№133 Пыль земная
- Сегодня в городе и по области ожидается жаркая погода, местами возможны
грозы…
Радио запхекало в мёртвой зоне, но через мгновение вновь вернулось в эфир чьим-
то блеющим баритоном.
Сводки погоды «на сегодня» всегда обескураживали меня своей непреложной
очевидностью. И бесспорной актуальностью. Для подвальных сидельцев. А для кого же
ещё их составляют? Каждый из стоящих со мной в пробке на рокадной дороге мог и сам
запросто спрогнозировать погоду, просто взглянув на небо. Его радостную голубизну
затягивали с востока чёрные дымные клубы, за рекой вспыхивали зарницы – далёкие и
бледные в свете дня. Для кого-то, может, даже и не видимые. Для кого-то… Не для меня.
Я почувствовал грозу давно, ещё вчера вечером, когда циклоны только задумали
закрутиться вихревым потоком над лежащей за рекой знойной степью и, пощёлкивая
электрическими разрядами, стали замешивать бурю в небесном котле. Я ощущал её
каждой клеткой тела. Я её желал и боялся.
Первый порыв ветра сыпанул в стекло машины пляжным песком, согнул гибкие
акации, затрепал их цветущие гроздья, рассеивая лепестки над пыхтящими, гудящими
вереницами автомобилей. Я хлопнул дверцей, тяжело выгрузившись на дорогу, и, позабыв
ключи в замке зажигания, зашагал к причалу.
- На ту сторону.
Мужик в выцветших клетчатых шортах, швартующий прогулочный катер,
посмотрел на меня с видимым сожалением:
- Неее… Ты чего, братан? – хохотнул он. – Другого времени для прогулок не
нашел? Не видишь – буря какая идёт? Притопит нас, как котят.
Я отсчитал три зелёненьких.
Лодочник хмыкнул и покачал головой. Я добавил ещё три.
- А так?
В степи, не ограниченной никакими преградами, ветер бушевал свободно и
яростно. Вздымал в воздух тучи песка и травяного сора, бросал всё это наземь со всего
размаха, заставляя пригибаться и жмуриться. Нестройно мычали обескураженные
буйством стихии коровы, косились на серую мглу, поглощающую последние голубые
лоскуты неба. Зарницы стали ближе, гром приблизился к ним почти вплотную, рыча
утробней и громче.
- Ну где же ты? Где? – кричал я в этот грохот, не слыша себя. – Ну что же ты?
В душе моей бушевал тот же ураган, так же бился яростный рык и взрывались
молнии.
- Не хочешь дать мне освобождения, сука? Не хочешь? Неужто я так виновен пред
тобой? Ну, чёрт с ним – пусть даже так! Но земля в чём виновата? Ей за что?
Раскинув руки посреди бури, с бурей в груди и с отчаянием, привычным уже, но
оттого не менее мучительным, я наблюдал как стихает ветер, удаляется гром, уходит, так
и не разродившись, гроза.
Забитый песком, встрёпанный я упал на колени и ударил кулаками о сухую, словно
порох, землю. Спазм бессильной ярости сжал горло. Всё, как и должно быть: гроза
бесплодная, словно злая старуха, уходила мимо уже который год, оставляя по себе дикое
ощущение нереализованного возбуждения. Неотомщённой тяжкой обиды. Невозможности
исправить некогда содеянное…
Я тогда работал в областном еженедельнике. Меня командировали в Кременской
район на торжественное открытие кукурузо-калибровочного завода. Предчувствуя
мутную скукотень с длительным официозом, выспренными речами начальствующих,
резаньем ленточки и шаблонными интервью причастных лиц, я тоскливо закинул в
редакционную «Ниву» Canon и большой пакет для ворованной с полей кукурузы и рухнул
на сиденье рядом с шофёром.
- Поехали, что ли, Леопольдыч…
Тот важно огладил свою гордость – прокуренные рыжеватые усы, извлекающие из
списка моих ассоциаций дисковые семидесятые, и тронул с места нашу колымажку.
Которая, продребезжав по ухабам кое-как залатанной трассы не более половины пути,
встала. Мёртво. Леопольдыч вскоре, из-под капота, порадовал меня известием, что
открытие завода всяко пройдёт без нас, и что нам крупно повезёт, если мы вообще нынче
домой попадём. Трасса уныло пустела, а солнце жарило нестерпимо. В придорожном
бурьяне надрывались сверчки. Я курил и психовал. Но недолго. Запулив недокурок в
дорожную выбоину и оставив водителя с тросом в руках дожидаться добрых самаритян,
отправился по колеистой дороге в степь.
Синий указатель информировал: «п. Путь Ильича – 2 км; х. Заветы Ильича – 5 км».
Я выбрал того «Ильича», что поближе. Тем более главу поселения знал – приходилось
наезжать неоднократно, выдаивая с дядьки информацию о деяниях местного
самоуправления и рекомендации в кандидаты ЖЗЛ-очерков. А как же? Строку надо гнать.
Есть перевыполнение по строчкам – есть гонорар, нет – грызи сухой оклад.
Константин Феропонтыч сделал вид, что обрадовался. Призвал специалиста
администрации - сонную Викторию Андреевну, которая, пребывая в вечной прострации,
наварила чаю, нарубала бутербродов и отпросилась домой по хозяйству.
- Ну, рассказывай, Константин Феропонтыч, - приготовил я диктофон и вгрызся
зубами в колбасу с превеликим удовольствием. С паршивой овцы – хоть шерсти клок. Не
пропадать же дню. А об открытии завода можно написать и без личного присутствия.
Больно уж стандартно всё. Вот фотки… Ладно, решим, выручит кто-нибудь.
- Да чего рассказывать? – с неохотой начал глава. – По результатам прошлого года
заработал наш муниципалитет, сталбыть, на сдаче земли в аренду арбузятникам. Неплохо
заработал. А всё одно – не все, курвы, заплатили. Готовим, сталбыть, бумажки в суд.
Вот… А спорные гектары - помнишь, прошлый раз говорил тебе – всё не узаконим никак.
Дурень тут один межовку проводил, так намежевал – до сих пор не разгребёмся… Сено у
нас ныне хорошее. И на паи выдали с избытком, ещё и на прибыток осталось, -
Феропонтыч не скрывал довольства означенным обстоятельством. – У нас уж очередь за
ним стоит из бежуринцев, впору аукцион объявлять…
- Да уж, - глубокомысленно поддакнул я со знанием дела, - в Бежуринской-то
области вообще завал: озимые засушило без дождей, а яровые, напротив, от дождей
полегли. Да и сено непогода сгноила. Полный звездец. Страховые с хозяйствами прямо в
горло друг другу вцепились. У вас, вижу, тишь да гладь?
- Эт тебе лучше с председателем обсудить… А с дождями всё у нас, сталбыть,
благополучно – в самый раз. Осенью под озимь прошёл. Зимой – уровень снега должный,
сталбыть. В маю пару дождичков упало – агроном не нужен, как известно. Под посев
яровых прошёл. Под посад бахчевых. На сенокос – вёдро пришлось…
- Везунчики вы, - удивился я, прихлёбывая чай. – Душу дьяволу продали,
Феропонтыч?
- Хе-хе, - закудахтал глава, почему-то пряча глаза. – Сами дивимся удаче такой,
сталбыть…
Обсудили дела ТОСов, переговорили с директором школы, пофоткали уж в третий
раз местного умельца, ваявшего в своём сарайчике на заднем дворе скульптуры из лома
металлического (А что? Редактор у нас за три года в третий раз сменился – и каждый в
восторге от сего персонажа, не подозревая о вторичности пришествия его на страницы
подведомственного издания). А после и в контору местного хозяйства завернули. Как раз
председатель подъехал.
К интервью всё было готово: стол накрыт, тёплая водка разлита, бомонд в сборе.
Председатель – весёлый, жизнерадостный усач с прозрачными, словно вода, глазами и
руками-лопатами – считал невежливым морочить голову гостям дождями и урожайностью
на сухую. Помимо него и главы за стол был зван участковый Рашид – молоденький казах
с детски круглыми щеками и коротко стриженным ёжиком волос, по которому он,
волнуясь, периодически водил ладонью; унылый ветврач, вечно задавленный, казалось,
грузом мировых проблем и возможными последствиями бежуринской эпидемии ящура,
буде такая среди его крупнорогатых подопечных вдруг случится; а также заглянувший на
огонёк чечен Ильбек, держащий племенной репродуктор эдильбаевской овцы.
- Он у нас передовик, - гордо заявил председатель, будто сам его выпестовал. –
Евойный эдильбай Яшка привёз нынче золотую медаль с выставки в Берлине!
Я щёлкнул фотиком. Выпили за Яшку. Представители мусульманских народов
дружно закусили салом.
- Ты мне скажи, друг, - обратился ветврач ко мне, пытливо заглядывая в глаза, -
веришь ты в глобальное потепление? Говорят, за последний век температура на земле
выросла в среднем на полградуса. И не только воздуха, но и воды. Океан, вроде, поднялся
на 10 сантиметоров! Это же… Чёрт знает что такое! И эти идиоты по телеку утверждают,
что причиной тому индустриальная деятельность человека! Парниковый эффект, типа, она
создаёт! Ты в это веришь?
- Да я…
- Нет, ты мне скажи, - помотал он яростно головой, - как это возможно? Как эти
дуболомы додумались до того, что стада коров своими испражнениями парниковый
эффект усугубляют?
- Я…
- Идиоты! – возопил ветврач, грохнув кулаком по столу. У меня создалось
впечатление, что он и до Яшкиного тоста был уже на подогреве. – Любому дураку ясно,
что это объективные космические процессы! Что происходят они в истории Земли
постоянно! И вовсе не от коровьего дерьма теплеет, и ни от его отсутствия малые
ледниковые периоды случаются! Понимаешь?
- Мм..
- А веришь, что человек – суть бактерия, перерабатывающая продукты
жизнедеятельности планеты? Нефть там, газ…
- Оставь, Микола, - хлопнул его по плечу председатель. – Я верю! И в потепление,
и в нефть, и в бога, и в чёрта, и в партию, и в правительство. Давай за веру! Ибо, как
сказал древний грек Демосфен, кто чего хочет, тот в то и верит.
- Хрень сказал твой Демосфен, - заявил Микола, опрокидывая рюмку. –
Невозможно поверить в невозможное.
- А вот Льюис Кэрролл, - вставил я свои пять копеек, - считал, что поверить в
невероятное несложно. Надо просто немного опыта и тренировки перед завтраком.
- Уж чего-чего, - мрачно буркнул Ильбек, - а опыта веры в невероятное у нас здесь
у всех хоть завались…
- Ну, что за разговоры, право слово! – подпрыгнул суетливо глава. – Давайте лучше
выпьем. Ты вот, Ильбек, лучше бы рассказал гостю нашему, что у нас в поселении скоро
не племрепродуктор, а целый племзавод будет. Это нашему корреспонденту будет гораздо
познавательнее! Да пригласи его скотников поснимать, баранов племенных…
После первых двух поллитр за столом воцарилось милое, задорное оживление.
Разговор тёк, бурлил, клокотал, взрывался бурным смехом, и даже унылость ветврача как-
то растряслась, и темы его глобальные стали поживее и обсуждались с большим
интересом.
Вполне себе довольный жизнью, я закурил у открытого окна, обозревая
засаженный циниями дворик конторы. Совершенно ясное небо растекалось над степью
вечерней духотою, краснело закатом, обещая на завтра жару и ветер. Сейчас над землёю
висела тишь.
Внезапное дуновение из окна приятно охолодило мою взмокшую спину, пахнуло
озоном, прошуршали листьями смородиновые кусты. Я высунулся из окна – ни облачка!
Пожал плечами, опустил глаза…
Среди циний стояла девушка. Она улыбнулась и помахала мне рукой.
- Кто это? – спросил я у подошедшего с сигаретой Ильбека. – Такую фею у себя в
глуши вырастили и прячете от людей.
Тот нахмурился.
- Ничего особенного, - сказал отрывисто. – Девка как девка.
За столом примолкли, уставившись на меня.
- Что? – я развёл руками.
Может, сморозил чего не того?
- Ну, - председатель хлопнул себя по коленям, поднимаясь, - пора по коням. Иначе
тебя, Микола, жинка в хату не пустит. Будешь опять в картошке звёзды считать.
Возьмёшь, Феропонтыч, корреспондента?
На топчане, под раскидистою грушей, где, по моему настоянию, мне постелили,
оказалось ничуть не легче, чем в доме. Дневной зной сменился горячей духотой, тяжелой
и влажной.
«Парит, будто перед грозой», - думал я, крутясь с боку на бок.
Измучившись вконец, закурил. Среди деревьев сада мелькнуло белое пятно. Я
присмотрелся пристальней в свете яркой луны… Она стояла неподалёку, за грядками, в
том же светлом сарафане на тонких бретельках, с теми же текучими прядями соломенных
волос – тонкая, белокожая, призрачная…
Я глазел на посеребрённое луной видение, забыв о зажатой в пальцах сигарете,
пока та не куснула ревниво кожу. Ругнувшись, раздавил её пяткой, натянул джинсы и
полез осторожно через грядки.
Вблизи она казалась ещё более эфемерной: казалось, дотронься – растает. Девица
задумчиво погладила меня по щеке, улыбнулась и, взявши за руку, потянула за собой. Дух
дождевой свежести окутал меня, обдав звенящей прохладой. Я даже вздрогнул, чувствуя
как по рукам снизу вверх ринулись мурашки.
Мы вышли за калитку, прошли, будто во сне, по пустым серебряным улицам
спящего посёлка на речной крутояр. Луна сверкала и брызгала светом на дышащей глади
воды. Пахло сопревшими за день травами и пылью. Она глубоко, с наслаждением
вдохнула и, приподнявшись на носки, поцеловала меня. Поцелуй был лёгок, невесом и
бестелесен, но отчего-то сладок безмерно. И желателен, как глоток воды для пересохшего
горла. Я потянулся к ней, осторожно смыкая руки вокруг её гибкой фигурки.
Она засмеялась тихонько, глядя на моё ошалевшее лицо, потом ойкнула,
уставившись мне через плечо. Я резко обернулся, уже в процессе осознавая, что попался
на старую как мир уловку. Само собой, позади никого не было. Не было никого и у меня в
руках. Она растаяла, словно дым.
Сидя на знакомом топчане под грушей, я старался понять, как мне вновь удалось
здесь очутиться. Обратная дорога, хоть убей, не вспоминалась. Было всё это – не было?
Приснилось? Или пригрезилось? Может, эти умельцы колхозные водку чем приправили?
Воздух нерешительно серел, предрекая вскорости первых петухов. В доме
скрипнула дверь, выпуская во двор две тёмные фигуры. Ферапонтыч с женой засеменили
к калитке. Проводив их взглядом, я подошёл к забору, бессознательно недоумевая по
поводу столь ранней прогулки. Посмотрел им вслед сквозь штакетник.
Они удалялись по улице тем же путём, что сегодня ночью я уж проделал…
наверное. И не только они одни. По всей улице тихонько поскрипывали да постукивали
калитки, выпуская из дворов полусонных хозяев. Без разговоров, без шума и суеты они
двигались к реке в полной тишине – даже собака ни одна не взбрехнула.
Дождавшись, пока улица опустеет, я ринулся следом, чувствуя, как в
предвкушении чего-то неведомого сводит живот.
На крутояре, видимо, собрался весь посёлок. Вон и лица знакомые: и председатель-
весельчак, ныне серьёзен и сосредоточен, и ветврач – не озабочен, как обычно, но
просветлён лицом, и парнишка-участковый в штатских джинсах и Ильбек с дородной
супругой своей. Люди деловито выстраивались в круг, сцепляясь локтями меж собой.
Я спрятался в купу лоха, не замечая колючек его. Происходящее на яру заворожило
меня. А уж когда увидел ту, что стояла в центре круга, и вовсе обомлел.
Маленькая светловолосая фея, что целовала меня ночью, подняла над головой
точёные руки пригоршнями и посмотрела в небо. Перистые облачка, что проступали в его
сереющей глубине, медленно двинулись навстречу друг другу, сбиваясь в кучу, сливаясь в
однородную пелену, сгущаясь, уплотняясь, темнея… За рекой беззучно пыхнула зарница.
Предрассветная тишь зашуршала, зашипела, сдвинулась проснувшимся ветром. Его
резкое дуновение пригнуло траву, хлёстко, с хрустом рванул он ткань одежды на людях,
взметнул, взъерошил волосы. Прямо над кругом закипала чёрно-синяя воронка грозы. В
ней просверкивали всё ещё бесшумные молнии. Наконец, оглушительный треск и грохот
сопровождения разорвал мои барабанные перепонки. Я непроизвольно вскинул ладони к
ушам, но, тут же, опомнившись, потянулся к карману штанов. На моём мобильнике
отличная камера. Думаю, всё получится…
Ветер, закручивая воронку в центре хоровода, приподнял камлающую девчонку в
воздух, закружил над головами народа – всё выше, выше… Тучи становились всё гуще,
молнии всё яростней. На нос мне упала первая тяжёлая капля.
Я приподнялся, стараясь выбрать лучший ракурс для съемки… как внезапно всё
изменилось. Небо будто вырубило гигантскую турбину – смерч обрушился на головы
людей песком, водой, сухим травяным сором. Маленькая колдунья, только что
кружившаяся в волшебной пляске со стихией, рухнула на сизую полынь сломанной
куклой. Нарождённая гроза, недовольно рокоча, споро уходила на юг. Люди, протерев
засыпанные пылью глаза и задрав головы, с ужасом наблюдали её бегство. Наконец, кто-
то из женщин бросился к лежащей на земле девчонке. Народ загомонил, приходя в себя.
Судорожно выдохнув, я приник к земле, молясь, чтобы меня не обнаружили.
Я тогда позорно бежал, не заходя в посёлок: пробирался под кручами вдоль реки
довольно долго, пока не решился таки выйти к дороге. Но и там, хорошенько
поразмыслив, спустился в кулисы и зашагал под их защитной сенью. На трассе поймал
попутку, благо деньги, как и телефон, всегда при мне, в бездонных карманах походных
штанов. Мучила только мысль об оставленной у Феропонтыча редакционной технике –
фотоаппарате и диктофоне. Но и этот вопрос по прибытии я решил: в одну из ближайших
командировок Леопольдыч забежал в Путь Ильича за ними, искренне полагая их
бессовестно забытыми мною с перепою.
- Возвращаю ваш портрет, - буркнул водитель, выкладывая передо мною казённое
имущество. – Пить надо меньше, чтоб после машину не бить, бензин не жечь зазря. - Да,
чуть не забыл, - он остановился в дверях. – Глава передать тебе просил на словах…
Я замер.
- Как же он сказал? А! Не буди лихо… Не, не то… Не усугубляй! – во как. Ещё
сказал: мы все надеемся, что в борьбе между человеческими чувствами и силиконовым
разумом победит человек. Чего это он имел в виду?
- Не обращай внимания, - скривился я. – Этих старпёров хлебом не корми, дай
только мораль замшелую изречь.
Снятое тогда видео здорово помогло мне выдвинуться. Став звездой на ютубе,
блеснув в нескольких ток-шоу на центральном ТВ, я оказался приглашён в наш областной
телецентр, где сделал вскоре стремительную карьеру. Сейчас руковожу целым блоком
направлений, кучей проектов, собираюсь принять приглашение одного из федеральных
телеканалов да и перебраться в столицу. Тем паче, в нашем регионе последние время дела
всё хуже – захирел он. Хозяйства в АПК лопаются одно за другим – засухи да неурожаи
который год подряд. Переработка вся на импорт перешла. Областное руководство только
и знает на бедность у центра клянчить. Короче, пора сваливать.
Тут ещё фигня такая… Не знаю даже как сказать. Короче, колбасит меня во время
пустых летних бурь так, что хоть в петлю лезь. Нет мне от мук тех спасения – то ли нервы
сдают, то ли совесть поскрипывает? Чёрт его разберёт.
Я, собственно, ни о чём не жалею. Да и есть ли о чём жалеть? Было ли чего? Была
ли фея? Было ли то серое утро на берегу реки? Был ли ритуал по заклинанию дождя?
Дикость какая. Бред. Галлюцинации. Не было ничего. Точно, не было. А, значит, и
подлости моей не было. И вина моя в засухе последних лет мною же надумана.
… Над городом снова, уж третий раз за месяц, собирались тучи, потрескивая
дальними зарницами. Насыщенный электричеством воздух упруго стегал по щекам
взвихрённым песком. Дышалось тяжело. Сердце глухо ворочалось меж рёбер, сжимаясь в
такт дальним раскатам.
Дрожащими пальцами я повернул ключи в замке зажигания и поехал в степь…
