Автору известно, что изложенная версия происшедшего в далеком XVI веке отличается от сведений, сохранившихся в исторических трудах и хрониках.
Они все называют его ничтожеством, глупым щенком, тявкающим на власть предержащих, фаворитом, который не продержится при императоре и года. Они все – все! нашептывают его величеству, пишут доносы, пытаются избавиться от безродного наглеца.
Пока у них ничего не выходит. Но только пока. Кто знает…
Вот и сегодня, после завершения диспута с отцом Игнациусом Лойолой, когда противники вежливо раскланивались друг с другом, восхваляя ум и богословские знания соперника, ему было очень не уютно. Улыбающийся иезуит с холодными, как лед, глазами, уже прощаясь, произнес еле слышным шепотом:
- Не слишком ли вы много на себя берете, юноша? Как бы не пришлось долги раньше срока отдавать.
Он дерзко усмехнулся в ответ, но не нашелся, что ответить.
Молодой мужчина в одежде священника побарабанил пальцами по столу. Потом встал и подошел к окну. Отодвинул тяжелую бархатную штору. За окном была ночь: звездная, прекрасная.
Может быть, они и правы: кто он такой и что о себе возомнил?
Нет, не для того он обучался богословию и праву в университете в Болонье, не для того добивался должности личного капеллана и духовника императора, не для того подделывал документы о своем знатном происхождении, чтобы сейчас сдаться.
Господь одарил его светлой памятью, хитростью, обаянием и множеством иных достоинств; умением строгой логикой и острыми, как бритва Оккама, аргументами побеждать противника. Сейчас пришло время использовать все эти дары, чтобы победить пронырливого иезуита, пока иезуит не победил его.
Это будет ох как не просто: Лойола славен умением плести интриги, как кружевница плетет кружева, и беспощадностью к противникам тоже славен. Даже сам император опасается спорить с основателем ордена иезуитов.
А что, если… Всем известно, как дорожит отец Игнациус своей незапятнанной репутацией борца за чистоту веры, своим званием «пса Господня», ранее только доминиканцами носимого.
Да-да, это будет отличный ход. Но нужна серьезная подготовка, чтобы всё получилось убедительно. Как там говаривал этот итальянец: «Finis sanctificat media»?
Ну что ж, приступим, аd majorem Dei gloriam.
Он опустил штору, зажег все шесть свечей в массивном подсвечнике и направился в библиотеку.
***
Отец Игнациус Лойола отшвырнул отчет доверенного помощника и стукнул кулаком по столу.
Нехорошая история, ой, и нехорошая! И серным душком попахивающая!
Слабое утешение, что случилось всё в Австрии, а не в Италии или, Боже сохрани, в Испании. Шепоты и слухи расходятся по всей Европе, ширятся, обрастают недомолвками и подробностями. И вот уже кое-кто, довольно потирая руки, связывает эту историю с Орденом Иисуса, обвиняет монахов в колдовстве и союзе с нечистым.
А ведь и не возразишь ничего! И отчет помощника – лучшее тому доказательство.
Лойола снова взял в руки бумаги.
«Легенда о двенадцати рыцарях и двенадцати монахинях – все двадцать четыре, призраки бестелесные, - уже второй год пересказывается подлым людом из деревень в окрестностях столичного града Вены. Мне довелось услышать эту историю и в местных трактирах, и на постоялых дворах, и даже от одного полуграмотного священника.
Рассказывают же следующее, хоть и разнясь в деталях.
Каждое полнолуние, ближе к полуночи, неизвестно откуда, бесшумно, на деревенскую площадь, или к одиноко стоящей мельнице, или к дому, в котором вдруг не случилось быть хозяевам, подъезжают две крытые повозки или кареты, запряженные, одна – белыми овцами, а другая – черными козлами. И выходят из них двенадцать монахинь в белых одеждах и двенадцать рыцарей в черных доспехах. Можно было бы счесть их живыми, если бы не отрубленные головы, которые все призраки держат в руках.
Входят они в дом, или мельницу, или трактир, и учиняют там разное непотребство: пьют, танцуют, срамные песни распевают, прыгают по стенам и потолочным балкам, кидаются друг в дружку головами, как во время игры в мяч, и блуд друг с другом учиняют.
А перед самым рассветом надевают головы на шеи: монашки – рыцарские, а рыцари – монашеские, садятся в кареты и уезжают неведомо куда. А тот дом, в котором побывали призраки, тут же занимается пламенем и сгорает дотла.
Я провел в этих местах около двух месяцев, и своими глазами дважды видел и обе кареты, и рыцарей с монашками, и сгоревший трактир и старую мельницу, где эти исчадья ада творили свои непотребства.
Все свободное же время – которого было у меня от полнолуния до полнолуния – проводил в монастырских и замковых книгохранилищах, где удалось мне узнать следующее.
Никаких легенд о рыцарях и монашках среди местного подлого люда ранее не бывало. И появились они только в последние два года, после того, как один из загородных дворцов перешел во владение известной вам особы, прославленной не только своей ученостью в области богословия, но и тайными знаниями в черной магии и колдовстве богопротивном.
В это же время из католического монастыря и замка рыцарей святого ордена пропали двенадцать монашек, известных чистой и непорочной жизнью, и двенадцать рыцарей, отличившихся в сражениях с неверными во имя Господа нашего.
Ни тел, ни каких-либо иных следов пропавших обнаружить не удалось».
Святой отец снова отшвырнул от себя листы отчета. Все правда, все так и есть! Даже прилагаемый список имен пропавших монахинь и рыцарей – не подделка. Все они действительно значились в монастырских списках и военных донесениях. И все исчезли в единую ночь – без всякого следа.
Конечно, можно было бы заподозрить сговор и простое нарушение заповедей (увы, плоть человеческая так слаба!), но уж слишком многое не сходилось. Если две дюжины человек уезжают куда-то, их хоть кто-то да видел: хозяин постоялого двора на тракте, продавец одежды для мирян, прислуга монастырская. Да хоть нищий побродяга, которых полно вокруг храмов и замков днем и ночью.
Эти же – как сквозь землю провалились.
Может быть, стоит рассказать об этой подозрительной истории святым отцам в Риме? Уж больно сильно она отдает чертовщиной.
С другой стороны, открытый процесс по обвинению в колдовстве в наше просвещенное время требует доказательств неопровержимых. То, что в процессе окажутся замешаны достойные люди – а и монахини, и рыцари принадлежали к знатным родам – тоже не хорошо. И тот факт, что и монастырю, и рыцарскому ордену покровительствовал лично основатель ордена иезуитов, тоже мог не понравиться в Риме. Да и королю испанскому, и императору французскому тоже.
Да! Этот мерзавец все продумал прекрасно! Не подкопаешься.
Ну почему, почему Господь вложил в голову столь отвратительного существа столь высокий разум, и таланты – в столь низкую душу?
Отец Лойола треснул кулаком по столу с такой силой, что тяжелый подсвечник подпрыгнул, а пламя свечей затрепетало.
Нет, так дело не пойдет. Игнациус тоже не обижен Богом, и прекрасно умеет играть в шахматы: сарацинская забава, но сколь полезна для разработки стратегий и тактик – как мирных, так и военных. Вот и пришло время направить противника в тот угол доски, где он не принесет вреда святому ордену.
Например, в Кёнигсберг – далекий город, где правит герцог Альбрехт: человек наивный и доверчивый. Он с удовольствием примет в свой город известного ученостью молодого «аристократа», преследуемого за лютеранскую веру. Да еще и с рекомендательными письмами от самого императора Фердинанда.
Уговорить императора будет не сложно. А преследования – ну что ж, будут этому наглецу преследования.
Что же касается безвинно погибших от рук этого чернокнижника рыцарей и монахинь, то Лойола сам отслужит тысячу заупокойных месс, дабы души несчастных почили с миром. И еще кое-что нужно будет сделать…
Окончательно успокоившись, отец Игнациус позвонил дежурному секретарю, не забыв спрятать отчет от доверенного помощника в тайный ящик стола.
***
На постоялом дворе всего в нескольких верстах от Вены, куда он заглянул, чтобы отдохнуть и перекусить, соседом его за столом оказался неприметный монашек неопределенного возраста.
Отказать Божьему человеку, совершающему пешее паломничество к святыням славного города Рима, было бы не вежливо. Да и поболтать за трапезой с новым человеком тоже приятно. Впрочем, монашек оказался не из говорливых. Сказал, что путешествует по обету, с благословения аббата, довольствуясь в пути скромными подношениями истинно верующих. Поняв тонкий намек святого отца, он решил, что может позволить себе заплатить за обоих: в конце-то концов, этот нищеброд его не разорит.
Уже после трапезы, когда будущий придворный герцога Альбрехта приказал запрягать лошадей, скромный сосед, поблагодарив за обед, пожелал отдарить благодетеля.
- Ничего нет у меня ценного, почтенный. Только этот старый молитвенник, что, умирая, оставила мне матушка. Возьми же его и читай часы по нему. Может быть, вспомнишь добрым словом меня или мою матерь-покойницу.
Отказаться не было никакой возможности. К тому же молитвенник был хорош: переплетенный в прочную черную кожу, с простым кипарисовым крестиком на обложке, он легко помещался в кармане.
***
Вокруг замка Кройцбург творятся дела страшные и непонятные.
С тех пор, как бывший великий магистр тевтонского ордена, герцог Альбрехт, пожаловал это загородное поместье, больше похожее на крепость, своему новому фавориту, жители окрестных деревень стали шептаться о нечистой силе, поселившейся в замке вместе с новым владельцем.
Поговаривают, что каждое полнолуние, ближе к полуночи, неизвестно откуда появляются в какой-нибудь деревеньке две кареты: одна – запряженная белыми овцами, вторая – черными козлами. Останавливаются возле трактира или постоялого двора. Из карет выходят двенадцать монахинь в белых одеяниях и двенадцать рыцарей в черных доспехах, головы свои держа в руках.
И если зайдут они в какой дом, будут до рассвета пить, танцевать и иные непотребства творить. С первыми же лучами зари усядутся обратно в кареты, только головами обменявшись: рыцари наденут на плечи монашьи головы под прозрачными покрывалами, а монахини – рыцарские, под стальными забралами, - и уедут к самому черту в ад.
А тот дом, или трактир, или постоялый двор займется сильным пламенем. Да таким, что и не потушишь, пока не останутся от строения одни уголёчки.
Видимо, этот самый хозяин замка - злодей и чернокнижник, в союзе с врагом рода человеческого.
Да не без помощи ли дьявола удалось ему задурить голову старому герцогу? А сынишку его – наследника, умненького да славного мальчика, превратить в слюнявого идиота, к правлению не способного.
А, может, с мальчуганом-то этому ученому колдуну и не удалось справиться. Может, это слухи одни, что Альбрехт Фридрих заболел и разума лишился. А на самом деле, просто представляет злодей мальца дурачком, чтобы самому регентом стать после смерти старика-герцога.
Только не выйдет у него ничего: поговаривают, что он – самого простого рода, и с герцогом в родстве не состоит. И почтенный Альбрехт Трухзесс фон Ветцхаузен уже собрал множество достоверных бумаг, сие подтверждающих.
***
Черт бы побрал этого фон Ветцхаузена с его понятиями о долге, чести и справедливости! Теперь, если он не примет никаких срочных мер, придется присутствовать на открытом судебном заседании. А там вся правда о его происхождении может выплыть наружу. И тогда прощайте все честолюбивые мечты о пусть и не официальном регентстве, о возможности вершить судьбы подданных герцогства, о праве карать и награждать.
Да еще и эти слухи о двух дюжинах мертвецов, пугающие простолюдинов в окрестностях Кройцбурга. Надо, надо положить им конец. Вот только как, если правдивы они. Так же, как правдивы документы, собранные чертовым прусским дворянином.
Ну что ж, пока герцогиня благоволит к нему, можно еще попытаться что-то исправить. Например, задержать фон Ветцхаузена в пути, чтобы не успел к началу слушаний.
А потом будет время подумать, как разобраться с призраками.
***
Но времени, увы, не хватило. Сам польский король Сигизмунд Август направил комиссию, дабы разобраться с этой странноватой историей, попахивающей не только и не столько мошенничеством, но и откровенным колдовством.
Хорошо, что удалось вовремя позаимствовать денег из казны по-прежнему благоволящего к фавориту герцога Альбрехта. И хорошо, что свободный торговый город Данциг готов предоставить ему убежище.
Ему и его вечным спутникам: двенадцати рыцарям и двенадцати монахиням, которые едут за ним по пятам, куда бы он ни отправился. Едут, чтобы веселиться, петь, танцевать, блудодействовать и устраивать поджоги.
Слава Богу, мирные жители Данцига не знают ничего о жутковатых провожатых, от которых он не может избавиться.
Да, все его познания в черной магии и колдовстве, так пригодившиеся в далекие годы, чтобы сначала убить этих людей, а потом призвать к вечной жизни в образе безголовых призраков, - теперь ни к чему. Он-то надеялся таким изощренным способом очернить своего врага и соперника – Игнациуса Лойолу, а вместо этого призвал силы, с которыми теперь не в состоянии справиться.
И как же, до боли в сердце, обидно: опять его идеально рассчитанным, выверенным планам суждено рухнуть в последнюю минуту! Увы, не в первый раз.
Какой-то злой рок преследует его: стоит только колесу Фортуны поднять его наверх, как какая-нибудь нелепая случайность вновь тащит вниз.
***
Неведомая болезнь, подобно голодному чудовищу, пожирала его, не позволяла голову оторвать от подушки, лишала аппетита, сна, иных радостей жизни. Единственным утешением оставалось чтение. Но скоро и оно стало слишком утомительным: мозг уже не справлялся ни с образами и хитросплетениями сюжетов литературы светской, ни с учеными построениями трудов богословских.
Только старый молитвенник в черном кожаном переплете, с кипарисовым крестиком на обложке (подаренный кем-то давно забытым в давние годы) еще удавалось полистать перед сном. Мерный шепот знакомых слов молитвы успокаивал, дарил отдохновение, позволял не надолго погрузиться в забытье на грани сна и яви, из которого его вырывал стук призрачных колес по мостовой и разухабистые песни монашек и рыцарей.
А наутро служанка или доктор приносили вести о снова случившемся в городе пожаре.
Он вздыхал, крестился, мысленно молился за оставшихся без крова. И понимал, что это бесполезно – прощения ему нет и не будет.
***
В этот день он забылся легким дневным сном, а, пробудившись уже под вечер, понял, что нынче – последний вечер в его жизни. Рука привычно потянулась к молитвеннику, лежавшему на прикроватном столике.
Из расклеившегося переплета выпал листок бумаги – старый, пожелтевший. Видимо, он пролежал меж двумя слоями кожи многие годы.
Трясущейся рукой он развернул сложенную вчетверо записку.
«Если ты нашел это письмо, значит, воистину, пришел последний час твоей жизни.
Уверен я, была она полна подлостей, злодейств, подлогов, мошенничества и злобного колдовства, коими прославился ты еще в юные годы. Господь даровал тебе светлый разум и способность к учению, но ты обратил помыслы свои ко злу. Ты думал, роскошная мантия познаний поможет тебе скрыть истинный лик свой от людей.
От иных людей, возможно. Но не от меня. Ибо и мне даровал Вседержитель толику ума и проницательности.
Я знал, что в смерти двадцати четырех невинных душ, кои были обращены в призраков нечистым колдовством, повинен ты. Но не мог этого доказать.
А ты, глядя на тщетные труды мои, радовался в черном сердце своем.
Не знаю, скольких еще ты убил – магией или чужими руками – за прошедшие годы.
Но этих смертей близких мне и ордену людей я тебе не простил. После тысячи заупокойных месс души несчастных успокоились навеки. Но моя душа по-прежнему жаждала мести.
Для того, чтобы заставить привидений следовать за тобой повсюду и смущать твой покой и сны твои, пришлось мне прочесть многие колдовские труды, обучиться страшному искусству черной магии. Но я добился своего.
Мне удалось создать фантомы, которые преследовали тебя всю жизнь, куда бы ты ни отправлялся. И мне удалось передать тебе молитвенник с кусочком того кипариса, из которого был вытесан крест, ныне стоящий над кенотафом несчастных, которых ты погубил. Именно этот крест и отнимал у тебя постепенно жизненные силы и здоровье, не давал тебе возможности довести ни один твой злобный замысел до конца.
Ныне же, знаю я, ты умираешь еще во цвете лет. Без друзей, без любящей семьи, без уважаемых учеников и почтенных покровителей. Ты был одинок всю свою жизнь – и это тоже моих рук дело.
Я наказал тебя еще при жизни. А Господь наш накажет после смерти. Он – милосердный, но он же – и меч карающий.
Да, признаю, грешен и я. Я использовал дьявольские силы, так же, как и ты. Но мои намерения были чисты: я хотел, чтобы вернулось к тебе сотворенное тобой зло.
И делал я это аd majorem Dei gloriam.
Основатель Ордена Иисуса,
смиренный раб Господень
Игнациус Лойола».
Письмо выпало из слабой руки на одеяло.
Ветерок распахнул настежь только слегка приоткрытое окно, ворвался в комнату, поднял тонкий листок бумаги, покружил по спальне, подхватил мягкой лапкой и унес куда-то.
Когда служанка с чашкой вечернего укрепляющего напитка вошла в комнату, Пауль Скалих, князь Скала, граф фон Хун, житель вольного города Данцига Поль Скалигер, сорока одного года от роду, был уже мертв.
Похожие статьи:
Рассказы → По ту сторону двери
Рассказы → Песочный человек
Рассказы → Властитель Ночи [18+]
Рассказы → Желание
Рассказы → Доктор Пауз
