Мне неоднократно говорили, что в этом рассказе много фантастического. Поэтому и решился выложить его здесь.
Один из немногих моих опусов, который симпатичен мне самому, хотя, возможно, и немного наивный.
Господи, почему я такой идиот? Почему я постоянно хватаюсь за нож? Почему?
Все пытаюсь кому-то доказать, что я не половая тряпка о которую вытирают ноги. Кстати, о ногах. У меня она одна. Другую потерял восемь лет назад. Думал напугать приблатненную шпану. Вытащил перо и попер на шестерых. Кто знал, что у них тоже ножи окажутся.
Конечно, в нормальной больничке ногу бы сохранили. Только тюремный коновал сразу сказал, что ампутировать будет. И ведь обещал, гадина, что чуть выше колена отхватит, а сам посередине бедра полоснул. В России таких протезов днем с огнем не найдешь. Хорошо сослуживцы подсобили – из Германии привезли. Морпехи своих не бросают, особенно из 165 «чеченского» полка.
В мою рваную кепку полетел новенький желтый «десюнчик» и тоскливо звякнул, соприкоснувшись с другой мелочью.
– Спаси Господи! – привычно откликнулся я и перекрестился.
Воскресенье. А народа у Храма на Сухаревской не так много. В праздники, конечно, больше бывает. Но с Леоновским не сравнить. Вот там действительно «хлебное» место.
Я поднял голову. С тоской посмотрел на зеленые купола. Почему я здесь? Там спокойнее, прибыльнее, не такая злая охрана. Но я каждое воскресение приезжаю сюда. Приезжаю для того, чтобы увидеть её. Её – незнакомку с печальными глазами и волосами цвета снега.
Я не знаю, как её зовут, где она живет и почему в этих карих глазах столько потаенной грусти. Каждый раз она проходит мимо меня, торопливо опускает в мою кепку пятьдесят рублей и тихо шепчет: «Возьмите, пожалуйста».
В ее голосе я слышу смущение, словно ей стыдно за моё увечье. Я никогда не смотрел ей в глаза, но однажды взглянул. Взглянул и уже не смог забыть.
Ночью мне снились лихие 90-е. Шикарный ресторан. Услужливые халдеи. Шампанское и икра. Она в черном вечернем платье с блестками, а я в смокинге… Смешно. Тогда я был известной в определенных кругах личностью с пагонялом Филя «ножичек». Я смотрю на ее детское веснушчатое личико и вдруг понимаю, кого она мне напоминает. Барби. Красивая длинноногая кукла. Мечта всех девчонок. Я глажу ее чудесные белоснежные волосы, а она льнет ко мне с доверчивостью ребенка. Потом мы танцуем…
Лакированный башмак небрежно отпихивают мою кепку в сторону. Несколько монеток выскальзывают из нее и раскатываются по асфальту. Я поднимаю голову и встречаюсь с холодным рыбьим взглядом. Высокий рыжеволосый парень. Одет хорошо. На руках лайковые перчатки. Вот только лицо неприятное. Он кривит тонкие губы, обращаясь ко мне:
– Слышь, бомжара, второе воскресение тебя вижу. Ты, я смотрю, прочно здесь обосновался. А за место не платишь. Сегодня в восемь придут мои ребята. Отдашь им три сотни.
– Три сотни? – искренне возмущаюсь я, - А ты не лопнешь, папа?
На мгновение в его глазах вспыхивает удивление. Улыбка искривляет лицо. Он тычет перчаткой в мою татуированную кисть:
– Морячок?
– Допустим.
– Так вот, морячок, стоянка платная. Сегодня в восемь – три сотни.
Он наклоняется к моему уху:
– А если ты еще раззявишь свой поганый рот – тебя никто и никогда не найдет. Запомни: никто и никогда.
Надо же, рэкет. А говорят, что 90-е закончились. Бомжей всюду обирают. К этому я привык. Но у этого рыжего-бесстыжего явно завышенные наценки. Эх, попался бы ты на стрелке Филе «ножичку», я бы тебя расписал под хохлому. Впрочем, о чем это я? Ты же тогда еще маленьким был.
На подаяния я уже давно живу. С тех пор, как откинулся. Матушка померла, квартиру государство к рукам прибрало, на работу с одной ногой не устроишься, да и судимость мешает. А жить-то надо. Помыкался, а пришлось через гордость переступить. Мы с брателлой у одной бабульки хату снимаем. Валерка – корешь мой, тогда и придумал меня «безногим» сделать. С непривычки сначала неудобно было сидеть, когда голень к бедру ремнем примотана. Потом привык. Человек ко всему привыкает. Зато эффект потрясающий: сидит в инвалидной коляске безногий страдалец. А настоящую культю я, наоборот, напоказ выставляю. Даже брючину специально порвал. Торчит из прорехи уродливый огрызок ноги. Видел, как у особо впечатлительных барышень лица вытягиваются. По опыту знаю: безногому больше подают, чем одноногому. Да и культя эта сразу в глаза бросается, отвлекает взгляд от ложного увечья.
Через многое пришлось пройти. Оскорбления, унижения. Много уродов есть, которым за счастье слабого обидеть. Подростков блатных терпеть не могу. Сколько раз пытались на гоп-стоп меня взять. Да и не только подростки. Только я в рукопашном не из последних был. Но не это самое страшное. Гораздо страшнее знакомых встречать. Не знаешь, куда себя от стыда деть. Помню, прапора нашего повстречал. Друг другу в глаза смотреть не смогли. Вспоминаем, как нас бравых морпехов Тихоокеанского флота в Чечню загнали, а сами в землю смотрим. Потом он мне в кепку пять тысяч положил и ушел. Больше я его не видел. Телефон у меня взял, да так и не позвонил. Не осуждаю я его. Нет, не осуждаю.
Ко всему я привык. Но отчего от слов этого рыжего рэкетира, рука моя непроизвольно метнулась к карману? Там у меня заветная выкидуха лежит. Господи, почему я все время хватаюсь за нож? Почему?
С трудом себя сдержал. Давно так на слова глумливых подонков не реагировал. Сдержался и, слава Богу, потому что появилась она. Девушка похожая на Барби. Та, ради которой я каждое воскресение приезжаю на Сухаревскую.
Оказывается они с рыжим знакомы. В рыбьих глазах появился масляный блеск.
– Викулечка! Радость моя! Все грехи замаливаешь?
Не снимая перчаток, он берет ее за подбородок и целует в губы. Уверенно по хозяйски. Она не пытается отстраниться, лишь длинные ресницы испуганно подрагивают. Или мне это только кажется…
– Не забудь. В десять, в «Медведице». Не опаздывай!
Потом рыжий уходит, сунув руки в карманы длинного черного пальто.
Она какое-то время отрешенно стоит. Затем замечает мой пристальный взгляд, торопливо лезет в сумочку и кладет мне в кепку сто рублей.
– Возьмите, пожалуйста…
Я молчу. Боже, как ты красива. Я идиот, потому что люблю тебя. Я люблю тебя и ненавижу твоего рыжего ухажера. Ты моя последняя недостижимая мечта. Глаза заполняет предательская влага. Я не плачу. Это холодный ноябрьский ветер…
В мою грязную кепку сыпятся рубли. Сегодня на редкость неплохой улов. Только я больше не вернусь сюда. Я уже все решил.
Вот и вечер. В небе кружатся снежинки, не долетают до земли, таят. Появляется Валерка. Он провезет меня в кресле квартал, а потом мы пересядем в его старенькую Мазду. Я рассовываю деньги по карманам, а на средний палец одеваю железную печатку – воспоминание о Зоне. Печатку с оскаленной волчьей мордой. Так, на всякий случай, если рыжий не соврал…
Он не соврал. Когда Валерка берется за ручки моего кресла, перед нами возникают два амбала. Одинаковые. Мордастые. В черных кожаных куртках, с коротким ежиком волос. В уголках губ тлеют сигареты. Ну, точно – ребята шагнули сюда из 90-х.
– Стоять, Зорька! – громко восклицает один из парней. – Слинять хотел, бомжара? Гони «пятихатку»!
– «Пятихатку»? – делаю я удивленное лицо. – Ваш босс говорил триста…
– Ты чего не понял, урод? – Это включается в разговор второй крепыш. – Пять сотен и свободен! Или тебе руки оторвать? Хером будешь бабло отслюнявливать!
Его напарник радостно ржет, оценив незамысловатую шутку приятеля.
Хорошо встали ребята. Удачно. Я улыбаюсь им самой обаятельной из своих улыбок. А потом резко выбрасываю кулаки вперед. Попадаю обоим в пах. А когда они со стоном сгибаются, бью кулаком по рожам. Сначала одному, потом другому. С мрачным удовлетворением отмечая, как волчья морда крошит прокуренные зубы.
* * * * *
Дома я пристегиваю протез. Молодцы все-таки немцы. Никогда не скажешь, что у меня только одна нога. Сидит, как влитой. Танцевать можно. Я одеваю свой лучший костюм, придирчиво оглядываю себя в зеркало. Жених, да и только!
Валерка пристально смотрит на меня.
– Филипп, что ты задумал?
– Все нормально, брателло! Надоело играть роль нищего! Хочу развеяться! Забираю все свои деньги…
– Все?
– Все!
– Я пойду с тобой.
– Нет, Валера. – я обнимаю его за плечи. – Прости друг. Но я пойду один.
У двери я оборачиваюсь.
– Извини меня за все, если можешь. У меня никогда не было такого друга, как ты. Прощай.
Я знаю, что больше никогда не увижу его. Он отворачивается, нервно закуривает, а я мягко закрываю за собой дверь.
* * * * *
Боже мой, во что превратили буржуи мое любимое кафе «Медведица». Отвязный стриптиз – бар! А я так любил в детстве лакомится здесь мороженным. Помню пухлую неулыбчивую тетку с некрасивой родинкой на носу. Как она спрашивала: « Тебе с каким сиропом?». А я облизывался и отвечал: с клубничным!
Вместо пухлой тетки инфантильная тощая девица:
– Что будете заказывать?
– Мороженное! – выпаливаю я. – С клубничным сиропом!
Вижу, как вытягивается физиономия девицы, а брови взлетают вверх.
– Мороженное? – переспрашивает она.
– Мороженное. А чё? Нету?
– Нет, почему? Есть…– ей трудно скрыть разочарование.
Я улыбаюсь:
– Это шутка, крошка! Неси водочки!
В глазах официантки вспыхивает понимание.
– Какую будете? «Абсолют»? «Русский стандарт»?
– Давай «русский»! И пожрать сообрази! Чего-нибудь повкуснее! Я жутко голоден!
Девица исчезает. А я закуриваю, небрежно бросаю на стол пачку «мальборо» и золотую зажигалку. Я снова Филя «Ножичек». И я буду оттягиваться по полной!
На сцене, сразу у трех шестов извиваются три худосочные стриптизерши. Мама-Мия! Откуда вас сюда привезли, девчонки? Не иначе, из концлагеря! Об вас, милые, уколоться можно!
Я пью водку, кусаю бутерброд с икрой, подцепляю вилкой малосольные огурчики, обсуждаю с каким-то парнем достоинства девиц на сцене и улыбаюсь. Улыбаюсь, хотя мне совсем не весело.
Я уже захмелел. Стриптизерши уже не кажутся такими худыми. Я громко аплодирую. Потом вскакиваю, подбегаю к сцене и засовываю девчонкам в стринги каждой по сто баксов. Видя мою щедрость, ко мне подсаживаются две размалеванные проститутки, но я гоню их в шею. Я жду её. Девушку с обликом Барби.
На сцену вышел какой-то мужик во фраке и объявил, что стриптиз-шоу начнется после двенадцати. Вот так новость! А это что было? Разминка?
Играет приятный обволакивающий блюз. Я растекаюсь, как блин. И в этот миг появляется она.
Проходит, опустив голову, ни на кого не глядя. Скромница! Нет, крошка, скромная девочка не пойдет в такое заведение.
Она подходит к бару и заказывает чашечку кофе. Я встаю и вальяжной походкой направляюсь к ней. Обращаюсь, как к старой знакомой:
– Привет, Барби! А где твой Кен?
Она широко распахивает свои карие глазищи:
– Простите… Какой Кен?
– Рыжий, со взглядом дохлой рыбы!
Мне кажется, что в этих шоколадных озерах мелькнула искорка веселья. Мелькнула и погасла.
– Юрий Иванович…?
– Так этого бандита зовут Юра? Юрик – ханурик!
– Простите…, - она напряженно вглядывается в мое лицо. – Мы ведь знакомы? Но я… Я не могу вспомнить… Вы очень похожи на одного человека… Но он… Он…
– Безногий бомж! – подсказываю я.
В миндальных шарах разрастается изумление, смешанное со страхом.
– Откуда вы знаете?
– Я смотрю на это детское личико. На трогательно приоткрытый ротик и говорю: – Вы всегда давали мне пятьдесят рублей, а сегодня дали сто. Почему?
Она тихо ойкает и прикрывает рот ладошкой. Глядит на меня, как на приведение. Как она прекрасна в своих наивных страхах. Я любуюсь её беспомощностью. Мне так хочется прижать ее к себе и целовать, целовать. Гладить снежные волосы. Чем она их красит, что они приобретают такой неземной блеск и чистоту?
– Произошло чудо. – заговорщически сообщаю я. – Вы спасли меня от страшного недуга. В ваших глазах я прочел сострадание к безногому калеке. А потом мне был глас свыше: « Раба божья Виктория излечила тебя. Иди и больше не греши». И с этого момента моя оторванная нога начала расти. С каждой минутой по сантиметру. Все больше и больше. Пока не стала такой, как была прежде.
– Не может быть. – шепчет она. – Вы… Вы меня разыгрываете…
– Смотрите! – я с грацией фокусника задираю штанину и демонстрирую ей здоровую ногу. Конечно, она не помнит, где у меня культя.
– Можете потрогать. Нога живая.
Она наклоняется и щупает мою голень. Мне щекотно и весело. А она в смятении. Какая же ты глупышка, Вика.
– Но этого не может быть…
– Разве вы не верите в чудеса?
– Верю. – нерешительно соглашается она. – Но …
– По вере вашей да дастся. – нравоучительно вещаю я. – Но я еще не полностью здоров. – я показываю вторую ногу. – Это протез. Тот же голос предрек мне, что, если вы поцелуете меня – я полностью излечусь. Вика, поцелуй меня, пожалуйста…
По ее бледному конопатому личику разливается краска стыда.
– Я… Я не могу… Мы с вами почти незнакомы…
– Разве вы не хотите вылечить меня?
Она едва не плачет. Кажется, я перегнул палку.
– Ничего. Я проживу и с одной ногой. Но хоть на танец можно вас пригласить? Прошу, не откажите в этой малости несчастному калеке.
Она кивает. Я беру ее за руку и веду к центру зала.
Блюз. Негромкая умиротворяющая музыка. Мы медленно кружим. Я обнимаю ее за талию и сквозь тонкое платье ощущаю, какое горячее у нее тело. Кончается одна мелодия и начинается другая. Мне не хочется отпускать Вику и она, похоже, не спешит покинуть меня. Я читаю ей на ушко самые грустные стихи Асадова и Дементьева. А она прижимается ко мне все ближе. Я целую ее в шею и она не отстраняется. Боже, как мне хорошо. Я рассказываю ей о себе, выдаю тайну «исцеления» и впервые слышу ее смех.
– Ты разыграл меня! Какие же вы мужики изобретательные!
– Просто ты очень добрая и отзывчивая.
А потом Барби, точнее Вика, рассказывает мне свою историю. Однажды она взяла кредит в банке, а расплатиться не смогла. И тут появился «добрый» рыжий ангел Юра. Он дал ей эти деньги, а взамен попросил всего лишь сходить с ним в ресторан. Вика согласилась. Юрий Иванович показался ей порядочным человеком. Только Юра вскоре заявил, что в ресторан, он сможет сходить и один, а на Вику у него другие планы. Она уступила лишь раз, и это было началом ее падения. Юрий сам работал в банке и сделал так, что во втором кредите ей отказали.
– У меня мама больная. Как ей на старости лет лишится жилья? Я знаю, ты меня осуждаешь. Но я не смогла отказаться. Юрий Иванович сказал, что я должна отработать…
– Твой Юрий Иванович – обычный бандит! – злился я и мысленно добавлял: каким раньше был и я. Нет, не таким. Я потрошил зажравшихся барыг, но никогда не трогал слабых и беззащитных. Хотя, какая разница. Бандит он и в Африке – бандит.
Внезапно недалеко от нас раздаются громкие аплодисменты. А вот и Юрий Иванович собственной персоной. За его спиной маячат три амбала в черных костюмах. Двоих я знаю. Два телохранителя это нормально, но три – явный перебор.
У банкира недовольное лицо. Он что-то говорит парням и указывает на меня гладко выбритым подбородкам.
Два стриженных крепыша с одинаковыми распухшими посиневшими щеками приближаются к нам.
– Слышь, голубь, девочка занята. Срыгни по-тихому, если жизнь дорога.
Вика отстраняется от меня, шепчет:
– Филипп, не связывайся. Это страшные люди. Уходи, прошу тебя.
– Успокойся, дорогая. Сядь за столик и смотри. Сейчас я устрою шоу для тебя.
– Не надо, Филипп!
– Сядь, Вика! – в моем голосе прорезаются стальные нотки.
Она покорно уходит, а я лучезарно улыбаюсь браткам:
– Привет, ребята! Зубки не болят?
– Екарный бабай! – восклицает один из них. – Это же тот бомжара с Сухаревской!
– Точно! Он! Ну, падла!
В отличие от Вики, они не удивились, что у меня «отросли» ноги. Жажда мести стерла из их необремененных интеллектом мозгов эту удивительную подробность. Сейчас они желают одного: порвать меня на куски, растоптать и развеять мой прах по ветру.
Их третий дружок не опередил их ни в росте, ни в развитии, но, судя по перекошенной физиономии, был еще злее своих товарищей. Словно стадо рассерженных носорогов, они бросаются на своего обидчика, то есть на меня.
Первый налетел пузом на мое колено и согнулся пополам, испустив громкий и неприличный звук. В другое время, я бы полюбопытствовал каким местом можно воспроизвести такую заливистую руладу, но сейчас был явно не тот момент. Поэтому я просто пихнул этого «певца» навстречу его приятелю, а сам атаковал третьего. Удар ногой под коленку и добивающий кулаком в челюсть. Он еще не упал, а я уже приласкал последнего амбала. Чувствительный тычок в солнечное сплетение и двойной шлепок по ушам, заставили эту груду мускулов с воем упасть на колени. Тоже неплохой голос. Не хуже, чем у Коли Баскова.
Вот только победу было праздновать рано.
Конечно, в подобных заведениях должна быть охрана. И, судя по всему, охранники хорошо знали банкира Юру и его бодигардов, ибо, не раздумывая накинулись на меня.
Один из них был прыщавый мальчишка, видимо насмотревшийся фильмов с Джеки Чаном. Он махал ногами перед моим носом, словно бабочка крыльями. Только киношный балет – не реальный рукопашный бой. Паренек убедился в этом, когда я поймал его за ногу и легонько ткнул ладошкой в пах. Бабочка тут же превратилась в куколку и, закатившись под чей-то столик тихо поскуливала.
А вот другой охранник произвел на меня большее впечатление. Невысокий худощавый мужчина, примерно моего возраста, но совершенно седой. После его внезапной атаки мне сразу стало не до смеха. Мягкий кошачий прыжок, одновременный удар правой ногой и левой рукой, отскок в сторону. Не иначе десантура или какое другое элитное подразделение. Мы смотрим друг другу в глаза и медленно кружим. В зале тишина, даже музыку выключили. Противник имитирует расслабленность и полное равнодушие. Но вот его стальные глаза сощурились. Неуловимое движение ступней, поворот бедра, его кулак летит мне в лицо, а нога бьет по голени. Вот только седой боец не знает, что моя левая нижняя конечность не чувствует боли. На мгновение в его глазах вспыхивает удивление. Мой локоть попадает ему под ребро, кулак таранит челюсть. А когда он оглушенный делает шаг назад, я с силой бью его ногой в грудь. Охранник улетает от меня, с грохотом опрокидывает соседний столик. Истошно вопит какая-то женщина. Пока я разбирался с «седым», двое из амбалов приходят в себя и наскакивают на меня с двух сторон. Одному я имитирую свинг в живот и, когда он ставит блок – успокаиваю нокаутом в челюсть. Другой пытается дотянуться до меня пудовым кулачищем и я, отпрыгнув назад, плюхаюсь задом на столик, за которым две испуганные девчонки до того, как я испортил им вечер, лакомились шампанским. Вот только амбал успевает схватить меня за ногу. Он с хэканьем дергает мою ногу на себя и мой замечательный протез оказывается у него в руках. В глазах амбала неподдельное изумление.
– А-а-а! – ору я страшным голосом. – Сука! Ты мне ногу оторвал!
Во взгляде здоровяка плеснулся животный ужас. Не дав ему опомнится, я хватаю со стола ополовиненную девчонками бутылку шампанского и опускаю ему на голову. Зеленые брызги и кислый запах в воздухе. Детина засыпает на полу. А в игру вступает седой вояка. Я успел забыть про него. Он легко крутанулся на носке и его пятка сокрушает мою челюсть. Вместе с белой скатертью, тарелками и бокалами я падаю вниз. Концерт окончен.
Седой охранник делает ко мне шаг, но его останавливает окрик банкира Юры. Оказывается, он лично хочет разобраться со мной.
Он медленно приближается ко мне, понимает, без посторонней помощи мне не подняться. Ты не только рэкетир, ты еще и садист. В его рыбьих глазах я читаю все его гнусные мысли. Представляю, с каким упоением он будет топтать меня своими лакированными штиблетами.
Я смотрю на Вику. Она стоит в отдалении, закрыв лицо руками.
Правильно, девочка. Финальные кадры этого боевичка не для твоей нежной души. И все же жаль, что мы не встретились раньше. Я бы сделал все, чтобы из твоих прекрасных глаз не скатилось ни одной слезинки. Я никогда не верил в любовь, особенно в любовь с первого взгляда. А теперь вижу – ошибался. Конечно, у нас навряд ли что-нибудь получилось бы. Я бывший бандит и нынешний нищий калека. Но так приятно мечтать о прекрасном. Эх, грешник я, грешник. Гореть мне в адовом пламене. Но одно я могу обещать тебе, любимая: от этого рыжего мерзавца я тебя избавлю. А на себя мне давно наплевать. Прощай, моя Барби.
Он подходит все ближе. Я широко улыбаюсь. Если бы ты раньше знал Филю «Ножичка», то понял бы, что эта улыбка не сулит тебе ничего хорошего…. Моя рука скользит в карман пиджака…
Господи, почему я такой идиот? Почему я постоянно хватаюсь за нож? Почему?
3.11.12.
Рассказ удален из ТОПа администрацией портала, за вызывающий отрыв от прочих рассказов ТОПа.
Похожие статьи:
Рассказы → Реклама бусь
Рассказы → Казачка
Рассказы → Кардинал серый обыкновенный 2
Видео → Бродяга.