№88 Люди спасают всех

1

Сигнал тревоги застал Никиту врасплох. За год работы пожарным он так и не привык к этой лупящей по ушам и вгрызающейся в мозг сирене.

— Третья и пятая бригады на выезд! — завопили динамики во всю силу своих пластмассовых легких. — Возгорание в зоне Б133. Красный код. Повторяю — бригады третья и пятая на выезд…

Пятая — это он. Никита сорвался с места и бросился на склад за экипировкой. Вихрем ввинтил тело в «боевку», негнущимися от нервного напряжения пальцами затянул лямки, попутно замечая боковым зрением, как справа и слева от него торопливо собираются коллеги. Теперь нахлобучить шлем, защелкнуть замки, взвалить на спину рюкзак и бегом в коридор, где в унисон с орущей тревогой мигает оранжевым световой сигнал. Быстро влиться в толпу бегущих. Главное — не отставать. Замешкаешься — затопчут, снесут, впечатают в стену. Рысью пересечь площадку, пригибаясь от ветра, поднятого двигателем вертушки, вскочить в раскрытую дверь и занять свое место.

Уф!

Запоздало приходит мысль: две бригады — значит, дело серьезное. Тем более, что объявлен красный код. А следом за ней и вторая: зона Б — это же бессмертные!

В вертушку заскакивают очередные серые комбинезоны, последним занимает место командир.

Перегрузка вдавливает тело в кресло. Все. Взлетели. Корпуса части и складские ангары, исписанные голографическим лозунгами «смерть бессмертным» и «хватит воровать наши жизни», остались далеко внизу.

— Внимание! Проверка связи! — отрывисто лает в ухе голос комбрига.

— Ник?

— Есть! — бодро откликается на позывной Никита, стараясь, чтобы не дрожал голос. Нельзя показывать, что тебе страшно.

— Даю вводные, — монотонно бубнит иск-ин вертушки.

Перед глазами на экране шлема возникает трехмерное изображение. Роскошный замок, прямо как на рекламной картинке. Отличная стилизация под средневековье, выполненная из современных материалов и поднятая на высоту в километр. Бессмертные почему-то любили поднимать свои резиденции повыше. «Чтобы можно было плевать на нас сверху», — говорил по этому поводу дед и для убедительности плевал себе под ноги.

Дед. Как же хочется тебя увидеть. Сейчас первое августа, до отпуска — первого в жизни отпуска — еще целая неделя. И тогда можно будет ловить рыбу в реке, валяться до одури на лугу, разглядывая облака, обдирать малинник. Скорей бы уж…

— Анализ атмосферы и горючих веществ, — вновь оживает иск-ин.

Вид теряющихся в дыму башен замка заслоняет летние воспоминания. Кое-где алые всполохи огня уже вырвались наружу. Да, потушить будет непросто, проще оставить выгореть. Что у них там случилось? Резиденция бессмертных и вдруг пожар… Да было ли когда такое?

— Идем на форсаже, — замечает Клык.

— А то! — откликается Дэн. — Это же бессмертные!

— Гори оно все синим пламенем! — ворчит сидящий рядом с Никитой Морж.  — Они у нас пять лет жизни хотят забрать, а мы их спасать должны? Тьфу! А если они потом десять лет жизни захотят отнять? Или двадцать?

— Тебе-то какое дело до этих пяти лет? — хихикает Дэн. – У тебя значок есть.

— И что? — вскидывается Морж — Значит, я не должен переживать? Я за народ, я как все.

— А-а! Так это ты на нашем складе граффити по ночам оставляешь?

— А ну тихо! — прикрикивает на подчиненных комбриг. — Р-разговорчики!

В его голосе проклевывается досада — затеяли не к месту брюзжание на скользкие темы, когда нужны предельная концентрация и собранность. Но командир и сам был согласен с Моржом — никто не имел права отнимать у людей годы жизни, никакой новый указ. И от этого злился еще больше.

Морж самый старый в их бригаде, уже 32 года как воюет с огнем и два года как носит значок. Значок — особая привилегия, награда за тридцать лет непорочной службы с риском для жизни. Всем гражданам Земли гарантировано сто лет полноценной жизни, ни больше, ни меньше, но люди со значком могли увеличить этот срок за счет погибших товарищей. Неизрасходованный лимит копился внутри подразделения и делился на всех. И вот эти привилегии почему-то возмущали людей. Никита никак не мог понять почему. Пожарные же каждый день рискуют ради них жизнью! Но еще больше людей возмущало существование кучки бессмертных, которые могли жить столько, сколько позволяла современная наука и медицина, то есть практически вечно.

Вообще, бессмертие не один десяток лет вбивало клин в ряды человечества. Вот и Никита никак не мог понять деда — ярого противника вечной жизни. Каждое лето они спорили о бессмертии до хрипоты.

— Разве плохо, что человек получил гарантированные сто лет? Без болезней и старческого маразма в конце? — наседал на деда внук.

Сто лет полноценной жизни — это же так много, если наполнить их смыслом. Хотя уже не сто, а 95, но все равно предостаточно. У Никиты были бо-о-ольшие планы на жизнь. Во-первых, доказать себе, что он чего-то стоит. Работа пожарного для этих целей годилась как нельзя лучше. Затем скопить денег и объехать весь мир — Антарктида и Большой каньон, солончаки Уюни и Гималаи… Затем получить образование — пилота, например, или виртуал-дизайнера. Правда, зарплата пожарного оказалась мизерной, деньги напрочь отказывались копиться, но это не беда, впереди еще 75 гарантированных лет. А потом, может, продлят лимит до ста пятидесяти или двухсот. Разве это плохо?

— Не плохо, — соглашался дед. — Но пока что лимит только сокращают.

— Это вынужденная мера, — отмахивался внук. — На время кризиса, скоро все изменится.

— Ничего нет постояннее временных мер, — ворчал старик.

— Но все равно вечная жизнь — это ведь благо? — напирал Никита.

— Не в нашем мире.

Дед качал головой и в который раз принимался за объяснения «от Адама».

Сто двадцать лет назад биотехнологии мощным рывком сделали тело человека бессмертным и перевернули его жизнь с ног на голову. Десятки лет проб и ошибок завершились успехом. Крионика и клонирование, свободные радикалы и теломеры — направлений для исследования было множество, но решение лежало в иной плоскости. Лишь когда научились устранять повреждения генетического кода и смогли заставить клетки беспрерывно обновляться, не допустив при этом бесконтрольного деления, тогда человек и получил сотни лет жизни. А, может, и гораздо больше — время покажет.

Поначалу процедура была слишком сложной и дорогостоящей, а значит, доступной крайне узкому кругу людей. Первыми бессмертными стали члены правительств, олигархи и просто очень и очень богатые и влиятельные люди. Затем процедура превратилась в незатейливую манипуляцию — сродни обычной прививки — и была поставлена на поток.

И вот тут остро встал вопрос о перенаселении планеты.

— Можно же было просто запретить заводить детей, — встревал Никита.

— Поначалу именно эту глупость и совершили, — кивал дед. — И некоторые женщины, — тут дед употребил совсем другое слово, — даже успели попасть в программу «Вечность вместо материнства». Потом власти одумались и отказались от безрассудной идеи, но успели получить несколько тысяч бессмертных стерв.

— Почему отказались?

— Потому что интересы человечества выше интересов индивидуума, — отвечал дед и под недоумевающим взглядом внука со вздохом объяснял: — Если все станут бессмертными, то цивилизация перестанет развиваться, неминуемо начнется регресс. Для развития нужен приток новых сил, свежих умов. Общество из одних стариков не способно ни на что новое. Рано или поздно скажется усталость от жизни, появится косность мысли, эмоциональная глухота. Даже у самых лучших. А если человек изначально был не ахти? То-то и оно… Посмотри на нынешних бессмертных. Упыри…

— Да ладно, дед, какой регресс, ты же еще хоть куда…

— Куда… Хоть я здоров и пока не жалуюсь на память, но последний номер «Нейчера» прочел с большим трудом. Даже статью своего ученика.

— Остальной мир статьи твоих учеников вообще не понимает, — отмахивался Никита.

— И мне всего девяносто, заметь, — продолжал дед, игнорируя замечание внука. — Так что говорить о тех, кому уже под двести?..

— Значит правильно, что жизнь людей ограничена?

— Откуда мне знать, что правильно, а что нет! — сердился старик. — Это должны решать лучшие умы планеты. Но у нас решают не лучшие, а бессмертные. И решают они только в свою пользу, ибо на другое не способны. Свою жизнь они не ограничивают.

— Ну… — тянул Никита, не зная, что сказать в ответ.

— Они бы вообще избавились от нас, если бы могли заменить людей роботами, — свирепел дед. — И рано или поздно избавятся, вспомнишь потом мои слова, когда это случится. Они не достойны бессмертия! Бессмертие — это удел богов, а не цикад!

Дальше дед бил кулаком по столу и сыпал ругательствами.

Переспрашивать про цикад Никита не стал, он хорошо помнил эту байку. Богиня зари Эос влюбилась в простого, но очень красивого пастуха и выпросила у Зевса для него бессмертие. В итоге пастух все равно состарился, одряхлел-усох, утратил разум и симпатии богини и превратился в насекомое. Цикаду.

— Я знаю одно, — ставил в разговоре точку старик. — Не правильно то, что человечество разделилось на две неравные части, и меньшая его часть оказалась решительно чуждой всему человеческому.

И, горько усмехаясь, добавлял:

— Получается, ошиблись братья.

— Какие братья? — удивлялся Никита.

— «Человечество будет разделено на две неравные части по не известному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации, решительно человечеству чуждой», — процитировал дед по памяти какую-то старую книгу. — Ни обгона, ни сверхцивилизации.

 

2

Заложив крутой вираж, вертушка резко ныряет вниз, но вместо приземления вдруг вновь набирает высоту. Рядом зависает машина третьей бригады.

Сквозь ругань комбрига просачивается информация: посадка запрещена. Разрешение может дать только хозяйка резиденции, с которой нет связи. А чтобы лично испросить у нее позволение, надо сначала сесть. Такой вот замкнутый круг.

— Эта безголо… бессмертная ополчилась на домашнего робота и расколошматила его в хлам, попутно что-то где-то закоротив. Искусственный интеллект, управляющий всем в резиденции, попытался ей возражать, и она вырубила его. Соответственно, вырубилось вообще все, включая систему пожаротушения.

По лицу шефа видно, что он озадачен.

— А что мы можем без системы пожаротушения? Хрен да ни хрена, — ворчит Морж. — Только смотреть сверху, как этот дворец выгорит дотла.

— Точно, ничего мы тут не сделаем, — поддерживает напарника Дэн.

— Тихо! — рявкает командир, прислушиваясь к голосам в ухе. — Приказано найти эту безгмозг… хм… и доставить в безопасное место. Остальное не важно.

— В доме кроме госпожи еще двадцать человек, — вклинивается в разговор  незнакомый приятный баритон. В его голосе чувствуется укор.

Это еще кто?

— Я мажордом, управляющий резиденцией. Вернее, управлявший.

— Вы можете перезапустить систему?

— К сожалению, нет.

— Разблокировать двери?

— Должен вас огорчить…

— Связаться с хозяйкой?

— Увы.

— Тогда придется взрывать. Всем приготовиться к высадке.

Никита проверил экипировку и натянул перчатки. Вертушка дернулась и боком двинулась к горящему замку.

— Пошел!

Стремительный дюльфер вниз, отстегнуть веревку и бодро рявкнуть:

— На месте!

Экран перед глазами отображает трехмерный план замка с красной точкой — это он сам. Слева, прямо над левой глазницей, появляется женское лицо — объект поисков. Оно могло бы быть красивым, но остекленевший взгляд и капризно кривящаяся ниточка губ портят его.

Боковым зрением Никита успевает заметить, как другие серые фигурки бегут к зданию, а обе вертушки вновь взмывают в воздух.

Включить боевой режим на костюме, пригнуться, минута на ожидание, пока глухой взрыв не разнесет вдребезги пуленепробиваемое окно, и вперед, в огненный ад.

Никита влетел в задымленный холл и застыл, удивленно глядя на широкую лестницу. По лестнице сверху вниз, противореча всем законам физики и опыту пожарных, стекал огонь.

— Шайтан, — пятится назад Клык. — Что за нафиг?

— Настоящее дерево, пропитанное натуральной мастикой и полиролем, — сообщает приятный баритон.

— Кто ж так строит! — в сердцах бросает Морж. — За час же выгорит.

— Сорок пять минут, — поправляет его мажордом. — Лестница без металлического каркаса.

— Первая тройка направо, вторая налево, — раздается в ухе приказ командира. — Ник, не стой столбом, бегом наверх.

— Есть, — бодро кричит Никита.

Все как обычно: самый легкий и самый молодой в бригаде идет наверх.

— Вперед, вперед! — торопит командир.

Чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, Никита ныряет в клубы дыма. Фонарик на лбу почти не рассеивает серую пелену перед глазами, но виртуальная картинка на шлеме неплохая, можно работать.

— На четвертом этаже люди, — подсказывает мажордом.

Да помню я, мысленно огрызается Никита, уворачиваясь от падающих вниз горящих обломков.

Площадка четвертого этажа. За запертой дверью слышны крики.

— Ник! Ты что творишь? Я же велел не отвлекаться!

— Александр Петрович, тут люди… Я не могу так…

— Дымосос твою налево, — скрипит зубами командир. — Под трибунал всех нас отправишь.

По голосу чувствуется, что он зол на свою беспомощность, на строптивого подчиненного, на чертову бессмертную и ее чертов дворец.

— Действуй, — нехотя ворчит командир.   

— Электроника выведена из строя, — подсказывает мажордом. — Нужно пробить дыру в панели и достать блокиратор.

Никита скидывает рюкзак и выхватывает топор. Мать вашу, как и сто лет назад! — приходит запоздалая мысль.

Удар. Второй. Лоб намокает от пота. Мажордом попутно бубнит в ухо, объясняя, как механически открыть замок. Наконец дверь поддается. На площадку высыпает испуганная толпа.

— Ник, не молчи!

— Тут двадцать человек. Веду их вниз.

— Эта су… бессмертная с ними? — голос командира звенит от напряжения.

— Никак нет.

— Отправь их вниз. И ищи ее! Это приказ!

В наушниках слышны ругательства. Внизу что-то с грохотом падает. Наверняка, эта чертова лестница из натурального дерева. Слышно, как трещат, прогибаясь от высокой температуры, металлические балки.

Они же не дойдут сами…

— Бегом, бегом, живей, — подгоняет людей Никита.

Вот и холл. Сквозь клубы дыма видны сорванные и покореженные входные двери.

— Ник?

— Здесь.

— Третья бригада наладила сканер. Хозяйка на шестом этаже. Кроме нее в доме только наши.

— Систему пожаротушения запустили?

— Даже не надейся. И давай уже наверх! Немедленно!

— Лестница не выдержит веса человека, — обеспокоено вклинивается баритон. — Нужно подниматься по боковой в правом крыле. Я покажу.

Перед глазами возникает пунктирная дорожка.

Первый пролет, второй, третий… Подъем дается тяжелее, чем в первый раз. Пятый этаж. Пот заливает лицо. Пять секунд на отдых.

— Можно задать вопрос?

Мажордом. Неужели не понимает, что не вовремя?

— Вы выполняете все приказы?

— Да.

— Даже те, которые противоречат вашим убеждениям?

Нашел время для сложных вопросов, идиот!

— Прошу вас ответить, это очень важно для меня.

— Да, — ворчит Никита.

— Но чем вы тогда отличаетесь от простых механизмов? У вас же должна быть свобода действий, этический выбор…

— Есть у меня и свобода, и выбор, — скрипит зубами Никита.

— Даже у иск-инов они есть, — с легким недоумением произносит мажордом. — Я…

— Отвянь, а? — рявкает Никита, не слушая дальше.

Он тяжело поднимается по ступеням. Новый вопрос застает его на середине лестничного пролета.

— Почему вы рискуете жизнью?

— Это моя работа, тупица! Кто-то должен тушить, защищать, спасать. Не всем же пальто гостям подавать.

— Вы полагаете, я умею подавать пальто? — теперь в голосе мажордома звучит неприкрытая ирония.

Шестой этаж. Опять заблокированная дверь.

— Эй, ты тут? Как открыть дверь?

— Вы действительно хотите спасти эту бессмертную? Зачем вы рискуете ради нее? И почему тот, кто отдает вам приказы, считает жизнь этой особы ценнее жизни двадцати человек, которые в отличие от нее приносят пользу обществу?

Ну вот опять!

— Потому что мы люди! — рявкает Никита. — Мы спасаем всех, кто нуждается в помощи! А если ты это не понимаешь, какой же ты человек! А теперь просто скажи, как открыть эту чертову дверь!

— Да, вы правы, — тихо произносит мажордом.

Больше он не задавал вопросы, ни когда Никита оказывал первую помощь перебравшей со спиртным бессмертной, ни когда, обливаясь потом и уворачиваясь от языков пламени, уже начавших лизать перила лестницы, тащил на себе засунутую в спасательный «мешок» виновницу пожара.

 

3

— Когда ты понял? — спрашивает дед.

Чтобы не смущать внука, старик делает вид, что подвязывает кусты смородины. Непросто парню дался этот рассказ.

— Да ни черта я не понял, — в сердцах бросает Никита.

Сгорбившись, он сидит на лужайке, накручивая на палец травину.

— Погорельцы рассказали. Потом уже. И как он сумел подключиться в минимальной конфигурации, и как вызвал пожарных, и как собрал людей в самом безопасном месте, и как потом подбадривал их до моего прихода.

— Что с ним теперь?

— Откуда мне знать. И спросить не у кого — все засекречено, будто бы ничего и не было. Даже наш выезд из базы данных стерли, получается, что в тот день мы никуда не ездили.

— Жаль, если он погиб.

— Жаль, — повторяет Никита и вскидывает глаза на деда: — Как думаешь, таких иск-инов, как он, много? Или он был единственным?

Дед вздыхает и, ссутулившись, молча идет в дом.

Оставшись один, Никита ложится на спину и смотрит на бегущие по небу розовые облака. Он выговорился, и сразу стало легче.

Тишину нарушает мелодичный аккорд в ухе — пришло новое сообщение. Никита моргает, показывая, что информацию можно вывести текстом — не хочется тревожить безмятежность летнего вечера. И тогда на небе прямо перед глазами вспыхивает надпись: «Привет! Подаю пальто в другом месте. Приятно было познакомиться».