Звучит, льётся в два голоска детская песенка:
— Раз! Нам светит солнце. Два! Солнце над головою. Три! Солнце светит нам с тобою, — Настя и Игорь постоянно играют вместе. Настя моя дочь. Игорь мой подопечный, в докладах — объект изучения.
Настя на два года младше Игоря, и только и разговоров, что о нём. "Сегодня мы кормили белок в парке, прямо с ладошки… только у Игоря так получалось. И у меня!" "Сегодня Игорь начал войну между муравейниками. А когда я его попросила, заключил между ними мир, и муравьишки пошли по домам". И так каждый день.
А уж когда появился Рико… Рико — это дельфин.
До конца еще не ясно, как объект это делает. Эксперименты в дельфинарии неопровержимо свидетельствуют о телепатической связи между объектом и дельфинами. Впоследствии объект по своей инициативе наладил связь с диким дельфином. Имя Рико для дельфина придумала Настя.
— Мы с Игорем и Рико — великолепная тройка! — любит повторять Настя. Глаза её сияют. Она обожает кормить Рико рыбой с берега. Игорь снисходительно смотрит на этот процесс, скрестив руки на груди.
Я рад за них. Вовсе не из-за дополнительного источника информации об объекте. Хотя… чего уж там, и по этой причине тоже.
***
Включаю запись.
— Как дела, Игорь? — моя дикция и доброжелательная интонация тщательно отработаны. Впрочем, не знаю, играет ли это роль в общении с ним.
— Хорошо, — Игорь спокоен. Он всегда спокоен. Что там говорят скептики о так называемых детях индиго? Гиперактивность? Хм...
— У тебя нет проблем в школе? — задаю я стандартный вопрос. Я знаю, что у Игоря нет проблем в школе. Но риск упустить что-то в отношениях с ровесниками тоже учитывается.
— Нет. — Игорю явно скучно.
— Кто твой лучший друг? — и тут я знаю ответ.
— Вы же знаете… Настя и Рико, — Игорь улыбается. Я ни разу не видел его раздраженным. Даже когда я задаю глупый вопрос "а кто из них чуточку лучше". В общении с Игорем многие собственные вопросы кажутся мне глупыми… но так положено.
Игорю тринадцать лет.
И это важно.
Синдром Сольвейг. Изначально употреблялось слово мутация. Его категорически запретили, как некорректное. Не политкорректное, да и по сути ничем не подтвержденное. Генетические исследования не обнаружили закономерностей наследования данного признака.
На самом деле ту девочку звали не Сольвейг, а Кристин, Кристин Сигурдсон. Сольвейг — это её прозвище, от слова солнце. Объекты с данным синдромом обладают способностью в упор смотреть на солнце.
Подобно орлам. Ну, как минимум фольклорным орлам.
Известно четверо носителей данного синдрома, Игорь пятый.
Основной, первичный признак синдрома именно этот — способность смотреть на солнце. В остальном, если не считать признаком выдающиеся способности как таковые, дети абсолютно разные.
Впрочем, есть еще одна общая деталь.
Все четверо покончили с собой в возрасте тринадцати лет.
Я должен не допустить этого с Игорем. В который раз я просматриваю эти четыре досье.
Петрос Габрос. Египтянин, ребёнок из многодетной семьи коптского мусорщика. Рос в бедности. Затем внезапное внимание, с активной, но полной ошибок, топорной работой педагогов. Подвергался насмешкам и издевательствам со стороны ровесников, вплоть до закидывания мелкими камнями по пути из школы домой Прессинг, каждодневная ломка личности, как со стороны родителей — коптов, так и со стороны мусульманской общины (мальчик едва не стал причиной локального конфликта между общинами). Возможных причин суицида можно набрать с десяток. Повесился.
Эсмеральда Консепсьон Веласкес. Перуанка. С ровесниками проблем не было, более того — признаки неформального лидера. После обнаружения у неё данного синдрома, со своего согласия и разумеется с согласия семьи была перевезена в Японию для изучения способностей. Незадолго до смерти попыталась совратить своего психолога. Как минимум одна причина суицида на поверхности. Вскрыла себе вены.
Марек Дравич. Словенец. Среднеевропейская семья со среднеевропейскими ценностями. В школе держался особняком, авторитетом у одноклассников не пользовался, но и особых эксцессов в отличие от Габроса не было. Выбросился из окна.
И, наконец, та в чью честь назван синдром, Кристин Сигурдсон. Исландка. Росла в "тепличных" условиях, окруженная любовью и пониманием. Скрупулезная педагогическая работа, много друзей-ровесников. Утонула.
С фотографий на меня смотрят обычные детские лица. Что за надлом произошел с этими столь разными детьми в возрасте тринадцати лет? В какого рода помощи нуждается Игорь?
Одна единственная общая деталь после кропотливого анализа — двое из четверых незадолго до смерти упоминали "чёрное солнце". Что скрывается за этим оксюмороном? Возможно, затмение?
***
Начинаю запись.
— Что ты видишь, когда смотришь на солнце? — спрашиваю я.
— Я вижу солнце, — если нотка иронии и звучит в голосе Игоря, то она скупо отмеряна на аптечных весах.
***
И надо случится такому! До четырнадцатилетия оставалось всего полтора месяца! Никаких признаков депрессии! Я вне себя от досады.
Рико погиб. Выбросился на берег. Об этом я узнал от Игоря, он указал и место — приехав на пустынный утром скалистый пляж, мы обнаружили тело дельфина у кромки прибоя. На Настю больно смотреть. Игорь внешне спокоен.
На состоявшемся в тот же день консилиуме решено усилить наблюдение за объектом. Предложение поместить объект на стационар отклонено, чтоб самим не спровоцировать ухудшение эмоционального состояния.
***
Раз в неделю Игорь по нашей просьбе рисует солнце. Самое обычное, с лучиками, с облачками или у линии морского горизонта.
Сегодня он нарисовал чёрное солнце.
На консилиуме врачей мы передаем этот рисунок из рук в руки и пялимся на него, будто надеясь увидеть там ответ… снова поднимается вопрос о стационаре, и снова это предложение отвергается. В случае если объект примет решение о суициде, никакое круглосуточное наблюдение ему не помешает.
Если Игорь погибнет, это будет моим личным провалом.
***
Четырнадцатилетие Игоря! Роковые тринадцать лет позади. Все счастливы. Настя уже отошла от потрясения, вызванного гибелью Рико, и долго выбирала подарок.
Спустя некоторое время решено выдать объекту тщательно отмерянную дозу информации о тех четырёх.
Игорь смотрит на меня, как на глупца. Меня и раньше посещало такое чувство, но впервые насмешка во взгляде почти неприкрыта.
— Чёрное солнце — это смерть, — Игорь объясняет терпеливо, будто говорит с умственно отсталым, а главное впервые он употребляет понятия "мы и вы", — вы не можете смотреть ни на солнце, ни на смерть. Те четверо просто хотели взглянуть на смерть в упор.
Всё становится на свои места. В детстве ребёнок еще не верит в свою смерть, соответственно она ему не интересна. Поэтому возраст тринадцать лет и стал роковым рубежом для тех детей индиго.
— А тебя не посещала такая мысль? — спрашиваю я осторожно.
— Нет, потому что я видел смерть. Я мысленно был с Рико в тот миг, когда он погиб, — отвечает Игорь.
Я киваю, пытаясь выстроить очередность вопросов, коих у меня появляется масса.
— А почему Рико это сделал? — задаю я для начала, как мне кажется второстепенный вопрос. В самом деле, почему дельфины выбрасываются на берег, скорее всего, следствие ошибки эхолокации...
И снова этот взгляд.
— Потому что я сказал ему это сделать, — терпеливо отвечает Игорь.
Я с глубокомысленным видом киваю и принимаюсь вертеть в пальцах шариковую ручку, стараясь не показать своего потрясения.
Игорь смотрит на меня.
В этот момент в дверь стучат, и в комнату впархивает Настя. Моё солнышко, моя радость.
— Я уже пришла с танцев, пап. Можно мы с Игорем пойдём погуляем, когда вы закончите? — спрашивает она, чуточку запыхавшись.
Я чувствую, как пересохло в горле.
Пауза затягивается.
— П-а-а-п? — Настя смотрит на меня с весёлым недоумением. — Так мы с Игорем пойдём погуляем?
