Воссев на трон Хаттусы, он посчитал это своей главной задачей. Царь долго готовился, ведь укрепления города были неприступны, и Мурсили это знал.
И минуло немало лет, прежде чем Мурсили решился идти войной на амореев. Он двинулся в тысячекилометровый поход по течению Евфрата к могучим стенам Вавилона.
Это было в год, когда Вавилоном правил царь Самсу-дитана, вознесённый к вершинам власти приказанием самого бога Мардука, обеспечившего престолонаследие.
Это было в год, когда Самсу-дитана изготовил в Вавилоне свою статую для Нанна, великого господина и героя среди богов.
Это было в год, когда Самсу-дитана изготовил статую для Инанны, госпожи Вавилона...
Это был год, когда Самсу-дитана принёс в дар храму Эсагила для Мардука великолепное «шита» – оружие, каковое есть величайшее оружие божества.
Это был год, когда царь Самсу-дитана изготовил множество солнечных дисков из агата, эмблем блестящих, как дневной свет, украшенных лазуритом, красным золотом и полированным серебром, и преподнёс их в дар храму Эбаббара для Шамаша, Господина, каковой восседает на небесах и чьей милостью расширились пределы его царства.
Ровно триста лет минуло с тех пор, как Суму-абум основал аморитский союз вокруг Вавилона.
Царь хеттов Мурсили Первый, усмирив племена «морских людей» на севере, был готов к выполнению своей главной задачи на востоке. Мурсили с унаследованным войском шёл войной на амореев.
Мурсили было пятьдесят пять лет.
Войско Мурсили Первого, великого царя страны Хатти, покидало столицу. Ряды тяжеловооружённой пехоты с мечам и боевыми топорами, конные колесницы – гордость хеттов – с экипажем из трёх воинов с копьями и прямоугольными щитами, войска «суту», вооруженные луками и стрелами, шли по дороге, ведущей в Шанкхару.
Восходящее солнце играло на копьях и щитах хеттского войска. Войска, привыкшего побеждать. В порывах рыжего ветра трепетали на древках полотнища штандартов и флагов.
Конское ржание, топот ног, грохот колёс, гул сотен боевых хеттских колесниц заставляли сердце начальника городской стражи Тарухса тревожно и сладко замирать. Тарухс стоял у амбразуры сторожевой башни Царских Врат, что охранялись самим богом грома Тешубом, и заслонясь от солнца прижатой ко лбу ладонью, следил за колонной войск, теряющейся в запылённом рыжем мареве.
Когда Царские ворота Хаттусы с тяжёлым лязгом закрылись за последним солдатом, Тарухс оглянулся на город и бросил взгляд на тёмную громаду царского дворца.
Там, на самой верхней галерее, светлела стройная фигурка царицы Кали. Провожая своего царственного супруга в поход, Кали всегда облачалась в белые одежды, чтобы царь, оглянувшись назад, мог видеть её до тех пор, пока виден царский дворец.
И вот она, звездоподобная Кали, стоит на самой высокой башне царского дворца и смотрит вслед уходящему в поход на Шанкхару царственному супругу. А у её ног лежит великолепная Хаттуса, цитадель, возведённая на уступе высокой скалы, вытянувшейся к востоку.
Под массивными, сложенными из грубо обработанных каменных блоков крепостными стенами Хаттусы её царственный супруг когда-то давно юным принцем без права наследования трона, учился пользоваться копьём, коротким кривым мечом и боевым хеттским топором, выполнял пехотные упражнения. Под этими стенами, опаляемый жарким солнцем Хаттусы, он стоял на страже у массивных башен.
Внутри этих непоколебимых стен, гордо темневших на фоне ясной лазури неба Хаттусы, великий Хаттусили беседовал с любимым племянником Мурсили о военной славе.
Кали сказала однажды своему царю:
– Восстановишь ли ты, Мурсили, честь царей Хатти среди подвластных народов, дерзнувших оскорбить неповиновением власть, установленную великим царём Хаттусили? Всё, что добыл Египет, накопил Вавилон, собрала Ассирия, должно перейти в сокровищницу царя царей.
И она победила. Объявленным походом на амореев Мурсили бросал вызов богам и людям.
Кали нахмурилась, сдвинув стрелки чёрных бровей так, что между ними пролегла морщина.
Кали часто думала о тайне царской власти, об избранности, о судьбе. Она любила подниматься на верхнюю галерею царского дворца и взирать на город сверху. Так легче было направлять свои мысли туда, где вершатся все судьбы – и царей и подданных, – в Страну-Вечной-Жизни. Царица любила приходить сюда звёздными тихими ночами, когда боги благосклонны к смертным и в ночной тиши и тьме открывают им самое сокровенное. В такие ночи она улавливала отзвук того, чему нет названия. Цветущие в саду душистые магнолии, лиловые цветы шафрана источали дурманящий аромат, где-то внизу шептались травы. Но ей казалось, что в этом трепетном шёпоте она слышит далекий, едва уловимый манящий голос, поющий откуда-то из опаловой мглы, и её охватывало необъяснимое волнение. Она сходила с ума в эти ночи. Она протягивала руки в шепчущую темноту, словно стремясь ухватить то важное, без чего ни в чём не было смысла, она взывала к чему-то, что таилось там, в сумраке ночи или где-то глубоко в ней самой?
Но не забывала она и о пропасти, подстерегающей на пути к дерзким мечтам.
Утром она плакала, сжимая руками края подушки, охваченная страхом. Но выходила из своих покоев с суровой решимостью на лице.
Она подолгу беседовала с халдейскими магами, желая знать свою судьбу.
И вот она, звездоподобная Кали, стоит на верхней галерее царского дворца и смотрит вслед уходящему в поход на Шанкхару царственному супругу. А у её ног лежит великолепная Хаттуса.
Это был мой первый литературный опыт. 
