Cokoл

из цикла "Космические рассказы "

...Новая планета, возникшая на их пути в отдалённой звёздной системе на самой окраине Галактики, определённо не была приспособлена для жизни.
Для разумной жизни. 

И не пригодна к деятельности экспедиции в условиях максимально полного контакта с внешней средой обитания. 

Такой малоутешительный вывод напрашивался после тщательного сравнительного анализа данных, полученных со всех зондов, отправленных вниз. 

На орбите корабль находился достаточно долго – завершался тридцать седьмой виток. И к этому времени один из первых зондов закончил исследование более плотной среды обитания, желеобразной массы, которой была покрыта большая часть поверхности планеты. В толще полужидкой массы присутствовали аборигенные формы жизни, и лишь некоторые из них приближались по своему уровню к предкам участников межзвёздной экспедиции. 

Здесь, на единственной из всех, обращавшихся вокруг угасающей жёлтой звезды, планете, присутствовали наименее разумные формы жизни, остановившиеся в своём развитии миллионы лет назад. 

Впрочем, контакт с формой, обладавшей восемью подвижными конечностями, внушал некоторый оптимизм, как наиболее перспективный – несмотря на обитание аборигена в густой водной среде. 

Основная проблема заключалась в том, что командир экипажа не мог отправить вниз на вахту более одного наблюдателя.

Приходилось пожертвовать развитием контакта с наиболее симпатичными лично для него аборигенами – ради достижения основной задачи экспедиции и восстановления ресурсов корабля, компоненты для которых придётся брать наиболее доступным образом, с поверхности суши. Ресурсы требовалось возобновить не только ради возвращения домой – до этого было ещё далеко – но и для дальнейшего поиска пригодной планеты, чтобы основать на ней поселение, колонию. 

Именно для достижения этой, основной, цели и был оптимально подобран малочисленный экипаж. 

Где-то там, возможно, за пределами этой звёздной системы, экипаж превратится в колонистов и начнёт осваивать новое жизненное пространство, пригодное для переселения их народа с умирающей планеты, находящейся почти в центре Галактики.
Основная задача по-прежнему стояла перед ними. Межзвёздному крейсеру Специальной Галактической Миссии предстояло продолжить путь за пределы этой звёздной системы.
А наблюдателю-добровольцу предстояло остаться здесь.

В полнейшем одиночестве.  

 

***   

 

За наш столик, предварительно спросив разрешения, подсел высокий мужчина.

Мои дети бесцеремонно уставились на него – точнее, на грубый изогнутый шрам, тянувшийся из-под ковбойской шляпы, наискось пересекавший левый висок и на излёте рассекавший надвое бровь.
В это время дня заведение до отказа наполнялось народом, простыми жизнерадостными людьми, привыкшими к работе на свежем воздухе и здоровому аппетиту, который требовалось насыщать здоровой деревенской пищей. 

Человек остановился рядом и, безуспешно поискав взглядом свободные столики, вопросительно взглянул на меня со словами «Позволите?.. К сожалению…» и неопределённым жестом, который должен был заменить с трудом складывающуюся фразу. 

Как мне показалось, я достаточно вежливо кивнул в ответ на вопросительный жест человека со шрамом. Элементарная вежливость, давно установившаяся в новом человеческом обществе, подсказывала единственно возможное «разрешение ситуации». И, если честно, напоминала один из тысяч обязательных ритуалов, подобных тысяче иероглифов, которые необходимо было знать каждому простому японцу в древней, ужасно перенаселённой, довоенной императорской Японии, Великой Земле Ниппон, где крестьянин, забывший хотя бы один из многочисленных ритуалов, рисковал вызвать к себе повышенное внимание, чреватое отсечением головы. Обычным, будничным, привычным усекновением, одним махом решавшим демографические проблемы. Кто сказал, что проблемы не решить насилием? Ещё как решить! Нет человека – и нет проблемы... На этом тезисе основывалась большая часть истории нашей многострадальной планеты. Тезис успешно распространялся и на иные формы жизни, чем-то не понравившиеся человеку. 

Ритуалы – священны, их положено соблюдать, а забывчивость не лечится тибетской медициной, а карается мечом. 

После третьей мировой войны, установления всемирного единого правительства, уничтожившего все рассадники терроризма и безжалостно расправлявшегося с любыми проявлениями нелояльности населения, тем более инакомыслия, вести себя по иному было бы, по меньшей мере, неразумно, а временами просто опасно.

Поскольку я увлекался в своё время историей древнего мира – в то время, когда посещение библиотек ещё не было лицензировано и не требовалось подтверждать разрешение на просмотр даже безобидных книг Булгакова и Мулдашева, Булычёва и Джека Лондона, Николая Задорнова и Симоны Вилар, не говоря уже о «Капитале», «Преступлении и наказании», «Чернильном сердце» или «Мастере и Маргарите»  – современные имперские ритуалы не казались мне чем-то абсолютно свежим и новым.

Как говорится, было с чем сравнивать – хоть и всего лишь по запрещённым книгам. 

Да к тому же он, человек со шрамом, вряд ли нашёл бы свободное место – что ж, пусть садится здесь. 

Уверенной походкой подошла официантка с наглой грудью и неопределённым возрастом, замаскированным дежурным слоем косметики. Но улыбка, которой она его наградила - нашего нового соседа - была не вполне дежурной. Назвав её по имени, что окончательно выдавало в мужчине завсегдатая более-менее приличного заведения, он лишь добавил после секундной паузы: «Мне – всё, как всегда». Этого было достаточно, чтобы официантка, блеснув улыбкой, напоминавшей оскал довольной львицы, удалилась, обходя столики и, пожалуй, чрезмерно вращая крутыми бёдрами, рискуя опрокинуть на пол чей-то завтрак. 

Пока она ходила за чашкой кофе и куском фирменного пирога для человека со шрамом, он заинтересованно уставился на красочный определитель птиц с цветными вклейками, который увлечённо листали мои дети. Сын и дочь, скользнув по новому участнику «застолья» любопытными взглядами, опять уткнулись в книгу, весело щебеча и тыкая пальцами в картинки, если узнавали очередную пичугу. Ребятишки с присущей их возрасту бесподобной скоростью ухитрялись одновременно перелистывать страницы и поглощать вторую порцию изумительного вишнёвого пирога. Вызывая у меня справедливое опасение, что придётся заказывать и третью порцию.
Когда официантка, по-прежнему уверенно покачивая бёдрами и всем остальным, включая блестящий поднос (как только блюдца и чашки удерживались на нём?..), принесла мужчине со шрамом крохотную ёмкость с кофейным напитком, совершенно неоправданно называемым здесь «кофе», и кусок яблочного пирога, я решился заказать такой же себе и детям, которые уже приканчивали крошки прежних порций – гулять так гулять, наедимся хоть раз «от пуза». Джейн – так мужчина, обращаясь к ней, называл официантку – понимающе и (показалось мне) лукаво усмехнувшись, отправилась обратно к стойке.

А я, почему-то сконфузившись и пытаясь загладить надуманную неловкость (которую, скорее всего, лишь один только человек и ощутил, и этим единственным – закомплексованным донельзя мнительным папашей с чрезмерным чувством осторожности, оставшимся без работы, зато с двумя шумными весёлыми ребятишками на руках – был, конечно же, я сам), буркнул на всякий случай нечто умеренно вежливое по поводу всеобщего национал-капиталистического счастья в Империи Национального Единства и Капитал-Национал-Социальной Справедливости.

Это было частью ритуала.

Так было принято.

Впрочем, я мог бы и промолчать – ровный гул, стоявший в зале, страховал от неприятностей, связанных с недостаточно проявляемой преданностью капитал-национал-социальной идее. 

А человек со шрамом, похоже, искренне заинтересовался цветными таблицами в определителе – в тот момент мой сын, перелистывая страницы, дошёл до отряда дневных хищников и дочь, уморительно всплеснув руками, воскликнула: «Ой, какая лапочка!» - дважды ткнув (для верности) пальцем в разноцветную картинку и затем дёргая меня за руку. Не переставая тормошить меня, она без умолку тараторила:
- Папа, папа, смотри, ну смотри же! Такая красивая птичка!.. – на рисунке был маленький сокол. 

Человек со шрамом вступил в разговор, произнося чуть смущённо, почти извиняющимся тоном, словно прося прощения за то, что вмешивается в беседу семьи, в семейные дела: 
- Вижу, Ваши дети интересуются пернатыми друзьями? Признаться, я тоже. Более того, у меня на ферме есть один такой – и, поверьте, настоящий друг! Правда, он в летах – так сказать, птица пожилая, пожившая на свете, и летает он уже не так быстро, как в былые годы… Но я-то помню, как он летал. И как спас меня однажды… Это совсем особая история… 

Мои ребятишки одновременно подпрыгнули на стульях и уставились горящими глазами на незнакомца: 
- О-о-о! У вас есть такая птица?! Как здорово! – Дочь опять захлопала в ладоши и затараторила, - Вот точно такая птичка, да? Такая? 

- Именно такая, - мужчина утвердительно кивнул головой. – Сокол. Точно такой, как на картинке.
Затем он обернулся ко мне и протянул загорелую и угловатую, заскорузлую руку человека, привыкшего к тяжёлому физическому труду:
- Разрешите представиться. Арчи. Арчи Малкович. Мои предки прибыли на Дикий Запад в позапрошлом столетии. Так что, могу считать себя коренным американцем. 

Промолчав по поводу «коренного американца» и оставив при себе своё мнение о почти полностью истреблённых европейцами индейских племенах, я пожал протянутую руку, а человек со шрамом продолжил:
- Вы знаете, моей птице уже много лет. По правде говоря, я думал, что хищные птицы живут меньше – хотя, конечно, слышал о трёхсотлетних воронах, но, по-моему, всё это сказки. К тому же, сокол – не ворон. Сокол падалью не питается. Птица благородная, знаете ли, – и он кивнул на рисунок в определителе. – И вот что. Я подумал, если вы не очень спешите – хотел бы пригласить вас на день или на пару деньков к себе на ферму – дети познакомятся с этой удивительной птицей. Если вы не против, конечно. 

- Ур-ра-а-а!.. – закричали в один голос дочь и сын, засыпая меня одинаковыми вопросами и сияя одинаково серо-голубыми глазами. – Папа, поедем! Папа, папа, давай же поедем, ну пожалуйста! Мы так хотим посмотреть на птичку, мы хотим познакомиться с нею!..
Под таким дружным напором почти невозможно устоять. Словно защищаясь, я выставил вперёд ладони, сделав преувеличенно испуганное лицо и, улыбаясь, кивнул. А человек со шрамом – ковбой Арчи – сказал:
- Мы там живём дружной коммуной, одной большой семьёй – моя кузина и её выросшие сыновья, со своими жёнами и детьми. Поехали прямо сейчас. А по пути я расскажу всё, как было.

С самого начала.  

 

***  

 

Командир экипажа нажал на кнопку всеобщего сбора, чтобы сообщить всем своё решение.

Через минуту экипаж в полном составе молча пожирал глазами высокого гуманоида с блестящим чёрным кожным покровом.

 

Командир – а это был он – встал из кресла и обвёл присутствующих тяжёлым взглядом.

В кают-компании воцарилась абсолютная тишина.
Высокий гуманоид незаметно вздохнул и начал говорить: 

- Все вы знаете, что наши ресурсы на пределе. Изначально планировалось, что экспедиция останется на этой планете, как наиболее подходящей для существования – и не просто существования, а дальнейшего благополучного развития - нашего народа. Увы, этим надеждам не суждено было оправдаться. Жизнь здесь без защитных скафандров или капсул совершенно невозможна. Мы сможем восстановить ресурсы, пополнить запасы практически всех необходимых для функционирования корабля и экипажа химических элементов, но … придётся продолжить путь в холодных просторах враждебного Космоса. И ещё одно… Одно мы должны решить сообща – проблему выбору. Один из нас останется здесь, в качестве наблюдателя. Мы не можем пренебречь изучением этого крайне интересного мира – даже если не рассчитываем жить здесь в будущем.
Воцарилось тягостное молчание. Присутствующие в кают-компании потупили глаза.

Холодок пробегал по спине при одной мысли о том, что на тысячи световых лет вокруг не будет не будет не только никого из соплеменников – вообще ни одного разумного существа, близкого им по духу. 
Второй штурман встал с места:
- Я готов, капитан… я остаюсь.  

 

***  

 

Год выдался на редкость удачным для фермера. Зерновые и овощи дали рекордный урожай, новый сорт кукурузы проявил себя просто великолепно, многократно окупив затраты на приобретение элитных семян, а сад... Ветви яблонь дугою склонялись к земле под тяжестью румяных и золотистых плодов.
Кроме того, сильно облегчалось хранение урожая – в отличие от прошлого, «мышиного», года, когда все соседи в округе паниковали от нашествия грызунов. Сейчас – хоть бы одна зубастенькая мордочка показалась!.. словно мор прошёл по царству грызунов
Предусмотрительно расставленные капканы – на крыс – также оставались пусты.
Что и говорить, год удался!  

Арчи Малкович сидел возле распахнутой двери своего дома и расслаблено потягивал любимое чешское пиво. Даже навскидку, как говорится, было понятно, что по всем контрактам выходила приличная прибыль.
Солнце клонилось к закату, приближался вечер трудного дня – почти как в известной, всеми любимой, песне. 

Солнечные лучи окрашивали в жёлто-оранжевые тона растянувшиеся по небосклону облака. 

Арчи услышал слабый стук вверху, правее, словно когтями по крыше. 

Подняв голову, увидел только хвост птицы, сидевшей на выступе кровли. 

Решив то ли подразнить птицу, то ли перекликнуться с ней – не сильно и задумываясь об этом – Арчи начал насвистывать что-то, подражая мелким певчим пичугам. Насвистывая и не сводя глаз с гостя-хищника, наполовину скрытого кровлей дома.  

Внезапно сокол – а это был именно сокол, маленький сокол – словно обтекая выступ, мягко спланировал в сторону, откуда раздавался свист, и почти бесшумно скользнул к Арчи.
Расстояние между глазами, неотрывно наблюдавшими за сидящей на выступе крыши птицей, и соколом - первоначально около семи футов – за доли секунды сократилось почти до нуля. 

Возле головы Арчи сокол спланировал в сторону, почти зацепив крылом короткую стрижку хозяина дома, который почувствовал словно порыв ветра в абсолютно тихую, безветренную погоду. 

Сокол, сильно взмахнув крыльями, и по-прежнему без единого крика, скрылся за желтеющими кронами яблонь – благодаря закатным лучам вечернего солнца, казавшимися более жёлтыми, чем были на самом деле. 

Скрылся столь быстро, что Арчи толком не успел его разглядеть. 

Всё произошло за считанные мгновения. Замедленная съёмка, наверное, запечатлела бы отличный эпизод для фильма о природе!
Наверное, мои «соловьиные трели» сделали своё дело, подумал фермер, напялив на затылок потрёпанную ковбойскую шляпу. Ведь хищник, это совершенно ясно, чётко летел на звук, не видя изначально цели – именно на звук.

Сокол охотился. 

Представляю себе разочарование – или испуг? – хищной птицы, когда перед её когтями, раскрывающимися, чтобы вцепиться в робкую мелкую пичугу, пересвистывающуюся с подругами, вдруг обнаружилась голова «великана» - конечно, великана по птичьим меркам. Арчи довольно хмыкнул.
Жаль, всё произошло слишком быстро, он не успел рассмотреть сокола – в том, что птица оказалась именно соколом, Арчи не сомневался. Но, всё равно, маленькое приключение подняло настроение и без того вполне довольного жизнью ковбоя.

Арчи наутро заметил птицу. Сокол сидел на одиноко стоявшем дереве, возле загона для лошадей.
Арчи решил, что видит ту же птицу, вчерашнего «нападавшего». И что она голодна. 

Удачный для фермеров год оказался неудачным для маленького сокола. Ведь основная составляющая ежедневного меню хищной птицы в обычное время – мелкие грызуны. Которых сейчас не наблюдалось, совершенно.
Арчи вынес из дому оставшиеся после вчерашнего дня вымоченные в уксусе кусочки мяса. Разложил их на обтёсанной поверхности бревна коновязи. Отошёл в сторону.
Сокол подлетел к приготовленному для него угощению почти сразу.
Птица, схватив первый кусочек, выронила его на траву. Арчи продолжал наблюдать.

Сокол, отворачивая клюв явно в отвращении, из-за необычного вкуса или запаха, всё же начал глотать кусочки мяса. Судорожными движениями проталкивая их в пищевод, словно желая поскорее разделаться с отвратительным, по его меркам, продуктом. Голод – не тётка. 

 

На следующее утро Арчи подготовил для птицы более подходящее угощение.
Сокол занимал сухую ветку ближе к вершине на том же дереве.
Куски сырого мяса, на этот раз без лишних «подробностей», пришлись ему по вкусу.
Арчи решил подкармливать птицу каждый день
И каждое утро сокол прилетал, устраивался на дереве, ожидая угощения. 

Через месяц они стали почти друзьями. Сокол сопровождал фермера повсюду. Когда Арчи объезжал на лошади свои владения, птица летала вокруг, то возносясь высоко в небо, то делая виражи впереди, словно развлекала ковбоя фигурами высшего пилотажа – или просто радовалась жизни. Белый рысак - подарок двоюродной сестры – привык, что на таких прогулках, обычно по утрам, их сопровождает птица.
Через некоторое время Арчи уже не представлял себе, как жил раньше без такого пернатого и четвероногого окружения. Что ни говори, а жизнь в почти полном – без людей - одиночестве раньше угнетала его.

Арчи привык, и даже перестал выезжать раз в неделю для посещения пивной в городке неподалёку. 

А вскоре приехала из Европы кузина, приславшая в прошлом году породистого белого коня. Приехала навсегда, намереваясь заняться разведением этой породы в Америке, и, конечно же, привезла с собой детей – двух смышлёных ребятишек, подраставших без отца. 

Арчи был очень рад приезду родственников, они с племянниками быстро нашли общий язык. Ребята с увлечением помогали в разнообразнейших делах, которых всегда хватало на ферме. А сестра помогла наладить быт, несколько запущенный ковбоем после смерти жены. В те очень тяжёлые для Арчи годы он опустил руки и почти забросил хозяйство. Уборку делал крайне редко и мусор скапливался в комнатах месяцами. Во дворе, и вообще на всей ферме, тогда царило запустение.

Арчи называл пернатого друга просто Фэлкон*, не особо затрудняя себя выдумыванием имени. Просто Фэлкон, как «просто Мария».  

******** 

(сноска внизу страницы)
* falcon (англ.) – сокол. Произносится обычно как «фолкэн»?..

В американском варианте английского языка, в различных штатах допускаются местные вариации произношения, «диалектизмы». 

******** 

...Тем же именем стали называть птицу сестра и племянники. Сокол вроде как превратился в одного из их братства, коммуны, в одного из членов их семьи. 

Он с удовольствием сопровождал Арчи в конных поездках, то взмывая круто вверх, словно ввинчиваясь в низкие облака или беспредельную синеву солнечного утра, если день обещал быть безоблачным, то улетая далеко вперёд, а затем, делая вираж низко над землёй, возвращаясь к пыльной ленте, что рассеивалась в воздухе за спиной всадника. 

И в это прекрасное пронзительно чистое утро, напоённое голосами жаворонков, Арчи решил объехать свои владения.

В стороне от пастбищ, там, где начинались каменистые россыпи, сплошь поросшие колючим кустарником, пару дней назад он снял с ветки буровато-жёлтый клок шерсти, заподозрив, что по соседству объявилась пума. Ни для него, ни для племянников или сестры, ни даже для коней она не представляла опасности – но всё же требовалось проявить осмотрительность.

Бдительность – прежде всего. Бережёного бог бережёт.

И что, если это самка, и у неё появились детёныши, и она устроила логово где-то в укромном уголке поблизости от ранчо? Голодная мать, защищающая своих детей, или одинокий бродяга-самец, который через день покинет здешние места, чтобы проследовать дальше на север – это, знаете ли, две большие разницы, как говорят на родине его кузины. 

А россыпи камней, склоны которых – просто Скалистые горы в миниатюре, даже со своим «Большим Каньоном» - идеальное место для пумы, подыскивающей укромное местечко, чтобы вырастить мяукающих наследников.  

…Конь внезапно шарахнулся в сторону от густого кустарника, словно почуял смертельную опасность, и встал на дыбы.
Арчи в этот момент, запрокинув голову, рассматривал вершину веймутовой сосны, где ему почудилось неясное движение и, уже отпустив стремена и поводья, собирался спрыгнуть на каменистую почву. 

Ковбой упал на камни, даже не успев схватиться за луку седла, ударился виском – и мгновенно потерял сознание. 

Рысак с места в карьер понёсся вскачь, прочь от резкого запаха опасности – хорошо ещё, что левая нога всадника не осталась в стременах; сотня метров по острым камням закончилась бы для бесчувственного тела, бившегося о камни, верной смертью. 

Из небесной дали донёсся тревожный крик сокола. Сперва птица метнулась в сторону рухнувшего тела, замершего чёрной точкой у подножия ледникового валуна, заброшенного сюда сотни тысяч лет назад последним, наижесточайшим оледенением.

Затем, словно переменив решение, стрелой заскользила по направлению к ферме, с утроенными силами и пронзительным свистом рассекая крыльями знойный воздух прерии. 

Казалось, ни одно живое создание не способно мчаться с такой скоростью. 

 

***  

 

Ирэн хлопотала на веранде, устраивая к возвращению брата нехитрый завтрак из фруктов и овощей, когда над постройками разнёсся тревожный крик сокола и птица до смерти напугала её, бросившись прямо к ней в руки.

Сердце птицы бешено колотилось под перьями с такой скоростью, словно вот-вот готовилось выскочить из груди.

Сокол перелетел на перила веранды и, взъерошив перья, продолжал тревожно и призывно кричать – а затем взвился в воздух и начал накручивать круги над обширным двором, не прекращая пронзительные крики. 

Он, крича, поворачивал голову к женщине, и та отчётливо ощутила тревогу – с братом наверняка что-то произошло. Ведь они всегда возвращались вместе с утренних прогулок, причём птица зачастую сидела на плече ковбоя. Да и вообще, они практически неразлучны.
Арчи нет, сокол беснуется здесь – что же случилось?! 

Ощущение опасности, грозившей брату, сжало её сердце. Ирэн крикнула старшему сыну, который до того не спеша чистил бока пегой кобылы в загоне, а теперь, открыв рот, широко распахнутыми глазами смотрел на птицу:
- Джонни, запрягай двоих, живо! С твоим дядей случилась беда!.. 

Младший сын, выскочив из дому, помчался помогать. Через минуту Ирэн и её старший, четырнадцатилетний Джон, стискивая пятками бока лошадей, пришпоривали, гнали скакунов по жёлтой траве прерии в сторону зарослей и каменистых россыпей, на восток. Сокол рассекал крыльями воздух впереди вытянувших морды лошадей, указывая дорогу. 

Не было времени укреплять сёдла, и они сидели просто на спинах коней, каждую секунду рискуя слететь на сливавшуюся внизу в сплошную желтизну землю – лишь уздечки в руках. Совсем недавно став жителями прерий, они быстро научились ездить верхом, обходясь без сёдел, по-индейски. Конечно, дети освоили науку прерий быстрее, чем Ирэн, они вообще всё схватывают на лету.

Но с такой скоростью и она сама и старший сын мчались впервые – да что там, не мчались, просто летели, стремясь не отставать от птицы!

Всё же дистанция между ними и соколом стремительно увеличивалась. Главное, не потерять направления, волновалась женщина, не потерять птицу из виду. 

- Смотри, куда он летит! – крикнула сыну, а сухой ветер, словно став густым и плотным, отбрасывал её слова за спину, или затыкал обратно в глотку.
- На днях я видел у валунов следы кугуара! – крикнул в ответ сын. 

Боже, только этого не хватало, ужаснулась женщина, вдруг отчётливо представив, что могло произойти там, среди зарослей и камней. Ирэн, до крови закусив губу, что было силы пришпорила коня, который, казалось, и так мчался галопом на пределе своих возможностей...

 

...Когда Арчи свалился из седла вздыбившегося от испуга животного там, в низине, в пяти милях от дома и, разбив голову о камни, потерял сознание – пума ещё и не собиралась подкрадываться. Она услышала топот копыт, ржание испуганного коня с подветренной стороны – поэтому скакун почуял её запах гораздо раньше хищника, во всём виноват ветер – и лишь потом бесшумно заскользила между кустарниками, по дуге, чтобы снова не упустить запах добычи, не обратив никакого внимания на крылатую точку, мелькнувшую в небе и лишь на мгновение зависшую высоко над ней. 

И скоро старая самка почуяла запах – запах человека.

Обычно пумы не нападают на людей, но она, во-первых, была голодна, не насытившись пойманной под утро тощей мышью, а во-вторых, в логове среди камней повизгивали детёныши, два милых котёнка, у которых только недавно прорезались глазки, и для которых уже не хватало молока. 

Забравшись по камням выше, так, чтобы можно было рассмотреть возможно большее пространство, и при этом оставаться в тени, пума увидела человека и глаза её блеснули золотисто-жёлтым светом.

Охотник увидел добычу.

Самку смущало лишь то, что добыча была неподвижна.

Может быть, здесь таится какой-то подвох? Кугуар нервно облизнулся и дёрнул головой, кончик хвоста задёргался и начал бить по бокам, слева направо, справа налево. Пума хотела прыгнуть и вонзить клыки в свежую пищу, но всё ещё не решалась выйти из укрытия, выдать себя.
Находясь так, что порывы сухого степного ветра порой долетали до неё, более отчётливо донося запах застывшего на камнях странного человека – ведь охотник просто обязан чувствовать жертву, в то время как объект охоты не должен даже подозревать о том, что на него охотятся – пума почувствовала, как очередной порыв донёс до её расширившихся ноздрей запах крови.

Самка резко приподнялась и сделала шаг вперёд. Она почти уже не опасалась ловушки. Опытная старая пума прекрасно знала, что люди, выходя на охоту, способны приманивать хищников свежим мясом – но то мясо пахнет иначе, кровью лисы, овцы, свиньи, кролика, дикой или домашней птицы – да кого угодно!

Сейчас она чуяла кровь человека. Человека беспомощного, раненого, но не умершего – старый кугуар прекрасно разбирался в подобных вещах, потому и прожил так долго на этом свете, с каждым годом становившимся всё теснее и опаснее для диких свободных животных, самых что ни на есть коренных жителей горных вершин и бесконечных когда-то просторов прерий. 

Шаг, ещё шаг. Прыжок вперёд и вниз.

Покатый валун, обтесанный ледником и влекомый в эти края через сотни или тысячи километров от высоких северных гор, исчезнувших после Великого оледенения, стёртых с лица Земли гигантской, страшной силой Вечной Зимы, действительно казавшейся тогда вечной – серый валун, покрытый золотисто-зелёными пятнами (совсем, как глаза охотившейся пумы) накипных лишайников, этих таинственных растений-сфинксов, покатый валун остался за спиной.

Краем уха зверь уловил отголоски далёких звуков, бившихся о высушенную землю прерий копыт – не бизонов и не оленей; где-то вдалеке скакали дикие мустанги. Или, возможно, ковбои гнали своё небольшое стадо.

Пума лишь повела ухом, дёрнув, прогоняя севшую муху, словно отгоняя бесполезную мысль о недостижимом обеде – то ей не по зубам, старый зверь трезво оценивал свои возможности. 

А здесь, прямо перед глазами – подарок небес, груда свежего мяса, которого должно хватить им с детёнышами на неделю, настоящий пир, о таком пума не могла и мечтать, подобного везения не было у неё много лет – семь или восемь? – с тех пор, как на восточном склоне Скалистых гор она, будучи значительно моложе, набрела на тушу коровы, отбившейся от стада и упавшей в скромную пропасть – небольшую, по меркам самой пумы, но для рогатой безмозглой скотины, заблудившейся в горах, среди поросших скудной растительностью склонов и ущелий – для рогатой избалованной дурочки в самый раз. 

Кугуар сделал ещё один шаг, свирепо хлестнул длинным хвостом и приготовился прыгнуть, сделать последний прыжок и, приземляясь, ударить острыми когтями по вздувшимся на шее артериям, готовым брызнуть ароматной кровью.

В этот момент, целясь прямо в сузившиеся зрачки голодного зверя, сверху на голову пуме свалилась птица, перепугав до смерти четвероногого хищника. Сверху на кугуара ещё никто никогда не нападал! Как-то жалко мяукнув и запоздало взмахнув когтистой лапой, способной переломить шейные позвонки оленю или небольшому лосю, пума отпрянула в сторону, припав к неровной земле, цепляясь за раскалённые камни. 

Арчи словно сквозь сон слышал рычание разъярённого зверя, который уже опомнился от внезапного нападения, и боевой крик сокола. Тягучая боль сжимала тисками голову, левый висок словно жгли раскалённым железом – в какой-то степени так и было, утреннее солнце успело нагреть камни, на которые он рухнул, падая с коня. 

С трудом разлепив налившиеся свинцом веки, Арчи увидел, словно в тумане, как исполинская кошка, в которой от оскаленных клыков до кончика хвоста было не меньше трёх метров, привставая на задние лапы и размахивая передними пытается схватить, сбить молнией налетающего сокола. 

Атака сокола, еще атака, удар кошки, ещё один удар мимо – и вдруг, резко прыгнув вверх, пуме удалось зацепить крыло птицы, которая отлетела в сторону лежавшего человека. Ковбой машинально попытался пошевелиться – всё равно он не смог бы ничем помочь ни себе, ни храброй птице – и в эту секунду раздался выстрел. 

Арчи увидел, как свирепое лицо горного льва, в мгновение ока оказавшегося рядом, исчезло из поля зрения. Пума, ни секунды не размышляя, стрелой метнулась к ближайшему кустарнику возле серого валуна и словно растворилась в пятнах светотени. 

Ирэн с дальнего расстояния стреляла в воздух, даже не надеясь попасть в разъярённого зверя, прыгавшего рядом с тёмной фигурой, распластавшейся на камнях. Выстрел в воздух, и побыстрее – лишь бы отогнать гигантскую кошку – хоть пумы и не нападают, как правило, на людей.

Как правило. 

 

Сын первым спешился у тела раненого. Ирэн, отпустив поводья и винчестер, спрыгнула чуть позже. Арчи открыл глаза:
- Как Фэлкон? – с трудом разлепив спекшиеся губы, промолвил он.
- Ничего, - сестра, украдкой смахнув слезу, улыбнулась в ответ. – Наложим шину, срастётся; у него сломано крыло. Будет как новенький. 

Арчи, удовлетворённо вздохнув, закрыл глаза, в которые словно вливался огонь, а не солнечный свет.

Вот и славно.

Главное, птица жива. 
Надо, чтобы Джон с младшим отвезли Фэлкона в городок, там есть ветеринар, настоящий мастер.
Он поставит сокола на крыло.

Птица должна летать. 

Ведь она рождена для этого – иначе зачем жить свободной птице? 

В помутившемся от подступившей тошноты сознании всколыхнулись давно забытые строки шотландского поэта: 

 

Свободная птица
Сквозь небо мчится,
Простор воспевая
И клеть забывая,
От боли, разлуки,
Извечной муки…
Лети сквозь года,
Будь смелой – всегда!..  

 

***  

 

Орбитальный полёт завершался. Ресурсы корабля пополнились, экипаж готов отправиться в дальнейший полёт, за пределы этой звёздной системы, находящейся на задворках Вселенной. 

Капитан готовился передать очередное сообщение в Галактический Центр:

«Вживление капсулы с находящимся внутри неё наблюдателем-добровольцем прошло успешно. Капсула вживлена в органическую оболочку под условным названием Falco.

Наблюдатель остаётся для самостоятельной работы по изучению аборигенных деградирующих биоформ, или биологических видов с зачатками разума.

Наблюдатель совершенно лишён возможностей связи с Галактическим Центром, но регулярно станет передавать на остающиеся орбитальные спутники собираемую информацию.

Основные требования к временному органическому «скафандру» соблюдены. Размеры выбранной в качестве оболочки органической формы значительно меньше размеров взрослых особей наиболее массово распространённого на планете полуразумного животного гигантских размеров, Homo sapiens. 

В то же время размеры органической формы-оболочки умеренно превышают размерами капсулу с наблюдателем, которая не мешает жизнедеятельности выбранного для «прикрытия» организма, способного к маневрированию в трёхмерном пространстве. Капсула вживлена вблизи зрительных нервов органической формы, в свободном промежутке передней части головного мозга, заполненного жидкостью.

Наблюдатель снабжён всем необходимым. В том числе инъекциями для продления срока жизни органической формы-оболочки. 

Наблюдатель приступил к выполнению своих обязанностей в течение четырёхлетней вахты, что соответствует 120-и полным оборотам исследуемой планеты, третьей от звезды по имени Сон-Це, как называют её часть аборигенов, подлежащих тщательному изучению». 

 

Космический крейсер Межзвёздной Галактической Миссии, размером с футбольный мяч, прицепленный к неправильной формы призматической конструкции, преодолел земное притяжение и стал удаляться от Земли.

Многочисленные сложные приборы, контролирующие с поверхности планеты движение сотен спутников и принадлежащие Земному правительству, конечно, не уловили изменения орбиты одного из тысяч мелких космических тел - космического мусора - что крутились в безвоздушном пространстве над хрупкой планетой.  

 

 

 

Похожие статьи:

Рассказы → "Экипаж"

Рассказы → Пограничник

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → В далеком космосе

Рассказы → Властитель Ночи [18+]