Бойся Данайцев...

Дядю Майкла Джимми не любил. И не потому, что он был никакой ему не дядя. И уж тем более – не дедушка, как называла его мать Джимми.                                                                       

Вообще-то это даже не настоящее его имя: родители Майкла прибыли еще в прошлом веке из далекой Сирии, и назвали первенца Абдумаликом. Позже, когда мальчик со светло-оливковым цветом кожи начал ходить в школу, и столкнулся с проблемами расовой сегрегации, имя адаптировали к американскому, так же, как старались адаптировать и поведение – и свое и сына.                            

Все равно, как говорила мать Джимми, годы учебы в школе, а затем и в колледже, наложили на дядю неизгладимый отпечаток. Поэтому на западное побережье он перебрался с новым именем, и надеждами на то, что врожденный цвет кожи не слишком выделит его из массы остальных, загоревших под ярким солнцем калифорнийцев.                                                                                            

Джимми, если говорить честно, было до лампочки трудное детство и юность Майкла-Аб-думалика. Он знал только, что ему и дальше предстоит терпеть занудно-однообразные «визиты ве-жливости». На Дни Рождения дяди Майкла и тети Миранды.                                                                    

  Тетя М, как он называл ее, настоящая внучка дяди Майкла, так пока и не вышедшая замуж, и живущая с дедом, отличалась веселым нравом и беспечным характером. Как такая выросла, воспитываясь в доме у столь сурового и молчаливого дедушки, Джимми не задумывался. Но поскольку отец и мать малышки погибли в самом начале войны на торпедированном корабле, дед посчитал разумным взять Миранду под свою опеку. Теперь же, вероятно, дело обстояло с точностью до наоборот…                                                                                                                                        

Впрочем, об этом и остальных многохлопотных и волнительных перепитиях жизни семейства Саммерсов, Джимми тоже не задумывался. Джимми в свои шесть с половиной лет вообще мало о чем задумывался. Разве что о том, как бы вытрясти из матери денег на жвачку, конфеты, или новую игрушку. Вот играть он мог буквально всем, и всегда!                                                           

Поэтому даже принудительное и скучное очередное посещение мрачного и холодного двухэтажного дома дяди не слишком его печалило. Он развлекался тем, что съезжал по потемневшим от времени деревянным перилам со второго этажа на первый – благо, прихожая находилась далеко от кухни, где всегда чинно попивали фирменный арабский чай мама с пра-теткой.                       

Перила до блеска отполировали штаны предыдущего поколения Саммерсов. Именно такую фамилию дал Майкл своим многочисленным отпрыскам. Правда, теперь и дядя Питер, и дядя Рональд, жили в Европе, и возвращаться уж точно не собирались: оба работали в банках Амстердама, и дядя Питер уже был совладельцем и партнером чего-то там, а Рональду еще предстояло попотеть, чтобы достичь положения, соответствующего престижу столь выдающейся Фамилии…              

  А уж о судьбе дочерей-Саммерсов, удачно пристроенных замуж в Финляндию и Австралию, беспокоиться явно не стоило: каждая занимала твердое место в «сливках общества», у каждой имелось по трое собственных отпрысков, и большому Дому. И жили они… Неплохо. Мягко говоря.

 Вот все это, и многое другое касательно жизни многочисленной (благодаря усилиям и заветам все того же дяди Майкла) родни и обсуждали мама Джимми и тетя Миранда, которую, вообще-то на самом деле звали Мириам.                                                                                                         

Если взрослые обнаруживалишалости Джимми с перилами, ему приходилось сидеть в гостинной. Ее темную и тоскливую монументальность Джимми ненавидел – ведь многочисленные «экзотические» восточные сувениры, ковры на стенах и даже старинные книги в шкафах трогать категорически запрещалось, и по рукам он неоднократно получал… Впрочем, он и здесь нашел великолепного партнера по играм – шкура «Настоящего Тигра», заменявшая ковер на полу, не возражала работать то «добычей», то «людоедом», то «пирогой», то — даже челноком «Атлантис».          

Когда же надоедало и это, можно представить, что ты – в батискафе (благо, через зеленоватые плотные занавеси струится таинственный полумрак), и пытаться найти на морском дне новых животных (Джимми обожал их придумывать и рисовать), рыб, кораллы и жемчуг.                                  

Сегодня, уже пройдя все эти этапы, Джимми услышал, что вниз, в кухню, зашел, наконец, и дядя Майкл. Странно.Что-то он припозднился сегодня – обычно сразу спускался, когда приходила любимая жена младшего внука. Джимми успел расслышать, до того, как закрылась дверь:               

— Наконец-то, дедушка! — и неизменные чмоканья поцелуев, и скрип плетеных стульев.                   

Дальнейший разговор мальчика нисколько не интересовал, и он выхватывал из него лишь отдельные отрывки – когда его внимание переключалось от очередной игры к другой.                                 

  — …да, еще тогда я ему говорил, что финансирование нефтяных разработок на шельфе – это… А он вложился в бананы Парагвая… Ну и кто после этого недальновидный?..                           

  — … это уже третий сын! Куда он собирается пристраивать его – если даже первых двух не смог… Нет, дизайнер, или даже адвокат – это не профессия для Саммерсов, а так – хобби…              

  — Дедушка, а как там, кстати, ваше хобби? — голос матери поневоле привлек внимание Джи-мми. Слова сами по-себе все еще ничего не значили – он душил злобного «монстра-пуфика».                

— О! – в голосе дяди Майкла прорезался неподдельный энтузиазм. – На этот раз попалось нечто действительно уникальное!.. Двухнедельный завод! Фирма Мозер и сыновья…  Уже третью неделю… Подлинный шедевр часового искусства – явно спецзаказ!..                                                

Внезапно до Джимми дошло, что речь идет о самом загадочном и привлекательном месте Дома – о Мастерской, где дядя совершал некое волшебное таинство – ремонтировал и реставрировал старинные часы. Пуфик издох сам, и выпал на пол из маленьких ручонок.                                    

Пара секунд колебания – и любопытство как-то очень быстро победило слабое опасение, что его могут поймать, отругать и наказать. И вот уже Джимми, стараясь на скрипеть разбитыми и выщербленными ступеньками крутой лестницы, поднимается наверх, на второй этаж.                          

Закусив нижнюю губу, он двинулся по темному коридору.                                                

Стены — до половины обшиты панелями настоящего резного дуба. То, что дед закупил их в каком-то английском городке, и отвалил за это «кучу денег», прошло мимо сознания мальчика не то, чтобы совершенно не оставив следа – но скорее, как очередное напоминание о весьма немалом состоянии дяди. Которое сейчас продолжает расти, уже мирно полеживая в банках разных стран…        

Отлитые в виде цветочных этюдов-натюрмортов позолоченные светильники на стенах сей-час, днем, не светились мягким желтым светом. Но Джимми помнил – когда по вечерам их зажигали, коридор выглядел так, словно вел прямо в волшебную арабскую сказку: по персидскому толстому ковру, и вдоль стен с жутко дорогими, но совершенно потемневшими картинами старых ма-стеров. Впрочем, на некоторых еще можно было различить легкомысленных пастухов с пастушками (хотя кого они пасли – оставалось неясным, так как животных не было видно!), и густые леса с речками и мельницами…                                                                                                                      

Сейчас, в полумраке, они только глянцево отсвечивали слепыми пятнами.                        

Но вот и Мастерская. Под нее оборудована угловая, самая светлая и большая комната второго этажа.                                                                                                                                             

  Джимми осторожно повернул ручку и толкнул дверь…                                                                  

Она оказалась незаперта! Дядя забыл закрыть ее на ключ, как всегда делал, когда мальчик находился в доме. Ага!.. Сейчас посмотрим, что он здесь столь старательно оберегает от его глаз!     

Четыре окна – по два в каждой из стен – отлично освещали пространство никак не меньше трехсот квадратных футов. Так, вон та здоровенная фигня в углу, очевидно, токарный станок: в поддонах до сих пор золотиться прелестными кудрями бронзовая стружка… А вот это – точильно-шлифовальный станок, с наборными шайбами из матерчатых кругов, насквозь пропитанных мелом.                                                                                                                                                     

А вот это – рабочий стол. Ух, сколько вокруг светильников на раздвижных штангах!..            

Джимми забрался в дядино кресло, с интересом озирая обширную столешницу, но — пока ни до чего не дотрагиваясь. Смутное воспоминание о субординации и запретности всего несметного богатства, разложенного в аккуратном порядке здесь, пока еще останавливало шаловливые ручки.                                                                                                                                                

  Лупы, тубусы для часовых мастеров, вставляемые в глаз, как монокли, даже микроскоп…   Вот сам корпус часов. Надо же: дерево совсем почернело – оно еще темней, чем перила и панели коридора. Сколько же лет этой руине?.. А вот – лежит отдельно – маятник. С огромной, уже начищенной до зеркального блеска, бляхой-блюдцем в нижнем конце. Красотища.                            

А вот и механизм…                                                                                                              

Джимми, сопя, почти уткнулся в странное переплетение-нагромождение великолепнейщих железяк, носом. Вот это толстое бочкообразное — убежище мощной пружины. Ага, их таких два. Значит, часы с боем. Точно – вот молоточки!.. А вот и стержни для звона – внутри корпуса.           

Однажды, очевидно, в редкий момент терпимого отношения к юному проказливому отпрыску, (такое бывало, ох, не часто!) дядя смилостивился, и показал, как устроены шестифутовые напольные часы, что стояли в гостиной. Правда, они, так же как и как шкаф с древними фолианта-ми, запирались на ключ: без Хозяина не посмотришь… Но кое-что Джимми запомнил – хотя бы из-за необычности момента.                                                                                                                              

Так что теперь примерно знал, что как расположено, и называется.                                           

Понятно, что раз есть заводные пружины – должен быть и ход и завод. А тяжелые гири здесь вовсе не нужны. Хм. А вот – циферблат. Лежит отдельно. И стрелки сняты. Теперь понятно, почему мощная рама из пары трехмиллиметровых медных пластин смотрится так странно.                     

Джимми, даже не заметив, как исчезли, испарились куда-то воспоминания о запретах, сунул пальчик к особенно симпатичному колесику-шестеренке: покрутить…                                                  

Дальше произошло страшное!..                                                                                                        

Механизм перед пытливыми глазами словно взорвался: во все стороны брызнули сверка-ющие колесики, с тягучим стоном щелкнула пружина, распрямляя натруженные мышцы. Разошлись пластины рамы. И со звоно-шорохом по столешнице и полу поскакали крохотные, и не очень – детальки!..                                                                                                                                                  

Дверь за спиной Джимми внезапно распахнулась.                                                                             

— Сиди, как сидишь! – прозвучал грозный голос дяди, сразу оценившего масштабы Катастрофы.

  И пока Джимми сидел, лепеча какие-то чужие и глупые слова о том, как «он ничего плохого не хотел…», и «оно само!..», дядька, отбросив манеры и не произнеся больше ни слова, ползал, включив огромную люстру, на коленях по полу, собирая все крохотные, и не очень, колесики…                 

Наконец он встал, и положил добычу в центр столешницы. После чего аккуратно взял Джимми под мышки, поднял, и потряс – словно терьер крысу. Со штанов Джимми на пол грохнулась еще пара железок. Не бережно и не злобно – скорее, равнодушно – дядя посадил мальчика обратно, и подобрал драгоценные детальки.                                                                                               

После чего, наконец, взглянул скорчившемуся в углу кресла юному вредителю-диверсанту прямо в глаза.                                                                                                                                 

Джимми этот взгляд очень не понравился. В нем не было дикой злобы, или притворного равнодушия. Но в глазах дяди горел странный огонь – вероятно, именно такой более опытные люди, избравшие профессию Проповедников Веры, или Борцов за Свободу, называют фанатичным.                  

Сердце юного шалуна стучало, словно собиралось выскочить из груди. Дядя смотрел на Джимми, молча наматывавшего слезы и сопли на кулачок, вероятно, не меньше минуты. Мальчи-ку казалось, что взгляд пронзает его насквозь – словно он стеклянный – до самых пяток.                   

Наконец Саммерс-старший произнес:                                                                                  

— То, что ты любопытен, и интересуешься техникой – хорошо. А вот то, что ты забрался в мой кабинет и кресло без спроса – плохо.И самое плохое – что ты засунул свой маленький неопыт-ный пальчик как раз туда, где смог нанести самый большой ущерб моим почти месячным усилиям.                                                                                                                                                            

  Я не буду тебя ругать, или наказывать. Но и просто так не отпущу.                                                         

Я… Кое что подарю тебе.                                                                                                     

После этих слов дядя положил все еще сильную жилистую руку на голову Джимми, и что-то нараспев произнес на непонятном, но явно одном из восточных языков.                                                

В голове у Джимми взорвался фейерверк разноцветных искр...

В себя он пришел уже в гостинной.                                                                                                 

И обнаружил, что лежит на шкуре все того же тигра, а из кухни, так, словно ничего не произошло, доносятся голоса обеих женщин и дяди. Голоса вполне мирные и даже веселые.                                 

Вот блин!                                                                                                                                         

Значит, он просто заснул!                                                                                                    

Ф-фу… А он-то натерпелся страху…Приснится же такая гадость!..                                           

Джимми вздохнул. Ощупал себя – нет, все как обычно. Нигде не болит. Разве только немного жмет пояс – штаны стали маловаты. Ну и шут с ними. А что, если… Вдруг это – все же… не совсем сон?!.. Может, попробовать, и сходить посмотреть?!                                                           

Нет уж, ну его на фиг!..                                                                                                       

Его колебания прервали те же голоса – мать стала прощаться, и вскоре появилась в проеме двери, с облегчением обнаружив, что сын вполне здоров, и явно готов отчалить побыстрее…              

Уж про что-что, а про его нелюбовь как к дяде, так и к его «запретному королевству», мама Джимми знала отлично.

 По дороге домой, в автобусе, и пока шли пешком, она тараторила почти без умолку.    

Делилась, как всегда, новостями, и своими мыслями по этому поводу. С ним. Да и с любым, кто, как однажды понял Джимми, просто оказался бы под боком в этот момент. Вот такая словоохотливая у него мама.                                                                                                                                 

А поскольку ход собственных мыслей (правильней все же назвать его скачками) настолько увлекал ее, что она иногда забывала набрать воздуха при вдохе, как-то так получилось, что факт подавленно-растерянного состояния сына прошло мимо ее сознания.                                                   

  Сам Джимми привычно оглядывался по сторонам — скорее, автоматически, чем действительно что-то рассматривая. Звук родного, столь выразительно и не всегда последовательно все и всех раскладывающего по полочкам голоса, давно превратился для него в звуковой фон.                                  

Дома все было как всегда. Магда, их новая служанка, открыв дверь, поклонилась, вежливо поприветствовав хозяйку с отпрыском, и вернулась к своим делам.                                              

На кухне шкворчало, а из приоткрытой двери несся восхитительный запах обжариваемого мяса: пожилая кухарка Тиффани, долгие годы готовящая для семьи, на ужин «творила», как она именовала сей торжественно-мистический процесс, заказанные хозяином отбивные с картофелем-фри и зеленым горошком…                                                                                                            

Пока Джимми переодевался в своей комнате, мама уже нашла новую «собеседницу» — проще говоря, старалась, как могла. осложнить Тиффани процесс «творения». Впрочем, как по опыту знал юный гурман и поклонник великолепной пищи, отвлечь Мастерицу Плиты от священного действа не смогло бы и второе Пришествие – Тиффани принадлежала к Старой Школе…      

Ма пошла переодеваться.                                                                                                          

Джимми, вполуха следивший за передвижениями матери по дому, придирчиво разглядывал себя в зеркало.                                                                                                                                            

Он плохо представлял, почему это делает – до сих пор самолюбование не входило в число его привычек. Но постояв, похмурившись, и повертев головой добрых пять минут, решил, что не изменился.                                                                                                                                        

Значит, сон.                                                                                                                                     

В дверь позвонили.                                                                                                                          

Это оказался отец – ух ты, сегодня он раньше обычного! Джимми стремглав кинулся вниз.      

Отца он действительно обожал. Кто же еще подарит ему новую игрушку? Кто будет подкидывать аж до потолка, и носить по всему дому на закорках?! А кто повезет его в парк – кататься на всех этих чудесных качелях-каруселях?! И еще – цирк! С его зверями-клоунами-акробатами…             

С радостным: »Па-а-а-а!» он врезался Двайту Саммерсу-младшему в ноги, и обхватил, сло-вно в поисках защиты от вредного дяди-дедушки. И папа не подвел:                                                     

  — Ну-ка, кто тут послушный мальчик? Кого папа любит больше всех? А что это у нас тут?             

Огромная коробка, уже стоявшая на столике прихожей, вдруг бросилась Джимми в глаза…    

— Па!.. Что это?! Это – мне?!                                                                                                            

— Тебе, тебе… — Па подтолкнул Джимми к столику.                                                                              

  Пока тот увлеченно шуршал, срывая толстую красивую упаковочную бумагу, из своей ко-мнаты спустилась мама. Она успела причесаться и переодеться.                                                                

Двайта в очередной раз кольнуло прямо в сердце: в простом приталенном платье с воланами по низу Шайна обворожительно свежа и мила – словно вчера из Гимназии…                            

Отец семейства нежно привлек жену к себе и чмокнул, под аккомпанемент восторженных воплей сына и нежного воркования и неубедительного ворчания половины:                                              

— Здравствуй, дорогой! Какой ты молодец, что сегодня пораньше… — кивок пышной гривой, — Как же ты его балуешь – просила же!.. Не раньше, чем на Рождество!..                                                         

— Ничего… И на Рождество что-нибудь придумаем… Пока мы себе можем позволить – пусть ребенок… — дальнейшее опять слилось в простой фон. Потому что Джимми открыл крышку.  — Па!!! О-о!.. У-у-у!.. Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо!!! – Джимми учмокал отца, крича и пытаясь не на шутку задушить столь ценного предка, подарившего ему столько радости.             

Наконец сына удалось оторвать от шеи, и Ма увела отца переодеваться и «поговорить», а Джимми потащил драгоценную Как Всамделишную Железную Дорогу, с домиками, паровозом, лесами и тоннелями, к себе… Ух!.. Надо столько всего сделать – расчистить угол, убрать ракетодром! Иначе просто негде будет разместить такое Чудо!..                                                                               

Надо ли говорить, что странный сон, приснившийся на шкуре тигра, напрочь выветрился из головы задолго до того, как его удалось все же поздним вечером уложить в постель.

Как он оказался в этом странном месте, Джимми не знал.                                                               

Может, ему опять все снится?.. Но щипание себя за руку ни к чему не привело.                                  

Ладно, придется осмотреться.                                                                                                          

Пока ему ничего, вроде, не угрожает непосредственно. Хотя… Вон та шестеренка как-то уж слишком быстро… Приближается! Джимми отодвинулся в сторону. Ф-фу – пролетела мимо!                  

Огромное серо-розовое пространство без видимого источника света жило своей бесшумной, но крайне деятельной жизнью.                                                                                                          

То, чем это пространство было заполнено, слишком уж сильно напоминало дядины часы.              

Вон те мощные барабаны наверху – в них, наверное, жизненная энергия или… Что-то такого же типа. А вон те шестеренки – приводят в движение… руки и ноги! А сколько вокруг людей!..                                                                                                                                                    

  И все они, оказывается, словно стрелки, движутся только от воздействия пружин, кривошипов, шестерней, валов и шкивов с ремнями!.. Да и вообще — все здесь: и дома, и деревья, птицы, даже водопад из большой речки — приводилось в движение, вроде, от мощных заводных пружин, путем передачи движения через очень сложную и запутанную на первый взгляд, систему шестере-   нок-шкивов-рычагов…                                                                                                                         

Самым существенным в этом Мире, несомненно, было то, что все медно-железно-стальные детальки выглядели как и в жизни: блестящими, материальными, весомыми, и, если можно так сказать – монументально-солидными.                                                                                              

Люди же выглядели полупрозрачными схемами-контурами.                                                                

Да-да, именно так! Словно духи или приведения: просвечивающие, с размазанными очертаниями тел и лиц. И если шестеренки, валы и рычаги двигались, вращались, перемещались, приходили в зацепление и снова разбегались, то кукольно-гротескные фигуры людей недвижно зас-тыли. Словно второпях кем-то не до конца вылепленные скульптуры-пародии…                       

Впрочем, не лучше выглядели и дома, леса, реки и все остальное, относящееся к привычному Миру – зыбкое и полупрозрачное, словно задник в плохом театре.                                                     

Джимми присмотрелся к себе. Он один мог здесь передвигаться и выглядел… Как механи-змы – сугубо материальным и весомым. И уж точно – не прозрачным. Но… он висел в воздухе.             

Пространство над- и под ним было заполнено механизмами, предметами и людьми – а он мог словно бы плавать по собственному пожеланию – вверх, или вниз. Вперед, назад, в стороны…      

«Вперед!» — приказал он мысленно. И тут же так и произошло: он двинулся вперед, увора-чиваясь от шкивов с приводными ремнями, или ходящих взад-вперед стальных штоков-рычагов.        

Чем-то все это напомнило посещение Комнаты Страха на ярмарке, куда их с сестрой водил Па где-то год назад. Ну, сестра-то вряд ли чего запомнила – ей было два, а вот Джимми… Его напрягало то, что в темноте, к которой глаза еще не привыкли, нужно было еще и уворачиваться от каких-то рук скелетов, людоедских морд и пиратских мечей.                                                          

Внезапно он приказал себе остановиться. Вот: хоть кто-то знакомый!                                     

Это оказался Рупперт Шредер – сверстник Джимми, и извечный враг по группе Подготовительной Школы. Именно Руп постоянно изводил Джимми насмешками над его маленьким ростом и тощими ногами… Ну ладно – сейчас он покажет, у кого ноги тоньше!..                                       

Не очень хорошо осознавая, как именно и что он делает, Джимми стал массажировать и нажимать своими материально-плотными руками на ляжки и икры Рупа, делая их все тоньше, и бурча про себя: »Посмотрим, что ты запоешь теперь, кусок идиота!»                                                         

Окинув критическим взглядом дело своих не то рук, не то сознания, Джимми злорадно рассмеялся. В тот же миг все вокруг стало таять… Он провалился в полную тьму.                                   

Но про себя Джимми успел подумать, что такого странного и глупого сна ему отродясь не снилось…

 Утром все было как обычно: его разбудили. Сердитая гувернантка-мулатка заставила почистить зубы, позавтракать, надеть ненавистную форму. Шофер матери повез в ее машине в чертову школу — во всю ту же подготовительную группу. Родители Джимми во что бы то ни стало желали видеть сына во всех отношениях «готовым» к престижнейшей школе для отпрысков виднейших семейств города.                                                                                                                             

Странно. Главного врага-дразнильщика и придурка Рупа почему-то не было на занятиях.                     

Со смутно нарастающим чувством беспокойства, стыда и отчаяния от того, что вряд ли удастся что-то из сделанного словно бы и во сне, понарошку, но –в реальности отразившегося, похоже, страшной свершенностью, как-нибудь исправить, Джимми поминутно ежился, и потел.                 

Поэтому внимание и мыслительные способности на получасовых уроках чтения, чистописания и естествознания оставляли желать куда лучшего. Равно как и полученные отметки. Математику он вообще конкретно завалил.                                                                                       

Так что матери, приехавшей за сыном лично, к двенадцати, миссис Шарлотта Бург (вредоносная старая дева, настоящий монстр в очках), выговаривала, что «Сегодня Джимми чрезвычайно рассеян. Концентрация внимания и логика совсем не те, что на прошлой неделе… И вероятно, четвертные отметки будут…»                                                                                                                          

Джимми, воспринимавший это как всегда в виде досадного бормотания, висел на руке матери, заставляя ту то клониться набок, то с усилием выпрямляться, так, что в конце-концов она даже сердито одернула его. Тогда он попробовал закинуть пробный камешек:                                   

  — Ма! А почему сегодня не было Рупа? Мы с ним хотели… — он замолчал, так как не смог придумать убедительный предлог – «они с Рупом» никогда ничего сделать вместе не хотели!..               

Однако результат был достигнут — Ма спросила у вредной старухи:                                                       

— Да, кстати, Миссис Бург – я что-то не вижу юного Шредера. Надеюсь, он не болен?                       

Миссис Бург, несмотря на всю ее сдержанность, как-то изменилась. Сердце Джимми замерло, предчувствуя самое плохое! Он теперь как бы мог чувствовать…                                          

Не мысли, нет! Но, вероятно, эмоции, душевное состояние других людей…                                  

Так вот: «сухая и черствая» старушка взаправду была очень расстроена. Она…              

Еле сдерживала слезы! Вот уж этого Джимми и предположить никак не мог! Что в миссис Бург столько сострадания! И чувства долга. Перед ними – юными олухами и балованными безде-льниками! И перед родителями: она и вправду переживала — за учебу и будущее подопечных!..           

Пока все это открывалось перед новым мысленным взором мальчика, миссис Шарлотта, сделав знак его матери, отвела ту вглубь коридора, и что-то страшное начала говорить – у матери, всегда такой непосредственной и жизнерадостной, вытянулось лицо, и сжались кулачки.           

Однако, когда спустя всего пару минут она вернулась к сыну, то старалась улыбаться, как ни в чем не бывало. По дороге к машине сказала, что на обед будет шикарная рыба под майонезом, а из оранжереи уже доставили свежую клубнику.                                                                                

Джимми слушал, кивал, а сам ощущал, с каким трудом даются матери обычные, вроде, фразы о их жизни и привычном окружающем Мире… Что-то в них теперь точно шло не так, как всегда.                                                                                                                                             

И не только в Жизни и Мире: что-то шло не так и в самом Джимми.                                

Словно что-то гигантское, давящее и ревущее, постепенно наваливалось снаружи, сминая ту тонкую прозрачную перегородку, что отделяла его и его привычный круг бытия — от мрачной и злобной реальности… Космоса? Подлинной Реальности?..                                                                    

Этого он не знал. Но чувствовал – ничто не будет так, как раньше, когда он, беззаботный и глупый мальчик, думавший только о своих играх, развлечениях и мелких эгоистичных желаньицах, вовсю валял дурака.                                                                                                                             

Схватив мать за обе руки и взглянув прямо в глаза, он внезапно спросил:                                              

— Ма! Рупперт умер?                                                                                                                        

Оборвавшая на середине очередную фразу, и без того выдавливаемую через силу, и пораженная взрослым и отчаянным выражением, застывшим в глазах сына, Шайна задохнулась. Комок, подступавший к горлу, выплеснулся из глаз. Она кивнула, разрыдавшись.                                     

И больше всего ее потрясло, что Джимми, прижавшись к ней изо всех сил, зарыдал громче и отчаянней, чем она когда-либо видела.И это был плач отнюдь не малыша-несмышленыша...                 

Похоже, Душу ее сына переполняло подлинное и безутешное Горе!                                             

Уж это-то она как мать могла почувствовать.                                                                                             

Хотя и не понимала, в чем тут дело.

Отец воспринял известие о смерти Рупа более сдержанно. Он покачал головой, спросив только:

— Отчего это случилось? Он же, вроде, ничем не болел?                                                                  

Мать, взглянув на Джимми, который вцепился, как в спасительный утес в бурном море, в бедро отца, вполголоса произнесла:                                                                                                             

  — Поговорим позже, милый. Пойди пока — переоденься в домашнее…                                        

Позже, за ужином, отец был как всегда спокоен и уверенным видом вселял оптимизм и надежду на светлое и радостное там — во взрослой жизни. Надо только учиться хорошо, слушаться старших, и стараться не болеть – и все у любимого сына будет прекрасно…                                          

Но Джимми своим новым сознанием видел повторявшуюся в голове отца мысль. Вернее – слово. Гангрена.                                                                                                                                    

Джимми не знал, что это такое, и почему отец поджимает губы, когда это слово всплывает у него в сознании. Но подспудно мальчик понимал – это что-то, связанное со страшными мучениями, и совершенно не поддающееся излечению…                                                                                      

Нет, так не пойдет! Он должен!.. И – только отцу! Ведь это он – внук дяди-деда Майкла!                     

Как только отец отодвинул тарелку, Джимми решился:                                                                 

  — Па! Мне надо с тобой поговорить!                                                                                              

  Двайт, прежде никогда от сына такого не слыхавший, удивление весьма удачно скрыл.       

Впрочем, было бы странно, если столь известного адвоката можно было так просто заставить проявить удивление, или вообще какие-либо эмоции:                                                                                 

-Хорошо, Джимми. Я готов тебя выслушать. Поднимемся ко мне в кабинет.

 В четырнадцать лет Сон снова посетил Джимми.                                                                            

На этот раз он никому ничего не говорил. Слишком врезались в память унизительно-пуга-ющие посещения кабинета жирного психоаналитика профессора Яворски, где ему приходилось отвечать на сотни глупых вопросов, и изобретать, »что он думает об этих… а теперь – этих кляксах на картонках»… И как он относится к щенкам… И что любит рисовать…                                         

Фамилии второго, а затем — и третьего Светила, к которым возила его мать, он уже не запомнил, но воспоминания о чванно-авторитетных психиатрах остались самые мерзопакостные…         

Хотя ради отца, ужасно — Джимми чувствовал все, хотя тот и молчал — переживавшего, по-корно терпел, и даже не протестовал очень уж сильно… Отца он и любил, и жалел.                                 

Так что изо всех детских силенок старался придать себе обычный вид. И случившееся преподносил идиотам-психиатрам, как кошмарный сон…                                                                          

Само-собой, проходить еще раз через эти унижения и страсти, желания не было никакого.        

Просто на этот раз, помня о своем пусть необдуманном, но столь жестоком поступке, Джимми держался крайне напряженно, и следил только, чтобы ни к чему не прикоснуться, и ускользнуть от чертовых деталей Механизма Вселенной, как он про себя теперь весь этот кавардак называл.                                                                                                                                             

Это оказалось нетрудно. Стоило только чуть напрячь таинственно-непонятное внутреннее ощущение – и шкивы-ремни-зубчатки проплывали мимо, не коснувшись его вытянувшегося в высоту, но еще нескладного худого тела.                                                                                                     

Джимми легко скользил сквозь лабиринт великолепно смазанной и блестяще-надраенной механики, в поисках хоть чего-то или – кого-то знакомого. Но зачем он здесьтеперь?                                 

  Ага. Вот: тетя Роза.                                                                                                                          

Хм-м-м… А выглядит она не слишком хорошо.                                                                               

Отличия от того, что Джимми видел год назад, когда они с Па ездили к ней на День Рождения, поражали. Глубокие морщины. Потухший взгляд. Да что взгляд: тетка похудела килограмм на десять – не меньше!.. Что же это с ней ?!.. Ведь она, вроде, и не такая старая?..                                     

Подобравшись почти вплотную, Джимми внутренним чувством-взглядом словно бы углубился в полупрозрачное тело тетки и сложную мешанину шестерен, валов и шкивов, проходивших и сидевших прямо внутри ее тела. Ему нетрудно было обнаружить причину «поломки»: один из приводных ремней расслоился – совсем так же, как это недавно было в Кадиллаке отца, где точно так же расслоился и затем порвался ремень шкива вентилятора. Но…                                                       

Но это значит – если не заменить ремень другим, тетка перестанет… работать. То есть — наверное, умрет. А… где же можно взять такой ремень?!                                                                          

Джимми огляделся. Нет. Не-е-ет! Ни за что он не станет даже ради родной тетки вынимать из чужого организма целый ремень – ведь это будет чистым Убийством!!!                                                          

Он закрыл глаза, и изо всех сил мысленно пожелал оказаться… на Складе!                                              

Он знал, он чувствовал, что Склад чего-то такого должен быть и здесь!..                                              

ЧЕРТ!.. Там он вдруг и оказался, открыв глаза!                                                                        

Бесконечные ряды стеллажей с полками, буквально ломящимися от блестящих, или покрытых свежей смазкой, или лежащих в аккуратных коробочках, деталей.                                                      

Здесь хранилось все то, что он видел работающим ТАМ – в серо-розовом Пространстве… Вздохнув с явным облегчением – могло ведь ничего и не случиться! – Джимми взял новый ремень.   

Он не выбирал – он твердо знал, что вот этот ремень тете Розе подойдет…                        

Заменить ремень оказалось просто: Джимми понимал, что здесь механизм тетки находится в состоянии вроде паузы, и можно как починить, так и испортить его…                                     

Как он сдуру тогда, в далеком и наивном детстве и…                                                                    

Натянуть новый ремень на два его шкива пришлось, попотев: тугая и жесткая армированная резина сопротивлялась еще слабым рукам. Но он справился.                                                          

Приказав механизму вновь крутиться, Джимми отплыл на пару шагов – не забыл ли чего… Все же ремонтировать – не портить. Здесь нужна голова.И, оказывается, немалая сила…                       

Как он теперь понимал дядю Майкла-Абдумалика…                                                                      

Вначале туго, но затем – все быстрее, механизм тетки закрутился. И вот уже все работает, как надо… Джимми утер выступивший на лбу пот, громко и удовлетворенно выдохнул.                              

Теперь он точно знал, как вернуться в привычную реальность: после громкого звука он провалился в пустоту, соединявшую его Мир и Этот…

 Огромного труда стоило сдерживать свое любопытство, и не расспрашивать мать или отца о тетке. Однако через два месяца этот вопрос решился сам. Их вызвали на похороны.                                  

Джимми просто мутило от сознания того, что он опять что-то напортил, хотя так, вроде, старался… Но он сделал кое-какие выводы, и…

Осторожное наведение справок позволило выяснить, что тетка последний год медленно, но неумолимо умирала. Рак. А вот последние пару месяцев ей, вроде, стало полегче. И все уж думали, что химеотерапия помогла. Но – новая напасть!                                                                                      

Не выдержало изношенное сердце. Обширный инфаркт.                                                                   

Мозг Джимми, словно молния, пронзило осознание: старый изношенный механизм не справился с проворачиванием нового, жесткого ремня!..                                                                                

Поглощенный этой мыслью, он всю церемонию прошел на автопилоте. Сидел в церкви на отпевании. Стоял на кладбище, пока гроб опускали и закапывали… Прощался с многочисленной родней…                                                                                                                                 

Теперь он как никогда понимал всю поистине огромную ответственность, и страх за тех, кого он встретит в дальнейшем в Мире Сна… И ведь не пройдешь же мимо, ничего хотя бы не поп-тавшись исправить!.. Вот уж – последствия бездействия воистину предсказуемы!..             

Придавленный новой, столь внезапно навалившейся на его еще юные плечи, заботой, Джимми потерял аппетит, и два дня ходил сам не свой.

 Выбила его из этого состояния только вскользь брошенная фраза матери о «ввалившихся глазах» и, что придется, наверное, снова обратиться к профессору Явлински – «мальчик слишком сильно переживает смерть тетки!» 

 «Мальчик» снова собрался с мужеством, и вел себя естественно – не старался (мать всегда чувствовала, когда он фальшивил, или притворялся!), а именно – вел!                                                

Следующее посещение Мира Сна состоялось через месяц после похорон.

 Джимми смотрел на полуразвалившийся механизм с отчаянием и болью.                                       

Тетка и при жизни красотой не отличалась. А сейчас выглядела… ужасно! Словно сломанная кукла. И в этом сравнении — Джимми чувствовал — был глубокий и дьявольский, неуничтожи-мый смысл!                                                                                                                                            

Все они, похоже, куклы! И всех их ждет вот это – когда верховный Механик решит, что детали или слишком износились, или… пора машину выключить. Или какую-нибудь деталь изъять.                                                                                                                                                        

Вот и тетка: все говорило о том, что старые подшипники и приводные валы не справились с новым ремнем, и истерлись, треснули… Детали – рассыпались.                                                   

Они висели в пространстве, медленно дрейфуя возле тела. Или разлетаясь от «сломанной» тетки. Явно грозя помешать движению, или даже испортить соседние «механизмы».                         

Это действительно пугало.                                                                                                                     

Он очередной своей глупостью мог навредить окружавшим тетку, ничего не подозревав-шим, и ничего плохого им не сделавшим, людям!                                                                                

Джимми, помолившись про себя, принялся собирать все еще разлетавшиеся в стороны детальки… Он знал – механизм останется в этом Мире еще дней десять. А всего со дня смерти индивида должно пройти не меньше сорока дней, прежде чем полупрозрачное нематериальное тело совершенно ликвидируют… Удалят. И заберут детали туда, где они никому не навредят.                            

Он пожелал, чтобы все тщательно собранные им детальки оказались уже там…                        

Они и оказались, исчезнув прямо из рук.                                                                                   

Затравленно оглядевшись, Джимми покачал головой.                                                               

  С одной стороны, раз он попал сюда – это неспроста. Наверное, от него требуются какие-то …э-э… активные действия. Но с другой… Он слишком напуган и расстроен, чтобы сейчас здесь еще что-то, или кого-то исправлять. Но… Наверное, все же придется.                                              

Иначе совесть будет мучать, подобравшись теперь с другой стороны…                                         

Закрыв глаза, он мысленно пожелал очутиться там, где должен.                                                      

Ах, вон оно что…                                                                                                                       

Нанна, дочь тетки Розы.                                                                                                                   

Наверное, это произошло оттого, что она слишком сильно переживала за мать – все мучительно страшное время болезни… И еще – наследственность.                                                                  

Джимми долго и придирчиво рассматривал раздаточную коробку. Хорошо хоть, устройство все того же Кадиллака Саммерса-младшего он знал неплохо – всегда залезал с отцом и шофером-механиком под капот, когда что-то начинало стучать, или скрипеть…                                                    

Здесь просто износились подшипники. Вон: люфт такой, что вал бьет на целый миллиметр. И если не заменить – все просто развалится, снова разбросав детали в пространство: калечить дру-гие «механизмы», других Людей… Вздохнув еще раз, Джимми отправился на Склад.

На этот раз он предпочел руками ничего не трогать.                                                                       

Просто приказывал: »Эта деталь – сюда!», »Ремень – снять!», »Новый подшипник – впрессовать сюда!», »Ремень одеть!..»                                                                                                          

Все так и происходило. Взяв в руки испорченные детали, Джимми приказал им отправиться в утиль. После чего долго и придирчиво наблюдал за работой Нанны. Нет, все скользило-вращалось-качалось плавно, и без усилий. Мысленно поплевав через плечо, и снова помолившись, он пробормотал: «Теперь – домой!»                                                                                                           

Через неделю он узнал, что Нанну уже выписали из Госпиталя для ветеранов.                          

Сердце и печень удалось «подлечить».                                                                                    

Но расслабиться и вздохнуть с облегчением Джимми не мог – слишком свежа была память о первом «ремонте»… Поэтому он волновался. Что не могло не отражаться на успехах в колледже.          

Взять себя в руки удалось ближе к концу семестра – после очередного приезда отца.                 

Джимми теперь запросто видел все эмоции родителей – даже самые скрытые и потаенные. И старался вести себя так, чтобы Ма и Па не беспокоились о нем. Он подтянул учебу. Стал заниматься спортом – выбрал бейсбол. Эта игра, не столь грубая и тупая, как американский футбол, нравилась ему качествами, которые развивала в игроке. Вот он и тренировал способность мгнове-нно принимать верные решения, меткость и выносливость.

Ко дню Выпуска он был Номер Один в команде. И заслуженно гордился этим.                          

Улыбку отца он чуял даже со ста метров – когда родители только вышли из машины. И когда ему вручали сертификат со всеми «отлично», Джимми был счастлив. Но мать и отец — он чувствовал — были счастливы куда сильней!.. Теперь, спустя долгие годы «притирания» их «механизмы» работали как бы синхронно. Джимми видел – как даже мысли и эмоции по поводу каких-то событий у Ма и Па появляются и проходят практически как бы параллельно…                                               

Недаром же говорят, что пожилые супруги становятся очень похожи – даже внешне.                 

Про свои проблемы и новый взгляд на Бытие Джимми помалкивал, чтобы не грузить любимых тем, в чем они все равно ему ничем не помогут. Пусть радуются.                                         

Для них его аттестат не был отягчен горечью от осознания того, что и он, и все остальные – лишь пешки в руках чертова Верховного Механика…

Карьеру Джимми начал в виднейшей адвокатской конторе, пойдя по стопам отца, и чувствуя, что вполне в состоянии на этом поприще преуспеть.

Четыре года в Высшем прошли без осложнений. Тетка Нанна была здорова, хоть и продолжала выглядеть немного подавленно. А уж как испортился характер!.. Родственники единодушно соглашались, что Нанна – самая брюзгливая и ворчливая в их Семье! Но с этим Джимми ничего поделать не мог.                                                                                                                        

Поэтому помалкивал: пусть брюзга, пусть ворчливая – зато живая!                                        

Сон посетил его, когда он самостоятельно защищал второго клиента.                                           

Причем посетил в тот момент, когда Джимми фактически уже удалось добиться оправдания.                                                                                                                                                                  

Дело было сложным, но Джимми нашел и должным образом подготовил двух важных свидетелей, подтвердивших алиби подсудимого. Однозначно доказать, что убийца – его клиент, суд не смог.                                                                                                                                   

На присяжных же – Джимми мог не скромничать – Его Речь произвела впечатление…  

И вот он, его клиент – перед ним.                                                                                                    

Джимми… задумался. Ведь неспроста его сюда отправили именно сейчас.                               

Значит – что-то он сделал не так! Может, не надо было добиваться оправдания этого явного бандита?..                                                                                                                                            

Несколько минут Джимми просто смотрел на своего подопечного.                                                 

Ну и мерзкая же рожа… А что, если попробовать… Джимми подошел поближе, и положил ладонь на голову с коротким ежиком волос. Может, удастся и здесь что-нибудь почуять?..                   

Пришлось закрыть глаза. Удалось не то, что почуять – удалось и поучаствовать! Да как!..                    

Джимми все видел теперь как бы глазами Моусона. Отлично. Теперь – вернуться назад…                       

Вот он приходит на встречу. Вот они с жертвой ругаются (из-за денег, конечно!).                           

  -«… твою мать!.. Сколько раз повторять тебе – не лезь к ним! Они – под моей защитой!»             

— «А мне … такое, глубоко на…ть, что они под твоей защитой! Денги они должны мне!..         

Вот тот, в чьей голове он сидит, выхватывает нож, и по самую рукоятку вгоняет в печень убитого. Такого тот от столь пожилого и солидного джентльмена ну никак не ождал… Даже руку не вскинул – защититься! И вокруг – точно никого! Значит…                                                              

Значит свидетели – подкуплены кланом чертового Моусона.                                          

А он-то дурак, удивлялся – чего это они так мямлят и все время переглядываются… Поодиночке и вовсе порют чушь

А он тоже хорош: надо было чуять их, а не выслушивать!                                                          

Но вот он и узнал все, что хотел. И что ему теперь с этим делать?!                                                         

Что делать с отъявленным бандитом, когда сам же и добился его оправдания?! Отпустить с миром?!                                                                                                                                     

А разве это – не подлость? Хотя бы по отношению к Обществу, где эта мразь будет жить и продолжать безнаказанно грабить, шантажировать и убивать?! За убитого Джимми не особенно переживал – такой же бандит, только чуть ниже рангом, и не столь успешный, как его «клиент».            

Джимми тряхнул головой. Да что же это такое, в конце-концов!.. Почему он должен решать за кого-то столь жуткие дилеммы?! Где же этот, Верховный Механик? Куда смотрит?!                      

Но он уже знал ответ. Верховный Механик обеспечивает функционирование механизмов… И – все. А уж их взаимодействие – не его Проблемма!                                                               

Страшно? Не то слово!..                                                                                                                   

Что ж. Он свой выбор, похоже, сделал. И пусть все будет на его совести. Но такой человек   жить не должен уж точно. Иначе трудно будет всем. А не только Джимми.                                                          

Хороших людей нужно поощрять. Плохих – наказывать. И пусть наказание последует в несколько… видоизмененном и… отсроченном виде – оно должно состояться!                                        

Аккуратно засунув руку в механизм Моусона, Джимми кое-что подправил…

Жирный заголовок прямо-таки кричал: »Известный мафиози ускольнул от Закона, но Кара Высшего Судьи настигла его прямо в собственной постели!» Пришлось купить.                               

Прочитав передовицу, Джимми фыркнул: пусть его самого преподносили, как беспринципного мерзавца, все признавали, что на сегодняшний день он — очень ловкий адвокат…                   

А уж сколько было сказано о его клиенте… Сейчас, когда тот мертв – можно не бояться, что твои слова забьют тебе обратно в глотку. Так что борзописцы уж постарались… Скомкав, он засунул газету в урну.                                                                                                                         

Однако теперь, соглашаться вести чье-либо дело, или отослать к коллегам, Джимми решал, только «прогулявшись» внутренним взором по закоулкам чужой памяти…         

И много оказывалось там такого, что лучше было бы не знать никогда.                                                                                   

Джимми терпел и продолжал помалкивать.

Белинду он встретил в двадцать восемь лет.                                                                                    

Очаровательна, воздушна, мила. Ей – двадцать один. Вся жизнь впереди, все дороги открыты. Чтобы увидеть ее насквозь даже не пришлось прикладывать усилий…                                       

До боли она напоминала Мать в молодости.                                                                       

Все прелестно. Именно это слово более всего подходило для описания внутреннего мирка его избранницы. Не слишком обремененная излишним интеллектом, и абсолютно лишенная логики как в долговременном планировании, так и в сиюминутных поступках, она являла окружающим то, что можно было со всей ответственностью назвать образцом Непосредственности и Беззаботности.                                                                                                                                         

Иногда Джимми (впрочем, теперь его куда чаще звали по фамилии – мистер Саммерс, и он имел все основания этим гордиться) казалось, что как раз за эту непредсказуемость и великолепный наив он и любит ее столь сильно… И все бы прекрасно, если б не одно «но».                                           

Белинда не любила его.                                                                                                                   

Нет, он видел, понимал, что ей приятно его общество. Но она скорее рассматривает его как престижного спутника и интересного собеседника, чем как потенциального мужа.                                       

  Вглядываясь каждое утро в лицо, которое брил, Джимми не мог не согласиться, что уж если быть честным с самим собой, что выглядит он… Не слишком соответсвующим образом для милой девочки-девушки, которая и одевалась так, словно ей – восемнадцать.                                           

Его хронические мешки под глазами, затаенная печаль и разочарованность во взгляде, а больше всего – почти седые волосы, которые он упорно отказывался красить, сильно портили общее впечатление. «Гениального адвоката», скорее, можно было принять за отца очаровательного вечнопорхающего мотылька, столь удачно воплотившегося в тело обаятельнейшей хохотушки...               

Но самым важным препятствием все же являлся Любимый.                                                            

Да, у Белинды имелся и этот столь необходимый для приятной уверенности в будущем, ат-рибут. Именно так рассматривал его Джимми. Да и большинство знакомых девушки, похоже, ду-мали так же.                                                                                                                                   

Картрайт являл типичнейший образец солидного и перспективного «молодого человека». Выпускник Итона, младший партнер в компании отца, и… полное ничтожество.                              

Как никому, Джимми было сквозь оболочку черепа прекрасной формы видно все: мелочность интересиков, медлительный ум, любовь к «Сладостям Жизни», уже стоившей своему обладателю солидного (но тщательно затягиваемого в корсет) животика. Плюс еще патологическая лень – на работу у Картрайта, похоже, была настоящая аллергия. Зато лучшего плейбоя от Филадельфии до Чикаго уж точно не нашлось бы.

Чертов мачо воплощал (как нетрудно было заметить в головах не только Белинды – а вообще всех девушек и их благовоспитанных мамаш, принадлежавших к Сливкам Общества) образец классической греко-римской и т.п., красоты. Профиль у «образца», как вынужден был согласиться и Джимми, действительно — безупречен.                                                                                             

Но не всегда же он будет таким!..                                                                                                    

Вырастет живот, потускнеют глаза, »сядет» печень, проявится склочный и брюзгливый характер, и перестанет работать… Ну, то, что должно работать у настоящего мужчины.                   

Потому чтотакой «эксплуатации» уж точно — долго ни один огран не выдержит…              

  Все это произойдет быстрее, чем дети Карлайла пойдут в школу… Но это — раскладки Джи-мми. Белинда, как упоминалось, столь надолго вперед никогда не заглядывала. И вовсю подставляла уши для навешивания раскидистой лапши после каждого очередного «прокола» Возлюбленного. «Ах, милый… Ну ладно! Но – обещай, что это – последний раз, когда ты!..»                           

Поэтому очутившись в очередном Сне, Джимми никак не мог понять – почему он оказался именно перед этим самовлюбленным ничтожеством.

 Надо ли это понимать как то, что ему предлагают обеспечить свое Будущее, устранив основного и единственного соперника так, что ни одна живая душа никогда ни о чем не догадается?..        

Дети от Белинды, несомненно, будут и красивы, и (благодаря его генам) умны, но…                     

Стоит ли оно того? Куда ему засунуть после этого свою проклятую Совесть, что все эти го-ды жгла его изнутри, словно каленым железом, тыкая каждый раз мордой: «Вот, смотри, что ты натворил!..»  Лицо несчастного Малыша из далекого детства столько раз заставляло его просыпа-ться с криком в липком холодном поту!                                                                                            

Но почему — нельзя?! Можно же хотябы попробовать…                                                            

Не брать же, в самом деле на себя грех убийства, пусть тупого и эгоистичного, но – ни в чем не повинного человека?! Нельзя ведь в самом деле считать аргументом будущую несчастную жизнь с ним Белинды! Хотя она и видна ему во всех мерзко-скандальных подробностях…                     

Ощущая внутри пустоту и обжигающий холод, Джимми Сосредоточился, отдал приказ…        

И вот он… подплывает к себе.                                                                                                        

Господи… Только сейчас он заметил, как похож на все того же дядю-дедушку Майкла.                   

Если бы кто из Голливудских активистов решил снять фильм об их Семействе (а денег оп-латить такое удовольствие хватило бы с лихвой!), на роль главы-основателя в молодости, в годы Главных Решений и Свершений, свободно можно брать Джимми. Причем – без всякого грима.

 Решение пришло неожиданно.                                                                                                         

Раз можно возвращаться вспять, изучая жизнь и «подвиги» клиентов, и кое-что предвидеть, как бы заглядывая в будущее, значит, можно и…

Сосредоточившись, Джимми охватил руками «свою» голову. Столь сильно он еще ничего не желал… Оно просто не должно, не может не получиться!..                                                                    

Сжав зубы, чтобы противиться мучительной боли и головокружению, Джимми мчал свое тело назад – туда, в счастливо-беззаботное и прекрасное время, когда над ним еще не висело ЭТО. Проклятье деда сделало из него в тридцать лет циничного и разочарованного в людях старика…     

Неужели нельзя, чтобы он как все дети – получил свою долю наивных радостей и счастья?! Хотя бы – от Рождества и Деда Мороза? От игр со сверстниками? От того, что взрослых не видно насквозь — и не проступают жестко и выпукло все их пороки, страстишки, мелкие и похабные стре-мления и идеалы?! Что же, ему всю жизнь расплачиваться за поломку проклятого механизма?!..                 

Вот это место. И время.                                                                                                           

Он сосредоточился еще сильнее.                                                                                     

Вот малыш — то есть Джимми — играет на ковре… Вот он слышит голос Дяди-дедушки…           

Вот он идет по коридору…                                                                             

 Войдя в комнату, Джимми поразился – какая она огромная!                                                          

Станки: токарный и шлифовальный. Рабочий стол. А вот и дьявольское устройство в цент-ре. Снова манит блестящими и такими таинственно-соблазнительными колесиками-шестеренками.    

Джимми долго и сосредоточенно разглядывал часы.                                                            

Воспоминания о будущем лавиной образов и мукой тысяч разочарований и потерь проходили сквозь его разум и сердце. На глаза невольно навернулись слезы — неужели его детская глупость и любопытство должны быть наказаны столь сурово? Сколь жесток оказался «урок!»..                   

Да есть ли совесть у чертового «дяди Майкла?!..» Впрочем…                                                    

Ему ли судить этого самого дядю? Он – шестилетний малыш, плохо понимающий Жизнь и ее Законы. И свой выбор сделал сам. Хочет ли он пройти весь этот ад еще раз? Нет.                   

Значит, вперед.                                                                                                                                

Бросив последний взгляд на комнату, Джимми закрыл дверь. Спустился вниз. Лег на шкуру – Вот ведь зараза! Оказывается, как тут жестко! – и честно постарался уснуть.                                             

Голоса матери и тетки   очень быстро слились в монотонное жужжание. Дядю Майкла он какое-то время выделял из общего фона… Но вот исчез и он. Джимми поглотила темнота.

Серо-розовое пространство неузнаваемо изменилось.                                                                      

Джимми по-прежнему висел где-то в его центре. А вокруг…                                                          

Словно праздничные фейерверки – взрывались тела. Взрывались Барабаны с Жизненной Энергией. Взрывались и разлетались тысячами разноцветных конфетти шестеренки и валы…             

Наконец исчезло все. И Джимми остался один в этом странном и все еще розовом месте… Нет – не один! Из-за горизонта, вначале тонкой красно-оранжевой полоской, а затем и набирающей яркость и силу, ослепительно-желтой линзой, всходило Солнце.                                                         

Солнце его… Надежды?                                                                                                       

Это он вряд ли узнает – его уже кто-то немилосердно трясет. Да что ж это такое…                          

— Да что ж это такое!.. Дома, бывало, ни за что не уложишь, а тут – нате! Спит, как убитый! Джимми! Джимми, проснись же наконец! Нам пора домой – скоро уж и отец придет!..                                 

Джимми разлепил тяжелые веки. Ох! Мама! Мама…                                                               

Мать, стоя на коленях, приподняла его до пояса со шкуры, и все еще трясла. Он улыбнулся:                   

— Мама!                                                                                                                                   

Тетушка М и дядя Майкл стояли сзади. Тетушка хмурилась, дядя… загадочно улыбался.                   

Без труда проникнув в его мозг, Джимми услышал вполне доброжелательное: »Привет, Джимми! Как себя чувствуешь?»                                                                                                                  

Джимми оторопел. Так глупо тридцатилетнему мужчине, со всеми воспоминаниями, и багажом личного опыта, оказаться в теле шестилетнего ребенка! Что же ему теперь делать?! Сказать матери? Спросить у дяди? А…

Что сейчас ответить Восточному Колдуну и телепату?!                         

Ничего умнее в голову не пришло:                                                                                                         

— «Привет, дядя! Извини… за часы!»                                                                                                     

  — «А ничего, внучок! Все в порядке. Я чертовски рад, что ты нашел Верное Решение! И — не расстраивайся сильно. Все это – фамильный дар нашего пра-пра-деда.                                         

Но – открывается не каждому Саммерсу. А только – достойному. Так что расслабься.     Тебе предстоит жить со всем этим. Привыкнешь. Как я привык.                                    

  И вот еще что: Бизнесмену… Да и вообще – человеку, такой дар – только на пользу. А поскольку у тебя отменная Совесть, ты сможешь – я уверен! — правильно им распорядиться! Ну, до встречи!»                                                                                                                                                         

— «До встречи… дедушка!». – только Джимми заметил, как хитрый глаз подмигнул ему.                      

  И сам подмигнул в ответ. Похоже, ему предстоит многому поучиться. И визиты к деду станут чаще. Хорошо, что дед проживет еще не меньше девяти лет – они должны успеть обговорить и сделать все, что нужно…                     

Похожие статьи:

Рассказы → Пограничник

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]