Серебрянка

СЕРЕБРЯНКА

Колдун жил за распадком, по ту сторону Мертвого леса. Там, на холмах, стояла усадьба о семи башнях, и полуночные ветры стерегли ее, не подпускали любопытных. Странным же человеком был хозяин той усадьбы! Время его не брало, не добавляло морщин гладкому, лишенному возраста лицу. Разве только длинные кудри серебрились густой сединой да светлые глаза смотрели пронзительно, в самую душу. Потому и не любили люди поднимать головы перед колдуном.

У каждого на дне души что-нибудь да плещется. Зачем выставлять напоказ?

Зима в тот год удалась суровая, морозная. Даже Горячие Ключи затянуло тонким, предательским ледком. Зато небо очистилось и смотрело сквозь зеленоватые сполохи бесчисленными зрачками далеких звезд. А на закате мрела алая полоса зари, бессильной разогнать зимний мрак ...

Приближался праздник Долгой Ночи. День, когда угаснет на горизонте даже заря, оставив на горизонте лишь слабую жемчужно-серую полосу мертвого света. На главной площади уже горел огонь, назначенный подменить умершее на время солнце. Росли по краям ледовые фигуры,- зимняя забава детворы. Старались все!

И вот уже крался, припадая на переднюю лапу, громадный белый волк, хозяин заснеженных холмов. Стояла молодая оленуха с оленятами. Застыли в стремительном движении сани с бородатым Дедом, отцом Зимы...

Дашутка влипла носом в стекло, жадно смотрела. Вот бы и ей сейчас подхватить ведерко и инструмент! Выпустить изо льда сказочных героев, волшебных зверей. Да потом — на лыжи и к озеру, кататься с крутого обрыва. А потом, уже в самый праздник, веселиться со всеми, ходить от дома к дому шумной компанией, выплясывать у солнечного огня!

Дашутка тихонько вздохнула, покосилась на уличный термометр. Минус шестьдесят два, вот так. Сиди, девица, под окном, у тепловолнового камина, и завидуй. Выскочишь во двор, и ведь не спасут.

Обидно.

Одно хорошо: Дашуткина семья не из последних людей в городе. Окна как раз на главную площадь и выходят, а там всегда каждый день что-нибудь интересное происходит. На то площадь и зовется — Главная...

Дашутка рассматривала свои руки, тощие, исцарапанные, белые. Ну, вот уродилась такой, всем на посмешище. Маленькой, слабенькой и с бледной, как рыбье брюхо, кожей. Даром что глаза зеленые как у волка. Но волчьи глаза не спасают. Родичи так и норовят пожалеть, такую бледненькую. Уж лучше бы насмехались, дразнили, проще было бы. А так… Жалеют, опекают, относятся как грудничку, дай им волю — вообще засунут в пеленки, ленточкой перевяжут и бутылочку в зубы сунут, нянчить возьмутся...

На площади появился высокий человек, в одежде из удивительной кожи, белой, отсвечивающей в свету фонарей яркими серебристыми полосами. Ни у кого больше такой не было, только у колдуна. А он вдруг обернулся, словно почувствовал, что из окна на него смотрят. Дашутке показалось, будто темный провал капюшона уставился прямо на нее.

Девочка испуганно шарахнулась от окна, закрестилась, зашептала торопливую молитву.

Густой тягучий звук — тинн-бомммм!- заполнил собою комнату. Это били пять вечера старые, прадедовские еще, часы...

За ужином, в длинной столовой, собралась вся большая семья. Непреложное правило, сколько Дашутка себя помнила, не нарушалось ни разу. Завтрак, обед, — у каждого получались как получались. Но ужин собирал за одним столом всех. И сегодняшний вечер исключением не был.

Молитву читали стоя, в сосредоточенном молчании, каждый про себя. Дашутка послушно смотрела на образа и тихонько думала о своем. На Богородицу девочка таила давнюю и неизбывную обиду.

Маленькой, ей объясняли, что пресветлая Матерь Божия есть заступница за согрешивших перед Господом Всевышним. И если будешь хорошей девочкой, она исполнит твое желание...

Желание у маленькой Дашутки было, и еще какое. Со всем неистовством горячего детского сердца каждый вечер в безмолвной молитве девочка просила сделать ее такой же, как мама и братья. Смуглой, сереброликой, не боящейся холодов. Но наступало утро, а ладошка, поднесенная к лицу, оставалась белой. И так не день, не два и не три.

А потом пришло понимание. Какой бы хорошей девочкой ты ни была, как бы ни старалась, а все же есть такие желания, которые даже Божьей Матери не под силу исполнить. Не всемогущая Она, вот в чем все дело.

Не всемогущая.

Неторопливо текла вечерняя беседа. Братья говорили о своем: об оленьих стадах, о том, что видели как-то снежного волка. А там, где появился один волк, жди всю стаю. Эти твари поодиночке не охотятся, разве только весной, когда волчицы прячут в норах слепых щенят.

Значит, надо было готовить копья, арбалеты, ружья. И не зевать на пастбищах и по дороге домой! Сюда, в сердце Города, волки навряд ли доберутся, но окраинные, заброшенные улицы могли приютить стаю, как это бывало уже не раз в прошлые зимы.

Потом разговор свернул на колдуна.

Дашутка жадно слушала, вспоминая леденящее чувство, пронзившее ее у окна.

А что обсуждать… Никто не знал, откуда взялся в Городе колдун, были ли у него отец с матерью, как у каждого порядочного человека. Но что с нечистой силой он непременно водится, знали все. А откуда бы тогда совсем уже запредельное умение исцелить, изгнать из тела самую страшную болезнь?

Ныне колдун зачастил к соседу, старому инженеру Полтавцеву. Тот болел уже давно, но родичи Полтавцева надеялись, что старик доживет до весны. Но от старости колдун никакого лекарства не знал. Или же утаивал. Сам смерть поборол, с другими победой своей делиться не спешил. Может, и к лучшему.

Зачем жить вечно — с пропащей душой?

… Дашутка не стала рассказывать семье, как видела через окно колдуна на Главной площади. И теперь замирала от страшных кощунственных мыслей: не помогла Богородица, поможет колдун. Подарит серебряную кожу, научит не бояться зимы...

О бОльшем Дашутка и не мечтала.

Старик Полтавцев все-таки умер. Не помогли ему ни молитвы, ни колдовство! Полтавцев был добрым человеком, его уважали. И когда тронулись через площадь в последний путь смертные сани, за ними пошел едва ли не весь Город. Дашутка смотрела на процессию в окно...

Снег летел в стекло, скользил, осыпался на подоконник, нарастал сугробами под домами. Тонкий, стеклянный, шуршащий на пределе слуха, снежный звон проникал в комнату, наполнял тишину, а потом — тиннн-боммм!- встревали часы. Дашутка вздыхала и считала дни до весны...

Вскоре после похорон заболела мама. Внезапно, как это порой случается. Слегла и не могла встать. А дома никого не было, только дочка младшая, от которой помощи-то...

Мама просила зажечь свечи… Старые еще, сохранявшиеся в специальном ящичке, восковые, с витым узором. Напуганная Дашутка делала все, что говорила мама. Держала ее за руку, читала молитвы. Но мама вскоре перестала говорить. Заснула или… и жутью веяло от ее бледного лица, каким-то совсем уже запредельным страхом. Вот умрет вдруг и… а братья появятся только вечером… а это же мама! Самый дорогой человек на свете, мама. И умирает...

Дашутка, закусив губу, смотрела в лик Богородицы. Помоги, ну, что тебе стоит? Не для себя ведь прошу!

Тинн-боммм,- грохотали на весь дом часы. Тиннн-боммм! Привычный с детства звук казался невыносимо громким.

Выхода не было.

На самом деле, не так уж далеко лежал тот распадок, и Мертвый лес за ним. Летом Дашутка часто играла там с ребятами. Детей всегда манит к запретному. Но сейчас стояла самая середина зимы, переломные дни междугодья, после которых день начинает прибавляться. Даже просто смотреть сквозь окно на улицу, и то прохватывало зябкими мурашками. А уж выйти туда, на мороз...

Где-то сохранялась в доме баночка серебрянки, краски, которая шла на ограду и фонарные столбы. Неужели не защитит?

Краска пахла резко и неприятно, от запаха вскипали на глазах едкие слезы. Кожа под краской стягивалась морщинами. Дашутка упрямо закусывала губы. Она дойдет. Она позовет страшного колдуна, и тот вылечит маму, не может быть, чтобы не вылечил! Ну и что, что Полтавцева не смог вылечить, тот старый уже был, а мама не старая совсем, мама — молодая и красивая, и… И что там думать, все уже решено!

Небо стелилось низкими, светлыми облаками. Ветра не было, снег — острые, стеклянные искры,- падал отвесно. Воздух обжигал, и надо было тихонько дышать через рукавицу, чтобы не набрать полную грудь колючих игл. Зима...

Темная стремительная тень мелькнула над головой, снесла с ног. Дашутка упала, захлебнулась снегом, перевернулась на спину… Время замерло, а потом потекло медленно-медленно. Так медленно!

… Огромная смрадная пасть, желтые клыки, один клык — обломан наискось, алый язык… Волк! Дашутка зажмурилась — сгинь, пропади! Господи, спаси! Это не со мной! Этого не может быть!

Потом ужаса стало так много, что сознание оборвалось как в пропасть. В темную, заполненную ледяной водой пропасть. Дашутка не чувствовала, как ее бережно поднимают и куда-то несут; лишь раз глаза уловили какой-то проблеск… свет… человеческое лицо… и девочка встрепенулась с новым ужасом: вспомнила о маме.

Потолок — непривычно белый, ровный. Тепло, даже жарко. Трудно дышать, будто на грудь положили тяжелый груз. И запах… Непривычный, противный, пугающий запах. А какой именно — не понять… Вспышкой приходит память о волке. Но волка нет в теплой комнате, волк вообще вспоминается как сон, как нечто бестелесное, придуманное. Может, его и не было?

Но кто-то рядом определенно был. Дашутка открыла глаза и поняла, что видит колдуна. А кто бы еще это мог быть? Высокий, с гладким, лишенным возраста лицом и с такой же белой кожей...

— Жива?- с усмешкой спросил он.

Голос у него оказался самый обыкновенный, человеческий. И глаза были… серые, добрые. Кто бы что ни говорил там.

Дашутка вскинулась, сразу вспомнив о маме.

— Мы с тобой вовремя успели,- мягко сказал колдун, отвечая на невысказанный вопрос.- Твоя мама жива, с ней все хорошо. Она здесь рядом, в соседней комнате.

— А можно… мне к ней?- запинаясь, спросила Дашутка.

— Нельзя,- сказал колдун.- Ты перемерзла. Заболела. Тебе надо поправиться для начала...

Он обернулся к стене, и та вдруг растаяла, напополам. Получилось большое окно, за которым была точно такая же комната. Мама лежала на постели, закрыв глаза… спала? Болезнь измучила ее совершенно: щеки ввалились, лицо из серебряного стало серым...

— Видишь?- добродушно сказал колдун.- С ней все в порядке.

— Мама!- дернулась Дашутка.

Колдун ее удержал.

— Так она тебя не услышит. Пойдем, провожу...

Стена снова сомкнулась, колдовское окно закрылось.

Дашутка осторожно спустила ноги, встала. Голова неприятно кружилась, коленки подгибались. Колдун поддержал под руку, не дал упасть. На глазах вскипели злые слезы. Да что ж это такое!

— Ты бронхи обожгла на морозе,- сочувственно сказал колдун.- Вот, только сегодня в себя пришла. Не переживай. Жить будешь...

Наверное, ему стоило верить. Кому же еще и знать, как не ему?

— А скажи-ка, зачем ты серебрянкой вымазалась?- любопытно спросил колдун.- Еле отмыл!

Дашутка посмотрела на свои руки. Кожа снова была белой… как рыбье брюхо… как кожа колдуна. Лишь под ногтями запеклись серебряные полоски. Она хотела объяснить, что краска должна была защитить от мороза, но под взглядом колдуна все слова куда-то растерялись. Краска, понятно, совсем не защитила… и глупо было думать, что защитит, чего уж там.

— Да-а...- задумчиво говорит колдун, он понял все, а может и мысли прочитал, с него станется.- Смелое, оригинальное решение. Но совершенно неприемлемое. Серебряная кожа — не единственное, что отличает тебя от твоих братьев, ребенок. Различия на генетическом уровне. Твои братья, малыш, принадлежат к одному подвиду человека разумного, а ты — совсем к другому. Ты понимаешь, что легко могла замерзнуть насмерть? И еще эти волки...

Волки! Он сказал — волки. Значит, волков там было несколько… Ожгло запоздалым ужасом: сожрали бы заживо, с костями! Кошмар.

— Проклятые твари!- с чувством сказал колдун.

Дашутка подумала, что вполне его понимает. Как же он, один, прогнал всю стаю? Колдовством? Выстрелов вроде бы не было слышно...

Дашутка не посмела расспрашивать.

Комната, где лежала мама, и впрямь оказалась рядом. Два шага, буквально.

— Доченька...

Дашутка присела к маме на постель и тоже расплакалась.

Колдун им не мешал. Стоял, подперев спиной стенку и сложив на груди руки, смотрел. Дашутка чувствовала его взгляд всей спиной и не могла понять, хорошо или плохо, что колдун там стоит, смотрит и слушает.

Мама говорила, говорила. Взахлеб. Очень уж на нее непохоже, мама не любила лишних слов. Но, видно, болезнь и пережитый страх постарались. Мама говорила, и не могла остановиться. Мерзкое место, дочка, мерзкое, ни одной иконы… вот прямо прихожая адова...

Дашутка отчаянно обернулась. Рассердился колдун на такие слова? И насколько? А он беззвучно смеялся. Ему было смешно.

— Мама!

Но мама сама уже увидела. Замолчала испуганно, прикрыла лицо ладонью. Испугалась… Дашутка чувствовала кислый запах ее испуга, повисший в воздухе.

Подлинная вера,- сказал колдун, — требует от человека не только соблюдать обряды, но и все время думать над тем, верно ли выполняешь заветы Бога. Подлинное неверие — ничуть не проще. Надо копить знания, учиться, пытаться познать мир и свое место в этом мире. А вы же — так, ни Богу свечка, ни черту кочерга! Одна икона — от поноса, другая — от запора, третья — от зубной боли, четвертая — от головной...- он фыркнул, показывая свое отношения к такой вере, потом добил:- От ущемленной грыжи и перитонита могут спасти лишь скальпель и антибиотики! Еще я не видел, чтобы от такого свечки перед иконами спасали. Где ваш разум, Нина Антоновна? Элементарный человеческий разум?

Мама отвела глаза, ей было неловко, обидно, страшно, и чего больше, нетрудно угадать. Колдун выглядел равнодушно-усталым, но говорил злые вещи:

— Вот все вы так, поколение игрек. Пропади вы пропадом с вашей примитивной религиозностью! Чтоб я еще раз когда-нибудь!.. Пускай вас естественный отбор опекает, с меня же — довольно. Ничего, не вымрете, популяция на волне стабильного роста!

Дашутка не знала, куда деваться. Ее тошнило от страха за маму: колдун сердится, что он сделает? Комната внезапно поплыла перед глазами...

Девочка пришла в себя на прежнем месте. В 'своей' комнате. И колдун опять был рядом… Смотрел. Глаза у него оказались серыми, почти как у людей.

— Как, лучше тебе?- участливо спросил он.

Дашутка кивнула. И вдруг, неожиданно даже для самой себя, выпалила вопрос:

— А что такое 'скальпель'?

— Нож такой,- с усмешкой объяснил колдун.- Хирургический.

— А что такое 'хирургический'?- осмелев, спросила Дашутка.

— А ты читать умеешь?- вдруг спросил у нее колдун. И тут же засмеялся:- Только не спрашивай у меня, что такое 'читать'!

Читать Дашутка умела. Мама между делом научила, чтобы могла сама разбирать священные книги и не приставать с вопросами. Но книга, которую принес Дашутке колдун, меньше всего походила на священную. Это был толстый, тяжелый, громадный том с картинками и рисунками. 'Большая Энциклопедия юного эрудита',- значилось на обложке крупными золотыми буквами.

Дашутка осторожно раскрыла книгу. Одна страничка внезапно выпала, скользнула под ноги. Девочка нагнулась, подобрала ее. Это оказалась картинка, четкая и точная, такие звались фотографиями… Группа людей перед входом в большое здание… все веселые, улыбаются. Надпись в уголке. Буквы угловатые и небрежные, но прочесть можно: НИИ ПБ, Надымский филиал...

— Что такое — НИИ ПБ?- спросила Дашутка.

— Научно-исследовательский институт прикладной биоинженерии,- рассеянно пояснил колдун, забирая фотографию.- Надым — это был такой город, к юго-западу отсюда...

— Такой же, как наш?- любопытно спросила девочка.

— Да, почти,- неохотно ответил колдун.- Почти такой же...

Он ушел, унес фотографию. Дашутка какое-то время смотрела на закрывшуюся дверь, потом взялась за книгу. Первая страница оказалась пустой. На ней, теми же самыми угловатыми буквами, размашисто и наискосок, было выведено: 'Милому-дорогому Янеку в девятый день рождения. Расти большой, не будь лапшой'. Две непонятные подписи. И смешная рожица с глазами-пуговками и улыбкой от уха до уха.

Странно.

Дашутка так и не придумала объяснения надписи. 'Янек, тоже мне, имя',- думала она. Ей как-то не пришло в голову, что это имя, как и книга, могло принадлежать колдуну...

А наутро приехал старший брат, Артем. Дашутка услышала его голос через незапертую дверь. Тут же выскочила, кинулась ему на шею. Артем, усмехаясь, подхватил сестренку, закружил. От него восхитительно пахло морозом и снегом. Здорово, когда у тебя есть такой брат! Дашутка вдруг особенно остро ощутила, как же она соскучилась. А ведь дома ее еще ждали Сергей и совсем еще маленький Антошка. Мама расспрашивала Артема о них, тот рассказывал. Дашутка слушала в радостном внимании. Скоро, совсем скоро она вернется домой, и все снова станет как было, и...

Но почему у мамы такое хмурое, больное лицо? Она ведь выздоровела. Или,- обдало внезапным ужасом с головы до пяток!- не выздоровела? Или болезнь вернулась? Дашутка оглянулась на колдуна.

Тот стоял, сложив руки на груди, невозмутимый, как всегда. Поди его разбери, о чем думает. Его лицо, слишком светлое на контрасте с лицами мамы и брата, казалось совсем чужим, неприятным.

— Даша,- сказала мама неохотно, — доченька… Тебе придется остаться здесь...

Остаться? Как это? Дашутка язык проглотила от удивления и испуга. Как это так — остаться?!

— Он хочет,- страдая, выговорила мама,- чтобы ты осталась.

— Зачем?- не поняла девочка.- За что?!

— Мне нужен помощник,- с готовностью пояснил колдун, будто специально ждал такого вопроса.- Ученик.

— Я?

— Ты.

Спокойно так сказал. Безжалостно. Заранее отметая все отговорки, возражения и просьбы. Мама и Артем сейчас уедут, поняла Дашутка. Уедут, оставят ее, бросят здесь — одну. Просто потому, что этого захотел колдун, кто же посмеет спорить с колдуном. С ним поспоришь! 'Я не хочу',- в панике подумала девочка.- 'Я хочу домой!'

— Я не хочу!- выкрикнула она.- Не останусь!

Артем хотел было что-то сказать, но промолчал. Мама стиснула руки, вморгнула нависшие было на ресницах слезы. И эти слезы испугали больше всего. Да они уже все решили! Обо всем договорились.

— Нет!- закричала Дашутка.- Нет!

Она вцепилась в маму и разрыдалась в истерике. Мама обняла ее, прижала к себе, стала гладить по голове, как маленькую, едва не расплакалась сама...

— Душераздирающе,- вздохнул колдун.

— Ян Олегович,- тихо выговорил Артем.- Я вас сейчас ударю. В морду!

Тот пожал плечами, прекрасно зная, что не ударит. Бьют обычно сразу, без предупреждения. И так, чтобы наповал.

— Артем,- устало сказал колдун,- я ничего не просил у Города. За столько лет — ничего. Я не считал, кто, сколько, как много мне должен и не собираюсь считать. Но даже сейчас я прошу не для себя! Я же не смогу жить вечно. Мне бы, конечно, хотелось, но я не смогу. И кто тогда придет к вам вместо меня? Когда у вас кто-нибудь заболеет, сломает руку или ногу, когда чьей-нибудь жене вздумается вдруг рожать с предлежанием плаценты?

— Но почему именно наша Дашка?- в сердцах спросил Артем.- Других в Городе нет, что ли?

— Зачем мне другие?- язвительно спросил Ян Олегович. — С чего это я должен тратить время и нервы на остолопов, которые не хотят и не могут учиться?

— А она может, по-вашему?- не поверил Артем.

— Да. Может. Пока еще — может. Вы пока ей еще не все мозги высушили. Через год, например, будет уже поздно.

— Ян Олегович...

Колдун не стал его слушать. Он взял Дашутку за руку — бережно, осторожно:

— Хватит, будет тебе уже. Не маленькая! Ничего страшного с тобой не случится. Посмотри на меня. Разве я похож на людоеда?

Дашутка замотала головой. На людоеда он похож не был, это точно.

— Научу тебя всему, что сам знаю. Городу нужны врачи. Будешь людей спасать, — это достойное дело, согласись.

В общем, уговорил. Нашел слова. Дашутке стало нестерпимо стыдно за свои детские слезы. В самом деле, что она, как маленькая?

Артем взял маму под руку. Мама ушла не оглядываясь. Дашутка все ждала, что сейчас обернется, окликнет, назовет доченькой… и все, и плевала она на все, никто ее не удержит… мама, мамочка, обернись! Позови!

Но мама не обернулась.

Не позвала.

'… Как и предполагал, у Даши Баевой отсутствуют обе И-хромосомы. Редкая комбинация, обычно подобные зародыши спонтанно абортируются в первые же недели беременности. Значит, девочка проживет полноценную жизнь. Восемьдесят лет активной жизни — легко. Возможно, даже больше. Составить программу мониторинга здоровья, приучить неукоснительно заботиться о себе...'

Старый врач Ян Олегович Лимбоцкий отложил толстую тетрадь,- с некоторых пор он не доверял электронным носителям информации. Стеллажи хранили его записи: толстые, тщательно пронумерованные папки стояли рядами. Утомительно вести записи от руки. Но флэшку без электричества не прочтешь, как ни бейся. Тетрадь же считывающего устройства не требует. Лишь бы не спалили впоследствии 'благодарные' потомки...

Много ли библиотек древности дошло из тьмы веков до наших дней неповрежденными?

Много ли библиотек пощадили собственно 'наши' дни?..

Крысиные драки за ресурсы планеты шли давно. Их уже и войнами перестали называть, так… локальные вооруженные конфликты. За идеалы демократии и против угнетения меньшинств. Здесь, на Полигоне, за политикой особо не следили, занимались интересным делом, каждая группа — своим. Но слепых и глухих не было; к чему катится цивилизация видели все.

Вот у кого-то из военных душа не выдержала. Ядерные боеголовки нашли свою цель. Потом последовал асимметричный ответ. А на тот ответ — еще один ответ… И понеслась душа в рай, как метко выразился в свое время ректор Полигона, профессор Завадин. Упокой Господь его душу, великий был человек! Как ученый и как личность. Если у человечества появился шанс возродиться из пепла, то только благодаря Завадину.

— И сотворил Бог мужчину и женщину, по образу и подобию Своему сотворил их,- процитировал Ян Олегович по памяти и засмеялся.

Смех, впрочем, прозвучал безрадостно и горько. 'Когда-то, давным-давно, сотворили нас, не на пустом же месте взялась эта легенда!- думал Ян Олегович.- А потом сотворили мы. По образу и подобию, демиурги хреновы… Две искусственные хромосомы в довесок к стандартному набору. И человек может спокойно жить при низких температурах, получает фантастическую выносливость, устойчивость к болезням,… серебряная кожа — любопытный побочный эффект, который оставили как есть. Вот только средняя продолжительность жизни у homo sapiens superior не превышает тридцати двух лет. Это если не брать во внимание несчастные случаи и форменную дурь, предписывающую лечить воспаление, скажем, аппендикса молитвами… Потому что если учитывать все, то показатель упадет еще ниже. Кому нужен сверхчеловек, если его совершенное тело стареет и умирает на четвертом десятке жизни?!'

Ян Олегович не знал, как решить эту проблему. Он знал причину, по крайней мере, одну из причин преждевременного старения сереброликих — укороченные теломеры у И-хромосом. Но как справиться с этой бедой — не знал. Если бы жив был профессор Завадин, сестры Рамизовы, если бы можно было собрать команду… вернуть тех, кто улетел в Санкт-Петербург на международный симпозиум по проблемам генной инженерии, как раз за неделю до начала ядерного апокалипсиса… Если бы с самого начала не было потеряно столько драгоценного времени, даром потеряно, просто так, без всякой пользы на выходе...

'Я не биоинженер и не генетик, я всего лишь врач, хирург-терапевт',- думал Ян Олегович, замерев над раскрытой тетрадью.- 'От того, что я понимаю проблему, легче не становится. Нужна команда специалистов, нужны эксперименты, технологии, которые Город уже не в состоянии предоставить. Укороченные теломеры, да. Но, наверняка же дело не только в них. Надо понимать досконально прежде, чем вмешиваться в геном… а я не понимаю, я не понимаю, и, наверное, не пойму уже никогда. Даша Баева. Даша Баева — это подарок небес, однозначно. Ей в первую очередь необходимы практические знания. Медицина. Хирургия. Педиатрия. Акушерство. То, что востребовано здесь и сейчас. А остальное… Остальное пусть ждет лучших времен и лучших исследователей.'

Ян Олегович встал, прошелся по комнате. Остановился у окна. Привычный заснеженный пейзаж, зеленые сполохи северного сияния над горизонтом, далекие, четкие ряды огней Города за распадком. Когда-нибудь эти огни погаснут навсегда.

Выйдут из строя машины, дающие электричество и тепло. Остановится нефтеперерабатывающий завод. Месторождение исчерпается… хотя вот уж этого не случится, запасов там для всего лишь одного Города на сотни лет...

Виктор Полтавцев оказался умнее и дальновиднее всех. Он сумел подготовить грамотную смену: машинистов, инженеров, технарей. Энергетическая катастрофа Городу не грозит. В ближайшие десятилетия точно. А дальше...

Что будет дальше, Ян Олегович примерно себе представлял. Уже сейчас знания постепенно становились уделом немногих, в основном, тех семей, которые обслуживали технику. Таких было всего человек двести на весь Город. А остальные занимались охотой, рыболовством, разведением модифицированных оленей… Детей еще учили читать, но, скорее по инерции. Кто учиться не хотел, тот не учился вовсе. К тому же дала свои ростки вера, доставшаяся сереброликим в наследство от персонала, обслуживающего Проект. Религия же, помноженная на безграмотность, в скором времени закономерно породит мракобесие в крайне тяжелой форме. Городу предстоят темные века. Неизбежная данность, с которой оставалось лишь смириться...

Полвека спустя

Ведьма жила за распадком, по ту сторону Мертвого леса. Там, на холмах, стояла усадьба о семи башнях, и полуночные ветры стерегли ее, не подпускали любопытных. Странной женщиной была хозяйка той усадьбы! Время ее не брало, не гнуло дугой стройную спину, не добавляло морщин прекрасному лицу. Разве только коса серебрились густой сединой да зеленые, волчьи, глаза смотрели пронзительно, в самую душу...