Вспышки на Солнце [18+]

— Твоё время ещё не настало! –

вынес приговор Тиктак.

— Это что, — весело отозвался Паяц, -

твоё так вообще закончилось…

(Из ненаписанного)

Через полтора часа

— Ну давай, хватит медлить! – холодящее спокойствие пропало – зазвучала ярость. Глаза Джи загорелись. – Знал бы ты, как мне всё осточертело! Прострели мою башку, и покончим с этим!

Сун вновь подумал о Земле – о космическом шаре, доме и родине, погубленных людьми вроде Джи. Ум давал чёткий ответ на вопрос «Кто виноват?», гоня прочь нерешительность и подталкивая совершить то, что назрело давным-давно. Но вот удивительно, Сун не мог коснуться сенсора и наконец решить ситуацию посредством лазерного луча, от обжигающей остроты которого не защищена голова человека, стоящего напротив, на расстоянии считанных метров.

Пальцы до боли сдавили рукоятку; держащая бластер рука задрожала.

В настоящем времени

            1 час 30 минут назад молодой андер по имени Сун, генеалогическое древо которого произрастало на корейской территории, как всегда принял душ, умылся, погасил свет в стандартной тесной однокомнатной квартирке без окон и забрался на постель.

В бункере не засыпали только охранники, вот и Сун просто лежал с открытыми глазами поверх тонкого синтетического одеяла, на узкой металлической кровати, и прокручивал в голове свою историю. В отличие от сограждан, он не причислял себя не то что к конкретной национальности, но даже к людям определённого времени. Он представлял мир единым для каждого – в той же степени, в которой едины истина и справедливость. Сун верил в эфемерные понятия, за что его никто не осуждал, потому что эту «слабость» кореец научился скрывать, хоть андеры и редко принимали в расчёт чужие неприятности – их занимали исключительно собственные проблемы.

После Разделения не уцелели привычные традиции, моральные принципы сгинули в пучине времён, бомбы вместе с природой уничтожили душу человека. Счастливчиком считался тот, кому удавалось чего-либо достичь в Андеграунде; обычно же бой между соседями, друзьями, родственниками вёлся за сомнительное удовольствие вести тоскливое, однако свободное существование. Если можно говорить о свободе, когда ты с рождения обитаешь под землёй, когда твои кости – отчасти из-за воздействия радиации и в какой-то степени «благодаря» наследственности – стали ломкими, как стекло. Когда за порцию обеда приходится драться с тем, в ком раньше ты видел соратника. Биться насмерть, словно зверь…

Болезненно сжалось внутри при воспоминании о Лёньке, пареньке с израильскими пращурами, погибшем не от мощных рук отморозков-антисемитов, а от хрупкой ладошки бывшего приятеля-англичанина Мика, не евшего больше недели и двинувшегося на почве этого умом. Мику не хватало вещей для обмена на наиболее ценное – еду, и ни один из андеров, естественно, не собирался с ним делиться. Лёнька, про которого говорили «Последний хрен без соли доедает», — тоже. Хотя в отношении двадцатитрёхлетнего парня это звучало слишком оптимистично.

Однажды молодому еврею улыбнулась удача: он случайно заметил агента Овеграунда – одинокого стрелка, а может, исследователя из штрафного батальона – и поспешил предупредить смотрителей. Агента убрали; Лёньку премировали – пятью бесплатными обедами.

Мик набросился с вилкой, едва Лёнька отошёл от кассы. Двенадцать ударов в шею, по одному в левый глаз и правый. Раненого не спасли: две минуты адовых мук, залитый кровью грязный пол, и Лёнька скончался на месте. Его «приятель» успел запихать в рот жареную картошку и полкотлеты, подавиться и схватить вторую половину, прежде чем отошедшие от шока бункеровцы заломили ему руки. Они не защищали справедливость или истину, не оберегали других людей – они просто боялись: за себя, за то, что безумец отнимет у них долгую бесцельную жизнь. Страх – лучший двигатель любого общества; та же сплочённость – лишь следствие панического ужаса перед одиночеством.

Мика спеленали и поместили в специальную клинику, откуда ему не суждено выйти. Условия там мало чем отличаются от городских, разве что в новых апартаментах стены обиты мягким, безопасным материалом.

Сун не мог принять исковерканное настоящее как данность. Он планировал приложить все силы для того, чтобы чудовищные правила исчезли в небытии и никогда не возродились. Ради этого он отдал суточный паёк индийцу Дилипу, с которым тайно договорился поменяться дежурствами. Сун патрулировал сектор IX-B с 12 дня до 12 ночи, а Дилип его же, но с 24 до 12.

Оружие охранникам разрешалось носить с собой. Вытащив бластер из оснащённой автоматическим защёлкивателем кобуры, что крепилась к псевдокожаному ремешку, Сун нажал боковую кнопку, проверяя боезаряд. Загорелась и вскоре погасла синяя полоса – заряжен на 100%. Бластер отправился обратно. Сун заложил руки за голову и уставился в малоразличимый в темноте потолок. Ждать осталось недолго: до нуля часов меньше тридцати минут. Простые обитатели бункера уж точно улягутся спать, и никто не помешает.

Отогнать бы навязчивые мысли о матери.

В прошедшем времени

Взрыв прозвучал в среду, в самый разгар дня, в 15:17, на территории, ранее принадлежавшей Франции. Как выяснилось, лишь первый взрыв из множества. Земля, к тому моменту поделённая на два сверхгосударства, два полушария – Левое и Правое, — мгновенно утонула в радиоактивном огне. Что не было сожжено, то оказалось заражено.

Первым запустило ракеты Левое полушарие; Правое сочло своим долгом ответить на силу силой. Официальные лица Левого заявляли, что борются с «семенами вражды, посеянными правополушарниками, а зло понимает только большее зло». В качестве примера приводились законодательные акты, недавно принятые на территории Европы, после объединения убранной с карты мира. Изменения якобы ущемляли права противников сексуальных меньшинств. Францию «миротворцы» самолично избрали представителем распустившихся правых. При этом именно США, Канада и их соседи (когда такие страны существовали) в прошлом активнее всех поддерживали европейскую либеральную инициативу.

Но неважно: шаг сделан, и назад не вернуться.

Более того, Левое полушарие, незадолго до мировой войны заключившее с Правым пакт о бессрочном взаимовыгодном сотрудничестве, поставляло будущим врагам еду, одежду, стройматериалы и прочее. Поставляло по смешным ценам, чуть ли не себе в убыток – и как бонус «дарило» новейший вирус собственной разработки. Чертовски опасный. Не определявшийся диагностическими системами. Микроскопической бомбой подрывавший иммунную систему. Если бы не он, грядущая ядерная война не стала бы столь смертоносной.

Однако правые всё же заподозрили неладное, и, когда это случилось, Левое полушарие резко перекрыло подконтрольные ему трассы: надводные и подводные, наземные и подземные, воздушные, космические. Левые журналисты и политики, актёры и бизнесмены вещали с экранов визоров о колоссальной, чудовищной лжи союзников. Иммигрантов из Правого полушария выслали на родину или подвергли репрессиям. Естественно, вакцину для своих левополушарные разработали заранее. Её в строжайшей тайне, под видом очередной масштабной профилактики, вкололи жителям, у которых приборы-анализаторы – ещё одно секретное достижение борцов за мир – нашли признаки заражения. В результате вакцинации от осложнений погибли тысячи человек, но это никого не волновало. Тем лучше, рассудили верхи, будет в чём обвинить правых перед назревающим катаклизмом.

Так и сделали.

А меньше чем через семь суток, в самый разгар дня, в середине недели, в 3:17 пополудни, прозвучал первый взрыв.

В настоящем времени, но в другом месте

— Готовы?

— Да не очень, командир.

— Отставить разговорчики!

— Дай уж нашутиться перед смертью.

— Типун вам на языки!

— Так точно!

— Весельчаки, мать вашу за ногу… Начать обратный отсчёт!

— Есть! Десять… девять… восемь…

В настоящем времени и в прежнем месте

Майор с мудрёной немецкой фамилией, которую Сун постоянно забывал, возник словно бы из пустоты, в обход законов физики. Вот он, элемент неожиданности, разрушающий хитроумнейшие планы.

Часовые корейца помнили. Внешность у Суна – особенно глаза – была до удивления добрая, притягательная, что не раз выручало его в Андеграунде. Да и правдоподобную легенду («Срочное сообщение для капитана Джи!») он придумал. В худшем случае, его бы взялись сопровождать пара неопытных молокососов, нейтрализовать которых для него, бойца спецподразделения, не составит труда. В случае же лучшем, его пропустят, и тогда задача упростится до неприличного.

Хорошо, что его направили служить сюда! А вначале думалось: пусть и Исследовательский центр, но профессия охранника… упасть ниже невозможно!.. Нет, вовсе нет – Суну повезло, да как! Он работал под боком у самого Джи.

Патрулируя, Сун настраивался на то, что сегодняшний день, при неблагоприятных условиях, станет для него последним. Не привыкать в общем-то: андеры ежедневно рискуют жизнью, особенно воины. Охранник дождался, когда последний житель бункера покинет поле зрения, и чётким, профессиональным шагом направился ко входу в штаб.

На плечо легла тяжёлая ладонь.

— Куда это ты, Сун?

Кореец обернулся и наткнулся взглядом на внимательные глаза стоящего вблизи немца-майора.

— Срочное сообщение для капитана Джи! – отрапортовал Сун.

Майор чуть наклонил голову.

— Да? А что за сообщение?

— Приказано передать только капитану лично!

— Интересно… И кто отдал такой приказ, ты сказать тоже не имеешь права?

— Никак нет, господин майор! Не имею!

— Ну, тогда пойдём вместе.

В штаб Сун всё-таки попал: минуя часовых, майор лениво махнул рукой, бросив «Этот со мной», и их без вопросов пропустили. План вроде бы двигался к логическому финалу – надо было лишь устранить помеху в виде старшего по званию и потом завершить начатое, то, ради чего Сун рискнул много большим, чем собственная карьера.

Внутри святая святых он побывал около года назад, когда проходил что-то сродни собеседованию. Вечно занятой Джи уделил новенькому пять минут, спросив о прошлом, семье, пристрастиях и желаемой зарплате. На основе весьма скудных данных капитан, видимо, сделал нужные выводы. Суна приняли, и уже назавтра он отправился в свой первый дневной обход.

Дверь, автоматически открывшаяся при приближении двух людей, опустилась за их спинами. Услышав звук, маленький пожилой человечек, сидевший в центре штаба, за громоздкой панелью управления, обернулся и недовольно нахмурился («Наверное, рефлекторно», — подумал Сун). Сощурив и без того узкие глазки, Джи поинтересовался скрипучим голосом:

— Майор Ратценбергер, чем обязан?

— Господин капитан, тут вам сообщение хотят передать.

Джи – который на самом деле по званию стоял выше любого из военных в IX секторе, а капитаном звался из-за своих прямых обязанностей – заменил недовольство на лице вежливой заинтересованностью.

— Сообщение? Очень мило. И какое же?

Охранник почувствовал, как душа ухнула не то чтобы в пятки, а в Марианскую впадину. Язык почему-то перестал ворочаться.

— Сун! – в нетерпении скомандовал майор.

В прошедшем времени

Пак Йонг Сун родился двадцать восемь лет и семь с половиной месяцев назад в секторе XXIII-J, беднейшем в Андеграунде. Суна, как и любого новорожденного андера, после обрезания пуповины забрали у матери – ей на тот момент было тридцать пять – и определили в ближайший инкубатор, где выхаживали на протяжении двух десятков дней. Срок нахождения в инкубаторе варьировался от одной недели до четырёх, в зависимости от состояния ребёнка.

Несмотря на безразличие, циничность и халатность персонала (вскоре после родов Сун попал в отсек с неправильно настроенной температурой), младенец выжил. Затем его, согласно закону, вернули матери.

И Сун не просто выжил: мальчик демонстрировал впечатляющие способности в стрельбе, которой представителей сильного пола обучали с трёх лет, отлично знал историю, прекрасно разбирался в видах вооружения, любил математику и творчество. Библиотека Суна насчитывала пять книг и два журнала, и он занимался тем, что выполнял за сверстников школьные задания в обмен на электронные или, в редких случаях, бумажные страницы романов, повестей, антологий рассказов, сборников стихов. Сун пытался сочинять стихотворения, но дописал лишь одно, в возрасте семи лет, — оду под названием «Матери».

Родители воспитывали сына в традициях устаревших, непочитаемых, а порой вызывавших негативную реакцию окружающих: злые пересуды за спиной, наглую трусливую клевету, прилюдные оскорбления и применение физической силы. Тем не менее, от идеалов высшей справедливости Сун не отступил – по крайней мере, внутренне.

Десятилетие парнишки совпало с реконструкцией XXIIIсектора. Паков перебросили в менее захолустный, но более неблагополучный сектор XXXI-C. В тамошней школе главенствовал жестокий порядок директора-самодура и «дедов»-учеников. И если вторым обладавший хорошей, по андерским меркам, конституцией, изучивший по книгам боевые искусства Сун вполне мог дать отпор, то первые творили беззаконие, не получая противодействия. Спустя полгода справедливость восторжествовала своеобразным манером: директора школы насмерть забили стульями разъярённые ученики.

Когда Суну исполнилось семнадцать, он, возвращаясь с уроков домой андеграундскими переулками, носившими громкое название «улицы», увидел красивую китаянку. Сун вежливо поздоровался; девушка не смутилась, представилась Аи, они разговорились; назавтра увиделись вновь; через пару-тройку дней стали встречаться. Отношения влюблённых продолжались до андеграундского совершеннолетия Суна – восемнадцати лет, а потом родители корейца переехали в престижный VIII сектор, забрав с собой сына, ведь, пока они не отыщут новую работу, должен же кто-то кормить семью. Средства на переезд собирались нелёгким трудом. Мать не покладая рук работала на заводе конструктором землероек – подземных, оснащённых буром мобилей; отец вкалывал шофёром там же и подрабатывал нелегальной перевозкой запчастей для транспорта.

Молодые люди недолгое время активно переписывались, перезванивались полдесятка раз, прежде чем полностью прекратили общение. Это объяснялось ещё и тем, что Сун, чтобы обеспечивать троих, пошёл служить в спецвойска – аналог расформированного уже десанта, куда его, военнообязанного с замечательной предварительной подготовкой, зачислили не раздумывая. Практически все заработанные средства Сун посылал родителям, которые в итоге так и не нашли работы в «пафосном секторе».

За два года, проведённых в армии, жизнь парня перевернулась. Отказало больное сердце у его отца. Аи вышла замуж за бывшего одноклассника Суна. Завязались знакомства, изменились взгляды. Сун вырос в превосходного бойца и, выйдя из части, отправился защищать подземно-надземную границу.

Годы сменяли друг друга. Зарплата, выдаваемая, как и везде в Андеграунде,  вещами и продуктами, выросла у корейца в разы. Престарелая мать более не испытывала крайней нужды. Суна наградили медалью «За верность Отечеству!» и, сочтя, что он готов к переменам, перевели в соседний с VIIIсектор – IX, чистый и обустроенный. Правда, перевели охранником.

В настоящем времени, но в другом месте

— …три… два… один. Старт!

— Поехали!

— «Поехали!»?! Ты где такого понабрался?

— Книжки читать надо, умник. И историю знать.

— Малакас-буквоед.

— Да пошёл ты!..

— Ох уж эти русские: что начальники, что подчинённые – одним миром мазаны.

— Не чіпай росіян, ти, тупий андер!

— Эй! Кто пустил сюда женщину?!

— Фи!

— Прыдуркі, блін… Шчасліва, камандзір!

— С богом, ребята.

В настоящем времени и в прежнем месте

— Я слушаю, — устав ждать, поторопил Джи.

Сун смотрел на своё состаренное подобие – невысокого военного, потомка жителей Объединённой Кореи, — не готовый поверить, что сейчас, прямо сейчас рука выхватит бластер, последует точный выстрел, в голове капитана появится ещё одна дырка, он упадёт, абсолютно и безвозвратно мёртвый, а его самого, Суна… арестуют? Казнят на месте? Отправят в психбольницу к Мику? Да без разницы, ведь план будет осуществлён, а значит, пытка длиной в бесконечные годы прекратится. Только… как же сделать этот единственный точный выстрел?

— Я должен… — внезапно севшим голосом медленно произнёс Сун, — кое-что вам сообщить.

Если Джи и отметил странное поведение молодца, то виду не подал.

— От кого? – уточнил он.

— От, — Сун взглянул на стоявшего впритык Ратценбергера; тот, в свою очередь, скосил глаза на охранника, — сообщества жителей Земли.

Джи откликнулся невесело:

— Земли больше нет, сынок, как нет ни общества, ни сообщества. Наши обломки зовутся Андеграундом и Овеграундом.

Медлить дальше – подобно суициду. И Сун не возразил, не выкрикнул в гневе короткое «Нет!» — не проронил ни звука, — а молниеносным, отработанным движением выдернул из кобуры бластер и выстрелил.

Почти неслышный хлопок.

Ратценбергер, выпучив глаза, осел на пол.

Сун видел, что майор по-прежнему жив, и сделал ещё выстрел. Контрольный пробил череп в районе переносицы. Сун снова повернулся к Джи – тот не двигался с места, молчал, лицо его ничего не выражало.

— Я не хочу… но должен… — против своей воли проговорил молодой кореец: фразы сами по себе рвались с языка. – Должен… Выхода нет… другого выхода…

Пожилой человек кивнул.

— Я не буду останавливать тебя, — прозвучало бесстрастно. – И не вызову охрану, хотя мог бы, пока ты возился с Ратценбергером. Весьма непрофессионально с твоей стороны, между прочим

— Ч-что?

— Зато я запер дверь, а она помимо прочего звуконепроницаема. Когда закончишь, нажми эту кнопку. – Джи не глядя ткнул пальцем в сторону панели управления, за которой сидел до того, как пришли майор с Суном. – И бог тебе в помощь, сынок.

— Не понимаю… — Сун был растерян. – Вы хотите, чтобы я вас убил?

— А есть иные варианты? Лучше проделать эту неприятную, как мне видится, для нас обоих процедуру по-быстрому и… м-м, разойтись.

— Я не сумасшедший, — зачем-то сказал охранник, довольно громко.

И опять кивок.

— Верю, — невозмутимо, до отстранённости. – Впрочем, как раз вас, психов, не поймёшь. А, пустое, пустое… Стреляй.

— Зачем вам это? – не решаясь смахнуть покатившиеся по вискам солёные капли, продолжал говорить Сун. – Чего вы добиваетесь?..

Джи недослушал, всплеснул руками.

— Ну давай, хватит медлить! – холодящее безразличие пропало – зазвучала ярость. Глаза Джи загорелись. – Знал бы ты, как мне всё осточертело! Прострели мою башку, и покончим с этим!

Сун вновь подумал о Земле – о космическом шаре, доме и родине, погубленных людьми вроде Джи. Ум давал чёткий ответ на вопрос «Кто виноват?», гоня прочь нерешительность и подталкивая совершить то, что назрело давным-давно. Но вот удивительно, Сун не мог коснуться сенсора и наконец решить ситуацию посредством лазерного луча, от обжигающей остроты которого не защищена голова человека, стоящего напротив, на расстоянии считанных метров.

Пальцы до боли сдавили рукоятку; держащая бластер рука задрожала...

[Окончание ищите в моём 3-томном сборнике рассказов "Неомифы" на "ЛитРесе".]

Похожие статьи:

Рассказы → По ту сторону двери

Рассказы → Проблема вселенского масштаба

Рассказы → Пограничник

Рассказы → Доктор Пауз

Рассказы → Властитель Ночи [18+]