– Это не тот! – кричали мы, размахивая кулаками от злости и разочарования.
– Не такой! – кричали соседские мальчишки, грозя небу.
– Не наш! – обиженно ныли девчонки со всех сторон.
И все торопились спрятаться от дождя, который оказался не тем, не таким, не нашим, спрятаться под навесы, под крыши остановок, под козырьки магазинов. Кто-то успевал промокнуть, а кто-то попадал под защиту нетронутым, и хотя был повод и радоваться, и огорчаться, не радовался никто – огорчались все.
Опять не тот дождь попался, опять нас обманули!
– Ничего, – клацая от холода зубами, говорил мой друг Нат. – Вот пойдёт следующий, и тот обязательно нашим окажется. Время уже поджимает, а нашего всё нет. Не может такого быть, чтобы лето без правильного дождя прошло!
Я молча соглашался с ним. Не может быть. Ни разу не было.
Через неделю мы встретились снова. Все мальчишки и девчонки квартала, забыв обиды и ссоры, отложив на время разбирательства и обвинения в хищениях мячей-друзей-подруг, все мы собрались на холме, у которого каким-то хитрым способом была срезана верхушка, и принялись ждать. Лучше холма места не существовало: с него и город был виден, и горизонт, а поверхностью он обладал такой гладкой, что хоть танцуй. На это мы, собственно, и рассчитывали.
Громыхнуло. Эйка взвизгнула. Кто-то из ребят заржал, кто-то зашептался. Нат вглядывался в горизонт.
– Обещали, – сказал он так, словно начало фразы проговорил в голове. – Значит, будет.
– Вот-вот уже, – согласился я, следя за тем, как по небу ползут мышиного цвета тучи.
Сверкнула молния. Холм притих.
– А это точно будет тот? – робко спросила девочка, имени которой я не знал (она приехала в город недавно). – Тот, про который вы рассказывали?
Все стали заверять её, что другого и быть не может, ведь сегодня конец лета, тянуть уже больше некуда, и кто мы будем на целый год вперёд, если не спляшем под особенным дождём?
– Кто?
И тут зарядило. Капля, две, двадцать, сто – дождь ливанул, как из ведра, и весь холм вскочил на ноги (кто сидел), закрутился на месте (кто стоял), пустился в пляс и замахал руками, как мельница. Мы разбивали струи, как сосульки, и мокли, не намокая, и когда вдруг выглянуло солнце, тысячи радуг брызнули нам в глаза, и вода превратилась в предназначение.
– Ура, дождь! Особенный дождь! Наконец-то! – кричали все: и наши, и соседские, и новички, и давно знакомые.
– Поливай, поливай! – голосил Нат.
И дождь поливал, не стесняясь. Он бил нас нашими же фантазиями, в которых мы превращались из обычных детей в супергероев, и мы становились супергероями, которые могли всё: и учиться с утра до ночи, и читать ночи напролёт, и ходить на кладбище в самое страшное время суток – в полночь, и терпеливо ждать, пока остынет мамин фирменный пирог. Мы могли прибирать свои комнаты, ходить в библиотеку, дружить с соседскими ребятишками и без драк делить один на всех мяч. Мы ходили гулять с собакой и не ныли, когда ударяли колено. Нас можно было посылать в магазин, не страшась, что сдача потратится на мороженое, и оставлять на вечер с младшей сестрёнкой, пока мама с папой были в театре.
Это был особенный дождь, один на всё лето, и мы танцевали под ним, как стая воробьёв, пока он не кончился, собрав радуги.
Мы шли с холма, скользя по мокрым его бокам, и представляли, как завтра пойдём в школу, как сбудется всё то, чем наградил нас дождь, и как будем ждать следующего лета, чтобы загадать чего-нибудь новенького. Каждый загадывал своё и каждый раз разное. Фантазий много не бывает.
– А это точно сбудется? – спросила девочка, которую я вдруг узнал (и правда, нас же на прошлой неделе познакомила Эйка – её звали Кира).
– Сбудется, – уверенно ответил я.
– Хотя это как стараться будешь, – добавил Нат, который уже мысленно, видимо, брал на поруки младшую сестрёнку. – Бывает, что и не выходит. Один денёк из ста.
– И что тогда случается? – испугалась Кира.
– Становимся обычными детьми, – сказал Нат.
И вдруг, заорав «кто последний, тот ворона!», он побежал к городу, а за ним, загоревшись, бросились все остальные.