Автаркия и другие /из "Коротко о бесконечности"/

~~                                                                                              -…Автаркию    мне сюда!  Живо!  Немедленно! Тотчас же!  Ав-тар-ки-ю  !!!

  Капитан   выкрикивал,  будто  обойму  из  пистолета   выпускал:  коротко  и  отрывисто.
  Я  вздрагивал  всем  телом, словно невидимые  пули  прошивали меня насквозь. Потом  к  выстрелам  добавился  пушечный  залп  из  дальнобойных орудий  -  железным  кулаком  по  бархатной  обшивке  стола.
  Ба-бах!!..

  От  последнего  я  сам  собой  приподнялся  в кресле,  повисел  немного,  не  соприкасаясь   с плюшевым  сиденьем,  а  затем,  не  успев  опуститься  на  прежнее  место,  вылетел  из  кабинета  падающей  звездой…
       
   Только  за  дверями  кабинета  я  немного  пришёл  в  себя.
   Это  было  нечто  из  ряда  вон  выходящее!
   В  груди  у  меня  все  клокотало  и кипело  от  обиды.  Ну,  за  что,  скажите  на милость,   за  что  и  откуда  свалились  на  меня  такие  мучения?  Ведь  за  последнее  время  дня  не  проходило, чтобы  капитан  не  изводил   меня  каким-нибудь  вздорным  капризом,  настойчиво  требуя  его  выполнения   при  всех  моих  мыслимых  и  немыслимых   возможностях.
  Я  всегда  из  кожи  лез  вон,  чтобы  утолить  его  деспотические  прихоти,  но  во  имя  чего  я  старался,  разрываясь  на  куски  и  расшибаясь  в  лепешку,  во  имя  чего  пытался  объять  необъятное  -  это  было  за  гранью  моего  понимания…

   «Автаркию  мне  сюда!..»   Это  надо  же  такое  удумать!?
    Потоптавшись  немного  на  месте,  я  двинулся  вперёд  по  коридору.  Шёл  быстро,  невольно ускоряя  шаг.  Поскольку  капитан  мог  запросто    высунуться  сейчас  из  дверей  с   тем,  чтобы   проследить,  насколько  быстро  и  точно   выполняются  его  указания.  Совсем  ни  к  чему  было  попадаться   ему  на  глаза  лишний  раз.
  Возмущение  немного  поутихло,  но  обида  продолжала  жечь  грудь.

 … А  капитан-то,  капитан?!  Никто  из  нашей  команды  даже  приблизительно  не  мог  предположить  себе,   в  кого  он  превратится  за  столь  короткий  срок?  Как  проникновенно  звучали  его  слова  тогда,  год  назад,  когда  мы,  простившись  с  нашим  верным  «Власоглавом»,   сошли  по  трапу  на  берег,  с  тем  чтобы  навсегда   покончить  с  нашими  бесконечными  скитаниями  по  морям  и  океанам.
  Собственно,  ничего  другого  нам  и  не  оставалось  делать.  После  того  как    капитан   нежданно-негаданно  получил  вдруг  роскошное  наследство   в  виде  старинного  замка,  завещанного  ему  каким-то  дальним   престарелым  родственником,   накопившим   за  свой  долгий  век  несметные  богатства  -  мы  восприняли  случившееся   как  священный  дар  Небес.
   
  «Друзья, — говорил  нам  в  тот  знаменательный  день  капитан,  и  голос  его   дрожал  от  волнения, — То,  что  случилось  со  мной,  никак  не  должно  повлиять  на  наши  взаимоотношения.  Это  все  игра  случая,  слепого  и  бестолкового,  и  хотя  в  данной  ситуации  его  слепота   сделала  меня  обладателем  счастливого  лотерейного  билета,   я  не  хочу,  чтобы  это  обстоятельство  давало  мне  какие-то  преимущества  перед  вами.  Вы,  мои  верные  друзья  и  соратники,  на  равных  правах  разделите  со  мной  всё  то,  чем  владею  я. Так  всегда  было  раньше,  так  будет  и  впредь!  Мой  замок  -  ваш  замок,  мои  сокровища  -  ваши  сокровища!  Пополам  мы  делили  невзгоды  и  нужду,  пополам  будем  делить  богатство  и  наслаждения.  И  если  кто-нибудь  когда-либо  сумеет  доказать  мне  обратное  -  я  на  глазах  у  всех   сброшусь  вниз  с  самой  высокой  башни!»

     Да,  капитан  умел  красиво  говорить.  Это  было  его  отличительной  чертой,  но  в  тот  день   он  говорил  красиво,  как  никогда.  Команда  устроила  ему  бурную  овацию.  Тут  же  на  берегу,  огласив  воздух  троекратным  «ура!»,  мы  подхватили  нашего  капитана  на  руки  и  принялись  качать  его  с  небывалым  рвением.  Правда,  наши  восторги  оказались  несколько  чрезмерными.  Подкинув  в азарте  капитана  слишком  высоко,  мы  не  сумели  вовремя  поймать  его,  и  он,  неудачно  приземлившись,  подвернул  себе  левую  ногу.  Но  это  всё  были  незначительные  мелочи,  которые  не  сумели  омрачить  нашу  всеобщую  радость.
   Главное  -  у  всех  нас  начиналась  новая  жизнь,  сулящая  безмятежный  покой,  полное  изобилие   и  все  блага,  какие  только  можно  было  пожелать. Мы  видели  перед  собой  Землю  Обетованную,  о  которой  раньше  даже  мечтать  не  смели.  Это  была  достойная  награда  за  все   мучения,    перенесённые   нами  на  борту  «Власоглава»  за  годы  тяжёлых  и  утомительных  странствий!..

   С  радостным  шумом  и  трепетным  ожиданием    новой  счастливой  жизни   въезжали  мы  в  широко  распахнутые  ворота  замка,  возле  которых  стража  бойко  отсалютовала  нам  алебардами.
  Новоселье,  правда,  было  справлено  скромно,  по- походному,  но  с того  исторического  момента  всё  закружилось-завертелось  вокруг  нас  так  стремительно,  словно  мы  на  ходу  вскочили  на  подножку  пестрой,  ярмарочной  карусели...

    Жизнь  для  нас  началась  совершенно  иная,  и  эта  новизна  не  только  восхищала,  но  зачастую  поражала   наше  воображение.  Так  мы  были  несказанно  удивлены  несметным  количеством  челяди,  проживавшей  в  замке. Прислуга  здесь  была   приставлена  буквально  ко  всему,  вплоть  до  самых  интимных  мелочей. Толпы  секретарей, дворецких,  пажей,  камер-пажей,  обер-пажей, лакеев,  целые  отряды  охранников  сопровождали  нас  на  каждом  шагу. За  ними  волочились  бесконечные  вереницы    коридорных,  спальных,  лесенных,   к  ним  примешивались  совершенно  не  нужные  нам  оруженосцы,  временами  показывались  какие-то  виночерпии  и  хлебодары,  и   замыкало  все  это  грандиозное  шествие    полчище  приживалов  и  приживалок. 
  Вся  эта  разнородная   человеческая  масса  производила  впечатление  единого,  живого  организма.  Она  находилась  в  постоянном  движении:  вечно  суетилась,  шевелилась,  пульсировала,  кипела  и  булькала,  не  зная  покоя  ни  днем,  ни  ночью,  досаждая  нам,  новым  хозяевам,  своей  вездесущностью  и  всеугодливостью.
 
   Первое  время  всё  шло  просто  замечательно.
  В  вихре  шумного  веселья,  захватившего   нас,  вскоре  как-то  забылись   наши  недавние  невзгоды  и  лишения. «Власоглав»  был  поставлен  на  вечную  стоянку (капитан со временем 
обещал  сделать  из  него корабль-музей),  а  мы,  не  теряя времени  даром, с головой  окунулись  в  пучину  многообещающих  соблазнов  и  наслаждений.

Постоянные  пиры  да  балы, разноцветные  карнавалы,  весёлые  пикники,  рыцарские  состязания,  королевские  охоты  — все  это  за  очень  короткий  срок  стерло  из  нашей  памяти  то,  к  чему  мы  стремились  раньше,  и  что,  собственно,  составляло  смысл  нашей  жизни. Обет  нестяжательства  и  бессеребренничества,  служивший  когда-то  нам  путеводной  звездой,  казался  теперь  глупым  анекдотом,  а  бесконечный  поиск  недосягаемого  идеала  представлялся   нелепой  и  вздорной  затеей.

  Поначалу   капитан  вел  себя,  как  все  нормальные  люди.  Запрокинув  над  головой  рог изобилия,  он,  как  и  мы,  тянул  в  себя  его  содержимое  с  неутолимой  жаждой,  вполне  искренне  радуясь  новым  переменам.  Этот  период  времени  можно  было   назвать    золотым,  но,  к  сожалению,  длился  он  не  долго.  Очень  скоро  в  капитане  наметились  перемены в  худшую  сторону. Сперва  он  начал   отлынивать  от  званых  обедов,  устраиваемых  в  его  честь,   потом  перестал  появляться  на  балах.  Он  стал  игнорировать  многие  заманчивые  приглашения,  а  случалось,   отказывал  в  приеме  именитым  соседям.  Даже  охота  со  временем  перестала   его  занимать.

  Капитан  мрачнел  день  ото  дня  и  все  больше  замыкался  в  себе.  Одна  только  рыбная  ловля  еще  как-то  увлекала  его:  наверное  потому,  что  водная  стихия  была    ближе  ему,  чем  всё  остальное.  Но  и  это  занятие  если  и  рассеивало  его  мрачную  меланхолию,  то  ненадолго.

      Дальше  дело  приняло  совсем  уже  дурной  оборот:  капитан  вдруг  зачастил   в  дядюшкину  ( или кем  там  ему  приходился  умерший  родственник ) библиотеку.  И  вот  тут-то  для  меня  начались  самые  настоящие  мучения.  Целыми  днями  и  ночами  наш  капитан,  словно  средневековый  алхимик,  пытающийся  изобрести  эликсир  вечной  молодости, просиживал  над  огромными,  пыльными   фолиантами,    перелистывая  в  полном  молчании    ветхие,  пожелтевшие  страницы.
  Странная  и  нездоровая  одержимость  засела  в  его  голове.
  Он  как  будто  пытался  докопаться   до  какой-то  сокровенной,  непостижимой  мудрости,  недоступной  нормальному,  человеческому  разуму.

  Иногда  он  вскакивал  с  места  и,  расставив  шаткую  стремянку,  забирался  на  самую  её  вершину,  после  чего  долго  и  старательно,  словно  книжный  паук,  ползал  по  высоченным    стеллажам-небоскрёбам,  выискивая   какие-то  одному  ему  известные  книги  и  рискуя  каждую  минуту  свалиться  вниз  с  головокружительной  высоты.
   И мне,  его  верному  секретарю,  волей-неволей  приходилось  следовать  за  ним.  Я  тоже  взбирался  наверх  по  той  же  стремянке  и  карабкался  по  тем  же  книжным  ступеням  и уступам,  подвергая  при  этом  большой  опасности  если  не  свою  жизнь,  то  уж  наверняка  шею.

    Но  капитану  и  этого  было  мало.  Вдоволь  насидевшись,  бывало,  над   своими  учёными   книгами,  он  любил  задавать  мне  всевозможные   каверзные  вопросы,  ответов  на  которые,  скорее  всего,  не  было и  быть  не  могло.  Самые  простые  из  них  звучали  приблизительно  так: «Что  есть  истина?»,  «В  чем  смысл  жизни?»,  «К  какой  разновидности  минералов   принадлежит  философский  камень?»   и  т.д.  Это  были  его    «задания   на  сообразительность»    -  так  он  их  называл -  и  мне  от  этих   его  «заданий»  не  было  никакого  спасения.
    Так,  вручив  мне  однажды  обыкновенную  иголку,  капитан  очень  просто, словно  речь  шла   о  чем-то  незначительном,  попросил меня  провести  через  ее  ушко  живого  верблюда,  одного  из  тех,  что   прислал  ему  в  подарок   арабский   шейх,  бывший  некогда  в  хороших  отношениях  с  покойным  дядюшкой.  Когда  же  я,  преодолев  смущение,  сказал,  что  из  этой  затеи  ничего  не  выйдет,  капитан  ледяным  тоном  ответил  мне: «Совершенно  верно»  и  тут  же   спросил: «А  как  ты  думаешь,  Джон,  мы  с  тобой  намного  ли  лучше  этого  верблюда?».  После  чего,  остановив  на  мне  неподвижный  взгляд,  разразился   таким  жутким  хохотом,  что  у  меня  душа  ушла  в  пятки.

   Бывали  у  него  шутки  и  почище  -  изобретательность  капитана  не  знала  границ  -  и  вот,  наконец,  грянуло,  как  гром  среди ясного  неба  -  подавай  ему  теперь  Автаркию!
   Что  это  за  Автаркия  такая?  Откуда  она  взялась?  Какой  въедливый  книжный  червь  заполз  на  этот  раз  в  его  воспаленный  мозг?  Чутье  подсказывало  мне,  что  это   дело  очень  серьёзное.   Сегодня  капитан  был  заведен  до  крайности.  Я  давно   не  видел  его  в  таком  состоянии.

    Спустившись   этажом  ниже,  я  ещё  прибавил  шагу,  не  переставая,  однако,   размышлять  о  своей  незавидной   судьбе.  А  завидовать  тут  действительно  было  нечему.  Другие  члены  нашей  команды  устроились   куда  лучше,  чем  я.  Вот  Ингварь, например,  наш  вечный  вахтенный  на  «Власоглаве»,  стал  ни  больше,  ни  меньше  начальником  дворцовой  стражи.  Вместе  со  всеми  полномочиями  и  регалиями  этой  почётной  должности  к  нему  от  прежнего  начальника   перешел  великолепный  шлем,  отлитый  из чистого  серебра  и  убранный  драгоценными  камнями. К  шлему  были  приделаны  крылья  и  клюв  горного  орла  -  символ  бесстрашия   и  мужества  первого  защитника  замка.
  Водрузив  это  громоздкое  сооружение  себе  на  голову,  Ингварь  сразу  заважничал  -  и  было  от  чего.  Шлем  в самом деле  смотрелся  очень  эффектно  и придавал  бесформенной  ингваревой  голове  какую-то  особую  значимость,  вот  только  был  для  нее  чуточку  великоват,  отчего  постоянно сползал  ему  на  нос.

   БФК  также  можно  было  поздравить  с  новой  должностью.  Старик  осуществил,  наконец-то,  свою  многолетнюю  мечту,  встав  во  главе  дворцового  камерного  оркестра,  который  тут  же  поспешил  расширить  до  масштабов  симфонического.   После  того  он  тоже  заважничал   и  преисполнился  гордыни  до  такой  степени,  что  наотрез  отказался  дирижировать  на  балах  и  обедах,  а  стал  посылать  туда    вместо  себя  своих  помощников,  да  и  сам  оркестр  нередко  выпускал  вторым  составом.  «Настоящий  музыкант  никогда  не  опустится  до  сопровождения   пьяных  танцулек!» -  так  неподкупно   отвечал  он,  отклоняя  самые  заманчивые  просьбы  и  приглашения.
    Наконец,  Береника,  наша  бессменная  кухарка,  совсем  уж  неузнаваемо  преобразилась,  сделавшись  во  дворце  первой  фрейлиной.   Причем  на  это  место  она  назначила  себя  сама,  ни  с  кем  не  посоветовавшись  и  ни  у  кого  не  спросив  разрешения. И  что  удивительно -  никто  из  наших  не  стал  возражать  против  этого    назначения,  хотя  наверняка  в  глубине  души  каждый  задавался  одним  и  тем  же  вопросом:  какая  же  из  нее,  прости  господи,  фрейлина, а  тем  более  первая!?  Это  звучало,  как  неуместная  шутка.
 
    Ну,  а  я,  как   ожидалось,  сделался  личным  секретарем  капитана.
    Поначалу  новая  должность  меня,  конечно,  обрадовала. По  существу,  я  становился  вторым  лицом  в  замке  и  был  подотчётен  только  одному  человеку  -  владельцу  замка,  то  есть  нашему  капитану.  Однако  потребовалось  совсем  немного  времени,  чтобы  понять,  что  как  раз  эта  подотчётность  таит  в  себе  множество  ловушек  и  подводных  камней, которые  во  много  раз  перевешивают  все  достоинства  новой  должности.

  Прежде  всего,  в  мои  обязанности  входило  всегда  быть  неотлучно  при  капитане  / а  последнее  время  это  означало  сидеть  с  раннего  утра  до  позднего  вечера   в  тёмной  и  пыльной  библиотеке/.  Там  мне  приходилось  беспрестанно  рыться  в  архивах,   отыскивая  нужные  книги,  вовремя  убирать  прочитанное  и  вытаскивать  из  отобранных  книг  новое.  Также  от  меня  требовалось  своевременно  наполнять  чернильницы,  чинить  перья,  держать  наготове  чистые  листы  бумаги,  подшивая  их  в  специальную  папку,  когда  капитан  делал  какие-нибудь  пометки  в  журнале.  Эти  мучительные  процедуры  длились изо  дня  в  день,  и  чем  дальше,  тем  больше  страданий  причиняли  они  мне.

    Впрочем,  всё  это  можно  было  бы  терпеть,  если  б  не  каверзные  вопросы,  на  которые  то  и  дело  приходилось  отвечать. Правда,  капитан  не  требовал  точного  ответа  и  не  торопил  меня,  давая  время  на  раздумье,  но  когда  иной  раз  случалось  переспрашивать  тот  или  иной  вопрос,  он   приходил  в  бешенство,  становясь  в  такие  минуты  совершенно  неуправляемым.
  Разразившись  громовыми  проклятиями,  он  принимался  швырять  в  меня  чем  попало,  совсем  не  задумываясь  над  тем,  что  произойдёт,  если  от  недостатка  проворства  я  не  сумею  вовремя  увернуться  от  снаряда,  запущенного  мне  в  голову.  /  А  ведь  чаще  всего  это  были  увесистые  предметы  его  настольного  письменного  прибора  из  мрамора./

  Конечно,  моё  самолюбие  очень  страдало  от  этого.  Я  ужасно  переживал,  но  всё  ж  не  настолько,  чтобы  позволить  себе  хлопнуть  дверями  и  убраться  восвояси.  Я  был  сильно  привязан  к  капитану,  по-своему  жалел  его,   да  и  к  тому  же  убираться  мне  было  некуда.

  Поэтому,  невзирая  ни на  что,   приходилось  терпеть  его  безобразные  выходки  и  только  поздним  вечером,  когда  капитан  засыпал,  как  убитый,  измученный  своими   нечеловеческими  трудами,  у  меня  выдавались  минуты  отдыха.
   Тогда  я  бежал  в  старые  винные  погреба,  расположенные  в  глубоких  подвалах  замка,    отыскивал  там  кто-нибудь  из  наших,  усаживался  с  ним  за  стол  и  уже  потом,  за  кружкой  доброго  красного  вина  изливал  собеседнику  всю  душу…

    Но  кому  я  мог  излить    ее  теперь  с  этой  непонятной  и  непостижимой  Автаркией?    Кто бы  понял  и  пожалел  меня,  если  даже  я  сам  не  мог  толком  объяснить,  что  мне  надо?!..

   Предаваясь  таким  невесёлым  размышлениям,  я  двигался  по  замку  почти  бессознательно  и  на   первый  взгляд  -  бесцельно.  Ноги  сами   несли  меня  в  неизвестном  направлении.  Перед  моими  глазами  то  и  дело  открывались  какие-то  двери,  за  которыми  разбегались  в  разные  стороны  бесконечные  анфилады,   галереи,  аркады  и  лестницы.  Я  пересекал  огромные  роскошные  залы,  большей  частью  мне  незнакомые   /ведь  у  меня  почти  не  было  времени  как  следует   ознакомиться  с  достопримечательностями  замка /,  куда-то  спускался,  потом  опять  поднимался,  кружил  по  гигантским  ротондам,  выходил   на  открытые,  залитые  солнечным  светом  террасы    и  опять  нырял  в  сумрак  тесных  сводчатых  коридоров.
 
    Я  понятия  не  имел,  где  искать  эту  злополучную  Автаркию  и  для  начала  пытался  решить  для  себя  один  вопрос:  кто  это -  мужчина  или  женщина?  Имя  казалось  несколько  странным.  Может,  это  вообще  не  человек,  а  какое-нибудь  животное:  кошка  или собака,  например,  или  же  верный  конь?  Впрочем,  последнее  пришлось  сразу  отмести.  Как  истинный  моряк  капитан  лошадей  не  любил  и  даже  немного   побаивался,  да  и  к  кошкам-собакам    относился  с  предубеждением.

  Тогда,  может,  это  вещь?.. Чего  только  не  вычитаешь  в  старинных  ученых  книгах!?  Мне  вдруг  вспомнилось,  что  в  каком-то  древнем  сказании  одно  волшебное  кольцо  носило  почти  человеческое  имя  -  Андваранаут. А  вдруг  и  здесь  имело  место  что-нибудь  в  том  же  роде?  Тогда  дело  принимало    совсем  уже  безнадёжный  оборот.  Разыскать  человека  в  таком  муравейнике,  как  наш  замок,  и  то  задача  не  из  лёгких,  а  уж  вещь  найти  -  это  казалось  делом  совсем  немыслимым.
   «Автаркию   к  капитану!..»

   Помещения,  которые  я  миную  в  своих  безуспешных  поисках,  отнюдь  не  пустуют.  На  моем  пути  все  время  попадаются  какие-то  люди,  и  чем  дальше,  тем  их  становится   больше.  Я  понимаю,  что  всё  это  наша  услужливая  челядь,  но  мне  некогда  вдаваться  в  подробности  и  разъяснять  им,  что  к  чему.  Время  не  терпит.  Поэтому  я  обращаюсь  ко  всем  с    призывом,  который   поминутно  срывается  с  моих  губ.
  «Автаркию  к  капитану!»
    Это  все,  что  я  могу  сообщить  на  данный  момент. 

    Встречные  шарахаются  от  меня,  как  от  зачумленного.  Наверное,  слова  мои  звучат  слишком   громко  и  вызывающе,  да  и  внешний  вид  оставляет  желать  лучшего: я  не  брился   по  крайней  мере   дня  три,  а  рубашку  уж и   не  помню,  когда  менял  в  последний  раз.  Никто  не  раскланивается   со  мной,  никто  не  оказывает   мне  должного   почтения  при  встрече.
  Вот,  что  значит  редко  бывать  на  людях!..

  Когда  же  я,  сдержав  стремительный  шаг,  начинаю  расспрашивать  челядинцев  про  Автаркию,  то  натыкаюсь  на  реакцию  еще  более  обидную  и  даже  оскорбительную.  Это  не  просто  насмешка,  на  которую  можно  не  обращать  внимания.  Мне  нагло  хмыкают  прямо  в  лицо,  равнодушно  пожимают  плечами,  а  некоторые  смотрят  с  нескрываемым  подозрением:  а  чего  тебе,  собственно,  надо?

  И  не  только  подозрение…  В  глазах  иных  читается  уже  откровенная  неприязнь  и  даже  вражда  /знали  бы  они,  на  кого  так  смотрят/.
  А  дальше  происходит  нечто  совсем  неожиданное...

  Когда  я  прошёл  мимо  небольшой  группы  слуг,  о  чём-то  между  собой  перешёптывавшихся,  в  спину  мне  вдруг  раздалось  такое:  неплохо  бы  задержать  этого  молодчика,  да  выяснить   -  кто  он  и  откуда?

   Поначалу  мне  кажется,  что  я  ослышался.
   Быть  того  не  может,  чтобы  меня  /МЕНЯ!/  кто-то  смел  здесь  задерживать. Но  спустя  некоторое  время  я  с  немалым  изумлением  обнаруживаю,  что  за  мной  по  пятам  действительно  неотступно  следуют  несколько  толстяков  в  роскошных  ливреях.  Я  замечаю    их  неуклюжие,   суетливые  отражения  в  огромных  зеркалах,  мимо  которых  мы  пробегаем. 
    Мысль  о  том,  что  кто-то  по-настоящему    хочет  СХВАТИТЬ   и  ЗАДЕРЖАТЬ  меня,  кажется  настолько  нелепой,  что  поначалу  я  не  воспринимаю  ее  всерьез.  У  меня  даже  появляется  мимолетное  желание  подшутить  над  преследователями:  сдаться,  допустим,  им  в  плен   и  пусть  они  ведут  меня  к  самому  капитану   и  ставят   пред  его  грозными  очами.
   То-то  я  посмеюсь  над  этими  увальнями,  когда  капитан  увидит,  КОГО  они  поймали,  и  КОГО  помешали  мне  искать.  Уж    и  задаст  он  им  взбучку,  уж  он-то  научит  их  уму-разуму!  В  следующий  раз  при  встрече  со  мной  они  будут  сгибаться  пополам  и  усыпать  мне  дорогу  лепестками  роз  и  тюльпанов,  хотя… если  рассудить  здраво,  то  следующего  раза  может  и  не  быть.  Ведь  всё  может  произойти  совсем  иначе.  Приняв  меня  за  какую-нибудь  мелкую  сошку,  они  потащат  подозреваемого   не  к  капитану  / зачем  САМОГО    по  пустякам  беспокоить ?!/,  а  какому-нибудь  коннетаблю,  да  и  то  не  к  главному,  а  его  заместителю.  А  тот,  скорее  всего,  тоже  знать  меня  не  знает,  и  потому  разговор  может  выйти   короткий  и  очень  неприятный.  Не  глядя,  повелит  этот  мелкий  начальничек  выпороть  задержанного  и  выбросить  за  ворота  или  же  вообще  посадит  на  кол.
  И  когда  капитан  обо  всем  узнает,   будет  уже  слишком  поздно… 

     Мысленно  просчитав  все  нежелательные  варианты,  я   принимаю  единственно  верное  решение:  временно  укрыться  в  каком-нибудь   безопасном  месте  и  переждать  охоту,  а  затем,  когда  все  стихнет,  возобновить    поиски.

    Подходящий  случай  подворачивается  сам  собой.  Немного   прибавив  ходу,  я  отрываюсь  от  своей  не  слишком  расторопной  погони  и,  свернув  внезапно  за  угол,  прячусь  за  пестрой  занавесью,  закрывающей  небольшой  арочный  проем  в  стене.  Мои  преследователи,  топая,  как  слоны,  пробегают  мимо. Через  щелку  в  занавесях  мне  хорошо  видны  их  жирные,  растерянные  физиономии.  Они  озираются  по  сторонам,  спрашивая  друг  друга:  куда  же  он  подевался?  Ну,  этот…  тот  самый,  который  про  Автаркию  спрашивал.  Ведь  только  что  был  здесь…
    Посовещавшись,  они  делятся  на  две  группы  и  разбегаются  в  разные  стороны…

    До  меня  вдруг  доходит,  что  всё  это  может  значительно  осложнить  дальнейшие  поиски.  На  след  Автаркии  я  пока  не  напал,  а  людей  восстановить  против  себя  уже  успел.
  Отсюда  следует,  что  передвигаться  в  открытую   теперь  небезопасно,  и  эта  мысль  заставляет  меня  задержаться  в   укрытии  ещё  на  некоторое  время   после  того,  как  шаги  моих  ловцов  затихают  вдали…

   Оглянувшись  по  сторонам,  я  вдруг  замечаю  небольшую  нишу  в  стене  позади  себя,  умело  задрапированную  тканью. В  глубине  ниши  обнаруживается   совсем  уже  маленький   проем,  что-то  вроде  тамбура,  а  за  ним…  я  вижу  узкую  винтовую  лестницу,  уползающую  куда-то  наверх   в  непроглядную  темноту.
   Что  это?  Потайной   ход?  А  почему  бы  и  нет. В  каждом  старинном  замке  должны  быть  свои  потайные  ходы.  Вполне  естественно,  что  и  здесь  они  имеют место,  плохо  только,  что  я  про  них  ничего  не  знаю.  Хотя  откуда  мне  знать,  если  я  с  утра  до  ночи,  как проклятый,  торчу  с  капитаном  в  библиотеке  и  потому  не  только  о  потайных,  а  даже  о  вполне  открытых  ходах  и  переходах  имею  смутное  представление.  Впрочем,  все  это  поправимо.
   Исполненный  решимости  я  начинаю  взбираться  вверх  по  крутой  и  крайне  неудобной  лесенке,  соображая  про  себя,  куда  она  может  завести..
 
  Наверняка на  другом  конце  лесенки  находится  дверь  в  спальню  какой-нибудь  фрейлины  или  же  её  камеристки.  И  я  готов  поклясться,  что  покойный  Владелец  замка,  невзирая  на   старческую  хворь  и  подагру,  нередко  пользовался  этим  ходом  для  удовлетворения  своих  любовных  потребностей.
  А  может… чем  черт  не  шутит?!  -  а  вдруг  эта  бывшая  фаворитка  и  есть  -  Автаркия?  Я  найду  ее,  и  тогда  конец  всем  моим  мучениям!!
  Ожидание  скорой  и  желанной  развязки  заставляет  меня  невольно  ускорять  шаг…

   В  комнате,  куда  я  попал,  царит   та же  непроглядная  темень.  Плотные  гардины  на  окнах   не  пропускают  ни  единого  лучика  света.  Здесь  приятно  пахнет  женскими  духами:  лавандой  и  жасмином,  чувствуется  также  острый  запах  мускатного  ореха  и  еще..  хорошего,  крепкого  табака.
  Несмотря  на  темноту  нетрудно  догадаться,  что  я  здесь  не  один.  Неподалеку    слышны  характерные  звуки,  выразительно  говорящие  об  ожесточённом  любовном  противоборстве,  происходящем  где-то  в  глубине  комнаты.
  Я  застываю  на  месте,  боясь  раньше  времени  потревожить  его  участников.

   Вскоре  глаза  мои  привыкают  к  темноте,  и  у  противоположной  стены  начинают  проступать  контуры  огромного,  пышного  балдахина,  раскинутого  над  чьим-то  необъятным  ложем.  Судя  по  всему,   противоборство  происходит  именно  там.  Под  сенью  пышного  шатра  кипит  жизнь – да  еще  какая!    Жизнь,  наполненная  страстными  стонами,  тяжелыми  вздохами,   горячим  шепотом  и  бесконечно  долгими,  затяжными  поцелуями...
  Меня  по  прежнему  не  замечают,  но  я  не  ухожу:  мне  надо  выяснить  все  до  конца. Как  бы  то  ни  было,  но  в  мои  обязанности  входит  разузнать  что-нибудь  об  Автаркии,  /если  она,  конечно,  имеет  какое-то  отношение  к  этому  любовному  поединку/.
    Прямо  у  порога  я  сбрасываю  туфли,  чтоб  не  испачкать  дорогого  ковра,  и  делаю  несколько  бесшумных  шагов  по  направлению  к  пылающему  страстью  балдахину.  По  пути  снимаю  с  мраморного  туалетного  столика  початую  бутылку  вина  и  отпиваю  на  пробу  пару  глотков   / так  и  есть  -  мускатное! /

   Обширнейшее  любовное  ложе,  на  котором  вперемешку   с  бельем  неутомимо  ворочаются  две  смутные  тени,  уже  совсем  рядом.  Сперва  я  издаю   лёгкое  покашливание,  чтобы  прогнать  внезапно  подступившее  смущение,  а  затем  полушепотом  произношу:
  -  Автаркию  к  капитану!..

  Жизнь  под  балдахином  моментально  обрывается.
  Как  будто  кто-то    перерезал  нити,  поддерживающие  шатер,  и  он,  обратившись  в  каменную  глыбу,  разом  положил  конец  ласкам    влюбленных. На  один  миг  меня  даже  взяло  сомнение:  а  не  ошибся  ли  я?  Действительно  ли  там  что-то  происходило  или,  может,  мне  померещилось?..
   Но,  спустя  секунду,  все  ожило.
   Сперва  я  услышал  долгий,  затяжной  вдох  двух  разгоряченных  ртов,  с  трудом  разомкнувшихся  после  страстного  поцелуя,  затем  раздалось   по-женски  визгливое  и  отчаянное: «Ой,  кто  это!?»,  и  уже  вслед  за  тем  чей-то  бархатный  баритон  томно  запел:
   -  Бе-ре-ни-ка-а-а-а!  Твой  муж  вернулся-а-а!!

   Вся  картина  меняется  за  доли  секунды.
   В  лицо  мне  летит  ком  спутанного  белья  -  я,  естественно,   отступаю   назад  -  и  тогда  мимо  меня  к  выходу  проносится  чья-то  обнаженная,  мужественная  фигура.

   Вослед  ей  из-под  балдахина  несется  пронзительный  визг.
   Я  хочу  что-то  произнести,  но  не  могу. От  неожиданности  я  лишаюсь  дара  речи.  Мне  приходится  молча  наблюдать  за  тем,  как   незнакомый  мужчина  громадного  роста  и  плюс  к  тому  атлетического  сложения   ломится  в  потайную  дверь  и  никак  не  может  ее  открыть.  Зубы  атлета  выбивают  барабанную  дробь,  сквозь  которую  прорываются  обрывки  фраз,  не  требующие  пояснений: «Береника…  ты  говорила…  ты  обещала…что  он  сегодня  на  дежурстве… весь  день  и  всю  ночь…»
  Дверь  под  его  бешеными  ударами  трещит,  но  не  поддается:  сгоряча  он  силится  открыть  ее  в  другую  сторону.

  Я  первый  замечаю  это  и  хочу  помочь  незадачливому  любовнику,  а  заодно  и  успокоить  /лишний  шум  мне  самому  не  нужен /.  Но  едва  я  со  словами  «Только  Автаркия,  господа…»  делаю  пару  шагов,  как  он  испуганно  отшатывается    и  кричит  еще  более  истошно:
  -  Нет-нет!  Не  прикасайтесь  ко  мне!!  Это  совсем  не  то,  что  вы  думаете!..
 
   Кажущаяся  безысходность  толкает  голого  атлета  на  безрассудный  поступок.
   Решив  спастись  любой  ценой,  он  подбегает  к  окну,  одним  рывком  распахивает ставни,  вскакивает  на  подоконник  и  без  промедления  сигает  вниз…

   Его  выходка  заставляет  меня  громко  ахнуть,  схватившись  рукой  за  сердце. Что  он  натворил?! Этаж-то  здесь  далеко  не  первый.  Мне  и  в  голову  не  могло  прийти,  что  одно  упоминание  об  Автаркии  способно  толкать  людей  на  подобное  безумство. А  может,  «Автаркия»  -  это  какой-нибудь  боевой  клич,  призыв  к  действию,  девиз  или  условный  пароль,  принятый  в  некоем  тайном  обществе,  нашедшем  свой  приют  под  сенью  замка?  Как   знать?!...

    За  окнами  между  тем  долгий  протяжный  крик  тонет  в  треске  ломаемых  веток  и  чавкании  сминаемых  клумб.  «Ай! Ой! А-а-а!» -  слышится  где-то  далеко  внизу.  Потом  на  смену  этому  «ай»  и  «ой»  приходит  остервенелый,  прямо-таки  душераздирающий  лай  собак.  Можно   безошибочно  определить,  что  к  месту  падения    их  несется  целая  свора.  Я  узнаю  по  голосам  наших  сторожей.  Молодцы!  Бдительность  отменная  и  хватка  что  надо.    / Один  раз  самому  пришлось  от  них  драпать  -  еле  ноги  унес /.   Эти  свое  дело  знают.  Мигом  распустят  нашего  голыша  на  полосы  -  одно  воспоминание  останется.  Но  ведь  он  сам  виноват.  Кто  его  просил   в  таком  срамном  виде  прыгать  в  наш  сад  и  мять  клумбы?  Пусть  теперь  выкручивается,  как  хочет…

   Тут  я   вспоминаю,  что  в  спальне  кроме  меня  остался  еще  один  свидетель,  а  точнее,  свидетельница. 
  -  Сударыня,  мне  надо  с  вами  поговорить.
   Сударыня  молчит.  Мне  хорошо  слышно  ее  прерывистое  короткое  дыхание. В  балдахиновых  потемках  ярко  блестят  два  испуганных  глаза.  Мне  кажется,  я  чувствую,  как  бьется  ее  сердце:  часто  и  трепетно,  как  у  пойманной  птахи.  Прежде  всего  надо  ее  как-то  успокоить,  а  иначе  никакого  разговора   не  получится.
   Я  в  растерянности  мнусь,  не  зная,  с  чего  начать,  и  неожиданно  для  самого  себя  произношу  громко  и  раздельно:
    -  Автаркию  к  капитану!

   Повисает  пауза.  Тяжелая  и  зловещая.  Я  жду  ответа.  И  вдруг…
   Двери  распахиваются  настежь,  слышен  топот,  чьи-то  крики,  и  вот  над  самой  моей  головой  раздается: «Негодяй!  Подлец!  Мерзавец!»
   Я  не  успеваю  ни  в  чем  разобраться:  в  следующее  мгновение  чьи-то  руки   /не  руки,  а  настоящие  железные  клещи/  хватают  меня  за  шиворот,  стаскивают  с  кровати,  выволакивают  на   середину  комнаты.
   Я  беспомощно  барахтаюсь,  чувствуя  себя  ужасно  неловко  без   обуви  на  свету,  а  надо  мной  гремит,  не  умолкая: «Как  же  ты  посмел,  негодяй,  покуситься  на  честь  прекраснейшей  Береники  -  первой   фрейлины  замка!?  Похотливый  скот!  Сейчас  ты  получишь  за  все,  подлец!..»

   Не  остается  никаких  сомнений  в  том,  что  все  эти  «скоты»  и  «подлецы»  относятся  именно  ко  мне. Но  Береника?  Позвольте,  какое  знакомое  имя.  Неужели…  та  самая  -  Береника!?
   Ну,  видать,  окончательно  я  потерял  голову  в  этой  суматохе,  если  уже  самой  Береники  не  узнал  лицом  к  лицу. Это  в  самом  деле  -  она!  Но  тогда  я  уже  совсем  ничего  не  понимаю.  Во-первых,  с  каких  пор  она  стала  «прекраснейшей»?  Такое  звучит  по  меньшей  мере  нелепо.  А  во-вторых,  кто  же  учиняет  мне  такой  жестокий  допрос:  заспавшийся  телохранитель  или  очередной  любовник?  /В  любом  случае,  это  не  муж;  уж  кого-кого,  а  береникиного  мужа  я  знаю  очень  хорошо./

   Кое-как  извернувшись, / ибо  меня  продолжают  держать  пришпиленным  к  полу /,  я  получаю,  наконец,  возможность  рассмотреть  своего  обидчика.  Черные,  нафабренные  усы,  волевой  орлиный  профиль,  косая  сажень  в  плечах!  И  все  это  опять  же  при  огромном  росте  и  на   длинных  мускулистых  ногах,  эффектно  обтянутых  желтыми  лосинами.  Красавец-мужчина!  И  везет  же  Беренике  на  мужиков.

   -  Гнусный  мерзавец!  Законченный  негодяй!  -  ярится  усатый  красавец,  заходясь    криком  и  не  забывая  при  этом  трясти  меня,  как  грушу.  Немного  успокоившись,  он  решает:  Будем  драться!!  Сейчас  же!..
 
   Для  меня  это  как  удар  обухом  по  голове.
   Только  драки  мне  сейчас  и  не  доставало!  Отказаться,  отговориться  любой  ценой.   Как  же  так!?  Я  ни  в  чем  не  виноват.  У  меня  неотложные  дела. В  крайнем  случае  могу  принести  любые  извинения,  любой  откуп,  любое…

  -  Драться  -  и  немедленно!  За  поруганную  честь  прекраснейшей  Береники!  -  сурово  заявляет  черноусый  и  шипит  мне  в  самое  лицо:  Пристрелю  тебя,  как  собаку,  блудодей!

  Трудно  усомниться  в  том,  что  он  переменит  своё  решение.  Его  чёрные  глаза  горят  настоящим  дьявольским  огнём.
   
    Невесть  откуда  набежавшие  дружки  черноусого  тут  же  разводят  нас  в  противоположные  углы  будуара  и  вручают  каждому  по  пистолету.  Я  молчу  и  покорно  подчиняюсь  им  — доказывать  тут  что-либо  бессмысленно.

    Посоветовавшись  с  секундантами,  назначенный  распорядитель  поединка  громогласно  объявляет,  что  только  что  был  брошен  жребий,  и  право  первого  выстрела  принадлежит  моему  противнику  -  черноусому.  Мне,  следовательно,  остаётся  право  второго   выстрела,  если  я,  конечно,  буду  в  состоянии  им  воспользоваться. 
    Предвкушая   безусловную  победу,  черноусый  торжествующе  хохочет  из  своего  угла.

     В  ожидании  выстрела  я  тоскливо  переминаюсь  с  ноги  на  ногу,  размышляя  над  тем,  как  же  это  меня  угораздило  вляпаться  в  такую  некрасивую  историю.  Ведь  до  сих  пор  всё  шло  по  правилам.  Я  послушно  выполнял  приказ  капитана,  искал  Автаркию,  никого  не  трогал,  и  на  тебе  -    докатился  до  дуэли!  Да  еще  с  таким  отчаянным  драчуном,  как  черноусый. От   этого   пощады  не  жди!..
 
    Из  раздумий  меня  выводит  короткий  хлопок  выстрела  и  звон  чего-то  стеклянного,  разбившегося  над  моей  головой.  Сверху  на  меня  дождём  сыплются  мелкие  осколки.  Инстинктивно  накрыв  руками  голову,  я  мягко  оседаю  на  пол.  Кажется,  пронесло,  слава   богу!..

  — Это  не  считается!  -  несется  с  противоположной  стороны. -  Рука  от  волнения  дрогнула,  и  палец  непроизвольно  нажал  на  спуск.  Надо  всё  повторить  заново.
   Подбежавшие  секунданты  поднимают  меня  с  пола,  отряхивают,  дают  глотнуть  коньяку  из  фляги,  ставят,  как  опрокинутую  мишень,  на  прежнее  место  и  так  же  поспешно  разбегаются.
   И  опять  я  в  роли  жертвы.  Опять  надо  ждать  и  замирать,  надеясь  на  лучший  исход.  А  когда  же  наступит  мой  черед?  -  хочу  спросить  я,  но  цепенею,   ощутив  себя  вновь  пойманным  на  мушку…

   Гремит  второй  выстрел,  и  снова  на  мою  голову  сыплются  мелкие  осколки.  Еще  одна  хрустальная  ваза  получила  пулю,  предназначавшуюся  мне.  Опять   пронесло,  хвала  всевышнему!
   Черноусый  забияка,  тем  не  менее,  не  оставляет  надежды  продырявить  меня.  Он  созывает  на  краткое  совещание  секундантов,  и  вскоре  один  из  них  объявляет,  что  только  что  была  произведена  пережеребьёвка,  и  право  первого  выстрела  снова  досталось  черноусому.  Мой  противник,  похоже,  просто  в  рубашке  родился!
   Следующий  выстрел  -  грохот,  треск,  звон,  дождь  осколков!  -  и  опять  мимо...

  Нет,  всё  же  Черноусому  сегодня  не  везет,  однако  он   решил    добиться  своего  любой  ценой.
   Заметив,  что  я  снова  уцелел,  он,  исполнившись  досады,  открывает  по  мне  беспорядочный  огонь.  Секунданты  едва  успевают  подносить  ему  заряженные  пистолеты.
   Я,  уже  не  стоя,  а  почти  ползком  пробираюсь  к  дверям,  перебегаю  от  пуфика  к  пуфику,  от  кресла  к  креслу,  слушая,  как  над  самой  моей  головой  что-то  беспрестанно  разбивается,  расщепляется,  крошится  и  падает,  осыпая  меня  то  известковой  пылью,  то  осколками  стекла  и  керамики.

   Дверной  проём  уже  совсем  близко,  и  двери,  по  счастью,  открыты.  Еще  несколько  шагов,  а  точнее,  ползков   -  и  поиски  Автаркии  можно  будет  продолжить  в  более  спокойной  обстановке.
   Но   мой  неистовый  дуэлянт  не  таков,  чтобы  согласиться  с  мирным  разрешением  конфликта.  Ничья  его  не  устраивает.
  -  Бой  до  победного  конца!  -  рычит  он  и,  преодолев  расстояние  между  нами  в  два  прыжка,  оказывается  рядом  со  мной.  -  Куда  вы,  сударь,  собрались?  Стреляться  -  так  стреляться!  Или  вам  честь  не  дорога?!
   Он  немилосердно  трясет  меня  за  плечи,  требуя,  чтобы  я  поднялся  с  полу.

  -  Как  вам  не  стыдно,  сударь?!  Немедленно  встаньте!  Будьте,  наконец,  мужчиной.  По  крайней  мере,  сумейте  достойно  умереть!
  Нет,  умирать  я  совершенно  не  хочу,  да  и  честь  моя  мне  очень  дорога. 
  Вконец  обмякнув  от  этой  тряски  и  беспощадного  обстрела,  я  молча  протягиваю  неугомонному  забияке   свой  ржавый,  незаряженный  пистолет,   жестами  объясняя  при  этом: извольте  сами  посмотреть,  сударь,  я  совершенно  безоружен,  мне  нечем  защищаться.  Ничего  эти  ваши  секунданты  не смыслят  в  боевом  оружии  -  что  они  мне  дали?!

   Но  черноусого  мои  проблемы  совершенно  не  трогают. 
  -  Полно,  полно, -  цедит  он,  расплываясь  в  презрительной  усмешке.  -  Перестаньте  ломать  комедию,  любезный.  Если  надеетесь  меня  разжалобить,  то  напрасно.  Знайте  -  с  трусами  у  меня  разговор   короткий.
    Не  теряя  времени  даром,  мой  воинственный  соперник  взводит  курок  и  со  словами  «Собаке  собачья  смерть!»  приставляет  к  моему  потному  лбу  раскаленное  дуло  пистолета…

 … Я  понимаю,  что  это  конец,  но  стараюсь  изо  всех  сил  сохранить  достоинство.  Я  не  буду  просить  пощады  у  черноусого  негодяя  -  не  дождется  он  такого  подарка  -  но    перед  капитаном  мне  неудобно.  Ведь  я  так  и  не  выполнил  его задания,  а  он,   наверняка,  на  меня  рассчитывал…  А  теперь  уже  все!  Мои  оправдания  не  имеют  никакой  силы,  и  дальнейшие  расчеты  бессмысленны.  Итак,  прощайте  все!  Прощайте,  капитан!  Прощай  и  ты,  Автаркия,   далекая  и  желанная!  Так  и  не  довелось  нам  с  тобой  свидеться.  Кто  тебя  найдет?  Кто  откроет  твою  тайну?  Этого  я  никогда  не  узнаю.  Я  погибаю  ради  тебя  и  во  имя  тебя,  и  меня  похоронят  где-нибудь  в  окрестностях  замка,  на  невысоком  холмике,  осыпанном  нежными  незабудками  и  томным  барвинком;  а  на  гранитной  плите,  уставленной  на  моей  скромной  могиле,  будет  высечена  такая  надпись:  «Ради  Автаркии  он  жизни  не  жалел;  и  голову  сложил,  одну  её  любя!»..

   Мою  скорбную  эпитафию  прерывает  вдруг   звонкий,  отчаянный  грохот.  Опять  раскололась  какая-то  посудина?  Можно  предположить,  что  это  очередной  промах  черноусого  /хотя  в  принципе  сейчас  такое  невозможно/.  Однако  в  то  же  самое  мгновение  я  чувствую,  что  железные  руки  его  вдруг  слабеют  и  делаются  ватными.
  Черноусый  подозрительно  зашатался  -  с  чего  бы  это?!  А  ещё  через  мгновение  мой  несостоявшийся  убийца    закатывает   глаза  под  брови  /такие  же  густые  и  черные,  как   усы/  и  неожиданно  падает  на  ковер.  Шум,  ознаменовавший  его  падение,  оказался  таким  громоподобным,  словно  упал   не  человек,  а  каменное  изваяние.
   Голова  черноусого  при  этом  почему-то  оказалась  вся  мокрая,  а  ковер  вокруг  нас  усеяли  мелкие,  зеленые  стекляшки,  от  которых  остро  несёт  мускатным  орехом…

   Возле  поверженного   врага   в  одной  ночной  рубашке  стоит  Береника,  босая  и  простоволосая.  В  правой  руке  она  сжимает  тёмное  стеклянное  горлышко  -  всё,  что   осталось  от  винной  бутылки.  Обнажённая  грудь  её  тяжело  вздымается,  на  лице  написано  выражение  безумной  отваги.
 
  Мужественный  поступок   хрупкой  женщины  вызывает  у  меня  невольный  возглас  восхищения.
  Она  словно  чувствовала,  что  я  выполняю  важное  задание,  а  потому  мне  надо  оказывать  содействие  всеми  доступными  средствами.  Вот  отважная  пассионария!  Мне  многое  хочется  сказать  Беренике,  чувства  восторга  и  благодарности  переполняют  меня,  но  когда  я  открываю  рот,  оттуда  вырывается  только  одно:
   -… Автаркию  к  капитану!!..

   Как  и  предполагалось,  дальнейшее  мое  продвижение  по  замку, словно  снежный  ком,  обрастает  множеством  проблем  и  затруднений.   Теперь  меня,  действительно,  повсюду  узнают,  но  совсем  не  так,  как  этого  хотелось  бы.  Донельзя  взбудораженный   дуэльными  страстями,  я   на  какое-то  время  забываю  об  осторожности   и  пытаюсь  применить  прежнюю  тактику  поиска:  везде,  где  только  вижу  людей,  оповещаю   всех  и  каждого  громким  криком  «Автаркию  к  капитану!»  -  однако  с  огорчением  убеждаюсь,  что  этот  прием  срабатывает   против  меня  же.

     Теперь  в  ответ  на  мой  призыв  вокруг  сразу  поднимается  настороженный  ропот: «Вот  он…  тот  самый,  в  белых  чулках…  которому  нужна  Автаркия.  Это  он!  Это  он!»  потом  следует  знакомое   «Держи  его!  Окружай!  Хватай!»,  после  чего  на  меня   устраивают  настоящую  облаву.  Причем  в  ход  уже  помимо  рук  идут  веревки,  мешки,  даже  сети  и,  наконец,  крепкие   дубинки,  которыми  меня   норовят  оглушить   или  сбить  с  ног.
    Все  это,  конечно,  сердит  и  отчасти  пугает  меня,  но  все  не  настолько,  чтобы  я  отступился  от  своей  цели.  Я  сравнительно  беспрепятственно  обхожу  установленные  ловушки,  ловко  уворачиваюсь  от  всех  верёвок  и  дубинок,  которыми  меня  пытаются  зацепить.

  То,  что  после  альковной  дуэли  я  остался   в  одних  чулках,   идет  мне  на  пользу. Я  несусь  вперёд,  как  на  крыльях,  а  иногда,  чтобы  немного  отдохнуть,   перехожу  на  стремительное,  плавное  скольжение,  используя  в  своих  целях  натёртый  почти  до  зеркального  блеска  паркет.

    Вскоре  я  замечаю,  что  гонятся  за  мною  уже  не  только    лакеи,  толстые,  неповоротливые    пингвины,  убегать  и  дурачить  которых  одно  удовольствие.  В  погоню  за  «искателем  Автаркии»  устремились  молодые  и  быстроногие  солдаты,  неподкупные  стражники  замка.  Их  продвижение  хоть  и  затруднено  отчасти  тяжеловесной    амуницией,    зато  они  хорошо  натасканы  на   поимку  таких  вот  правонарушителей,  вроде  меня.
   Я    прибавляю  ходу,  сколько  могу,   но  и  мои  преследователи  не  отстают.    
   В  очередной  раз  оторваться  от  погони  опять  помогает  всё  тот  же  счастливый  случай.  Укрывшись  в  складках  тяжёлой  драпировки,  я  благоразумно  пропускаю  толпу   мимо  себя,  а  затем  вновь  обнаруживаю  за  своей спиной  нечто  вроде  замаскированного  потайного  хода:  узкая  лесенка,  закрученная  спиралью  куда-то  наверх.
 Только  на  этот  раз  она  приводит  меня  не  в  будуар  бывшей  фаворитки,  а  на  обзорную  площадку  одной  из  самых  высоких  башен  замка.  Конечно,  это  место  не  самое  лучшее  для    поисков  Автаркии,  но  я  радуюсь  тому,  что  получил  небольшую  передышку,  во  время  которой   могу  спокойно  обдумать  сложившуюся  ситуацию,  а  заодно  и  составить  план  дальнейших  действий…

   Я  стою  на  вершине  башни,  овеваемый  ветрами  всех  четырёх  сторон,  озираюсь  вокруг,  прикидываю,  куда  теперь  мне  направить  свои  стопы,  и  вдруг  на  какой-то  миг   забываю  о  своих  неотложных  делах,  они  как  бы  отступают  от  меня…

  Сверху,  с  головокружительной  высоты   моему  взору  открывается  потрясающий  вид!
  Словно  на  гигантском  ковре,  расшитом  причудливыми  узорами,  на  необозримом   пространстве   разбегаются   зелёные  холмы,  плодородные  долины,  заливные  луга,  глубокие,  извилистые  овраги  и  тёмные  чащи.
    Воображение  невольно  проникает  дальше  видимых  картин,  и  я  уже  вижу,  как  под  сенью  густых  раскидистых  дубрав   бродят   тонконогие,  королевские  косули   и  пятнистые  олени.  Они  лениво   пощипывают  нежную,  сочную  зелень  на  берегу  прозрачного  ручья,  что  берёт  начало  из  глубокой  каменистой  расщелины,  и  огромные,  антрацитовые  глаза  их  полны  чувственной  влаги.
  В  другой  стороне  я  наблюдаю   далекие  деревушки,  составленные  из  крошечных,  кажущимися  игрушечными  домиков  с  разноцветными  крышами  и  пёстрыми  палисадниками.  Далее  сумрачно  чернеют  невозделанные  пашни,  от  которых  к  небу  поднимается  пар  -  могучее  и  страстное  дыхание  земли,  жаждущей  оплодотворения;  и  мне  даже  кажется,  что  я  вижу  седого  пахаря,  неторопливо  идущего  по  целине  вослед  за  белой  лошадью…

   А  еще  дальше,  за  густым,  чёрным  лесом,  в  туманной   дымке  поднимаются  синие  очертания  неведомых  горных  хребтов.  Их  вершины  утопают  в  облаках,  на   крутые  склоны  наброшены  снежные  пледы,  там  царят  абсолютный  покой  и  безмолвие,  прерываемые  лишь  могучими  порывами  ветра  да  клекотом  горных  орлов, но  как  знать,   может  одна  из  этих  вершин  как  раз  и  носит  имя    Автаркии?..

    Из  созерцательных  раздумий  меня  выводят  чьи-то  голоса,  зазвучавшие  вдруг  на  соседней  башне.  Будучи  не  в  силах  сразу  оторваться  от  волшебных  красот,  я  медленно  перевожу  свой  взор  на  голоса  и  замечаю  там… Ингваря.

     Наш  вечный  вахтенный,  вытребовавший  себе,  как  я  уже  говорил,  должность  начальника  дворцовой  стражи,  стоял  на  соседней   смотровой  площадке  и  о  чем-то  беседовал  с  окружавшими  его  адъютантами.  На  голове  Ингваря  красовался  все  тот  же  знаменитый  крылатый  шлем,  а  в  руках  была  развернута   какая-то  карта,  которую  все  разглядывали  с  необычайным  интересом.
   Я  более- менее  могу  себе  представить,  что  это  за  карта.  Наверняка  это  какой-нибудь  новый  план  оборонительных  сооружений  замка.  Заняв  столь  ответственный  пост,  Ингварь  развил  необычайно  бурную  деятельность  в  этом  направлении.  Он  почему-то  решил,  что  внешние  границы  замка   находятся  в  недопустимо  открытом  состоянии,  /несмотря  на  единодушное  убеждение  остальных  членов  команды   в  том,  что наш  замок  неприступен,  как  Асгард/,  и ,  засучив  рукава,  принялся  укреплять их  с  присущей  ему  добросовестностью  и  гипертрофированным  чувством  долга.  Один  за  другим   он  отдавал  приказы   увеличивать    насыпные  валы,  углублять  рвы,   наращивать  крепостные  стены, вместо  двойных  ворот  он  повелел  сделать  тройные;  количество  дворцовой  стажи  тоже   увеличил  чуть  ли  не  втрое  и  лично  следил  за  тем,  чтобы  его  подчинённые  поддерживали  хорошую  физическую  форму.

    Вот  и   сейчас  неугомонный  начальник  дворцовой  стражи   что-то  горячо  обсуждал  со  своими  помощниками,  с  головой  уйдя  в  охранные  проблемы  и  совершенно  не  замечая  моего  недалёкого  присутствия.  Глядя  на  него,  я  вдруг  подумал  о  том,  что  мой  добрый,  старый  друг  как  никто  окажется  полезен  в  моих  поисках  и  удивился  тому,  что  такая  простая  вещь  не  приходила  мне  в  голову  раньше.
    Не  теряя  ни  минуты  драгоценного  времени,  я  набраю  в  грудь  побольше  воздуха,  складываю  руки  рупором  возле  рта  и  кричу,  что  есть  силы:
   -  Ингва-а-а-а-арь!!..

   Ветер  помог  донести  этот  призыв  по  адресу.  Мой  крик  был  услышан.
   Ингварь  обернулся  в  мою  сторону,  поправил  на  голове  крылатый  шлем,  сощурился   под  яркими  лучами  солнца  и…  лицо  его  просияло.
   Он  узнал  меня!
   Передав  карту  с  планом  укреплений  своим  помощникам,  он  приветливо  замахал  мне  руками  и,  улыбаясь,  что-то  прокричал  в  ответ.

    Я  не  расслышал  его  приветствия:  теперь  уже  ветер  работал  против  меня,  зато  стало  ясно    -  меня  узнали  и  рады  видеть!    А  посему,  пока  переменчивый  ветер  не  изменил  своего  направления,  я  мог  вкратце  изложить  свою  просьбу. У  меня  не  было  времени  вдаваться  в  подробности,  и  я  решил  ограничиться  самым  необходимым.  Ингварь  должен  был  все  понять  с  полуслова. Понять  и  подсказать,  что  и  как  мне  делать.  Ведь  недаром  он  у  нас  начальник  стражи. Если  и  он  не  знает  ответа  на  мой  вопрос,  то  кто  же  тогда?..
   -  Ингва-арь…   АВТАРКИЮ   К   КАПИТАНУ!!!
   ……………………………………………….

   Бог  мой,  что  я  натворил?!
   Я  не  успел  еще  закончить  фразу,  как  понял,  что  совершил  непростительную  ошибку.  Разве  можно  кричать  в  полный  голос,  зная,  что  мои  преследователи    рыщут  где-то  совсем  неподалёку?!  Ведь  они  моментально  обнаружат  моё  присутствие  именно  по  этим  словам,  в  первую  очередь  по  Автаркии.
  Как  я  мог  поступить  столь  опрометчиво?!

   Мои  опасения  не  замедлили  сбыться.
   Еще  не  успели  затихнуть  звуки  моего  голоса,  а  внизу  по  ступенькам  уже  застучали  торопливые  шаги  и  послышались  отдельные  голоса,  сердито  восклицавшие:  «Слышали?.. Автаркия…Это  он.  Я  же  говорил,  что  он  где-то  поблизости.  Теперь  не  уйдет!  Окружай  его!  Вали  сразу!  Вяжи  чем-нибудь.  Бей  по  ногам.  Главное  -  не  дать  уйти!»…

    Я  стою  ни  жив ни  мертв. Похоже,  я  сам  себе  подписал  смертный   приговор.  Какой  смысл  меня  окружать  и  вязать,  если  все  равно  деваться  мне  некуда.  Вход  на  башню  один,  он  же  и  выход.  Есть,  конечно,   надежда,  что  за  меня  заступится  Ингварь,  /он  просто  обязан  это  сделать/,  но  пока   на  таком  расстоянии  он  разглядит  и  поймёт,  что  к  чему,  пока   пошлет  сюда  своих  адъютантов,  пока  те  до  нас  доберутся,  от  меня  останется  одно  мокрое  место.
 
    Изнемогая  от  ужаса,  я  взбираюсь  для  чего-то  на  один  из  зубцов  ограждения  и  застываю  там  в  ожидании  грядущей  расправы…  
   Спустя  минуту  из  открытого  люка  на  верхнюю  площадку  выкатываются  мои  потные  и  взъерошенные  преследователи.  Они  злые,  как  черти,  и  кричат   примерно  одно  и  то  же: «Ну,  вот  и  он!  Попался – таки!  От  нас  не  уйдешь! Хватай  его!»  Их  очень  много.  Гораздо  больше,  чем  я  предполагал. Тут  и  быстроногие  солдаты  дворцовой  охраны,  и  неповоротливые  лакеи,  и    затесавшиеся  в  их  ряды  дружки  черноусого   и  даже  сам  черноусый  с  мутными  после  полученного  удара  глазами  и  с  перевязанной  шелковым  платком  головой,  от  которой  исходит  сильный  запах  мускатного  вина. Он  злорадно  ухмыляется  и  демонстративно  щёлкает  замком  на  пистолете,  чтобы  на  этот  раз  не  получилось  осечки.
   Вот  это  -  попался,  так  попался!..

   С  соседней  башни  запоздало  кричит  Ингварь.  Он  догадался,  что  тут  происходит  что-то  неладное  и  пытается  предотвратить  назревающий  конфликт,  но,  во-первых,  его  очень  плохо  слышно,  а  во-вторых,  великолепный  крылатый  шлем  опять  сполз  ему  на  нос,  отчего  он  теряет  возможность  следить  за  развитием  событий.
   Я  не  произношу  ни  звука  -  объяснять  что-либо  этим  людям  бессмысленно,  особенно  теперь,  когда  они  готовятся  учинить  надо  мной  зверскую  расправу.  И   надеяться  мне  не  на  что.  Мои  обидчики  уже  в  двух  шагах  от  меня. Я  ощущаю  на  себе  их  тяжелое  дыхание.  Их  дубины  и  кулаки  маячат  перед  самым  моим  носом. Сейчас  они  меня  схватят  и…   начнется.

   Неужели  же  нет  никакой  возможности  избежать  расправы??  Как-то  спастись??  Исчезнуть?!  Испариться?!..

   Желая  хоть  как-то  оттянуть  этот  ужасный  миг,   я  делаю  непроизвольный  шаг  назад,  совершенно  позабыв  про  то,  что  стою  на  самом  краю,  ступаю  в  пустоту   и…  срываюсь  вниз!

    Все  происходит  так  молниеносно,  что  я  даже   не  успеваю  испугаться.
    Я  падаю  в  сияющую  бездну,  и  на  несколько  мгновений  для  меня  перестает  существовать  всё  на  свете.  Мои  жестокие  преследователи,  капитан,  замок  и  даже  Автаркия  -  всё  уходит  куда-то  на  второй  план.  Я  остаюсь  один  на  один  с  пространством  и  вечностью.  Я  словно  растворяюсь  в  межзвёздном  эфире.  Я  чувствую  себя  частицей  мироздания,  песчинкой  Вселенной.  Мое  тело  становится  легче  пуха,  да  его  уже  и  нет  этого  тела.  Осталась  одна  душа,  нетленная  крупица  бытия  -  теперь  она  парит  в  пустоте,  порхает,  как  мотылёк,  стремясь  отыскать  источник  божественного  света  и,  прильнув  к  нему,  забыться  в  вечном  блаженстве…

   К  реальной  жизни  меня  возвращает  чувствительный  удар  о  какое-то  выпуклое,  стеклянное  перекрытие,  неожиданно  встретившееся  на  моем  пути. Раздается  страшный  треск,  звон  /опять  звон!/,  с  хрустом  ломаются  какие-то  многочисленные  тонкие  переплеты,  крошатся  разбитые  витражи… я  прохожу  это  препятствие  насквозь,  лишь  немного  замедлив  полет,  и  через  мгновение…  с  головой  погружаюсь   в  воду.

    Решив,  что  я  угодил  ни  больше,  ни  меньше  как  в  наш  оборонительный  ров,  населенный  с  легкой  руки Ингваря кровожадными  крокодилами,  я  делаю  судорожные  попытки  выбраться  наружу,  с  замиранием  сердца  ожидая,  что  в  меня  вот-вот  вопьются   острые  зубы  страшных  рептилий…
  Однако  тут  же  с  удивлением  замечаю,  что  вода  во  рву  слишком  хороша   для   фортификационного  сооружения:  она  слегка  подогрета, очень  приятно  пахнет,  над  ее  поверхностью  парят  целые  облака  воздушной  пены,  а  берега  выложены  ступеньками  из  редких  пород розового  и  голубого  мрамора.
   Так  куда  же  я  всё-таки  попал?!..

   Кувшин  с  благовониями,  на  который  я  натыкаюсь,  пытаясь  вскарабкаться  на  мраморный  берег,  наталкивает  меня  на  определенные  догадки.  А  вскоре  в  подтверждение  им,  из-за  пенных  облаков,  начинают  выплывать,  словно  русалки,  мокрые,  обнаженные  тела:  то  тут,  то  там    мелькают  блестящие  животы,  спины,  плечи…Эй,  кто  здесь?.. Мыло,  попавшее  в  глаза,  мешает  определить  пол  этих  разрозненных  частей  тела,  но  вскоре  белесый  туман  прорезает  истошный  вопль,  к  которому  тут  же  присоединяются  еще  несколько   таких  же  непереносимо-пронзительных   -  и  это  моментально  проясняет  картину.
  Небожители  -  я  в  женских  банях?!?!....

  О,  ужас?!  Как   такое  могло   получится?!..
  Что  я  теперь  скажу? Чем  оправдаюсь? Как  буду  доказывать,  что  я  не  виноват,  что  я  вовсе  не  хотел,  что  у  меня  и  в  мыслях  ничего  такого  не  было?..

   Пока  я  барахтаюсь  в  теплой  воде,  подкрашенной  ароматическими  солями,  и  пускаю  пузыри,   пытаясь  определиться  в  своем  незавидном  положении,   вокруг  меня  созревает   вполне  определенный  заговор.
   Ажиотаж,  вызванный  моим  внезапным  появлением,   неудержимо  нарастает.  Обитательницы  купален  встревожены  не  на  шутку. Хоровой  визг,  к  которому  присоединяются  все  новые  голоса,  достигает  пределов  человеческой  слышимости.
 
   И  когда  я  делаю  попытку  выбраться  из  бассейна,  они  все  разом  набрасываются  на  меня!

   Это,  пожалуй,  почище  того,  что  меня  ожидало  там,  на  вершине  башни. Против  меня  в  ход  идет  все,  что оказывается  под  рукой:  кувшины,  тазы,  чаши,  скребки,  мочала,  полотенца,  гребни  и  кипяток…  в  огромном  количестве.
  Последнее  причиняет  мне  наибольшие  страдания…
 
  Я  ошеломлен,  повержен,  уничтожен  и  раздавлен… Кричу  во  все  горло,  извиваюсь,  как  змея  в  муравейнике,  но  подняться   не  могу  -  уже  насели,  уже  облепили  со  всех  сторон.  Мыльные,  голые  и  злые,  как  фурии…  Если  в  обыденной  дворцовой жизни  они  недолюбливают  друг  дружку  /наверняка   ведь  и  козни  строят,  и сплетничают,  и  пакостят  одна  другой  при  любом  удобном  случае/,  то  сейчас  все  переменилось. Злость  и  ненависть  сплотила  всех.  Щиплют,  царапают,  кусают  сообща,  рвут  на  части  тоже  сообща…

   Погодите,  постойте,  что  же  вы  делаете,  Афродиты-Дианы-Андромеды?  Я  же  ведь  живой  человек!  И  что  самое  главное  -  совершенно  невиновный!
  Останови-и-итесь!!  Помилосердствуйте!!

   Мои  оправдания  никого  не  интересуют.  Ответом  мне  служит  злобный,  насмешливый  хохот.  И  тогда,  поняв,  что  терять   больше  нечего,  я  решаюсь  прибегнуть  к  крайнему  средству,  которое  до  сих  пор  работало  против  меня.
    С  трудом  высунув  голову  из  под  кишащих  голых  рук  и  ног,  я  отчаянно,  словно  призывая  на  помощь,  обращаюсь  наудачу  к   влажным,  мраморным  стенам,  на  которых,  будто  клочья  моей  растерзанной  плоти,  повисли   лохмотья  разноцветной  пены:
    -  Автаркию… к  капитану…

   Я  мало  рассчитываю  на  то,  что  меня  услышат  -  разве  пробьешь  этот  ор?!  -  но  тем  не  менее…   призыв  срабатывает!  Срабатывает,  несмотря  ни  на  что!
   Спустя  минуту  неподалёку  раздаются  топот,  шум,  звон,  вскоре    распахиваются  двери,  раскрываются  окна,  могучий  поток  ветра  врывается   в  помещение,  разгоняя     влажные,  мыльные  облака,  и  вместо  них    в  банях  появляется  моя  неустрашимая  охота  с  черноусым  забиякой  во  главе.

   Вот  это  действительно  эффектное  вторжение!..
   Однако  не  одни  они  услышали  мой  призыв. На  противоположном  берегу  купален  вырастает  другое,  не  менее  грозное  воинство.  Сверкая  мечами  и  отполированными  наконечниками  копей,  из  дверей  стройными  рядами  выбегает  охрана,  возглавляемая  моим  другом  Ингварем. Его  великолепный  крылатый шлем,  который  он  по  привычке  придерживает  рукой,  блестит,  как  молния  Юпитера.
  Я  знал,  что  Ингварь  не  допустит  расправы  надо  мной.  На  правах  начальника  стражи  он  ещё  пытается  как-то  повлиять  на  ситуацию  и  предотвратить  кровавую  бойню,  но,  к  сожалению,   поздно!
   Слишком  накалены  страсти,  и  никакие  слова  тут  не  помогут!

    Несколько  мгновений  обе  армии, сгрудившись  на  противоположных  берегах  бассейна,  воинственно  взирают  друг  на  друга,  словно  оценивая  свои  и  противника  возможности,  а  затем  одна  из  них  с  остервенением  набрасывается  на  меня,  другая  с  таким  же  остервенением  принимается  меня  защищать.  Происходит  это  в  самом  центре  купален.
                                        
   Раньше  мне  и  в  голову  не могло  прийти,  что  из-за  моей  скромной  персоны   может  разыграться  такое  грандиозное  сражение.  Завязавшийся  бой  оказывается  столь  жарким,  что  в  бассейне  вскипает  вода.   И  мои   неистовые  купальщицы  играют  в  этом  сражении  отнюдь  не  последнюю  роль. Обратив  всё  имеющееся  в  их  распоряжении  оружие  /те  же  кувшины,  мыльницы,  полотенца  и  проч./    против  вновьприбывших,  обитательницы  дворцового  гарема  обнаруживают  способность  сражаться  стойко  и  мужественно.

    Мое  участие  в  этом   бою  сводится  к  минимуму. И  это  понятно:  ведь  я  еще  не  выполнил  приказ  капитана,  а  следовательно,  не  имею  права  рисковать  собой  без  особой  надобности.

   Пока  в  бассейне   кипит  ожесточённое  морское  сражение,  пока  тазы  скрещиваются  с  мечами,  а  копья  с  мочалами,  я  медленно,  но  верно  пробираюсь  на  четвереньках  к  выходу,  искусно  лавируя  между  ногами  дерущихся.

  -  Автаркия…  Автаркия…  -  вожделенно  шепчу  я,  отплевываясь  от  мыльной  пены,  попавшей  в  рот,  и  пригибаясь  к  полу,  когда  через  мою  спину  начинает  переваливаться  какой-нибудь  не  слишком  стойкий  участник  банного   побоища.  -  О,  где  же  ты,  моя  Автаркия?  Откликнись!..
   Мысленно  я  устремлен  только  к  ней.  То,  что  творится  вокруг,  меня  уже  не  интересует.  Поскорее  бы  вырваться  из  этого  мыльного  ада!
   Зализывая  свои  раны,  словно  пес,  и  придерживая  остатки  одежды,  я,  не  поднимаясь  с  четверенек,  незаметно  покидаю  бушующие  термы.
   Слава  богу  -  опять  пронесло!

  … И  снова   я   мчусь   по  замку,  минуя  бесконечные  галереи,  павильоны,  аркады,  колоннады   и  залы.  Всем  им,  кажется,  несть  числа. Я  открываю  их  для  себя,  словно   неведомые  сказочные  миры;  они  распахиваются   передо  мной,  будто  волшебные  шкатулки,  набитые  несметными  сокровищами.
  Порфировый  зал,  изумрудный  зал,  рубиновый  зал,  топазовый  зал,  сапфировый…
  Я  не  имею  возможности  разглядывать  всё  как  следует  -  у  меня  нет  на  это  времени  -  я  только  обозреваю  их  мимоходом,  поражаясь  одновременно  тому,  как  это  мы  с  капитаном,  проживя  почти  целый  год  в  замке,  так  ничего  толком  и  не  узнали  о  переполняющих  его  богатствах. Ведь  это  все  наше!  Всё  принадлежит  нам! Мы  здесь  настоящие  хозяева! Мы  -  подлинные  властители  и  вершители  замковых  судеб! Вот  только  разыскать  бы  поскорее  Автаркию,  и  тогда  с  чувством  исполненного  долга  можно  будет  по  праву  насладиться  всеми  благами,  какие  нам  сможет  подарить  подобное  изобилие. 

   «Автаркию»  я  больше  не  кричу,  бегу  молча. Наделанного  мною  шума  вполне  достаточно  для  того,  чтобы  Автаркия  /если  она,  конечно,  обладает  способностью  слышать/,  отозвалась  на  мой  призыв  или  хоть  как-то  дала  о  себе  знать…

  Неожиданно  мне  почудилось,  будто  где-то  впереди  звучит  музыка.
  Не  замедляя  ходу,  я  невольно  навострил  уши.
  Поначалу   это  звучание  было  чем-то  сродни  музыкальному  миражу:  прекрасному  и  несбыточному.  Но слышимые  поначалу  весьма  отдалённо,  почти  призрачно,  торжественные  аккорды  с  каждой  минутой  проступали  всё  отчётливей  и  ощутимей.  Предположение  о  мираже  отпало  само  собой:  там  впереди  действительно  играл  оркестр!

  Сделанное  открытие  немало  меня  озадачило  -  что  бы  это  могло  значить? Может,  здесь  устроен  бал? Концерт?  Или  же  во  внутреннем  театре  /я  слышал,  что  у  нас  и  такой  имеется/  идет  премьера  нового  балета  или  оперы?.. Поразительная  вещь – оказывается,  пока  мы  там  с  капитаном,  не  щадя  своих  сил,  денно  и  нощно  просиживаем  в  библиотеке  над  старинными   фолиантами,  собирая  с  полок  вековую  паутину,  здесь  в  центре  замка  ключом  бьет  культурно-развлекательная  жизнь. Люди  отдыхают,  веселятся  в  свое  удовольствие,  слушают  музыку,  танцуют  на  балах  -  и  нет  им  решительно  никакого  дела  до  нас  с  капитаном  и  до  наших  высоких  проблем.
  Нет,  пора  всё  же  кончать  с  нашим  глухим  затворничеством! 

   Сам  того  не  замечая,  я  постепенно  прибавляю  скорости.  Музыка  тянет  меня  к  себе,  как  магнит.  Убедившись  в  том,  что  мои  беговые  способности  исчерпаны,  я  перехожу  на  полное  скольжение  по  зеркально-паркетному  полу. В  бесконечной  анфиладе  передо  мной  вырастают  все  новые  и  новые  двери,  огромные,  тяжёлые  и  неприступные,  как  ворота  вражеских  крепостей.

   Музыка  звучит  всё  громче,  всё  призывнее…
   Вот  передо  мной  вырастают  последние    двери,  самые  тяжелые  и   самые  неприступные.   Последним  усилием  я  распахиваю  их  и  вбегаю-влетаю-вношусь  в…  самый  огромный  и  роскошный  зал  из  всех,  виденных  мной  доныне…
   Это  было  в  самом  деле  нечто  из  ряда  вон  выходящее!  
   Купол  зала,  искусно   расписанный  фресками  и  опирающийся  на  двойные,  спиралевидные  колонны,  кажется,  уходит  в  поднебесье. Золотые  светильники,  подвешенные  на  медных  цепях,  изливают  целый  водопад  света. Пол,  выложенный  ониксом,  отполирован  до  такой  степени,  что  производит  впечатление  блистающего  льда. Стены  облицованы  бело-розовым  мрамором,  а  окна  прикрыты  пластинами  из  сланца,  столь  тонко  нарезанного,  что  свет,  проникающий  сквозь  них,  заполняет  зал  идеально   белым  молочным  свечением…

   Будучи  не  в  силах  сразу  постигнуть  суть  открывшейся  мне  красоты,  я  не  успеваю  замедлить  ход,  теряю  равновесие  и,  не  удержавшись  на  скользких  ониксовых    плитах…падаю.  Причем  падаю  очень  неудачно:  на  грудь  и  на  живот  одновременно.  Ткнувшись  пребольно  подбородком  в  холодный  пол,  я  кружусь  волчком,  беспомощно  растопырив  в  разные  стороны  руки  и  ноги,  словно  жаба  на  стекле.
                                   
   Громкий,  многоголосый  хохот  и  весёлые  крики  возвращают  меня  к  действительности. 
   Только  тут  я  замечаю,  что  зала полна  народу.  Здесь,  оказывается,  расставлены  несколько  длинных,  широких  столов,  накрытых  парчой  и  заваленных    всевозможной  снедью.  За  ними  сидят  и  угощаются  множество   хорошо  одетых  людей.  Моё  не  слишком  удачное  появление,  судя  по  всему,  весьма  их  развеселило,  но  если  бы  я  вовремя  не  упал  на  живот,  то  наверняка  врезался  бы  на  полном  ходу   в  один  из  этих  праздничных   столов…

    Прокрутившись  несколько  раз  вокруг  своей  оси  на  скользком  полу,  я  медленно  поднимаюсь  на  ноги  и  машинально  отряхиваю  свою  одежду,  попутно  пытаясь  сообразить,  куда    меня  занесло  на  этот  раз?..
  Ну,  конечно,  так  оно  и  есть.  Это  именно  зал  для  парадных  аудиенций,  и,  похоже,  я  подоспел  к  самой  заключительной   и  самой  важной  части  церемонии.  Так  что  же  здесь    происходит:  встреча  парламентариев  или  прием  иностранных  послов?
 
   Даже  вскользь  брошенного  взгляда  достаточно,  чтобы  понять:  прием  проводится  на  высшем  уровне. Сосуды  и  чаши  на  столах  состоят  исключительно  из  золота  и  серебра  /и  это  при  всём  при  том,  что  мы  с  капитаном    последнее  время  питались  из  обыкновенной  глиняной  посуды?!/..  Аромат  от  кушаний  исходит  такой,  что  у  меня  после  двух-трех  вздохов  начинает  кружиться  голова.
  Но что  означает  это  музыкальное  сопровождение,  которое,  собственно,  и  заманило  меня  сюда?!..

  Задрав   голову  наверх,  я  вижу  высоко  на  хорах  играющий  оркестр.  Присмотревшись  получше,  узнаю  на  дирижерском  пульте  своего  старого  знакомого  -  нашего  многоуважаемого  БФК.  Да,  это  он  собственной  персоной.   Старик так  увлечён  своим  любимым  делом,  что  даже  не  заметил  моего   появления,  хотя  оно  и  было  отмечено  достаточно  живой  реакцией  зала.

  БФК,  как  всегда,  самозабвенно  машет  дирижерской  палочкой  -  он  весь  в  музыке  -  но  из  кармана  его  фрака  предательски  высовывается  кошелек,    надо  полагать,  доверху  набитый  золотыми  монетами.  Кошелек  настолько  толстый,  что  его  можно  заметить  даже  с  такого  далёкого  расстояния.
   Я  понимающе  качаю  головой,  а  губы  мои  сами  собой  складываются  в  язвительную  и  горькую усмешку…   Ну  вот  -  не  угодно  ли?!  Даже  наш  принципиальный  боцман  назначил-таки  подходящую  цену  себе  и  своему  высокому  искусству,  а  заодно  отыскал  удобную  возможность    служить  двум  богам  одновременно,  не  обижая  при  этом  никого  из  них.

  Да,  похоже,  всё  на  этом  свете,  даже  самые  высокие  материи  поддаются  неминуемой  порче  и  разложению,  что  особенно  прискорбно,  когда   приходится  наблюдать  этот  печальный  процесс  на  примере   близких  тебе  людей…

   Пока  я  разглядываю  БФК,  мысленно  вынося  уничижительную  оценку  его  действиям,  вокруг  меня  собирается  небольшая  толпа…
  Я  остаюсь  совершенно  спокоен. На   лицах  этих  людей  не  написано  никакой враждебности  по  отношению  ко  мне.  Никто  не  собирается  меня  здесь  сбивать  с  ног,  валить  на  пол,  никто    не  кричит: «Бей  его!  Хватай  сразу!  Не  дай  уйти!»  и  так  далее.  Это  может  означать  одно  из  двух:  либо  слух   про  странного,  взъерошенного   чудака,  который  повсюду  ищет  Автаркию и   переворачивает  всё  на  своем  пути,  до  этих  мест  пока  не  докатился,  либо  меня    наконец-то  признали  в  моём  высоком  звании,  и  мне  теперь  будут   оказаны  все  соответствующие  почести.
 
   Мысль  о  том  заставляет  меня    приободриться  и  вспомнить,  что  на  приветливые  улыбки  окружающих  принято  отвечать   галантным  поклоном.  Я  мог  бы  при  этом  ещё  очень  эффектно  взмахнуть  шляпой  / о,  это  я  умею!/  если  б  она  у  меня  с  собой  была,  конечно.  Но  -  вот  незадача!  -  в  тот  самый  момент,  когда  я  склоняюсь  в  изящнейшем  поклоне,  моя  левая  нога  уходит  куда-то  в  сторону  /вот  что  значит  -  быть  без  сапог!/,  меня  соответственно  заносит  следом  за  ней  и  только  вынужденным  балансированием  всего  корпуса  и  отчаянным  размахиванием  рук  мне  удаётся  сохранить  равновесие,  чудом  не  оказавшись  вновь  на  полу…

    Мои  действия  вызывают  новый  взрыв  смеха  -  /чего  же  тут  смешного,  простите?!/.  Гремят  аплодисменты.  Потом  к  моим  ногам  летят  монеты,  много  монет.  А  потом…  раздаются  громкие,  пьяные  голоса, призывающие   меня  «сплясать  что-нибудь»  или  же  «подпрыгнуть  ещё  разочек».
   Так  вот  за  кого  меня  здесь  приняли?!  За  шута?!  Это   меня-я-я?!..

   Честное  слово,  это  уже  чересчур!  Какое  неслыханное  унижение!  Так  вот  что  означали  все  эти  улыбки  и  смешочки?!..
   Все  мое  нутро,  не  слишком  избалованное  благородным  обхождением,  восстаёт  против  такого    позорного  клейма.  Пусть  уж  лучше  меня  считают  здесь  преступником,  бродягой,  попрошайкой,  самозванцем, кем  угодно  -  но  только  не  шутом!
  Как  они  смеют,  в  конце  концов?!  Сами-то  они  кто  такие?

  Эти  пьяные,  жирные,  смеющиеся  физиономии  вызывают  в  моей  в  душе  бурю  негодования.
   Наглый  хохот  и  оскорбительные  насмешки  туманят  разум,  заставляя  кровь  прикипать  к  голове.  Я  уже  готов  собрать  всю  брошенную  к  моим  ногам  мелочь  и  швырнуть  ее  в  чью-нибудь  оскаленную  пасть,  как  вдруг  чей-то  властный  и  звучный  голос  разом  прерывает  эту  издевательскую  вакханалию….
 
    Судя   по  всему,  говоривший  пользуется  здесь  определённым  авторитетом. Насмешки  тотчас  смолкают.  Люди  послушно  расступаются,  и  я  вижу  какого-то  полного  мужчину  очень  важной  наружности,  сидящего  несколько  особняком  в  высоком  кресле  эбенового  дерева,  что  придаёт    его  положению  еще  большую  значимость.

  Действительно,  этот  человек  находился  здесь  на  особом  положении.
  Возле    него  суетилось  слуг  гораздо  больше,  чем  полагается  обыкновенному  гостю.  Кроме  того,   присутствующие   обращались  к  нему  с  таким  подобострастным  почтением,  что  я  невольно  задался  вопросом:  а  знают  ли  эти  люди  о  том,  что  власть  в   замке  давно  сменилась,  и  КТО  на  данный  момент  является  истинным   его  хозяином?

    Чтобы  не  отвлекаться  на  эти,  не  слишком  приятные  размышления,  я  постарался  уверить  себя  в  том,  что  важный  толстяк  не  кто  иной,  как  посол  какого-нибудь  далекого   королевства,  приехавший  сюда  еще  по  приглашению  покойного  дядюшки  и  узнавший  о  его  кончине  только  по  прибытии  на  место.
  Разумеется,  невежливо  отсылать  человека  сразу  назад,  не  дав  ему  отдохнуть  с  дороги,  и  потому  мажордом  поступил  вполне  разумно,  устроив  обед  в  честь  высокого  гостя. Конечно,  он  мог  бы  посоветоваться  сперва  со  мной  или    с  капитаном,  но  с  другой  стороны,  нельзя  же  ставить  человеку  в  вину  то,  что  он, скорее  всего,  просто  не  счёл  нужным  отвлекать  нас   от  важных  дел  по  такому  пустяковому  вопросу.

   Тучный  посол  был  настроен  весьма  благодушно.
   Наверное,  предложения,  с  которыми   он  направлялся  в  наш  замок,  имели  самый  миролюбивый  характер. По  его  указанию   мне  принесли  стул  и  приставили  к  столу  как  раз  напротив  него.   Кивком  головы  важный   посол   пригласил  меня  разделить  с  ним  трапезу. 
    Хоть  у  меня  и  не  было  времени   рассиживать  здесь,  но  отказать  было    неудобно. Тем  более  что  мое  положение  обязывало  поддержать  с  ним  беседу.  Я  присел  за  стол,  дал  повязать  себе  салфетку  и  ополоснул  руки  в  поданном  мне  тазике  с  ароматной  водой.  Положение  также  обязывало  произнести  какой-нибудь   тост-приветствие,  тем  более  что  высокий  гость,  судя  по  всему,  уже  сам  догадался,  что  перед  ним  сидит   не  рядовой  обитатель  замка. 
    Он  мгновенно   изобразил  на  своем  холеном  лице   готовность  слушать  меня,  сколько  угодно,  и  при  этом  сделал  какой-то  не  вполне  мне  понятный знак  своим  слугам,  которые   тотчас  принесли  и  поставили  передо  мной  огромнейший  бронзовый  кубок,  до  краев  наполненный  вином…
 
  Это  был  потрясающий  кубок!  Водоизмещение   его  было  никак  не  меньше,  чем  у  садового  ведра.  Если  его  перевернуть  и  осушить,  то  он  вполне  сошел  бы  и  за  рыцарский  шлем,  только  без  забрала  и  прорезей  для  глаз. Мне  никогда  не  приходилось  пить  из  кубков  таких  исполинских  размеров,  и  я   хотел  было  отставить  его  в сторону,  но  взгляд  роскошного  толстяка   был  так  ласков  и  мягкосердечен,  что  я  не  смог  отказаться.

   Затянувшаяся  пауза  требовала  разрешения.  Я  взялся   за   кубок-ведро  обеими  руками  /иначе  его  было  просто  не  поднять/   и  встал  со  своего  места…

    Сейчас  трудно  с  точностью  вспомнить,  что  я  говорил  тогда. Слова  сами  исходили  из  меня  без  каких-либо  затруднений.   Я  упивался  своим  красноречием,  подмечая,  какое  это  производит  впечатление  на  окружающих.  Кажется,   я  говорил  что-то  о  горячей  дружбе  и  теплых  отношениях  между  двумя  замками-побратимами,  о  взаимовыгодной  торговле  и  плодотворном   сотрудничестве  во  всех  областях,  а  также   о  взаимном  уважении  и   доверии,  без  которых  немыслимы  никакие  связи.
  Про  Автаркию  до  поры  не  было  сказано  ни  слова:  этот  сюрприз   я  решил  приберечь  на  потом,  когда  мы  окончательно  подружимся  с  высоким  гостем.  Как  знать,  а  вдруг  Автаркия  обитает  где-нибудь  очень  далеко,  за  морями  и  океанами,  и  в  таком  случае  кто,  как  не   посол  из   далёкой  экзотической  страны  сможет  указать  мне  её  точное  местонахождение.

   Своё  выступление  я  закончил  пожеланием  «Да  хранят  боги  владельца  этого  замка!»,  вызвавшим  целую  бурю  оваций.  В  ту  минуту  я  чувствовал  себя  на  вершине  блаженства.  Вот  оно  -  долгожданное  признание!
  Раскланявшись  на  все  изъявления  восторгов,  я  не  без  труда  приподнял  необъятную,  бронзовую  ёмкость  и  изо  всех  сил  принялся  тянуть  её  содержимое…
 
    Что  произошло  дальше,  описать  сложно,  тем  более  что  наблюдать  за  событиями  со  стороны  у  меня  вскоре  пропала  всякая  возможность. 
   Краем  глаза  я  уловил  только,  что  добродушный  толстяк   опять   как-то   хитро   прищелкнул  жирными  пальцами,  словно  подавая  сигнал  кому-то… и  в  ту  же  секунду   мой   великанский  кубок,  из  которого  я  успел  отпить  всего  лишь  десятую  часть    содержимого,  каким-то  невероятным   образом  перевернулся  и  словно  сам  собой   наделся  мне  на  голову!!!...

      Сам  я  никогда  не  смог  бы  осуществить  такой  сложный  трюк  по  той  лишь  причине,  что  у  меня  просто  не  хватило  бы  на  это  сил.  Скорее  всего,  нашлись  добровольные  помощники  -  те  же  виночерпии,  что  и  поднесли  мне  этот  кубок-шлем.   Недаром  они  никуда  не  ушли  после  того,  а  застыли  по  обеим  сторонам  от  меня,  словно  часовые.  Они  просто  ждали  условного  сигнала…
 
    Мое  общее  состояние  на  тот  момент  было  ужасно!! 
    Помимо  винного  водопада,  хлынувшего  обильными  потоками   по  моим  плечам  и  груди,  возникла  еще  масса  неудобств.  Голове  стало  очень  жестко  и  неудобно.  Я  начал  задыхаться.  Пропал  свет.  Не  без  помощи  всё  тех  же  заботливых  рук  острые  края  кубка,  обдирая    щеки,  поползли  вниз,  и  только  до  основания  выдвинутым  вперед  подбородком   мне  как-то  удалось  приостановить  полную  изоляцию  своей  головы.
   Я  пытался  кричать,  но  мои  крики  -  гулкие  и  нечленораздельные  -  тонули   в  громовом  хохоте  и  аплодисментах.  Я  пробовал  сопротивляться,  но  мое  сопротивление  вызывало  очередной  взрыв  смеха.

   Кубок  налезал  все  глубже. Уже  и  выпяченный    подбородок  был    не  в  силах   остановить  его  продвижение. Я  чувствовал,  как  под  давлением  безжалостного   пресса  мой  нос,  уши,  губы,  скулы  -  все  эти  необходимые  человеческой  голове  неровности  деформируются,   сминаются,  разглаживаются,  делая  лицо  похожим  на  затылок…

   От  нестерпимой  боли  я  мычу  и  нелепо  кружусь  на  месте,  пытаясь  пальцами  хоть  как-то  зацепить   гладкую  поверхность  медного  кокона.  Меня  отпускают,  но  тут  же  какой-то  озорник  ударяет  меня  по  медной  макушке  чем-то  тяжелым  и  увесистым  -  бом-м-м!  -  и  мне  кажется,  будто  в  меня   ударили,  как  в  колокол.

   Бом-м-м-м!!.. Гул  и  вибрация  передаются  по  всему  телу.  Кажется,  еще  один  удар  -  и  меня  всего  разорвет  на  куски  от  этого  сумасшедшего  звука…
   БОМ-м-м!  Прекратите!.. БОМ-м-м!  Остановитесь!.. БОМ-м-м!!! А-а-а… БОМ-м-м!!! О-о..
   Никакого  сострадания.  Только  хохот  и  аплодисменты.  Аплодисменты  и  хохот. И  еще  раз  -  БОМ-М-М-М-М-М-М-м-м-м-м-м-м-м………….

   -  Ах,  вы  так,  злодеи?!  Ну  тогда…  в  таком  случае… Ав-тар-кию   к…  ка-пи-та-ну…

    Последнее  я  буквально  выдавливаю  из  себя,  вымучиваю,  всхлипываю,  едва  разжав  склеенные  губы,  умудрившись  набрать  крупицы  воздуха  в  измученные  легкие. Надежды  на  то,  что  меня  услышат,  почти  никакой.  Какое  там  -  услышать?!  Я  сам  себя   не  слышу. Я  весь  -  как  сплошной   медный  кубок, гудящий,  звенящий  и  вибрирующий.
   Но,  тем  не  менее..  что  это??
   Неужели  не  почудилось?..
   Сквозь  шумный  гогот  пьяной  толпы,  сквозь   торжественное   Allegro  maestozo   оркестра,  вносящего  особую  трагикомическую  ноту  в  постыдную  картину  всеобщего  издевательства,  начинают  прорываться  какие-то  чуждые  партитуре   звуки,  которые   кажутся  мне  ангельскими…

   Вот…  я  уже  различаю  отдаленный  топот  и   звон  оружия   Я  слышу,  вернее,  не  столько  слышу,  сколько  чувствую   сердцем,  как  к  залу   со  всех  сторон  стекаются  огромные    толпы  людей. Поначалу  я  боюсь  поверить  в  то,  что  это  именно  те,  кто  мне  нужен,  поскольку  не  верю  в  чудеса,   но  похоже,  что  на  этот  раз  свершилось  настоящее  чудо!

  Да-да,  именно  чудо! Мой  призыв,  девиз,  заклинание  -  называйте  его,  как  хотите  -  подействовал!  Подействовал,  несмотря  на  все  преграды!!  Поистине  в  нем  сокрыта  какая-то  чудодейственная  сила...

  -  АВТАРКИЮ   К  КАПИТАНУ!!!.. -  раздается  в  ответ  далекий  боевой  клич,  лаская  мое  смятое  ухо  и  наполняя  душу  надеждой  и  радостью.  «К  капитану!  К  капитану!»  -  отзывается  то  тут,  то  там,  неумолимо  приближаясь,  нарастая   и  сливаясь  в  грозное  многоголосье.  «Автаркию  к  капитану!»
  И   эхо  подхватывает  этот  призыв,  разнося  и  множа  его  под  необъятными  сводами  абсид  и  куполов.

    И  снова,  как  и  в  прошлый  раз, растворяются  окна,  слетают  с  петель  двери,  рассыпаются   в  разноцветную    крошку  мозаичные  витражи,  и  несметные  полчища  моих  спасателей-преследователей-врагов-и-друзей   врываются  в  помещение,  круша  и  сметая  всё  на  своем  пути…
  
   Зал  парадных  аудиенций  моментально  превращается  в  поле  брани.
   К   сожалению,  я  не  могу  видеть  того,  что  творится  вокруг  меня,  но,  ориентируясь  на  шумовые  эффекты,   отлично  представляю  себе  панораму  боя.  Борьба  в  зале  идет  не    на  жизнь,  а  на  смерть.  Судя  по  всему,  пирующие  всё  же    успевают  наспех  организовать  линию  обороны,  несмотря  на  то,  что  были  застигнуты  врасплох,  и  обнаруживают  способность  защищаться  более-менее  успешно.
  Некоторое  время  им  удаётся  кое-как  сдерживать  натиск  нападающих,  но  разве  против  МОИХ  устоишь?  МОИ  несутся,  как  стадо  взбесившихся  слонов,  и  горе  тому,  кто  не  успел  вовремя  посторониться…

   По  голосам  я  узнаю почти  всех,  хоть и  не  вижу  никого.
   Вот  хорошо  слышен  рокочущий  бас  черноусого.  Только  он может  так  сочно  и  раскатисто  кричать: «Полноте,  любезный,  не  увиливайте,   драться  -  так  драться!..»  Вот  где-то  неподалеку,  неизвестно  к  кому  обращаясь,  жалобно    взывает  Ингварь: «Именем  закона!  Я  требую  -  именем  закона!..»  А   рядом   пронзительно  и  взахлеб    визжат  мои  нагие  амазонки.  Их  заливистый   визг  не спутать  ни   с  чем.  И  хоть  от  него  можно  оглохнуть  -  сейчас  он  приятней  моему  уху,  чем  музыка  небесных  сфер.
  А  вот  еще  кто-то  кричит,  и  не  столько  кричит,   сколько  взывает  о  помощи  -  это  уже,  скорее  всего,  толстые  пингвины  в  бархатных  ливреях: они  ведь  не  приучены  драться  -  этим  раскормленным  хрякам   достаётся  больше  всех.  Их  вопли   перемешиваются  со  звоном  оружия  и  невероятным  скрежетом,  в  котором  мне  слышится  чуть  ли  не  треск  оружейной  пальбы  и  свист  ядер.
   Всё  это  напоминает  осаду  замка.
 
   … Потерянный  и  всеми  забытый,  я  вслепую  брожу    среди  опрокинутых  столов  и  стульев,  натыкаясь  на  чьи-то  поверженные  тела  и  мужественно  выдерживая  удары,  время  от  времени  падающие  на  мою  бронзовую  голову.  Избавиться  от  своего  глухого  шлема-кубка  у  меня  нет  никакой  возможности,  просить  же  кого-нибудь  помочь  со  стороны  тоже  не  представляется  возможным.  Тут  уже  не  до меня.  В  зале  так  все  основательно  перемешалось,  что  и  не  понять,  кто  обороняется,  а  кто  наступает,  кто  прав,  а  кто  виноват. Каждый  борется  за  свое,  хотя  в  итоге  всё  сводится  к  одному,  к  ней  -  к  Автаркии.  И  когда  я  думаю  об  этом,  мне  становится  легче  на  душе…

   Но  вот,  наконец,  вспомнили  и  обо  мне.
   Несколько  голых  и  мокрых  рук  вдруг  хватают  меня  за  все  части  моего  тела  и,  словно  пушинку,  поднимают  на  воздух.  Я  не  успел  еще  как  следует  осознать  своего  нового  положения,  как  те  же   мокрые  руки  /скорее  всего  они  принадлежат  воительницам-амазонкам  из  женских   купален/  сразу  делятся  строго  пополам:  одни  берутся  за  мои  ноги,  другие  -  за  бронзовую  голову  и  дружно,  по  чьей-то  команде  принимаются  тянуть  меня  в  разные  стороны…
  -  Раз-два  взяли!  Раз-два  взяли!..
   Они  растягивают  меня  с   таким  азартом,  словно  я  не  человек,  а  какой-нибудь  канат,  созданный  специально  для  нужд  спортивного  противоборства. Конечно,  это  можно  было  перетерпеть  /ведь  всё  делалось  для  моей  же  пользы/   но  вот  что  особенно  неприятно:  подозрительно  вдруг  захрустели  мои  шейные  позвонки,  как  бы  намекая  на  то,  что  крепость  их  и  выдержка  не  беспредельны.

  -  Раз-два  взяли!  Раз-два  взяли!..
    Мое  тело  растянулось  самым  противоестественным  образом:  никогда  бы  не  подумал,  что  оно  способно  так  растягиваться.  Каждая  жилка  натянулась,  как  струна,  кажется,  тронь  пальцем  -  и  она  зазвенит-заиграет  на  определенной  частоте.
  -  Раз-два  взяли!..
 … Кубок  медленно,  но  верно  сползает  с  головы,  утюжа  мое  лицо  по  второму  разу  в  обратном  направлении. Мне  страшно  представить  себе,  как  это  лицо  будет  выглядеть  после  того,  как  кубок  слезет  полностью.  Кому  я  буду  нужен  с  такой  идеально  разглаженной  головой,  похожей  на  шляпную  болванку?  Уж  Автаркии-то  точно  не   нужен…   
  -  Еще  раз-дв…

    Хлоп!!!...
    И  проклятая  емкость  соскакивает,  наконец,  с  моей  головы,  словно  пробка  от  шампанского.
    Амазонки  с  визгом  и   хохотом  разбегаются  в  разные  стороны,  а  я,  потерянный,  измученный,  жалкий,  катаюсь  по  полу,  пытаясь  стянуть  все  свои  мышцы  в  привычную  для  них  форму.
  С  опаской  ощупываю  свою,  ставшую  какой-то  совсем  чужой  голову,  не  переставая  дивиться  тому,  что  она  осталась-таки  на  месте,  удержавшись  каким-то  образом  на  моих  плечах.
  Неужели  -  опять  пронесло?!

  Ну  и  счастливчик  же  я!  Да  теперь,  после  того,  что  мне  пришлось  претерпеть,  я  просто  обязан  найти  Автаркию,  раз  мне  так  сказочно  везет!  Я  добуду  ее  со  дна  моря…   поднимусь  на  вершины  самых  высоких  гор…  спущусь  в  бездонные  ущелья…  я…  я…
  А  если  я  этого  не  сделаю,  то  нет  мне  прощения,  и  будет  имя  мое  проклято  в  веках;  и  далёкие  потомки  мои,  узнав  об  этом  из  каких-нибудь  старинных  хроник,  скажут  так: «Вот,  он  уберег  свою  совершенно  никчемную  голову  -  хотя  по  всем  законам  физики  она  должна  была  оторваться  напрочь  -   а  Автаркии  найти  так  и  не  сумел. Позор!!!»

 … Я  уже  и  сам  не  помнил,  как  очутился  в  этом  глубоком,  тёмном  подземелье.  Здесь  сыро  и  темно.  На  влажных,  поросших  мохом  стенах  сумрачно  коптят  смоляные  факелы,  воткнутые  в  чугунные  кронштейны. В  мёртвой  подземной  тишине  хорошо  слышно,  как  тяжело  падают  капли  смолы  на  каменные  плиты.
   Неровный  свет  факелов  освещает  узкий  арочный  проход  впереди  меня.
В  конце  его  виднеется  большая,  тяжёлая  дверь,  обитая  ржавым  железом.  Приблизившись  к  ней,  я  застываю  в  нерешительности:  сомнения  вновь  овладевают  мной…

  Что-то  зловещее  и  угрожающее  чудится  в    прямоугольном  железном  массиве.   Такой   тяжелой  и  массивной  может  быть  только  дверь,  ведущая  в  подземную  темницу,  где  содержат  узников,  осуждённых  на  пожизненное  заключение.  Там  томятся  окованные  железными  кандалами    несчастные  люди,   позабывшие  за  сроком   давности  свои  имена  и  фамилии.  Они  тощи,  как  скелеты,  и  черны,  как   смола. Их  глаза,  отвыкшие  от  солнечного  света,  безжизненны  и  пусты,  как  глаза  рептилии.  Они  почти  полностью  утратили  свой  первоначальный   облик  и  потеряли  возможность  изъясняться  нормальным  человеческим  языком.
   А  что  если  Автаркия  находится  где-то  там…среди  этих  живых  мертвецов?..  Хотя  возможно,  что   это  всего  лишь  мои  фантазии,  и  за    дверью  скрывается  какой-нибудь  забытый  хозяйственный  склад  или  же  очередной  винный  погреб.
                                                                       
    Мои  сомнения  разрешает  чей-то  протяжный  стон,  едва  слышно   прозвучавший  за  железной  броней.
  От  этого  стона  я  весь  изгибаюсь,  как  от  удара  ножом  в  спину!
  А  вдруг  это  стонет  она  -  Автаркия?  А  если  это  ее  последние,  предсмертные  стоны,  и  сама  она  бьется  в  предсмертной  агонии,  моля  бога  о  скорейшей  кончине,  которая   должна  принести  ей  избавление  от  нечеловеческих  мук?..

    Я  изо  всех  сил  налегаю  плечом  на  железную,  неприступную  массу,  и  она  понемногу  начинает  поддаваться.
   Дверь-то,  оказывается,   незаперта…
  Со  скрипом  и  скрежетом  она  нехотя   уступает  моим  усилиям,  и,  освободив  нужное  для  себя  пространство,  я  отважно  протискиваюсь  в  образовавшуюся  щель…
   
   Да,  похоже,   предчувствия  меня  не  обманули. И  даже  более  того!  Передо  мной  не  просто  темница,  а  самая  настоящая  камера  пыток!
    Боже,  не  страшный  ли  это  сон?!..
    На  огромном,  грубо  сколоченном  деревянном  столе,  стоящем  в  углу,  лежат  в  порядке  возрастания  инструменты,  один вид  которых  заставит  заледенеть  в  жилах  самую  жаркую  кровь.
  Какой  же  надо  обладать  извращённой  фантазией,  чтобы  приспособить  все  эти  крючья,  пилы,  клещи  и  стамески  для  истязания  живой  человеческой  плоти?!…

   Сама  живая  плоть  находится  тут  же  рядом.
 … Чье-то  полуобнаженное  тело,  невероятно  худое  и  обескровленное,  висит  в  центре  камеры  спиною  ко  мне,  подвешенное  за  локти  к  высокой  дыбе. Под  босыми  ногами  жертвы  разведён    костер,  не  большой,  но  и  не  маленький:  угли  пылают  с  таким  расчётом,  чтобы  пятки  поджаривались  постепенно,  не  давая  несчастному  даже  и  минуты  передышки  повисеть  спокойно.
    Тонко  продуманное  истязание!

   Но  кто  же  это?.. Как  его  имя?  Можно  ли  помочь  этому  несчастному,  если  он,  конечно,  еще  нуждается  в  помощи?..
  Я  осторожно  обхожу  подвешенную  жертву  вокруг,  заглядываю  в  лицо   и  с  ужасом  отшатываюсь  назад!  О,  нет  -  это  точно  не  Автаркия. У  Автаркии  не  может  быть  такой  густой  неопрятной  бороды,  закрывшей  половину  впалой  груди,  и  таких  сверкающих,  сумасшедших  глаз.  На  Автаркию  это  совершенно  непохоже!
   Однако  кому   всё-таки  принадлежит  этот  павильон  страданий  и  бед?  Кто  правит  здесь  кровавый  бал  и  вершит  неправедный  суд?  Кто  продолжает  измываться  над  невинными  и  творить  произвол,  не  подозревая,  что  времена  дядюшкиной  тирании  давно  прошли,  и  что  в  замке  с  нашим  приходом   воцарилась  эра  добра  и  милосердия?
  Кто  здесь  хозяин?  Кто  судья?..

   Ответ  на  мой  вопрос  приходит  в  виде  двух   странных,  кряжистых  фигур,  головы  которых  закрыты  остроконечными  красными  колпаками  с  прорезями  для  глаз  и  рта.
  Эти  фигуры   вырастают  из  мрака  так  внезапно  и  бесшумно,  что  поначалу   мне  чудится,  будто  это  не  люди  вовсе,  а   немые  обитатели   подземных  лабиринтов,  бестелесные  призраки,  души  некогда  замученных  и  убиенных.  Годами,  десятилетиями,  столетиями  /как  это  водится  у  призраков/  бродят  они  по  стогнам  подземелий,  пугая  в  ночную  пору  обитателей  замка  истошными  воплями  или  тяжёлым  перезвоном  цепей  -  этой  печальной,  незатихающей  музыкой  заточения…
 
    Однако  иллюзия  длится  недолго:  вскоре  приходится  убедиться  в  том,  что  если  даже  это  те,  за  кого  я  их  принимаю,  то  в  отличие  от  остальных  призраков  они  очень  даже  телесны  и  вполне  материальны.

   Они  подхватывают  меня  одновременно  с  двух  сторон  и  тащат  куда-то   в  сторону,  не  пытаясь  узнать,  кто  я  такой,  и  что  мне  здесь  надо.  Первую  минуту  я    настолько  изумлен  их  бесцеремонностью,  что   даже  пытаюсь  подобрать  ей  какое-то  внятное  оправдание.
   Наивные  люди,  ведь  они  ничего  ещё  не  знают  о  счастливых  переменах,  произошедших  в  замке.  /Конечно,  на  такую  глубину  все  новости  приходят  в  самую  последнюю  очередь./  Но  теперь  настала  пора  раскрыть  им  глаза.  Я  отчетливо  представляю  себе,  какой  светлой  радостью  озарятся  их  угрюмые  лица,  когда  от  имени  капитана  я  сообщу  об  окончательной  отмене   кровавых  законов,  а  также    об  амнистии  всех  без  исключения  преступников,  томящихся  в  застенках.
  Эта  новость  должна  принести  им  несказанное  облегчение!
 
  Я  более  чем  уверен:  им  самим  наверняка  до  смерти  надоела  их  адская  работа,   и  они  бы  рады  уйти  отсюда  и  заняться  каким-нибудь  более  полезным и   мирным  делом,  но  страх  перед  жестоким   хозяином   удерживает  их  в  этом  подвале,  возле  омытой  кровью  истязаемых  дыбой.  Именно  он,  этот  унизительный  страх,  заставляет  их  снова  и  снова  браться  за  ненавистный   кнут   и  опускать  его  на  чьи-нибудь  голые  плечи…

    Тяжелые  железные  браслеты,  звучно  щёлкнувшие  замками  на  моих   запястьях,  возвращают  меня  к  действительности.
  Не  без  удивления   обнаруживаю,  что    прикован  за  руки  к  стене  совсем  неподалеку  от  того,  грязного  и  бородатого,  что  подвешен  на  дыбе.
  Цепи,  длинные  цепи  держат  теперь  меня,  прижимая  спиной  к  влажным,  шершавым   камням,  не  давая  и  шага  ступить  в  сторону.  Как  это  понимать?!
  Что  они  ещё  там   задумали,  эти  бестолковые  красные  колпаки?..

   Прозрение  опять  наступает  слишком  поздно,  и  потому  его  приход  воспринимается   особенно  мучительным...

   Ах,  вот  оно  что!?..  Теперь  мне  все  ясно!
  В  этом  подземелье   было  совершено  самое  ужасное  из  всех  когда-либо  совершавшихся  в  истории  человечества  преступлений.  Здесь  была  убита  — нет! -  зверски  замучена  Автаркия,  и   чтобы  скрыть  следы  злодеяния,  кровожадные  палачи  избавляются  от  всех  случайных  свидетелей  свершившейся  трагедии;  мне,  судя  по  всему,  уготована  та  же  участь,  что  и  остальным...
  О,  злодеи,  исчадье  порока!   Но  нет,  не  бывать  этому!  Я  не  хочу  погибать  в  этом  темном  подвале,  не  хочу  быть  брошенным  в  выгребную  яму,  не  хочу,  чтобы  тело  мое  досталось  на  съедение  крысам  и  ящерицам!  Я  обязательно  должен  выйти  на  свободу!  И  я  это  сделаю!  И  тогда  мир  узнает  всю  правду  об  Автаркии!..

   Тяжелые  цепи  насмешливо  гремят  над  моими  жалкими  попытками  освободиться.  Каким  же  нужно  быть  титаном,  чтобы    порвать  их?!  Нет,  это  мне  не  под  силу.  Похоже,  на  этот  раз  я  действительно  проиграл. Какой  горький,  жалкий,  бесславный  и  бессмысленный  конец!
   Но  неужели  такая   печальная  кончина   должна  ожидать  человека,  посвятившего  себя  всего  без  остатка  поискам  Автаркии?  Ах,  как  это  жестоко  и  несправедливо! Освободите  меня  немедленно!  Слышите,  вы?!  Подойдите  и  освободите  тотчас  же!  Мерзкие  животные!  Или  я  сотворю  с  вами  нечто  ужасное…

  И,  воззвав  к  своим  подсевшим  связкам,  отчаянно,  на  последнем  дыхании,    кричу-стенаю  в  бездушную  пустоту,  пытаясь  разорвать  окруживший  меня  каменный  мешок:
  -  Ав-тар-кию…  к   ка-пи-та-ну !..
   
   Угрюмых   красноголовиков   смутил  мой  вопль.
   Они  замерли,  озадаченно  переглянулись,  и  мне  почудилось,  что  в  их  глазах,  сумрачно  блеснувших  в  прорезях  колпаков,  промелькнула  совершенно  не свойственная  им  растерянность.  Они  как  бы  спрашивают  один    другого:  чего  это  он?  Что  он  сейчас  сказал?  А,  может,  напрасно  мы  с  ним  связались?  Может,  отпустить  его,  пока  не  поздно?
  Ещё  не  догадываясь  о  том,  что  сейчас  произойдёт,  негодяи  уже  чуют  всем  своим  очерствевшим  нутром,  что  наше  случайное  знакомство  обойдется  им  намного  дороже,  чем  мне.

   Несколько  секунд   в   подвале  сохраняется  полная  тишина. Слышно  только  как  где-то  капает  вода,  да  истязуемый  бородач  на  дыбе  чуть  слышно  мычит,  подогреваемый    снизу  на  медленном  огне. Красные  колпаки  в  нерешительности  топчутся  на  месте,  не  зная,  что  предпринимать  дальше,  ждут  чего-то…

   И  вот  по  подземелью  прокатывается   нечто   похожее  на  подземный  толчок…
   Каменные  своды  и   стены  едва  заметно  вздрагивают.  Затем  на  смену  толчку  приходит  отдаленный,  нарастающий  гул;  его  неторопливая,  могучая  поступь    напоминает  надвигающееся  землетрясение.
   Красноголовые  идолы  смущены  не  на  шутку.
   Они    озираются  по  сторонам,  чувствуя,  как  из  глубин  замка  вырастает   НЕЧТО  НЕОБЪЯСНИМОЕ   И   ЧУДОВИЩНОЕ;  Наверное,  первый  раз в  жизни  они  испытали  что-то  похожее  на  чувство  страха.  Они  встревожены  до  такой  степени,  что  готовы  обратиться  ко  мне  с  вопросом:  что  все  это  значит?..  Но  я  молчу.  Молчу,  хотя  меня  всего  распирает  от  неземного  ликования…  Мысленно  я  хохочу  во  всё  горло,  потешаясь  над  их  беспомощной  тупостью.  Погодите,  живодёры,  то  ли  еще  будет?!  Пожалел  бы  я  вас,  но  не  стоите  вы  моей  жалости,  мясники  несчастные!  А  вот  теперь  держитесь  за  что-нибудь,  только  покрепче…

   Проходит  еще  несколько  минут   томительного  ожидания,  и  вот  тяжеленная  железная  дверь…  нет!  Она  не  слетает  с  петель  -  она  попросту  исчезает,  словно  мираж  в  пустыне…  И  камера  начинает  наполняться  небесным  воинством  с  такой  неуловимой  стремительностью,  словно  где-то  рядом  прорвало  гигантскую  плотину,  и  хлынувшие  из  пробитого  резервуара  потоки  грозят  затопить  вокруг  всё  и  вся!
   Даже  я  потрясен  невиданной  мощью  нагрянувшей  лавины,   а  про  моих  «красноголовиков»  и  говорить  нечего. Образовавшийся  людской  водоворот  моментально  захватывает  их,  всасывает  в  себя  вместе  со  столом  и  орудиями  пыток,  и  через  секунду  они  растворяются  в  нем  без  остатка,  словно  их  не  было  вовсе…

   Темница  между   тем  продолжает  заполняться  народом.  Сюда   лезут  уже  и   те,  кто  не  имеет  ни  ко  мне,  ни  к  Автаркии  ни  малейшего  отношения. Кого  тут  только нет?! Все  перемешалось  в  этой  бурлящей  людской  лавине.  Здесь  аристократия  и  плебс,  господа  и  лакеи,  куртизаны  и  святоши.  Громко  стучат  мечи  паладинов,   им  вторят  удары  пожарного  набата,  пронзительно  завывают  медно-деревянные  духовые  и  тут  же  заливисто  лает  свора  охотничьих  собак.  Вверх  разноцветными  волнами  взлетают  шляпы,  накидки,  шарфы,  перчатки,  веера,  зонты,  портсигары,  черепаховые  гребни  и  сандаловые  заколки…
  А  запах?   Чем  тут  только  не  пахнет?!  Какой  удивительный  букет  источает  это  фантастическое  нашествие. Здесь  пахнет  женскими  духами,  конским  навозом,  паленой  шерстью,  оружейной  смазкой,  жареной  рыбой,  целебными  травами,  свежей  киноварью,   спелыми  апельсинами,  горячей  смолой,  камфарой  и  тмином,  мускатом  и  миндалём,  дешевым  дегтярным  мылом  и  тухлыми  яйцами.  Вся  эта  разнородная,  разноодетая,  разнопахнущая   людская  масса  кипит,  бурлит,  клокочет,  словно  вулканическая  лава,  и  все  увеличивается   и  растет,  будто   готовится  к   стихийному  выбросу  в  атмосферу.

   Кое-где  в  толпе  мелькают  знакомые  лица. Вон  там  неподалёку  над  головами  показались  чёрные,  воинственные,  по-кошачьему  растопыренные  усы. «Куда  вы,  сударь?  Стреляться  до  последнего!»   -  рычит  черноусый  забияка   и  пытается  выстрелить  в  меня  из  пистолета,  но  опять  промахивается,  а  затем  людской  поток  подхватывает  его  и  уносит  прочь.  Вот  мимо  вихрем  проносится  неутомимый  БФК.  Он  ошалело  мотает  седой  всклокоченной  головой  и  не  перестаёт  орудовать  дирижерской  палочкой,  словно    управляя  невидимым  оркестром. Следом   за  ним,  оседлав  одного  из  своих  адъютантов,  скачет  Ингварь.   Великолепный  крылатый  шлем  по-прежнему  украшает  его  голову,  только  одного  крыла  на   нем  уже  нет,  да  и  надет  он  почему-то  задом-наперед...
  Потом  я  вижу  Беренику. В  одной  ночной  рубашке,  растрепанная  и  злая,  как  пантера,  первая  фрейлина  замка  ожесточённо  прокладывает себе  в  толпе  дорогу  бутылкой  мускатного  вина,  и  -  странное  дело! -  от  соприкосновения  с  ее  хрупким  оружием  ломаются  копья,  разбиваются  щиты,  гнутся  рыцарские  доспехи,  но  бутылка  фрейлины,  словно  заговорённая,  остаётся  цела  и  невредима.

   В  камере  творится  нечто  невообразимое.
   Сам  я  притиснут  к  стене  так,  что  кажется,  еще  немного  -  и  все  мои  небогатые  внутренности  полезут-поползут    наружу  через  рот,  нос,  уши  и  все  прочие  имеющиеся   отверстия,  и  я  стану   как  раздавленная  слива:  плоским,  липким  и  бесформенным.  Состояние  мое  более  чем  плачевно  -  оно  ужасно!   Я  задыхаюсь,  свет  и  без  того  тусклый  меркнет  в  моих  глазах…
 
   Наплыв  посетителей  продолжает  увеличиваться.
  Те,  кому  не  удалось  войти  в  камеру,  лезут  по  головам  зашедших  ранее.  Мужчины  в  парадных  камзолах,  рыцари  в  сияющих  доспехах,  женщины  в  бальных  платьях,  ещё  какие-то   непонятные  личности  в  сюртуках  и  кафтанах,   плащах  и  уплендах,  кожаных  колетах  и  домотканных  рубахах  навыпуск;  а  за  ними  появляются  совсем  уже  несуразные,  смешные  и  уродливые  карнавальные  маски  в  пятнистых,  пёстрых,  рогатых  одеяниях  -  и  все  лезут  друг  на  друга,  кричат,  бранятся,  чуть  ли  не  дерутся  между  собой,  но  лезут  и  лезут  вперёд  с  каким-то  ошалелым   упорством.  Как  солдаты  на  штурм  неприступной  крепости…

 … И  надо  всей  этой  мятущейся,  галдящей  толпой,  над  непокорными,  взъерошенными  головами  и  причудливыми  уборами   носятся  простоволосые,  нагие  обитательницы  женских  купален,  размахивая  своими  кувшинами  и  полотенцами.  Сейчас  они  уже  не  просто  амазонки,  а  самые  настоящие  валькирии  -  тоже  девы-воительницы,  но  более  грозные  и  могучие!

 … Мне  кажется,  что  каменные  плиты,  к  которым  я  приплюснут,  начинают  за  моей  спиной  понемногу   трескаться  и  крошиться. Вот как!  Древняя  кладка,  проверенная  веками  -  и  та  не  выдерживает  -  а  я  еще  держусь?!  Нет,  это  невероятно!  От  полной  безысходности  и  отчаяния  принимаюсь  взывать  ко  всем,  кто  так  или  иначе  вступает со  мной  в  болезненный  контакт,  утюжа  меня  своими  плечами,  спиной  или  животом…  Братья!  Друзья! Спасители!  Явите   хоть  каплю  милосердия,  помогите  хоть  кто-нибудь,  иначе  меня  придётся  потом  соскребать  скребком  с  этих  мрачных  тюремных  стен…
  Взываю  ко  всем,  кого  вижу  перед  собой  -  помогите!  Спасите!  Сжальтесь!    Не  дайте  превратиться  в  лепёшку!  Позвольте  хоть  умереть  как  человеку..

  Неожиданно  в  людском  водовороте  мелькает  ещё  одна  знакомая  физиономия.
  Я  узнаю  её  не  сразу,  но  когда  вспоминаю,  где  мог  видеть  это  полное,  толстогубое  лицо,  осиянное  мягкой,  добродушной  улыбкой,  то  исполняюсь  великой  радости.
 … А-а,  милый  мой  толстогуб,  как  я  рад  тебя  видеть!  Ты,  конечно,  тоже  узнал  меня,  дружище? Помнишь,  какую  уморительную  забаву  провернули  мы  с  тобой  сегодня   на  праздничном  застолье?  Как  ты  ловко  и  остроумно  ты  надел  мне   на  голову  кубок  с  вином!  У  меня  самого  ни  за  что  бы  так  не  получилось...  Что  ты,  друг  дорогой,  и  в  мыслях  не  было  на  тебя  обижаться.  Неужели  же   я  не  способен  оценить  хорошей  шутки?!… Слушай,  приятель,  не  в  службу,  пособи,  будь  человеком.  Простри  свою  жирную  длань   в  направление  моих  проклятых  оков,  сорви  их  к  чертям  собачьим.  Тебе  же  при  твоей  силе  это  ничего  не  стоит,  а  я,  клянусь,  век  не  забуду.  Озолочу!  Ты  знаешь,  /хотя,  это  и  не  положено  говорить/  но  я   имею  доступ  ко  всем    сокровищницам  и тайным  кладовым  замка…  Правда,  я   не  вполне  представляю  себе,  где  они  находятся,  но  это,  как  говорится,  вопрос  времени.
 
  Не  без  труда  освобождает  он  одну   руку  из  складок  своих  дорогих  одежд.  /Ему  ведь  тоже  нелегко.  Он  задавлен,  как  и  все  остальные./   Получив  некоторую  свободу  передвижения,  толстая  ладонь  его  немедленно   устремляется  ко  мне,  но  что  я  вижу?  В  его  руке  зажата  знакомая  металлическая  ёмкость,  перевёрнутая  вверх  дном!..
  Что  это?
  Это  не  ведро,  не  кастрюля  и  не  котёл!  Неужели  -  опять  кубок?..  Но  почему  же  он  так  настойчиво  движется  к  моей  голове?  Нет,  только  не  это!
  Всеми  силами  пытаюсь  я  урезонить  неугомонного  шутника.
  Не  до  шуток  сейчас,  дружище!  Неподходящее  ты  нашёл  время  и  место.  Давай-то  сперва  сделаем  дело,  а  вот  уж  потом…
  Толстое  лицо  «посла»  озаряет  знакомая,  добродушная  улыбка. /Как  однако  ж  хорошо  умеет  он  улыбаться!/  Глаза,  весело  блестя,  округляются,  губы  беззвучно  двигаются,  произнося  что-то  вроде  «о-па»,  и  перевёрнутая  ёмкость  зависает  над  моей  головой  наподобие  венчальной  короны...

  Я  так  и  не  понял,  повторил  ли  свою  глупую  шутку  добродушный  толстяк   или  же  моё  сознание,  не  выдержав   подобных  испытаний,  отключилось  само  по  себе,  но  мрак  внезапно  опустился  на  мои  глаза,  и  на  какое-то  время  полное  безразличие  ко  всему  овладело  мною…

 … Мне  казалось,  что  глаза  мои  были  закрыты  совсем  недолго,  но  когда  я  открыл  их,  в  камере  было  пусто  и  тихо.
  Красных  колпаков  нигде  видно  не  было,  как  не  было  и  страшных  орудий  пыток  на  столе  -  всё   подчистую  вымел  неистовый  человеческий  ураган. Впрочем,  самого  урагана  тоже  не  было:  вся  пёстрая,  разношёрстная  толпа,  наводнившая  камеру  и  грозившая   разорвать  её    изнутри,  куда-то  бесследно  пропала.
   Только  истязуемый  бородач  по-прежнему  висел  на  своей  дыбе  над  уже  остывшими  углями  и  ногами  больше  не  дрыгал.

    Мои  кандалы  были  с  корнем  вырваны  из стены:  кто-то,  видать,  всё  же  проникся  моим  плачевным  состоянием…
    Однако  радость  по  поводу  освобождения  была  омрачена  фактом  наличия  браслетов:  они  вместе  с  крепёжными  анкерами  никуда  не  делись  и  так  и  остались  висеть  на  руках.  С  этим  волей-неволей  пришлось  смириться.
  Но  всё  же  самым  главным  было  то,  что  я  наконец  освободился,  хотя  желанная  свобода,  как  ни  странно,  совсем  не  порадовала  меня.  Помимо  смертельной  усталости  мною  овладело  какое-то   тупое  равнодушие  ко  всему  окружающему.  Всё  теперь  было  мне  одинаково  безразлично  и  неинтересно,  и  даже  воспоминание  об  Автаркии  не    участило  слабого,  замедленного  сердцебиения.
   Гремя  цепями,  я  подполз  к  дыбе  и  помог  неизвестному  бородачу  освободиться.   Это  единственное,  на  что  меня  хватило.  Теперь  надлежало  передать  вместе  с   ним  своё  последнее  послание  миру,  и… потом  я  мог  умирать  с чистой  совестью.

 … Беги,  друг,  ты  свободен!  Ты  сможешь  выбраться  отсюда  на  волю,  я  знаю. А  мне  так  плохо,  что  уже  ни  до  чего  дела  нет,  даже  до  Автаркии…  Если  тебе  повезёт  и  ты  когда-нибудь  встретишь  её,  то  передай  ей,  что  я…  что  я  так  и  не  смог…  так  и  не  сумел…  так  и  не  дождался…  Обязательно  передай,  не  забудь…  и…  о-ох,  как  мне  плохо!

    Мой  новоиспечённый  друг  слушает  эти  предсмертные  излияния,  склонившись  надо  мной  так  низко,  что  густая  борода  его  касается  моей  груди.  По  нему  видать,  он,  хотя и   сочувствует,  но  не  вполне  понимает  меня:  его  глаза  блестят  дико  и  странновато.
  Затем  беспорядочно  зашевелилась  косматая  борода,  и  я  услышал  над  собой  хриплый,  мужественный   голос.
   «Не  падай  духом,  браток,  рановато  нам  с  тобой  помирать, -  жарко  шепчет  он,  -  мы  с  ними  ещё  сведём  счёты,  мы  с  ними  поквитаемся,  как  надо.  А  ну-ка   вставай!»
   Могучим   рывком  бородач  поднимает  меня  с  пола. «Идём  со  мной!» -  властно  приказывает  он.

 … Интересно,  с  кем  и  как  он  собирается  квитаться?  Какой  странный,  однако!
   Слова  бородача   заинтриговывают  меня  настолько,  что  я  на  какое-то  время  забываю  о  своих  болячках.
 О   чём  он  сейчас  говорил,  этот  освобождённый?  Он  как  будто  и  не  хочет  сразу  выбираться  на  волю.  Чего  же  ему  надо?!  Эй,  как  там  тебя,  друг,  подожди,  не  спеши,  давай  прежде  потолкуем…
  Не-ет,  пока  не  выяснится  всё  до  конца,  я  не  имею  права  расслабляться.  Похоже,  рано  мне  ещё  прощаться  с  этим  светом.
   Подхватив  обеими  руками  свои  тяжкие  вериги,  я  со  скрипом  и  скрежетом  выползаю  из  камеры  и  устремляюсь  следом  за  бородачом…

   Места,  куда  уводит  меня  бородатый  мститель,  кажутся  ещё  более  мрачными  и  глухими. Коридор,  по  которому  мы  безостановочно  движемся  вперёд,  становится узким  настолько,  что  я  могу  касаться  его  стенок  обеими  руками  сразу. Тьма  здесь  абсолютно  непроницаема.  Если  б  не  факел  в  руках  моего  приятеля,  то  пришлось  бы  ориентироваться  только  по  его  тяжёлым  шагам  и  утробному,  прерывистому  дыханию.
   Куда  мы  бежим?  Куда?..  Этот  вопрос  я  без  конца  адресую  своему  проводнику,  но  ничего  определённого  от  него  не  слышу.  В  ответ  звучит  только  «сейчас,  потерпи  немного»  и  «Ух,  мы  им  сейчас  зададим!  Ух,  покажем!  Ну,  дождутся  они  у  нас!..»
   Да  что  же  это  за  игра  в  кошки-мышки?  Что  «зададим»?  Кому  «покажем»?  И  почему,  собственно,  я  должен  терпеть?  Не  человек  -  а  сплошная  загадка.

   Наконец,  узкий  коридор  заканчивается  ещё  одной  железной  дверью.  За  ней  открывается  помещение  примерно  такого  же  объёма,  как  и  предыдущее,  только  куда  более  опрятное  и  сухое.    Те  же  низкие  своды,  то  же  скудное  освещение,  зато  здесь  нет  дыбы  и  стола  с  орудиями  пыток.  Вместо   этого  повсюду  высятся  аккуратные  штабеля  маленьких  деревянных  бочонков.  Этих  бочонков  здесь  великое  множество,  их  тут  целые  горы  и  они  все  одинаковые,  как  семечки  в  арбузе.
    Мою  голову  пронзает  вдруг  ослепительная  догадка. Неужто  -  пороховые  погреба!?  Самое  тайное  и  самое  засекреченное  место  в  нашем  замке. Так  вот  они  где?!  А  мы-то  с  капитаном,  помнится,  целыми    вечерами  просиживали  над  старыми,  истёртыми  картами,  пытаясь  определить  их  местоположение,  но  так  ничего  и  не  выудили  из  кучи  архивных  документов.
   Вот  нежданное  открытие!.. Представляю,  как  капитан  обрадуется,  когда  я  сообщу  ему  о  находке.  Это  будет,  пожалуй,  мой  главный  козырь,  моё  единственное  оправдание  на  тот  случай,  если  я  всё  же  не  найду  Автаркию. Какой  молодец  этот  бородач,  что  привёл  меня  сюда!  Какой  роскошный  подарок  с  его  стороны!  Только  вот   ему-то  откуда  известно  про  это  хранилище?
  И  что  он    собрался  здесь  делать?..

   Последний  вопрос  я  невольно  произношу  вслух,  потому  что  действия  моего  товарища  по  несчастью  становятся  всё  более  загадочными. Отставив  факел  в  сторону,  он  торопливо  бегает  между  штабелями,  выполняя  какую-то  мудрёную,  одному  ему  понятную  работу.  Присмотревшись,  я  вижу,  как  на  свинцовых  листах,  которыми  обшиты  полы  и  стены  склада,  появляются  узкие  серые  дорожки,  образованные  каким-то  мелкосыпучим  материалом.  Дорожки  вьются  в  разные  стороны,  теряясь  где-то  в  бочонковых  нагромождениях,  но  исходят  они  все  из одной  точки,  которую  бородач  обозначил  небольшой  горкой    неподалеку  от  входа.  Заметив  мой  недоумевающий  взгляд,  он  на  минуту  приостанавливает  работу  и  хрипло  поясняет:
  «Лучше  сделать  несколько,  так  надёжней.  На  тот  случай,  если  вдруг  одна  не  сработает.  А  так  всё  одно  жахнет!  То-то  мы  с  тобой  похохочем  тогда».
   В  предвкушении  грядущего  хохота  бородач  заранее  начинает  ухмыляться,  при  этом  из  его  горла   врываются  звуки,  похожие  на  рычание  дикого  зверя.
   Над  чем  он  собирается  хохотать,  этот  чудак?!
   Растерянный  и  встревоженный,   я  подхожу  к  отправной  точке,  откуда  берут  начало  серые  дорожки,  нагибаюсь,  беру  пальцами  щепотку  и… с  ужасом  отшатываюсь  назад.  Бог  мой,  это  же  порох!
   Что  он  делает?  Зачем  он  сыплет  порох  вокруг  бочонков?  Тем  более  в  такой  опасной  близости  от  горящего  факела?  Ведь  это  может  привести  к…
   Похоже,  он  окончательно  потерял  рассудок,  пока  болтался  на  своей  дыбе.  Неужели  он  не  понимает,  что если  всё  взлетит  на  воздух,  то  может  погибнуть  и  Автаркия!  Ведь  за  те  считанные  секунды,  что  останутся  в  нашем  распоряжении,  она  вряд  ли  успеет  покинуть  замок.
   «Никого  из  гадов  в  живых  не  останется,  -  заверяет  меня  бородач.  Окончив  работу,  он  подходит  ко  мне,  ухмыляясь  и  отряхивая  руки.  -  Всех   разорвёт  в  клочья,  а  кто  уцелеет  -  те  передохнут  под  обломками.»

   Мне  страшно  находиться  рядом  с  этим  законченным  человеконенавистником,  но  пересиливая  себя,  беру  его  под  руку  и  затеваю  непринуждённую  беседу.  Может,  дружеская  ласка  и  тепло  смягчат  его  зверские  наклонности…
   Видишь  ли,  дружок,  ты,  конечно,  абсолютно  прав  относительно  «гадов»,  которых  «разорвёт  в  клочья»,  так  им  всем  и  надо!  -  но  дело  в  том,  что  предстоящая  операция  таит  немалую  опасность  и  для  нас  с  тобой.  Посуди  сам,  сколько  потребуется  нам  времени,  чтобы  выбраться   из  этих  катакомб  на  волю  -  уж  никак  не  меньше  часа.  Так  неужели  ты  думаешь,  что  огонь,  который  ты  пустишь  по  своим  взрывным  дорожкам,  предоставит  нам   такую  возможность?  Конечно,  нет.  Мы  не  успеем  вылезти  отсюда,  прежде  чем  всё  взлетит  на  воздух,  и  нас  разорвёт  в  клочья  раньше,  чем   кого-либо  в  этом  замке…
 
   Мне  кажется,  что  маньяк    почти  внял  моим  уговорам.  Он  покорно  смотрит  на  меня,  как  собака  на  хозяина,  однако  продолжает  думать  о  чём-то  своём.  Первобытные  инстинкты  всё  же  одерживают  верх  в  узком,  сплюснутом  черепе  кроманьонца.  Заросшая  рожа  его  искажается  вдруг  такой  зверской  гримасой,  что  я    невольно  отшатываюсь  назад. Затем  раздаётся  следующее:
  «Нет!  Всё  сделаем  сейчас!  Завтра  будет  поздно. Хорошо.  Уходи  ты  первый,  а  я  за  тобой.  Прячься,  беги,  спасайся  -  а  я  уж  как  бог   даст!»

   Пока  я  пытаюсь  разобраться,  говорит  ли  он  это  серьёзно  или  уже  окончательно  сошёл  с  ума,  мой  благородный  партнёр  выставляет  меня  за  порог  и  захлопывает  за  моей  спиной  дверь.
  
  Я  стою  в  коридоре  совершенно  один,  но  одиночество  не  пугает  меня.
  Естественно,  я  никуда  не  ухожу.  Мне  во  что  бы  то  ни  стало  надо  проконтролировать  своего  непредсказуемого  товарища.  Нельзя  оставлять  его  без  присмотра.  Он  чрезвычайно  опасен,  этот  бородатый  питекантроп.  Пожалуй,  его  место  именно  на  дыбе.  Вися  на  ней,  он,  по  крайней  мере,  не  сможет  ничего  и  никого  взорвать.  Завтра,  конечно,  я  постараюсь  принять  меры  к  его  задержанию,  ну  а  сейчас  мне  остаётся  только  выйти  отсюда  вместе  с  ним,  покрепче  запереть  дверь,  чтобы  в  погреб  не  проникли  посторонние  и…  отправляться  назад  к  капитану.

   Да-да,  именно  так  и  следует  поступить,  потому  что  никакой  Автаркии  скорее  всего  не  существует.  Эта  очередная  головоломка   была  изобретена  капитаном  с  целью  проверки  моей  сообразительности,  как  оно  чаще  всего  и  бывало. Ну  что  ж,  если  я  и  не оправдал  высшего  доверия,  то,  во  всяком  случае,  приобрёл  за  сегодняшний  день  массу  полезной  информации,  которую  капитан  не  сможет  не  оценить  по  достоинству.  Если  я  расскажу  ему  всё,  что  видел  и  узнал,  благодаря  своим    головокружительным  похождениям,  он,  пожалуй,  простит  мне  мой  досадный  промах.  Пожалуй,  так  и поступим!

   Из  раздумий  меня  выводит  дробный  топот  бегущих  ног  и  стук  двери.
   Неистовый  бородач  снова  вырастает  передо  мной  во  всём своём  ужасном  великолепии.
   Он  раскачивается  из  стороны  в  сторону,  как  маятник,  и  дышит  жарче,  чем  прежде.  Боже,  как  он  ужасен!  У  него  же  не  борода,  а  настоящий  змеиный  клубок!  А  глаза?  Из  них,  как  будто,  сыплются  настоящие  искры!
  «Чего  застрял,  старичок?  -  рычит  он,  с  изумлением  рассматривая  меня  так,  словно  видит  в  первый  раз.  -  Давай!  рви  когти,  пока  не  поздно!»

  Махнув  рукой,  он  делает  пару-тройку  обезьяних  прыжков  по  коридору  -  и  моментально  скрывается  из  виду.  Даже  факел,  который  он  держит  в  руках,  и  тот   вскоре   растворяется  во  мраке…

  Я  остаюсь  пребывать  в  состоянии  некоторой  растерянности.
  Что  происходит?  Я  уже  совсем  ничего  не  понимаю.
  Почему,  собственно,  я  должен  «рвать  когти»?  И  какой  я  ему  «старичок»?  Что  за  фамильярность?
  Немного  приоткрыв  дверь,  я  вновь  с  беспокойством  заглядываю  в  пороховой  погреб.
  Что  там?..
  Ничего  особенного…  если  не  считать    весёлых  комочков  огня,  разбегающихся  во  все  углы  по  тонким  пороховым  дорожкам,  заботливо  проложенным  моим  безумным  компаньоном…
  Я  как  заворожённый  гляжу  на  эту  игру  огней,  чувствуя,  как  волосы  на  моей  голове  поднимаются  дыбом.

 … Значит  он  всё-таки  решился!?
   Как  он  мог?! Вот  так  вот  одним  махом,  одним  росчерком  пера  разом  решить  все  проблемы?!  Неужели  он  в  самом  деле  полагает,  что  это  выход  из  положения?!  Неразумный,  нет,  безумный  человек!  Полный  безумец!   Он  не  понимает,  что  его  самого  накроет  рухнувшими  стенами,  прежде  чем  он  успеет  добежать  до  ворот…
  Но  как  же  я?  Как  все  наши?  Как  капитан?
  И,  главным  образом,  как  теперь  быть  с  Автаркией?!..

  Мгновение  -  и  вот  уже  я  сам,  словно  обезумевший,  мчусь    по  тёмному,  узкому  коридору  в  обратном  направлении,  весь  превратившись  в  один  несмолкаемый  крик-вопль,  отчаянно  взывающий  в  пустоту:
  -  Измена,  капитан,  измена!!  Сейчас  произойдёт  нечто  ужасное!  Дверь  в  пороховые  взломана…  Преступнику  удалось  уйти…  Пожар  предотвратить  не  удалось…   Срочно  всем  покинуть  замок!..  Спасайся,  кто  может!  -  и,  наконец,  кричу  самое  главное:  Беги,  Автаркия!  Беги,  родная,  пока  не  поздно!

   Поздно,  в  том-то  всё  и  дело,  что  слишком  поздно.

   Конец  моей  фразы  тонет  в  чудовищных  раскатах,  напоминающих  рокот  просыпающегося  вулкана. Шквал  плотного,  горячего  воздуха  накатывает  на  меня  сзади,  переворачивает  через  голову,  как  прибрежная  волна,  а  затем  легко  отрывает  от  пола  и  поднимает  вверх…
   Я  ещё  продолжаю  по  инерции  перебирать  ногами,  но  тут  же  с  удивлением  отмечаю,  что  мои  ступни  не  касаются  ничего  твёрдого…  да-да,  я  больше  не  бегу,  а парю  в  струях  горячего,  словно  выпущенного  из  печей   воздуха,  поднимаясь  всё  выше  и  выше.
   Голова  моя  непроизвольно  вжимается  в  плечи,  ожидая   жёсткого  контакта  с  каменным  перекрытием,  но  эти  опасения  напрасны:  перекрытия  как  такового  больше  не  существует.  Оно  ломается  и  рушится,  как   всё  остальное:  колонны,  арки,  порталы,  антаблементы  -  как  рушится    само  основание  этой  некогда  незыблемой  и,  как  недавно  казалось,  вечной  твердыни.
  
    Замок  гибнет.  Все  его  составляющие,  тайные  и  явные,  все  его  донжоны,  рондели,  эркеры,  ризалиты,  купола,  стены  и застенки  -  всё  трещит,  взрывается,  крошится  и  лопается,  поднимается  вверх  в  виде  самых  невероятных  сочетаний,  оседает,  сползает  вниз  бесформенными   кучами,  затем   опять  взмывает  ввысь,  подброшенное  новой  взрывной  волной,  вновь  оседает  и  вновь  взметается  к  потрясённым  небесам.
   Всё,  что  создавалось  годами,  накапливалось  десятилетиями  и  укреплялось  веками  -  разваливается  на  части,  словно  карточный  домик  от  дуновения  ветра…

 … Мне так  и  не  удаётся  коснуться  ногами  какой-либо  прочной  основы. Я  кувыркаюсь  в  воздухе,  бестолково  кружусь,  словно  бумажный  змей,  сорвавшийся  с  привязи  и  отдавшийся  на  волю  шальных  ветров. А  далеко  внизу  подо  мной  поднимается  зарево  столь яркое  и  мощное,  будто  в  недрах  гибнущего  замка  зарождается  второе  солнце.  И  зрелище  это,  несмотря  на  свою  разрушительную  сущность,  невыразимо,  сказочно  прекрасно!
 
 … Сильный  удар  по  носу  заставляет  меня  отвлечься  от  созерцания  титанического  крушения. Это  пролетавшая  мимо,  словно  осколок  снаряда,  чернильница  удостаивает  меня  своим  вниманием. Я  сразу  узнаю  её:  тяжёлая  мраморная  чернильница  с  рабочего  стола  капитана  -  один  из  предметов  его  великолепного    письменного  прибора,  которым  он  так  гордился.  Кстати,  где  он  сам?  Что  с  ним?    Жив  ли?  У  кого  бы  это  можно  было  узнать? Хотя  кто  сейчас  скажет,   даже  если  и  знает?..

   Огненно-багровый  смерч,  столбом  поднявшийся  к  небу,  закручивает  в  воздухе  всех  обитателей  замка   вперемешку  с  гранитными  глыбами,  железными  балками  и  обломками  деревянных  каркасов.  Я  пытаюсь  на  лету  остановить  кого-либо,  чтобы  разузнать  хоть  что-нибудь  о  капитане,  хватаю  их  за  фалды,  кренолины,  шлейфы, плащи,  подвязки,  брыжи.
   Но  нет!  В  такой  суматохе  не  удержать  никого.
   Все  как  один  истошно  вопят,  визжат, стонут,  грязно сквернословят,  зовут  на  помощь.  Наивные  люди,  они  словно  не  понимают,  что  в  таком  хаосе  рассчитывать  не  на  кого.  Единственное,  что  остаётся  -  это  запастись  терпением  и  ждать,  ждать,  когда  перевзрываются  все  бочки  с  порохом…

   Взрыв!  Ещё  взрыв!  И  ещё!  И  ещё!..
   Канонада  не  смолкает.  Зарево  разрастается.  Замок  тает   на  глазах.  От  него  уже  осталась  только  пятая  его  часть,  самые  крепкие и  мощные  башни,  укреплённые  контрфорсами,  рассчитанные  на  массированный  артобстрел  и  длительную  осаду.  Но  и  их  часы  сочтены…  Ещё  взрыв!  Ещё!  /Господи,  когда  же,  наконец,  эти  бочонки  закончатся?!/  И  вот  одна  за  другой,  словно  подпиленные  вековые  сосны,  башни-великаны  величественно  и  тяжело  обрушиваются     в  ров  с  водой,  опоясывающий   замок…

   Взрывные  волны  носят  и  швыряют  меня  из  стороны  в  сторону,  словно  былинку.  Но  я  уже  ничего  не  вижу   вокруг:  слёзы  застилают  мне  глаза.  Я  плачу  горько,  навзрыд.  Однако  мне  не    жаль  себя,  как  и  не  жаль  беспутных  обитателей  замка,  доставивших  мне  сегодня  столько  хлопот.   
  Мне  даже  не  жаль  самого  замка,  нерушимо  простоявшего  здесь  целую  вечность  и  рухнувшего  в  одночасье  из-за  какого-то  досадного  недоразумения.  Мне  почему-то  бесконечно  жаль  оборонительного  рва,  полностью  засыпанного  теперь  развалившимися  башнями  и  стенами.  А  как  же  его  не  жалеть?  Какой  он  был  раньше   чистый,  глубокий,  спокойный,  сколько  в  нём  водилось  рыбы  когда-то?!  Каким  умиротворением  веяло  от  его  тихих  заводей!  Ведь  и  сам  капитан,  бывало,  любил посидеть  ранним  утром  на  крутом бережку  с  удочкой  в  руках.  Как  он  трогательно,  по-детски  радовался,  унося  с  собой  в  ведёрке  пусть  даже  весьма  скромный  улов,  как  вдохновенно  блестели  при  этом  его  глаза!  Какая  это  была  идиллия!  Какой  покой  и  красота  царили  вокруг!  И  вот  теперь  -    всё  погибло!  Эх,  не  ценили    мы   былые  времена!..
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….............

 … На  этот  раз  я  приходил  в  себя  очень  долго.
  Когда  глаза  мои  вновь  открылись,  была  уже  глубокая  ночь. Ярко  светил  месяц.  Кругом  было  тихо. Я  лежал  на  спине  и  потому  имел  отличную  возможность  обозревать  ясное  ночное  небо,  раскинувшееся  надо  мной.  Прямо  над  моей  головой  свешивался  мерцающий  ковш  Большой  Медведицы.  Он  казался   такими  достоверными  и  реальным,  что  я  невольно  потянулся  к  нему  губами,  желая  утолить  мучившую  меня  жажду.

  Вероятно,  так  я  мог  бы  тянуться  очень  долго,  но  тут  на  лицо  мне  упала  горсть  пепла,  и  я  сразу  понял,  где  нахожусь.
    Я  вспомнил  всё,  и  воспоминания   о  минувшем  заворочались  в  голове  тяжёлыми  ржавыми  жерновами.  Издав  стон  человека,  пережившего  второе  рождение,   я   с  огромным  трудом  заставил  себя  принять  сидячее  положение,  чувствуя,  как  каждая  клетка  моего  организма  кричит и   вопит,  взывая  к  состраданию.

   Вокруг  меня,  куда  только  доставал  взор,  расстилалось  сплошное  пепелище.  Над  безобразными  грудами  камней   курился  лёгкий,  серый  дымок.  То,  что  ещё  совсем  недавно  было  нашим  замком,  грандиозным,   величественным  и  неприступным,  сейчас  стало  выжженной,   мёртвой  равниной  и,  казалось,  сама  земля  отдыхает  от  того  чудовищного  потрясения,  какое  ей  довелось  пережить…

    Неподалёку  от  меня  на  груде  битого  кирпича  сидел  капитан.  Он  был  почему-то  без  одного  сапога,  и  его  белоснежная,  всегда  тщательно  накрахмаленная  рубашка  была  изорвана  в  клочья. Один  из  оторванных  рукавов  болтался  на  запястье  грязной  тряпкой,  цепляясь  за  чудом  сохранившийся  манжет. Лицо  капитана  было  черно  от  копоти,  и  я  вряд  ли  признал  бы  его,  если  б  не  книга,  которую  он  держал  в  руках.
  Это  был  тот  самый  «Словарь  Античности»,   который  он  как  раз  листал  сегодня   утром,  перед  тем  как   отдать  приказ  о  розыске  Автаркии.
    Как  и  тогда,  капитан  сидел,  целиком   погрузившись  в  чтение  книги,  словно  и  не  замечал  ничего  вокруг.
  Собравшись  с  духом,  я  на  четвереньках  подполз  поближе  и,  выждав  минуту,  доложил:

  -  Капитан,  произведённые  поиски  Автаркии  положительных  результатов  не  дали.  В  ходе  поисков  на  пороховом  складе  произошло  непроизвольное  самовозгорание  пороховой  дорожки,  что  привело  к  тотальному  взрыву.  Вследствие  этого  все  сооружения  на  территории  бывшего  замка   оказались  уничтожены. Есть  предположение,  что  Автаркия  не  успела  спастись  и  погибла  в  числе  многих  других.  Останки  её  пока  не  найдены,  но  поиски  продолжаются…

   Отчитался  и   затих  с  поникшей  головой.  Мне  было  очень  стыдно.    Я  так  и  не  нашёл     Автаркию,  не  успел  предупредить,  спасти,  вынести  из  огня. А  ведь  целые  сутки  были  даны  на  её  поиски!  При надлежащем  рвении  за  этот  срок  можно  было  иголку  в  стоге  сена  разыскать,  а  я  вот  не  сумел. Какие  тут  могут  быть  оправдания?  Ровным  счётом  -  никаких!   Э-эх!.. Растяпа,  простофиля  и  законченный  неудачник…

    Я  ожидал  страшного  разноса,  но  капитан  почему-то  молчал. Подождав ещё  пару  минут,  я  поднял  голову  и  осторожно  заглянул  ему  в  лицо.
    Капитан  уже  не  читал  книгу:  он  смотрел  куда-то  поверх  меня,  загадочно  поблёскивая  глазами.  На  его  губах  блуждала  странная  улыбка,  которая  слегка  меня  озадачила.  На  всякий  случай  я   повторил  неутешительный  доклад,  а  затем,  подождав  немного,  решился  на  вопрос: «Капитан,  что  с  вами?»..

    Капитан   продолжал  молчать.  Губы  его  дрожали.  Когда  же  я,  совершенно  потерявшись,  принялся   отчитываться  по  третьему  разу,  капитан  вдруг  крепко  пожал мне  руку,  а  затем   порывисто,  по-товарищески  обнял.
  -  Дорогой  ты  мой  человек,  -  услышал  я  его  взволнованный,  дрожащий  шёпот. – Золотой  ты  мой  юноша  -  цены  тебе  нет!  Ты  и  представить  себе  не  можешь,  что  ты   для  меня  сделал.  Огромное  тебе спасибо  за  всё!

     Я  едва  не  задохнулся  от  неожиданности. Каких  только  слов  ни  ожидал    услышать  я  в  свой  адрес,  но  только  не  это.  Такая  горячая  благодарность  совершенно  не  укладывалась  в  моём  сознании.
  -  Капитан…  вы,  наверное,  не  так  меня  поняли.  Ещё  раз  повторяю,  что  останки  Автаркии  не  найдены,  поиски  продолжаются.  Пока  же  результатов  никаких…
    Влажная  ладонь  капитана  запечатала  мой  рот.
  -  Нет-нет!  -  воскликнул  он.  -  Не  возражай!  Ты  и  сам  не  сознаёшь,  что  ты  сотворил.  Ты  подарил  мне   то,  что  было  нужно  больше  всего  на  свете,  ты  подарил  мне  ЕЁ…
  -  Кого,  капитан?..
  -  Автаркию!!!  -  громко  и  торжественно  произнёс  он. 
  -  Где  она?!  -  закричал  я,  дико  озираясь  по  сторонам.
   Капитан  медленно  поднялся  на  ноги,  обвёл  руками  пространство  вокруг  себя,  глубоко  вздохнул  и  умиротворённо  произнёс:
  -  А  вот  она!  -  и  добавил:  Это  и  есть  то  самое,  что  мы  искали.
  -  Где?  Вот  эти  развалины?..

   Капитан  счастливо  расхохотался,  будто  я  сказал  что-то  остроумное,  затем   поднял  с  земли перепачканный  грязью  «Словарь  Античности»,  отряхнул   его  и  со  словами  «На  вот,  прочти»  сунул   мне  в  руки.
   Я  отупело  воззрился  на  строки,  указанные  капитаном,  и  медленно,  по  слогам  прочёл  вслух:
  «АВТАРКИЯ   -   ЭТО   ОТСУТСТВИЕ   ПОТРЕБНОСТЕЙ   И   ЖЕЛАНИЙ,   НЕЗАВИСИМОСТЬ,  ОСОБЕННО   ОТ   ОКРУЖАЮЩИХ   ВЕЩЕЙ   И   ЛЮДЕЙ   /ПО   СОКРАТУ   И    ПЛАТОНУ/ ;   СПОСОБНОСТЬ  ЧЕРЕЗ   ЭТО    К   ПОЛНОМУ    БЛАЖЕНСТВУ.»

  На  эту  тему  было  написано  ещё  что-то,  но  я  уже  не  мог  читать  дальше:  перед  глазами  поплыли  разноцветные  круги.
  -  Капитан,  -  только  и  мог  вымолвить  я,  чувствуя,  что  вот-вот  упаду  в  обморок, -  так  значит,  Автаркия  -  это…  это…
  -  Ну,  конечно,  мой  мальчик!  -  вскричал  капитан,  ещё  раз  душевно  обняв   меня.  – В  том-то  всё  и  дело! Наконец-то  ты  меня  понял!  Ах,  как  мне  этого  недоставало,  если  бы  ты  только  знал!..
   Он  стоял  на  куче  строительного  мусора,  величественный  и  важный,  словно  изваяние,  картинно  раскинув  руки  в  стороны.   
  -  Вот,  гляди,  -  вдохновенно  говорил  он,  указывая  куда-то  вдаль,  через  уродливые  нагромождения  камней  и  досок. -  Посмотри   туда  и  ответь  мне,  что  ты  там  видишь? Леса,  поля,  луга,  холмы,  горы,  окутанные  ночной  мглой,  -   всё  это  исполнено  величия,  истинной  красоты  и  гармонии.  Это  прекрасно  настолько,  что  любая  искусственность,  пусть  даже  самой  высокой  пробы  не  идёт  с  ними  ни  в  какое  сравнение…  А  теперь  запрокинь  назад  свою  израненную  голову  и  посмотри  наверх.  Там  ты  увидишь  тот  же  покой  и  то  же  величие,  только  в  несоизмеримо  большем  масштабе,  недоступном  нашему  пониманию.  Вот,  пожалуйста,  Млечный   Путь,  вот  Петля  Ориона,  вот   нежная  Андромеда  и  зловещий  Скорпион;  а  вот  твоя  Большая  Медведица,  из  ковша  которой  тебе  так  и  не  удалось  напиться…  Вон  там  ярко  сияет  Полярная  Звезда,  а  здесь,  пожалуйста,  Сириус,  есть  ещё  Кассиопея   и  множество  других  прекрасных  звёзд… Да  разве  всё  перечислишь?! А  теперь  попытайся  рассудить  сам:  неужели  какой-нибудь,  пусть  даже  самый  гениальный  художник,  архитектор  или  ваятель  сможет  создать  что-либо   более  совершенное  и  прекрасное?  Конечно  же,  нет!  Человек   жалок  и  ничтожен  в  своих  попытках  сравниться  с  Гением  Природы. Любое  соперничество  в  этой  области  приводит  человека  к  неизбежному  краху,  и  чем  раньше  он  это  осознает,  тем  лучше  для  него…  Ну,  а  теперь  взгляни   в  ту  сторону,  мой  юный  друг.  Там  за  кисейной  занавесью  тумана  ты  увидишь  зеркальную  гладь  залива,  слегка  посеребрённую  луной. Всмотрись  получше:  чьи  это  опавшие  паруса  белеют  печально  над  пустынными  водами,  о  чей  израненный  киль  бьются  тёмные  волны?  Конечно  же,  это  он  -  наш  верный  «Власоглав».  Он  ждёт  нас.  Он  терпеливо  дожидался  нашего  возвращения  всё  то  время,  когда  мы,  отравленные  ядом   изобилия,  наивно  полагали,  что  нашли,  наконец,  своё  место  в  жизни.  Он  верил,  что  рано  или  поздно  мы  осознаем  свою  ошибку  и  вернёмся  на  путь  истинный!

   Внезапно  в  ближайшей  к  нам  куче   обломков  зародилось  какое-то  неясное  шевеление. Перевёрнутый  вверх  ногами  разбитый,  обгоревший  рояль  немного  приподнялся,  жалобно  зазвенев  струнами,  и  из-под  него  выполз  наш  многоуважаемый  БФК.
  Он  посидел  некоторое  время  на  земле,  приходя  в  себя,  затем  достал  из  внутреннего  кармана  дирижёрскую  палочку,  повертел  её  в  руках,  словно  прикидывал,  на  что ещё  она  может  сгодиться,  и,  наконец,  небрежным  жестом  отшвырнул  её  сторону.  Старик  был  грязен  и  оборван,  также,  как   мы,  но,  несмотря  на  это,  держался  гордо  и  независимо.  Заметив  нас,  он  приветливо  закивал  всклокоченной   седой  головой,  приосанился  и  поспешно  подковылял  поближе,  чтобы  слышать  всё,  о  чём  мы  говорим.

   Примерно  в  то  же  самое  время  из-за  лежащей  неподалёку,  расколотой  пополам   колонны  показалась  и  наша  неразлучная  пара:  Береника  с  Ингварем.  Оба   продвигались  с  большим  трудом,  опираясь  и  поддерживая  друг  друга.  Особенно  плохо  выглядел   Ингварь.  Он  громко,  в  голос  стонал,  беспрестанно  всхлипывая  и  бормоча  что-то  себе  под  нос.  Бывший  начальник  дворцовой  стражи   шёл  с  непокрытой  головой:  знаменитого  шлема  на  нём  больше  не  было. Свободной  рукой  он  то  и  дело  гладил  себя  по  взъерошенным  волосам,  словно  никак  не  мог   поверить  в  пропажу  своей  крылатой  драгоценности. 
  Тем  не  менее,  несмотря  на  жалкий  вид,  и  тот  и  другой   всеми  силами  пытались  выразить  полную   готовность  следовать  за  капитаном.  Оба  были  готовы  идти  за  ним  хоть  на  край  света.
   
   Так  собралась  вся  команда  нашего  «Власоглава»,  сильно  потрёпанная  и  помятая,  но  не  утратившая  вместе  с  тем  своего   боевого  настроя.  Все  члены  команды  безропотно  сгрудились  возле  своего  предводителя  и  застыли  в  ожидании  дальнейших  указаний.
  А  капитан  вдохновенно  продолжал  свою  пламенную  речь.
  -  Мы  были  больны,  друзья  мои,  тяжело  больны.  Счастливый  случай  помог  нам  излечиться  от  этой  болезни  -  и  теперь  мы  здоровы,  свободны  и…  Да-да,  только  теперь  мы  стали  по-настоящему  счастливы! Мы,  наконец,  прозрели.  Теперь-то  мы  понимаем  разницу  между  вечным  и  сиюминутным.  И  сейчас,  успешно  пройдя  это  испытание,  мы  можем,  наконец,  продолжить  наше  прерванное  путешествие.  Ибо  только  «Власоглав»,  неутомимо  скользящий  по  бескрайним  водным  просторам   в  неизведанные  дали,  -  вот  наше  единственное  достояние,  наше  бесценное   сокровище,  наша  высшая  цель  и  назначение.  Идём  же  скорее  к  нему,  друзья  мои.  Он  ждёт  нас.  А  здесь  нам  более  делать  нечего…

   С  этими  словами  капитан  построил  нас  в  одну  шеренгу  и  ещё  раз  внимательно  и  придирчиво  оглядел  каждого  в  отдельности,  как  бы  оценивая  нашу  дальнейшую  пригодность  к  морской  службе.  Потом  улыбнулся,  махнул  рукой  и,  не  оборачиваясь,  зашагал  вперёд  прямо  через  груды  развороченных,  дымящихся  камней.
  Повинуясь  приказу,  наш  измученный  табор  стронулся  с  места  и  тихо  побрёл  следом  за  ним.  Никто  не  спрашивал,  куда  мы  идём.  Мы  шли  к  берегу  залива,  где  нас  давно  и  с  нетерпением  ожидал  наш  верный,  трёхмачтовый  «Власоглав»...
……………………………………………………………………………………………………