№136 Я - дельфин
Я задумался о дельфинах. Это плеск волн, шуршание убегающих мыслей и моей паранойи. Я спрятался в бутылке, словно тайное послание, и вот, волны выкинули меня на этот берег. В воде плескались дельфины. Кажется, это похоже на рай.
Я слышал отзвуки гудящего колокола. Плен духа, вот в чем проблема. Но волки остались на другой земле. Я не могу сосредоточиться. Эти голоса. Голоса. Сознание в разброде, меня разбросало по галактике ослепительным взрывом, понимание утеряно. Я говорил о дельфинах.
В детстве, все было по-другому. Я помню, как отец впервые привел меня на бейсбол. Солнце, казалось, пытается выпарить мозги. Мы оказались в огромной толпе, она захлестнула нас, как бедствие. Словно необратимость. Я задыхался. Я был маленькой рыбкой, бросаемой в буре из стороны в сторону. Меня тошнило. Страх оказаться проглоченным и раздавленным этой огромной массой сковал ноги. Я едва мог идти.
Руки отца крепко сжались на моих плечах. Он был могучий и уверенный, крепкий, словно скала, серый поток разбивался о его фигуру и обтекал. Боль и уверенность вернули меня в порядок. Я снова чувствовал тепло, снова дышал, снова жар солнца плавил мне мозги. Я жил. Из глаз текли слезы, а одежда промокла от пота.
Но я не издал и звука. Хотя пальцы отца так сжали плечи, как когти хищной птицы пробивают мясо, словно кости треснули и рассыпались.
Уже много, много, много позже, я понял, что отцу тоже было страшно. Его массивная фигура, на которую я смотрел снизу вверх, словно вытесанная из камня уверенности, на деле являлась окаменением страха. Безумного, безумного страха, отвращения и сдерживаемой рвоты.
Боялся ли он за меня? Боялся ли меня? Этой толпы? Было ли это отвращение к кипящей многоликой массе, стремящейся уничтожить индивидуальность, нашу сущность, швырнуть в эту грязь? Или что-то большее?
Я так и не понял, но навсегда запомнил это напряженное лицо. Таким же, оно было перед его смертью.
Таким, оно оставалось большую часть его жизни. В тени, с раскаленными лучами солнца, сияющего за спиной. И ты слепнешь, и не можешь понять, что прячется в этой тьме.
Сам бейсбол я так и не запомнил. Кажется, мне нравится бейсбол. Сейчас, я ни в чем не уверен. Но в детстве, я часто играл в него с тех пор.
В детстве, меня не беспокоили страхи отца. Лишь взрослея, этот коснувшийся перед бейсбольным полем страх, тенью легший на сердце, возрос и стал растекаться отравленной черной слизью по телу.
Боязнь серого моря.
В нем нет дельфинов, нет их грации, радости и сверкающих брызг, гладкой кожи на солнце, и игры абсолютного отсутствия зла. Они слишком чисты и прекрасны, водиться в столь мутной воде.
А я плавал в ней каждый день, и мои руки стали покрываться неясной чернотой, скованные какой-то болезнью, от кончиков пальцев к локтям, проказа ползла все выше и выше. Пробиралась к сердцу, чтобы остановить, как испорченные механические часы.
Я выдумал все. Отец выдумал все. Мы придумали это, неосознанно, под рев огромного лайнера, пролетающего прямо над нашими головами в тот день, затмившего солнце и бросившего тень на стадион. Страх сковал нас, и от него не было спасения.
Я бросил бейсбол. Отец ушел из жизни. Мы бежали, топая башмаками, прочь от рисового поля. А потом я оказался здесь. И снова, снова думаю о дельфинах.
На похоронах было холодно, словно этот человек умудрился вытянуть все тепло из мира. Собравшиеся в черных костюмах, мы тонули в тени и трауре кладбища.
-Он был хорошим семьянином, заботливым мужем и чутким отцом. Он был честным и порядочным человеком. Искренним и добропорядочным… – зачитывал священник, а близкие не сдерживали слез.
Откуда ты это знаешь? – хотелось крикнуть мне. – Откуда ты узнал это про него? С чего ты взял, что все это – он? Как ты можешь даже думать, что знаешь его лучше, чем я? Ты лжешь! Он ненавидел вас всех! Его терзал страх, его тошнило от вас.
Я стискивал кулаки. Лицо отца в гробу оставалось спокойным, как у достигшего нирваны. Даже во сне оно терзалось миром. Сейчас все ушло. Все уходит. Его больше никогда не будет тошнить от людей.
А бояться вместо тебя, теперь буду я. Такое наследство ты мне оставил.
Давно срезанные цветы летели в гроб. Целые кучи цветов. Я бросил первую горсть земли.
-Мне очень жаль, сынок, – сказал дядя Маккольм, положив руку мне на плечо. – Мы все скорбим. Твой отец был замечательным человеком.
-Он не был замечательным человеком.
-Он был отличным отцом, поверь мне.
-Он не был отличным отцом, поверьте мне.
Дядя уставился на меня, словно я спятил с горя.
-Что ты такое говоришь, Элтон?!
-Вы просто не понимали моего отца. Вы его не знали. Никто никогда не знал и не понимал отца. Никогда.
Я высвободился и отошел. Ошеломленный Маккольм остался, словно прибитый молнией.
Но я любил отца. Испуганного добряка, которого тошнило от себя и других.
Сейчас я задумываюсь, почему же он так и не начал пить или курить? Мы с ним пошли по разным стопам. Он смотрел бейсбол, а я играл в бейсбол.
Он жил, а я смотрел на жизнь.
Теперь его нет.
-О, Элтон, мне ТАК ЖАЛЬ!
Джейн ткнулась мне в грудь заплаканным лицом. Я сжал ее в объятиях. Дрожь пробивала все завернутое в черную ткань хрупкое тело.
-Мне тоже очень жаль, Джейн, – сказал я, смотря поверх горизонта. – Мне так жаль тебя. Даже не знаю, как ты переживешь это.
-Что? Я?
-Мне очень, очень жаль. Но ты сильная. Ты справишься.
-Что ты говоришь? – острые кулачки уперлись мне в грудь, Джейн отстранилась. Слезы бежали из ее больших чистых глаз.
-Мы расстаемся. Я бросаю тебя.
-Ты… бросаешь меня?
-Да.
-Но почему? ПОЧЕМУ?
-Я не знаю.
-Ты не знаешь?
-Нет.
Боль, плещущаяся в заплаканных глазах Джейн, казалось, пыталась уничтожить и меня.
-Элтон!
Она разрыдалась и затряслась, я прижал ее к себе.
-О, Элтон! Зачем ты так?
-Мне жаль.
-Почему? То, что твой отец умер…
-Дело не в этом.
-Я не понимаю. Не понимаю.
-Я тоже не понимаю.
Я отстранил ее и ушел с похорон. Оставив Джейн рыдающей среди прочих скорбящих.
Будет ли когда-нибудь хоть какое-то рациональное объяснение человеческим поступкам? Черные машины разъехались, и свежая могила начала остывать, как и прочие, поверженные неумолимостью времени. Траур длился три дня. Три черных, дождливых, серых дня в тени и скорби. Последствия.
Я все еще думал о дельфинах. Я думал, что так ни разу за всю жизнь не слышал, чтобы отец произносил это слово. Дельфин. Он никогда не говорил о дельфинах. Но в этом нет ничего странного. Но даже когда речь заходила о дельфинах, и он принимал в ней участие, это слово никогда не слетало с его уст.
Словно в том мире их никогда не знали. В этом была какая-то странность. Какая-то тайна. Что-то неведомое. Я пробовал работать в дельфинарии. До тех пор, пока не застал себя над мыслью отрезать все свои пальцы и распихать по бутылкам, отправив дрейфовать по волнам послания безумия.
Иногда приходила Джейн, но мы особо не разговаривали. С ней было классно проводить время: все эти прогулки, секс, травка и легкие наркотики. Мы были молоды и влюблены.
Глупы и романтичны. Почему мы расстались? И куда все уходит?
-Я действительно не думаю, что тебе стоит это делать.
-Просто позволь мне решать самому. Это моя жизнь.
-Но ты не должен…
-Вот именно. Не должен.
И вот я оказался здесь, среди дельфинов. На ярком берегу под палящим солнцем. А они плескались в воде, чудесные, сияющие и ослепительные. Кажется, мы неплохо поладили.
Хотя, знай я их язык: они рассказали бы мне гораздо больше.
Я слишком много говорил об отце, но дело совсем не в нем. Просто это рвалось с языка. Гораздо проще занять уготовленную тебе в жизни нишу. Отвлечься и сконцентрироваться на чем-то, засевшем внутри. Всегда нужна причина, чтобы сдвинуться с места. Или оправдание, если ты двигаешься беспричинно.
Днями мы с дельфинами резвились в воде и играли в бейсбол. Мне притащили установку, запускающую в вас мячи с регулируемой скоростью до 300 км/час, навскидку, и я ловил эти подачи мощными ударами биты. Как профессиональный бэттер, и даже лучше. Мячи устремлялись в небо, а прекрасные дельфины ловили их и приносили обратно.
Мы смеялись. Нам было весело. Мы отлично проводили время. Рая не существует.
Раз в месяц приходила посылка от матери. Ящик бурбона, сигары и консервы. Днями мы играли с бейсбол, а по вечерам я надирался у огня, а дельфины пели мне. Когда приходили ребята с посылками, я грозил расколоть их черепа своим великолепным ударом. Они смялись, я делал несколько взмахов битой, так что воздух просто трещал и ссыпался кусками, и улыбки сходили с их лиц, а потом мы смеялись вместе.
Оставив передачи, они отваливали, и весь пляж, весь мир снова был в моем распоряжении. Здесь не было и капли этого отвратительного серого моря. Страха не осталось. Мои мозги плавились под раскаленными лучами.
Чуть дальше у берега разбили лагерь ребята, присматривающие за дельфинами.
Настоящие фанатики. Я наблюдал за их кострами, когда в ночи, отходил от палатки, пьяный, попыхивая сигарой. Они заботились о дельфинах и подкармливали их. Кажется, кто-то из этих борцов за чистоту природы и сохранение животных.
Мы не общались. Просто иногда бросали друг на друга взгляды издалека. Это я считал их сумасшедшими, а не они меня.
Когда они не видели, я отбрасывал свои человеческие пальцы и погружался в океан.
