За черной пустошью часть четвертая

                                                                                                                         Часть четвертая

                                                                                                                             Джата

Ратна сидела на траве, привалившись спиной к поваленному стволу. Словно гигантская статуя, подумал Леонид Георгиевич и добавил: очень красивая гигантская статуя.

— Как тебе понравилось путешествие в город, Леонид?

Тот ничего не отвечал, меланхолично покусывая былинку.

— Видишь, как получается. Ты не веришь желающему тебе добра и подчиняешься тому, кто хочет тебя обмануть. А ведь все просто.

— Для тебя, может, и просто… — проскрипел Леонид Георгиевич и замолчал.

Говорить ничего не хотелось. Как только он увидел Ратну, эту лесную поляну, огромные ели вокруг, застывшие под ясным безоблачным небом, его охватило чувство сонного покоя и спокойной уверенности, что дальше все будет хорошо. На ветке сидела белка пепельного цвета и лущила шишку. В парке города, где раньше жил Леонид Георгиевич, белки были рыжие, как огонек.

— Как ты меня нашла?

— Тебя нельзя было не заметить в маленьком городке. Вечером ты поешь на всю площадь, а на следующий день висишь на глазах у всего рынка в виде деревянной куклы. Трудно пройти мимо.

— А что ты вообще там делала?

— Искала тебе подходящую одежду.

— Нашла?

— Я всегда нахожу то, что ищу.

— А я?

— Что — ты?

— Меня ведь ты тоже искала?

— Глупый вопрос.

— Я хочу знать!

— Мне не очень хочется объясняться с деревянной куклой. Давай лучше поговорим о том, как вернуть тебя в прежний вид.

— Наверное, это может сделать только Кукловод?

— Ошибаешься. Ты мог бы это сделать и сам, просто Кукловод тебе внушил, что для твоего же блага тебе нужно стать куклой, а ты ему поверил и сам захотел этого. Ведь это было так?

Леонид Георгиевич кивнул и выплюнул изжеванную былинку.

— А дальше ты даже и не пытался превратиться в самого себя, ты болтался на ниточках, считая, что теперь это твоя судьба, и ты обречен быть марионеткой. На самом деле, Леонид, в любой момент ты мог стать свободным, как раньше. Но вид Кукловода, страх, который он тебе внушал, куклы, которые были рядом — все это исключало для тебя даже мысль об освобождении. Так что становись нормальным человеком, быстренько переодевайся в эту одежду и пошли домой.

Леонид Георгиевич покорно откинулся на спину, представив себя большим человеком, который занял всю поляну, от края до края, таким огромным, что даже белка испугалась его размеров и ускакала в глубину леса.

— Ну, и долго ты так собираешься лежать?

Леонид Георгиевич открыл глаза, над ним высилась Ратна, а на еловой ветке белка все так же лущила шишку.

— Ты должен это сделать сразу, а не лежать, как жук на солнышке.

— Я попробую еще раз.

Леонид Георгиевич встал во весь игрушечный рост, сжал кулаки, уставился в какой-то желтый цветок и приказал себе:

— Ты должен стать большим! Ты растешь! Никакой куклы нет, на самом деле ты тот же человек, что и был!.. У меня ничего не получается. Помоги мне, Ратна, ведь ты обещала.

— А разве я уже не сделала этого? Ты недостаточно сильно хочешь, в этом все дело. Наверное, тебе хорошо быть куклой, маленькой говорящей деревяшкой, если так, то я тебе помочь не смогу. Ты меня спрашивал, нужен ли ты мне? Нет, Леонид, такой ты мне не нужен. Я спасла тебя от костра, и это все, что я могла для тебя сделать. Прощай, человечек из другого мира со смешным именем Леонид.

Ратна черкнула его взглядом, в точности, как секретарша Любочка из прежней жизни, встала с травы и отряхнула юбку.

— Я думаю, новая одежда тебе не понадобится, — сказала она, взяв в руки сверток, и быстро пошла прочь.

Леонид Георгиевич бросился за ней, трава мешала ему бежать, он путался в ней и падал, вставал и снова падал, он видел лишь плечи Ратны, потом только голову, и, наконец, Ратна совсем пропала из виду.

Леонида Георгиевича окатил вдруг такой всплеск ненависти к своей беспомощности, к своему нынешнему состоянию, к этому проклятому миру, в который он попал, к проклятой колдунье, бросившей его, что на миг он стал просто катившимся по траве комком злобы.

— Да плевать! — остановившись, выкрикнул Леонид Георгиевич. — На все плевать! И пусть я сдохну здесь, но сам, и это только мое дело, мое горе! Я кукла? Пусть кукла. Но свободная. И бежать больше ни за кем не собираюсь. Все, хватит, набегался! Пошли вы все…

В этот миг земля дернулась, качнулась и начала стремительно отдаляться от него, а небо становилось все ближе и ближе, точно он взлетал к нему, и тогда он увидел Ратну, идущую между деревьев.

— Не спеши так, ведьма!

Ратна обернулась. Он медленно подошел к ней.

— Вот, возьми, это теперь твое, — она стояла, очень серьезная, опустив одну руку, а второй протягивая одежду.

Леонид Георгиевич сделал еще шаг, обнял Ратну и поцеловал, ощущая, как она отвечает ему, какие горячие и нежные у нее губы. Ратна погладила ладонью его небритую щеку и негромко сказала:

— Нам нужно идти.

— Куда так торопиться, ведь твой дом совсем рядом?

— Мы пойдем в другую сторону. Путь неблизкий, хорошо бы успеть добраться к вечеру…

Один сруб стоял у самого берега, отражаясь в тихой воде озера черным пятном, а второй, побольше, высился на опушке.

— Вот мы и пришли. Нужно растопить в бане печь и наполнить котел.

Леонид Георгиевич зашел в баню, взял сделанное из деревянной колоды ведро и натаскал воды из озера. Потом сложил тонких сухих веток в топку и позвал колдунью:

— Ратна! Где у вас тут спички?

Ратна вошла в баню и покачала головой:

— Спички?.. Спички, Леонид, там же, где твои телефоны и прочие чудеса.

— А как же вы тогда разводите огонь?

— Очень просто! — Ратна протянула ладонь к печи, и там вспыхнуло пламя. — Вот так. Скоро и ты сможешь это делать…

Леонид Георгиевич мылся долго. Мыло в бане нашлось, но его это даже не удивило, он уже ничему не удивлялся. Воды было много, и он, не жалея, лил ее на себя и лил. Растершись полотенцем, Леонид Георгиевич надел новую одежду, свободную и мягкую, и вышел на улицу. Уже темнело.

— Иди в дом, там постелено, — сказала Ратна. — Ложись спать, Леонид, вставать придется рано. И не жди меня, я останусь в бане…

Они вышли еще затемно. Ратна вела его по темному лесу так, будто это было днем, предупреждая о пнях и рытвинах. Он нес корзину, закрытую сверху какой-то тряпицей, и старался идти след в след, чтобы не упасть. Небо еле заметно просветлело, когда они добрались до широкой поляны. Где-то негромко шумел ручей.

— Мы пришли, Леонид. Сейчас разведем костер. Собери валежник.

Пока Леонид Георгиевич собирал дрова, стало еще светлее, и он разглядел какие-то силуэты вокруг центра поляны.

— Что это? — спросил он Ратну.

— Это наши боги. Вон тот черный, мы зовем его Тингейри, бог земли, напротив него белый, его имя Свеген — бог неба. Золотой Алгонак — сил огня, а серебряный Кеноша — воды. Сегодня они станут и твоими. Я сварю травяной отвар, и мы будем ждать восхода…

Леонид Георгиевич принес воды из ручья в маленьком котле, который Ратна поставила на костер. Вода быстро закипела, она сняла с пояса холщовый мешочек, развязала его и высыпала в котел все, что там было.

— Отойди, Леонид, тебе нельзя слышать, как я буду колдовать.

Леонид Георгиевич сидел в сторонке и смотрел на верхушки сосен — они становились все светлее, потом порозовели и наконец вспыхнули красным, будто раскаленное железо.

— Ты не раздумал проходить обряд?

Леонид Георгиевич помотал головой.

— Хорошо. Тебе будет больно, но ты улыбайся. Тебе захочется кричать, но ты молчи. Сними обувь и рубаху и подойди ко мне.

Леонид Георгиевич, босой и по пояс голый, приблизился к Ратне. В руках она сжимала плетку с коротким сыромятным хвостом.

— Иди за мной!

Они вышли на центр поляны, теперь идолы смотрели на них с четырех сторон своими слепыми выпуклыми глазами, в которых отражалось алое зарево восхода. Ратна взмахнула плеткой и со всего размаха стеганула Леонида Георгиевича. Он дернулся от боли — к концу плети была привязана металлическая пластина, рассекшая ему кожу на спине до крови. Леонид Георгиевич сжал зубы и скривил рот в подобии улыбки.

— Бог земли Тингейри! Прими кровь этого человека и дай ему силу и свою защиту… — Ратна вытерла кровь с его спины куском белой ткани и смазала ею губы черного идола.

Потом она размахнулась еще раз, плетка со свистом опустилась на спину.

— Бог неба Свеген! Прими кровь этого человека, дай ему силу и свою защиту.

Ратна стерла кровь со спины Леонида Георгиевича уже другим, чистым обрывком ткани и провела им по губам белого идола. После этого зачерпнула из котла деревянной чашей:

— Выпей это!

Леонид Георгиевич медленно пил обжигающую горьковато-терпкую жидкость, чувствуя, как боль в спине становится все глуше и отдаленнее, будто бы уползает куда-то в лес.

И снова свистнула плетка в руке Ратны:

— Бог огня Алгонак! Прими кровь этого человека, дай ему силу и свою защиту.

Леонид Георгиевич смотрел в налившиеся красным глаза истуканов, обступивших его со всех сторон, и вдруг увидел, как они зашевелились, вытащили ноги, вкопанные по колено в землю, и медленно начали сходиться, протягивая перед собой толстые, грубо изготовленные руки.

— Бог воды Кеноша! Прими кровь этого человека, дай ему силу и свою защиту.

Леонид Георгиевич зажмурился и расхохотался…

Стволы сосен побагровели уже до половины.

Ратна протянула берестяной туесок, наполненный потемневшими табличками.

— Это кости с древними рунами. Выбери себе имя, и оно станет твоим.

Леонид Георгиевич пошарил рукой, взял кость с самого дна и отдал ее колдунье.

— Твое новое имя — Джата! — радостно выкрикнула Ратна, и в это мгновение из-за горизонта всплыло солнце…

• *  *

Джата лежал на песке недалеко от моря и загорал. На нем были шорты, сшитые из домотканого холста по его собственному эскизу. Ратна сидела под матерчатым пологом, раздеваться и загорать она наотрез отказалась.

Полоса песчаного пляжа была совсем узкой, зажатой между морем и высоким глинистым обрывом. В том месте, где они сидели, часть обрыва, подточенная волнами, съехала вниз и теперь громоздилась вдоль склона отдельными бастионами, между которыми вилась тропинка к пляжу. Пляж тянулся на десяток километров вдоль побережья, он был совершенно пустынный, к морю из местных никто не ходил.

«Что это за Черная Пустошь, о которой говорил Кукловод?.. Интересно, как бы Ратна выглядела в купальнике?..»

Эти мысли возникли в его голове одновременно и некоторое время сосуществовали равноценно, как две дороги в разных направлениях, до того момента, пока не решишь, которую из них выбрать. Хотелось подумать о Черной Пустоши, но и Ратну в купальнике глупо упускать. Обидно было жертвовать чем-то. А оставлять одно из двух на потом — бессмысленно: или забудешь, или остынет желание.

«Вот если бы мозги были устроены как двухъядерный компьютер, и процесс мышления шел двумя независимыми путями! Может, мне вырастить для этого вторую голову? В принципе, это не сложно», — подумал Джата.

— Ратна, ты любила бы меня с двумя головами?

— А зачем тебе две головы? — удивилась Ратна.

— Я мог бы думать о двух разных вещах одновременно.

— А потом каждая голова снова бы захотела того же, и ты отрастил еще две? Нет уж, оставайся таким, какой есть.

— Ладно, пойду, поплаваю, — ответил Джата.

Но идти до воды, плещущейся от него в нескольких метрах, было лень, и он, не меняя позы, взмыл над песком и полетел к морю. Это было почти как во сне: небольшое усилие воли — и свободный полет.

— Перестань, Джата, люди могут увидеть, — попросила Ратна с интонацией, будто они шли по деревенской улице, а он у всех на виду обнял ее, чтобы поцеловать.

— Хорошо, не буду, — таким же тоном пообещал Джата, вытянул руки перед собой и нырнул в теплую воду почти без всплеска.

Он сразу ушел в глубину. Море было не слишком прозрачным, метров семь-восемь видимости, но ему достаточно. Он искал рыбу на обед, Ратна совсем не ела мяса… Минут через десять он заметил крупную рыбину, килограмма на три, похожую на черноморскую кефаль. Он медленно поплыл к ней, а она так же неторопливо — от него, пока не скрылась за границей видимости. Это была сильная рыба и потому слишком самоуверенная и глупая. Она думала, что достаточно оторваться от Джаты на десяток метров, и это обеспечит ей безопасность, не подозревая, что плавает он гораздо быстрее ее, а не всплывать на поверхность может хоть час. Джата опять подплыл к ней, вот она, у самого дна, прячется в водорослях и считает, что она незаметна. Джата рванул к ней, рыба метнулась было в сторону, но не успела, он поймал ее за голову, пропустил пальцы за жаберные крышки снизу и соединил между собой. Все, теперь дергайся, не дергайся, уже не уйдешь…

Джата вышел из воды и поднял над головой рыбину, показывая ее Ратне. Колдунья все так же сидела в тени накидки и смотрела на горизонт, где виднелись далекие паруса какого-то судна.

Идти по мокрому песку было все равно, что по асфальту, но в сухом ноги проваливались по самые лодыжки. Джата бросил под ноги Ратны рыбину, и та суматошно забилась, тут же облепилась песком и из серебристо-серой стала грязно-желтой, будто завернутой в старую мешковину.

— Вот моя добыча, — гордо сказал Джата. — Могу я рассчитывать на благодарность?

— Если ты говоришь о той благодарности, о которой подумала я, то для нее вовсе не нужна эта рыба, — ответила Ратна и улыбнулась.

— Это очень вкусная рыба, — Джата сел рядом и положил руку ей на плечо. — Мы запечем ее в глине. Нужно только сходить к обрыву и принести комок.

— Ну, так иди, — сказала Ратна и закрыла глаза.

— Уже иду, — он обнял ее и поцеловал.

— У тебя губы соленые и горькие… — прошептала Ратна.

Джата медленно шел по берегу и собирал плавник для костра. Это были обглоданные морем обломки, похожие на древние кости, очень твердые и сухие. Выброшенные зимними штормами, они лежали под самым обрывом, затянутые молодой травой, так что Джате приходилось каждый раз с хрустом выдергивать их из переплетения зелени, будто плавник дал побеги и врос в землю.

Вчера ночью они с Ратной летали над лесом. Сначала поднимались под облака, а потом обрывались вниз и быстро скользили над самыми верхушками деревьев. У Ратны развевались волосы, словно спина ее была охвачена черным пламенем, он летел рядом и любовался ею, удивляясь, как можно было раньше жить и не уметь летать, не видеть в темноте. Он брал ее за руку, и они снова набирали высоту, а внизу было сплошная тьма, ни огонька, ни просвета, и только свист ветра в ушах, и теплые пальцы Ратны в его ладони… А потом они полетели к морю и смотрели, как оно то тут, то там вспыхивает фиолетовыми искрами, и слушали шум прибоя, снижаясь к самым волнам, падающим на берег.

— Тебе нравится этот мир? — спросила тогда Ратна.

— Да, — ответил он.

— Теперь он твой…

Когда он вернулся, Ратна уже выпотрошила рыбу и сполоснула ее в море от крови. Джата вывалил дрова на песок, падая, они бились друг о друга с кегельным стуком.

— Ты вырезала жабры?

— А это нужно?

— Ты не знаешь, что у рыбы вырезают жабры? Да это первое, что нужно сделать!

— Успокойся, я их вырезала, — засмеялась Ратна.

— А лопухов ты нарвала?

— И лопухов я нарвала.

— Ну, тогда у нас сегодня будет замечательный обед…

Джата достал из воды замоченный кусок глины, положил на большой лист лопуха и полюбовался.

— Если бы я был художником, то непременно написал бы картину: глина на лопухе, — сказал он Ратне. — А у вас есть художники?

— Конечно, есть. Только они рисуют королей и принцесс. Кому охота вешать на стену картину с нарисованным куском глины?

— Это вы еще «Черный квадрат» не видели, — усмехнулся Джата.

— Что еще за квадрат?

— Потом расскажу.

Джата обмотал рыбину лопухами и обмазал слоем глины, так что получилась большая коричневая личинка.

— Главное в этом деле — глубина ямы под костром. Слишком мелкая — рыба обуглится, слишком глубокая — не пропечется.

— А ты знаешь, какую яму копать?

— Спрашиваешь! Там, у себя, я был лучшим специалистом в этом деле, — соврал Джата. (Рыбу в глине он запекал впервые в жизни).

Засыпав яму, он притоптал ее и сложил костер. Топора не было, поэтому слишком длинные палки он обламывал о камень, который валялся рядом.

— Ну, вот и все. А теперь — огоньку!

Джата поднес ладонь к кострищу, и плавник вспыхнул одновременно и яростно.

— Что у нас на обед кроме рыбы? — спросил Джата.

— Немного сыра, пара лепешек, зелень и вино.

— Замечательно! Я хочу вина и сыра. Где кружки?

— В корзине. Только доставай аккуратнее, не опрокинь кувшин с вином.

Джата налил вина себе и Ратне, взял обоим по куску сухого и белого, как гипс, сыра и лег на живот лицом к морю.

— Ратна, ты что-нибудь знаешь о Черной Пустоши?

— Это дорога в мир, из которого ты пришел.

— А все, кто здесь живет, они тоже оттуда?

— Нет, Джата. Сначала здесь были только мы, колдуны, и мы ниоткуда не приходили. Мы здесь были всегда. А от нас к вам уходили, да и то случайно, единороги, грифоны, саламандры… Но потом, очень давно, через Черную Пустошь к нам пришел целый народ, у них были свои жрецы, по-моему, они назывались друиды. Народ этот основал несколько городов, а потом появилась Империя… Мы никогда не лезли в их дела и не жили в их городах. Когда Империя развалилась, обвинили почему-то именно жрецов; кто там на самом деле был виноват — я не знаю.

— А где эта Черная Пустошь?

— Она каждый раз в новом месте. Просто так ее не найдешь, Джата. Зачем она тебе, ты хочешь вернуться в свой мир?

— Я останусь здесь, Ратна, и мы всегда будем вдвоем. Почему ты не пьешь вино?

— Мне стало грустно. Может, оттого что ты спрашиваешь, как найти дорогу назад. Скажи, у тебя там были друзья?

— Конечно, были. Но они разъехались — кто в другой город, а кто за границу.

— К кому же ты хочешь вернуться, Джата, если тебя там никто не ждет?

Джата улыбнулся и взял ее за руку. Так что же такое счастье? Наверное, счастье — это любить такую красивую девушку, как Ратна, летать с нею по ночам под облаками и знать, что тебе принадлежит весь этот колдовской мир, называемый Десятиградье.

— Я не хочу никуда возвращаться. Что мне там делать одному?.. Улыбнись, Ратна, я больше никогда не спрошу тебя о Черной Пустоши… По-моему, нам пора откапывать нашу рыбу!

— Ваша рыба подождет! – сказал негромко чей-то голос за спиной.

Джата обернулся и увидел  Кукловода.