Все по-старому
— А где она? – спросил я.
Мне не ответили. Жуткая тварь все так же смотрела на меня – холодно, пристально, вот-вот кинется, вот-вот вцепится…
— Я знакомую свою ищу… не знаете, где она?
Нет ответа.
Страшная догадка. Настолько страшная, что даже жутко сказать. А что, все может быть – и все может не быть, и если со мной самим этого случиться не может, это еще не значит, что со всеми остальными…
— Она умерла?
Жуткая тварь приблизилась ко мне. Кажется, нащупывает контакт, может, что знает, может, что ответит…
Тварь придвинулась – совсем близко, вытянутая, утыканная шевелящимися отростками.
— Не узна-а-ал?
Когда это началось…
В прошлый раз…
Нет, не в прошлый раз. И даже не в позапрошлый. И не в позапозапрошлый. И не в позапозапозапозапоза…
Это было всегда.
Просто помню себя – с прошлого раза, как-то врезалось в память, осталось, а до прошлого раза у меня, может, и памяти никакой не было.
В прошлый раз…
Ну да, в прошлый раз…
— А вы как живете?
Спросила протоплазма, глядя на меня.
Я смотрел на нее. Оторопело. Растерянно. Прежде всего – не верил, что она может разговаривать со мной. Вот так. Запросто. Слишком долго я не видел тех, кто может разговаривать со мной.
К тому же… меня никто никогда не спрашивал, как я живу. Я сам себя не спрашивал – как я живу. И вообще, живу я или нет. Живу, и ладно. Как-то живу. И неважно, как, все равно сравнивать не с чем.
А тут…
— А вы как живете?
— М-м-… хорошо.
Еле-еле выжимаю из себя ответ, сам пугаюсь своего голоса. Хорошо… что значит, хорошо, с чего я взял, что лежать в синих песках под голубым солнцем, смотреть в зеленоватое небо, — это хорошо…
— А вы как живете?
Это я спросил у протоплазмы. Еле-еле догадался спросить.
— А… по-всякому… то, знаете, хорошо все, гладенько, в водичке плещешься, вдоль берега растянешься, крохи там собираешь, что покушать… А бывает, солнце пыхнет, так только что дотла весь не выгоришь…
— Уж-жасно.
Говорю. Снова пугаюсь своего голоса.
— Куда уж ужаснее…
— А без солнца никак нельзя? Погасить его…
— А самому потом как жить?
Не понимаю. На всякий случай соглашаюсь:
— Правда что… как без солнца жить…
Молчим. Все ближе пододвигается наша очередь.
— А у нас солнце не пыхает, — вспоминаю я, — ровненько так светит…
— Хорошо вам.
— И жара стоит так, что камни плавятся.
— Плохо вам, — говорит протоплазма.
— Отчего же плохо?
— Ну… вам, может, и хорошо…
Очередь доходит до нас, пробираемся в кабинет, толстая тетрадь белеет перед нами, и кто-то там, невидимый, неведомый, по ту сторону тетради, показывает строку:
— Здесь распишитесь.
— А распишитесь – это как?
Я уже не помню, как расписывался. Когда-то давно. Миллионы лет назад.
— Ну… оттиск какой-нибудь поставьте.
Ставлю какой-нибудь оттиск напротив строки – «прошу предоставить мне в пользование планету и ее ресурсы еще на 1 000 000 лет»
Выходим – из одной пустоты в другую пустоту, к далеким звездам.
— Вам куда?
Это снова протоплазма.
— А-а, туда – киваю в сторону крабовидной туманности.
— А мне туда.
Показывает на спиральную звездную завитушку, никогда ее не замечал.
— Ну, всего вам хорошего.
— И вам всего…
Это было тогда. Как сейчас помню, тем более, больше мне помнить особенно нечего. И сейчас – когда приближался сюда, к очереди, спрашивал, кто последний – ловлю себя на том, что ищу ее.
Еще накануне думал – собираясь в путь, — завтра я увижу ее.
Не увидел. Напрасно оглядывал очередь – от начала до конца, и снова к началу – все сплошь сидели какие-то газовые облака, пылевые вихри, камни, тонкие энергии, хлипкий, вязкой протоплазмы не было.
— Не узнаете?
Смотрю на тварь – жуткую, вытянутую, машет плоскими отростками, извивается в воде, таращит на меня огромные гляделки по бокам головы, шлепает губами:
— Не узнаете?
— Простите… н-нет.
Хочу добавить – вы меня с кем-то путаете. Не добавляю. Кто знает, может, перекидывались парой слов – десятки миллиардов лет назад…
— А мы с вами про солнце говорили… как оно у меня то ровно горит, а то пыхнет, чуть меня не сожжет. А вы говорили, у вас солнце ровно горит, и камни от жары плавятся…
Теряю дар речи. Узнаю – и в то же время не узнаю. Она – и в то же время не она…
— А что с вами… вы… заболели?
— Да нет… Плавничок порезал, а так ничего…
— Вы так изменились…
— А что хотите… все меняется…
— Но… почему…
— А так…
— А солнце что?
— Да… поутихло маленько… А у вас как? Вижу, все по-старому?
Соглашаюсь.
— Все по-старому.
Заходим – из одной пустоты в другую пустоту, снова забываю, как…
— …а как расписываться?
— Ну… оттиск какой-нибудь поставьте…
Прижигаю страницу – в графе напротив надписи, «прошу предоставить мне…» Тетрадь вспыхивает огнем, кто-то по ту сторону спешно гасит пламя.
— Ну, вы и натворили…
— Виноват…
Кажется, в прошлый раз я расписывался как-то не так, уже не помню… а плохо, что не помню, мне через миллион лет опять сюда…
— А-а, сколько лет, сколько зим, слушайте, уже и заждался вас, думал, не увижу…
— З-здравствуйте.
Смотрю на него – выжимаю из себя воспоминания, не выжимаются, да тут в очереди не то что свое прошлое, самого себя забудешь на тридцать три раза… Ну что это, что это, что он прицепился ко мне, облизывается раздвоенным языком, моргает круглыми глазищами, тянет ко мне когтистые лапки…
— А то я смотрю, нет вас и нет, думаю, что такое, может, случилось чего…
— А?
— Да говорю, может, случилось у вас чего?
— Да… ничего не случилось.
— Все по-старому?
— Ну… — пытаюсь вспомнить его, не могу.
— Все по-старому у вас, говорю?
— А… ну да, все по-старому.
— Как солнце ваше? – не унимается этот, с раздвоенным языком.
— Светит… что ему делать…
— А камни? Все от жары плавятся?
— Все плавятся…
— А у нас смола в лесу плавилась, красиво так, на солнце блестит, с деревьев капает, и в реку… и там застывает камушками такими блестящими… желтыми…
— Плавилась?
— Ну да, сейчас уже и нет таких деревьев… в болото все полегли…
Очередь продвигается – потихонечку-полегонечку, этот, раздвоенноязыкий, когтистолапый, чешуйчатый, придвигается ко мне, ближе, шипит, фыркает, рыкает – прямо в мои кристаллы:
— …а оно же как получилось-то, море-то пересохло ко всем чертям, а жить-то как-то надо, так верите, нет, вот так, брюхом, брюхом по песку волоклись до ближайшего озерца… брюхо все в кровь, кто и не дополз… а куда денешься…
Слушаю. Киваю. Пытаюсь припомнить, когда я его видел, память упорно отвечает – никогда.
— …этот-то убогий уродился, ну, в семье не без урода, у него между лап перепонки, прочные такие… Так он наловчился, с дерева на дерево прыгает, перепонки растопырит, и летит… ну, как стрекоза… Его родственники зауважали даже… потом девчонку себе выискал такую же, с перепонками, ее вообще из стаи выгнали, никто с такой уродиной жить не захотел… А этот ничего, взял ее… жили душа в душу… я так годиков через сто туда наведался, там уже стаи живут этих… крылатых…
Слушаю. Киваю. Все еще нет сил сказать – вы меня с кем-то путаете, мы не встречались…
Хотя… вообще, какая разница…
— …так они, считай, все стадо поели, у них зубища-то вон какие… мы еще так подумали, ну все, хана этим, отпаслись, отщипали травку… Ну годиков через триста меня черт опять в эти края занес, а что, наши-то степи лесом поросли, надо себе новые места искать… Смотрю, опять эти ходят, пасутся, только на спинах у них во-о-от такенные шипы… И этот из леса выходит, у которого зубищи здоровенные, и хоп, хоп этими зубищами по спинам им, по шипам, так только пасть себе в кровь изодрал, ушел ни с чем…
— Да… удивительно…
Идем – из одной пустоты в другую пустоту, останавливаемся перед тетрадью…
— Просто царапните страницу. Вот так, кончиком кристалла. А то будет как в прошлый раз…
Это тот, по ту сторону тетради. Посмеивается. Я тоже посмеиваюсь, не хуже него помню – что было в прошлый раз. Этот, когтелапый, круглоглазый, раздвоенноязыкий, тоже царапает страницу.
Выходим – к далеким звездам.
— Вам куда? – спрашиваю.
— А-а, все туда же…
Показывает. Спохватываюсь. Снова смотрю на вытянутую мордочку, на тонкие лапки, припоминаю…
— А вы куда?
— Все туда же, — показываю на Крабовидную туманность, — говорю же… все по-старому…
Все по-старому…
И давно уже пора залечь в небытие, и дремать, дремать, века, века, и не залеживается, не дремлется, не небытиится.
Светит голубое солнце в оранжевом небе.
Плавятся камни.
Тает синий песок.
Сегодня я опять видел его… Опять не узнал. Нечего было узнавать. Опять говорили – там, в очереди. То есть, как всегда, он говорил, я слушал, мне нечего было сказать.
Залечь бы в небытие – и дремать.
Не залеживается.
Не дремлется.
Не небытиится.
Что говорил – не помню. Настолько чуждым было все то, что он говорил – что моя память не удерживает его слова, они ускользают – как вода в песок…
— …оно же как получилось-то, лес-то наш того, засох весь, тут хочешь не хочешь, в степь иди… А в степи, сами знаете… ну вы не знаете… не были…
— Не бывал.
Вот-вот… а там пока на лапы не встанешь, вот так весь не вытянешься, хрен что увидишь… Вот так вот и ходим на своих двоих… как ненормальные…
Он… кто он… каким он будет завтра… кажется, нет такого облика, который он не может принять…
— …зима-то вообще лютая выдалась, сколько народу нашего полегло… я вон себе пальцы ко всем чертям обморозил… К весне дело пошло, ну у нас сейчас весны чем дальше, тем гаже, срам один, не весна… Все, думаю, еще одну такую зимушку хрен переживем…
Он… черт его дери, как у него получается меняться – вот так, запросто, захотел, отрастил себе крылья, захотел – поплыл по воде…
Не залеживается.
Не дремлется.
Не небытиится.
— …вот молния-то пых – и в дерево, крепко так полыхнуло, и жар такой от него… Тут-то до меня и дошло, я к этому пожарищу подобрался тихохонько, и ветку горящую выволок… от меня все врассыпную, вон пошел, сам сгореть вздумал, нас не спали… ну я своей говорю, давай, веток побольше накидай на поляну… она у меня баба умная, все понимает, что муж зря не скажет…
Небытие…
Какое там небытие, какое там что…
Вытягиваю кристаллы из друзы – выше, выше, стараюсь углядеть в темноте ночи, в бесконечных далях – звездное месиво, закрученное в спираль, — не нахожу. Где-то там, вот там, где сходятся вместе четыре звездочки… а может, и не там…
Слишком далеко.
Слишком непонятно.
Светит опостылевшее голубое солнце.
Тает опостылевший синий песок.
Вытягиваю к небу опостылевшие кристаллы…
Надо бы встретиться с ним…
Первый раз говорю себе…
…надо бы встретиться…
…как…
Прошу предоставить мне планету в арендное пользование еще на 1 000 000 млн лет.
Принимаю на себя ответственность за арендованную территорию.
Планету осмотрел, с дефектами ознакомлен, претензий к планетодателю не имею.
Я узнал его.
Пожалуй, первый раз – я узнал его.
Даром, что он изменился так, что узнать его было невозможно, как всегда – непохожий на самого себя, как всегда – забывший сам себя. И все-таки, когда я оглядел очередь, будто торкнуло что-то в душе – он.
Вон он, один из последних, сидит, в каких-то замысловатых оболочках, с куском веревки на шее, пришпиленным железкой. Сидит, уткнулся в металлическую дощечку, что он там на ней делает…
Приближаюсь к нему.
— Здравствуйте.
— А?
— Здравствуйте.
— А-а… день добрый.
Замолчал, уткнулся в железку. Это было что-то новенькое, первый раз он не говорил со мной…
— Как живете? – спрашиваю, еще раз пытаюсь возобновить контакт.
— А?
— Как… живете?
— М-м-м… формой существования белковых тел. Ну вам это, наверное, не понять…
— Да, где мне…
Снова умолкаем. И мерзко так на душе от того, что он молчит. Как нарочно, именно сейчас, когда решился заговорить с ним – вот так, откровенно, по-настоящему – он молчит…
А может…
Кто его знает…
— Я вас, может, чем обидел?
— А?
— Я вас обидел, говорю… чем-нибудь?
— Да что вы, первый раз с вами видимся…
— И тут я все понимаю. Случилось невероятное – он не узнал меня.
— Вы меня… не помните?
— Ох, простите, я здесь первый раз…
— А мы встречались… только вы тогда были другим…
— Слушайте, чесслово, не помню… Вы понимаете, меня сюда с бухты-барахты послали, вот так ни с того ни с сего вызывают, собирайся, поедешь… Говорил я им, не готов, не умею, они мне – что тут уметь, пойдешь, подпись поставишь… по-одпись…
Снова смотрит в свою железку – чувствую, что разговор кончился, так и не начавшись. Обидно – первый раз по-настоящему обидно, я же…
— А нет-нет, я про вас помню, помню, вот, ищу про вас файлы… Да-да… вот… Вы, значит… в планетарной системе Веги живете… друзы кристаллов… Ну, я как чувствовал, что во вселенной что-то такое жить должно…
Склоняется передо мной – в знак почтения. Есть контакт. И снова – теряюсь, нужно спросить его о чем-то, очень много о чем, и не знаю, с чего начать, ничего не знаю… И не спрашивается, слишком все непонятно в нем, двуногом, с веревкой на шее, с железкой в руках…
— Оно же как получается, как премии получать, так это декан наш, а как поехать к черту на рога, это и я хорош…Если они мне за это доплату не сделают, я уже не знаю, что сделаю… уволюсь на хрен… гранит науки, блин… Да что я все о своем, из-звините… лезу тут со своими проблемами…
— Нет-нет, что вы… очень интересно… я же ничего про вас не знаю…
Слушаю его. И опять не получается диалога, опять он говорит, я слушаю, киваю, соглашаюсь…
— …ну вот, запустили, все при всем, потом нате вам, спутник на связь не выходит… итак вот над землей покрутился, и хлобысь в океан… Ну ясное дело, свои микросхемы не производим, китайские покупаем, а они там…
Киваю. Слушаю.
— Спутник… это по небу летает, да?
— Ну…
— Выше облаков?
— Тю-ю! выше атмосферы… Мы уже и до луны долетали… до других планет…
Мне кажется, что я ослышался. Хотя, эта тварь с веревкой на шее может все…
— …так в декабре, когда конец света ждали, на полном серьезе коллайдер этот отключили… кабы чего не вышло…
— Коллайдер, это зачем?
— А… частицы разные создавать… которых еще во вселенной нет… что-то там у них даже быстрее света летало, я в новостях читал… правда, потом написали, физики эти в расчетах ошиблись…
Оживает железка, верещит – по-своему, по-железковому, вот уж не думал, что она тоже живая…
— Алло… слушай, ну ты видишь, чем я сейчас занят? Ну ты понимаешь, куда меня послали, или нет? Вот то-то же… Слушай, сказал, куплю плазму, значит, куплю… Ага, вот я сейчас прямо с места в карьер покупать побегу… имей совесть… что с планшетником-то? А то не торопись, мне тут Илюха говорил, у него бэушный есть, так по дешевке…
Выходим – из одной пустоты в другую пустоту, этот, с веревкой на шее, вынимает красящую палочку, выводит в тетради хитрую закорючку, на минуту замирает – смотрит на росписи, которые ставили до него, рисунки, оттиски когтей, кляксы… В очереди ворчат, что ты там забыл, давай уже, ты тут не один…
Выходим – к далеким звездам. Как много у него нужно спросить, как много узнать… как вы меняетесь… не то. Что это за веревка на шее… не то…
Не знаю, с чего начать, бережно прикасаюсь к веревке.
— Что, нравится?
— Да.
— Могу подарить… — срывает веревку, — блин, где только жена этот галстук позорный выискала, глаза бы мои на него не глядели…
Есть контакт. Узнать – потихонечку, полегонечку, он достаточно простой и достаточно сложный, чтобы понять самого себя…
Снова оживает железка…
— Слушай, ты от меня сегодня отстанешь или нет? а… Да, господин президент… прошу прощения… Да, жена тут задолбала, звонит и звонит… Не-ет, что вы, я ее люблю… Ну… да… отчитался…А? ой, да про универ наш вообще молчу… Декан этот…
Он ушел – как-то слишком быстро, чтобы я успел что-то узнать, оставил меня – наедине с пустотой, наедине со звездами, наедине с собой…
Я искал его – и не мог найти.
Пожалуй, первый раз такое было, что я искал его, скользил вдоль очереди, заглядывал в лица и не лица, даже потихоньку спрашивал то одного, то другого, а этого вы тут не видели, какого этого… ну… такого… ну… этого… как выглядит… не знаю, как выглядит… да он всегда выглядит по-разному, откуда я знаю…
Я искал его – меня спрашивали, вы за кем в очереди, а я не был ни за кем в очереди, я метался по очереди, искал его. Мне много что нужно было сказать ему, очень много.
Что сказать… все сказать… как мне не залеживалось, не дремалось, не небытиилось. Как перетасовывал свои кристаллы, искажал кристаллические решетки, то тянулся к солнцу, постылому голубому солнцу, то распластовывался по песку, опостылевшему голубому песку…
Много что нужно было ему рассказать… как закручивал свои молекулы в спираль – как у него. Как складывал кристаллы в подобие рыб с плоскими плавниками и птиц с большими крыльями.
Как пытался себя, мертвого, сделать живым. И не мог.
Я искал его, пытался понять, каким он может быть – теперь. Может, вот этот, бесплотный кусок тумана. Или этот, поток тонких энергий, запутавшихся в самих себе. Или…
Много что нужно рассказать ему. Как пытался плакать янтарными слезами. Как подбирался к пылающим кратерам – пробовал приручить огонь. Как выискивал кусочки металла, прикладывал к себе, кричал – алло, алло… да задолбали мне звонить…
Что-то я делал не так…
Что-то…
Хлопнула дверь.
Приехал он.
Я сразу его узнал – хоть он и изменился. Как-то я научился узнавать его – во всех его ипостасях. Огромный, извилистый мозг, под которым едва заметны блеклые глаза, длиннющие пальцы, тщедушное тельце в повозке, опутанной проводками…
Приближаюсь к нему…
— День добрый.
— А, здравствуйте, здравствуйте…
— Узнаете?
— Узнал, узнал… вы, я вижу, не изменились…
— Да, все по-старому…
Холодеет душа. Вот сейчас в самую пору спросить, как это у него… получается…
— А…
— Некогда, некогда, потом, потом… всем вашим там привет…
Предъявляет на входе что-то – отсюда не вижу, что, проходит без очереди. Ясное дело, такой скоро и миром править начнет, и сам сядет по ту сторону тетради, будет тыкать в страницы – расписывайтесь…
Негромкие голоса – оттуда, из-за двери, обрывки фраз – и нельзя слушать, и нельзя не слышать…
— Что значит, другие планеты… зачем вам другие планеты?
Это этот. За тетрадкой.
— Ну это я так… теоретически…
Это он.
Дождаться его. Спросить у него… сам не знаю, о чем. Обо всем. Как-то получается у него не стоять на месте, как-то получается у него, что никто его никогда не спросит – а у вас что, все по-старому…
— Есть другие… много, вон сколько в списке.
— А свободные есть?
— Свободные от чего?
— От жизни… разумной.
Спросить его – здесь, сейчас, пока говорим с ним на одном языке, если эти телепатические контакты можно назвать – одним языком. Пока мы понимаем друг друга – хотя бы чуть-чуть, если это бесконечное удивление можно назвать пониманием…
— Есть, и достаточно. Я не понимаю, вам зачем? Вы свою-то еще не заселили…
— Я так, теоретически спрашиваю… вот что… если земля в негодность придет, на другую землю поменять, сколько будет стоить?
— С какой радости?
— Ну… метеорит упадет, или там…
Поговорить с ним… пока еще есть о чем говорить, пока он не пришел сюда – в диадеме властелина галактики или повелителя вселенной. Пусть хоть не возьмет в ученики, пусть хоть наводочку какую-нибудь даст, хоть направление – куда идти, от бесформенной грязи – к летучим кораблям…
— Ну, мы за метеоритами смотрим, отгоняем, зря, что ли, вы у нас планету арендуете…
— Да нет, я так, в принципе…
— В принципе вон, смотрите список…
Кто-то там, наконец, спохватывается, закрывает дверь, жду, да кто там меня сзади долбит своим клювом, что надо-то, а-а, кто последний, ну я, я последний, хорош клевать, у меня кристаллы не казенные…
Он выезжает – на своих колесиках, обвешенный проводками, уже оживленно говорит что-то кому-то, да-да-да, обговорил, ну что я могу сказать, вариантов маловатенько…
Двигаюсь к нему…
— Простите…
— А? Что вам?
Странно он смотрит на меня, узнает – и в то же время не узнает…
— Нам… надо поговорить…
— А, да-да, да, конечно, в следующий раз…
Даже делает себе заметку на одном из экранов, в следующий раз поговорить с этим, как его там, короче, вы его знаете… Исчезает – так же стремительно, как и появился…
Да что вы меня исклевали всего, заняться больше, что ли нечем… А? Моя очередь? Иду, иду… Это еще что за порядки новые, собственноручно писать… Диктуйте… хоть трафарет какой дайте, я писать-то не умею… П-Р-О-Ш-У-П-Р-Е-Д-О…
— А этот уже был?
Спрашиваю у чего-то осклизлого, бесформенного, развалившегося на креслах.
— Этот… это какой?
— Ну, такой…
— Какой такой?
— Ну… Такой – такой.
В очереди смеются, я и сам над собой посмеиваюсь.
— Ну, этот… который все время разный…
— А-а… вроде не было еще.
— Да кто его знает, может, был… а мы и не заметили… он же такой…
— Какой?
— Ну такой…
— Какой – такой?
— Ну такой – такой…
Посмеиваются. Переговариваются. Знакомые все лица. Осклизлая плесень из какого-то болота. Поток электромагнитных волн. Туман, окутавший какую-то планету. Причудливый айсберг. Свет далекой звезды.
Жду его.
Уже который раз – жду его. Каждый раз прихожу как можно раньше – чтобы его не пропустить, каждый раз не застаю его, может, он уже был, уже расписался в тетради, ушел – по своим непостижимым делам. Тихонько спрашиваю остальных, они не знают… А кого вы ищете? А как выглядит? Не знаете – и все-таки ищете?
Не знаю – и ищу…
— Следующий!
Вхожу – по трафарету, неловко вывожу в тетради, п-р-о-ш-у-п-р-е-д-о-с-т-а-в-и-т-ь-м-н-е…
Смотрю в тетрадь – в колонку, где он из века в век рисовал своих мамонтов, свои закорючки, логины и пароли… смотрю в колонку – аккуратно зачеркнутую, и знаки какие-то через всю колонку, В-Ы-Б…
Выхожу – устраиваюсь у входа, жду.
— А вы вроде, уже заходили?
— Заходил, заходил…
— А вы за кем?
— А ни за кем…
— А что вы тут?
— А так…
И оборачиваются на меня, и не понимают, как это – а так…
Вот так и жду его – каждый раз, до последнего, когда выходит этот, со своей тетрадкой, и говорит – я закрываю, и гонит меня – прочь, и закрывает дверь.
Вот так и жду его – должен же он когда-то прийти, может, он уже мелькает мимо, обгоняя скорость света, может, у него дела какие-то где-то там, там, в своих мирах, он здесь и не появляется, он особенный, ему можно…
А может, заглянет как-нибудь… мало ли… Вы, может, видели его где… кто вы… не знаю… все… кого его… не знаю… его… ну такой он… какой такой… ну такой – такой…
Вы ему намекните, пусть зайдет как-нибудь, или сюда, где арендатор, или ко мне… на огонек Веги. Он же обещал мне, в конце-то концов, на экране там записал себе… Обещания свои выполнять надо… нехорошо это…
Намекнете? Спасибо большое. Меня-то он знает, сразу найдет… Я-то не изменился, у меня все по-старому…
2012 г.
