Хватаюсь за соломинку.
Соломинкой оказываются стихи.
Да, стихи. Было же что-то. Когда-то. По молодости. Как сейчас помню. И очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу… нет. Это не я. Это Блок. А вот –
Теплые, благодатные дни,
Шорох тополей, свет и тепло:
В памяти этот рай сохрани,
Зимнему неприютью назло.
Это уже я.
Повторяю. Как заклинание. Как мантру. Может, подфартит. Может, услышит.
Кто услышит?
Он.
Женщина в белом смотрит на экран, кивает на мое тело:
— В морг.
Даже не вздрагиваю. Нечем уже вздрагивать. Я давно уже догадался, что в морг, эти только сейчас спохватились.
Минуты две назад еще пытался вернуться в тело.
Понял – бесполезно.
И обида какая-то на душе, что не расскажешь никому, что с тобой было. Да, здорово бы было, если бы на передачу какую пригласили, а сегодня мы поговорим о посмертных видениях, и в студии наш гость, который лично пережил…
Аплодисменты.
Гонорары.
Уже знаю, что так не будет.
Чувствую, как тает мое сознание. Медленно. Неумолимо. А что я хотел, душа без тела не живет.
Снова повторяю про себя, как молитву, как мантру, как заклинание:
Нет, весь я не умру, душа в заветной лире…
Нет, это не мое.
А вот мое.
Теплые, благодатные дни,
Шорох тополей, свет и тепло:
В памяти этот рай сохрани,
Зимнему неприютью назло.
Больше ничего не помню, хоть убей, ничего, ничего не помню. Да и это не лучшее, что за слово – неприютью…
А надо вспоминать.
Что еще было… Ничего не было. Как у всех было. Школа, институт, дрался, бывало, в девчонку какую-то влюбился… хотя нет, девчонку мне там не зачтут. А вот стихи…
Как назло ничего не вспоминается.
Он парит над миром. Не то парит, не то идет, перемещается стремительно. Подхватывает тающие души, одну, другую, третью. Хватает тающее сознание какого-то безвестного Кулибина, обнимает, обволакивает, подпитывает своим сиянием.
Скользит среди умирающих душ, выискивает…
Стихи, стихи. Что еще было. Было по молодости, хотел повернуть земную ось, чтобы зимой было тепло. Только за хотелки он меня не возьмет.
Он…
Он хватает душу какого-то безвестного нобелевского лауреата, который, кажется, толком и не понял, что умер. Прижимает к себе, обволакивает теплом, подпитывает своим светом.
Сознание меркнет.
Умирает.
Из последних сил вымучиваю из себя воспоминания. Один раз видел, бабка какая-то кошелек обронила, догнал, отдал.
Только это фигня, тут дело не в кошельках.
И не в бабках.
А вот стихи, стихи…
Теплые, благодатные дни,
Шорох тополей, свет и тепло:
В памяти этот рай сохрани,
Зимнему неприютью назло.
Чем больше повторяю, тема больше вижу – ритмом и не пахнет, рифмой тоже.
А вот еще помню:
Снова ищется и снова не верится
То, что кто-то мне сумеет помочь,
Кто согреет одинокое сердце,
Кто развеет бесконечную ночь.
Что-то там дальше было про озябшую душу. Не помню.
Он несется над землей. Сияющий теплым зеленоватым светом. Чуть поодаль вижу еще одного. И еще. Думаю, из каких миров они приходят сюда, из каких галактик. Не знаю – но чувствую, что у них ничего общего с теми, кому зажигают свечи и молятся в храмах.
Сознание меркнет, еле-еле собираю его по кусочкам, по осколкам, по обрывкам…
Теплые, благодатные дни…
Дальше не помню. Уже не помню. Ничего. Он вспомнит. Он за меня все вспомнит. Если только возьмет меня, не пройдет мимо…
Он скользит над миром, надо мной…
Что было… школа, универ, офис…
А нет…
Теплые, благодатные дни…
Кричу.
Во весь голос, которого у меня больше нет.
Может, услышит.
