Нора

Портье — толстый мужчина с прилизанными волосами, сидящий за потёртым столом, поправил подтяжки и ещё больше развалился на стуле. Спичка в зубах перекочевала из одного уголка рта в другой. В глазах – тоска, поселившаяся там уже давно, и вытолкавшая все остальные эмоции.
— Мне жаль, — сказал он, — но свободных комнат нет.
Вацлав устало поставил на пол свой скарб – саквояж, мольберт и свёрнутые в рулон холсты.
— Совсем нет?
— Праздники. Ярмарка. В эти дни всегда полно народа. Так что – ничем не могу помочь.
— Как же быть? Это уже пятый отель, и везде одно и то же – мест нет. А можно, хотя бы на время оставить у вас вещи. Пока я не найду комнату. Или, хотя бы, пока не закончится дождь. Боюсь, что мои картины не выдержат непогоды.
Портье безучастно рассматривал посетителя. Даже когда он говорил, губы почти не шевелились. Лицо в тусклом свете лампы походило на гипсовый слепок.
— Вы художник?
— Можно так сказать.
— Сколько я повидал здесь вашего брата. Все ехали за славой и деньгами, а закончили помойкой либо могилой. Лишь немногим удалось пробиться в жизни. Надеюсь, вы немногий.
Вацлав Горак сам на это надеялся. Он приехал в Прагу из небольшого провинциального городка, где, собственно, был нарасхват. Он писал портреты. Хотя любил пейзажи. Но за портреты можно было получить деньги, чтобы, как минимум, окупить краски и холст. Исчерпав себя в глуши, юноша отправился на более плодородные просторы. Вацлав мечтал о Париже. Монмартр, Лувр, Эйфелева башня, Елисейские поля.
Прага – всего лишь перевалочный пункт, где можно подзаработать немного денег, набраться светских манер, и прикоснуться к миру бомонда.
В Праге жили несколько знакомых — художников, но у него не было адресов. Он просто надеялся разыскать их, и они обязательно поддержат, помогут устроиться и разобраться, что почём. Но пока — дождливый вечер, начинающееся отчаяние и худой кошелёк.
— Я тоже надеюсь на мою исключительность. Но не помешало бы хоть чуточку везения. Так что, разрешите оставить вещи?
Портье выплюнул спичку, демонстрируя недовольство тем, что ему приходится шевелиться. Он встал со стула — медленно, грузно, опираясь на подлокотники, и тяжело вздохнул.
— Ох, ну, что с вами делать? Есть у меня одна комнатка, но...
— Я согласен! – радостно воскликнул художник.
— Не торопитесь, юноша. Эта комната нежилая. Она служит своего рода кладовой, где доживает свой век старая мебель. Хозяин отеля настоящий скряга. Я бы давно выбросил этот хлам, а он всё складирует. Хотя, возможно, лет через сто, можно будет продать его как антиквариат. Только сомневаюсь, что хозяин проживёт столько. Я сдам вам комнату за полцены. Там есть кушетка, на которой вы сможете поспать. А чтобы вы не замёрзли, дам вам второе одеяло. Но это всего на одну ночь. Утром вы должны будете съехать. Если хозяин узнает – мне не поздоровится.
— Почему? Что плохого в том, что там переночует кто-нибудь? Разве лишняя копейка кому-нибудь мешала?
— Молодой человек, дело даже не в том, что я возьму деньги себе. Просто вокруг этой комнаты полно сплетен и суеверий. Говорят, в ней пропадают постояльцы.
— Это как?
— Не знаю. Я работаю здесь уже четвёртый год, и при мне ничего подобного не случалось. Не считая того жулика, который пропал год назад. Он останавливался в той же комнате. Но я думаю, что его либо кто-то спугнул, и он бросился в бега, либо прирезали его же коллеги. И его косточки обглодали влтавские раки. После того, как он исчез, и полиция перевернула вверх ногами всю гостиницу, комнату закрыли. А вообще, я слышал, за пятьдесят лет пропали без вести девятнадцать человек. Как сквозь землю провалились. Оставили всё – деньги, документы, личные вещи. А сами сгинули. Но, я думаю, что это просто легенда. Люди любят преувеличивать и раздувать из мухи слона, а отелю такие слухи только на руку.
Вацлав почти не слушал болтовню толстяка. Новость, что ему больше не нужно возвращаться под струи дождя, совсем его расслабила, и хотелось поскорее оказаться в комнате с кушеткой, на которой можно будет разлечься, и дать отдохнуть уставшему телу и отчаявшейся душе.
— Сейчас, я найду ключи, — сказал портье и, вернувшись на место, принялся рыться в ящиках стола. – Ага, вот они. Что ж, молодой человек, идёмте наверх. Комната находится в мансарде. Да, и ещё – там отключено электричество, поэтому я вам дам керосиновую лампу.
Они шли сначала по широкой лестнице. На этажах слышались голоса, доносящиеся из номеров. Где-то пела девушка, что именно, разобрать было сложно, только голос – чистый и грустный. Кто-то смеялся и через стены пробивался звон бокалов. После четвёртого этажа ступеньки стали уже и поднимались круче, упираясь в дверь с массивной литой ручкой.
Портье открыл замок, и они вошли в просторную комнату, половина которой оказалась заполнена комодами, тумбочками, столами и стульями, старыми панцирными кроватями. Мебель просто свалена в кучу. В другом углу стояла кушетка, вполне широкая, чтобы на ней удобно развалиться. Портье снял с верхушки мебельной горы стул, поставил у окна.
— Вещи можете повесить на гвозди в стене. А поесть – на подоконнике. Можно было бы достать стол, но я боюсь трогать эту кучу. Подоконник довольно широкий, так что, поместитесь. Только с лампой осторожнее – не сожгите отель. Я сейчас принесу бельё. Можете сходить в душ на третьем этаже. Если захотите перекусить – за углом неплохая забегаловка. Домашние колбаски, кнедлики, пиво.
— Я не голоден, — соврал Вацлав, а у самого чуть слюнки не побежали от упоминания о еде. За весь день он съел только горсть каштанов и небольшой кусочек сыра.
— Ну, что ж, не смею вас больше отвлекать. Утром я вас разбужу. И…, — портье протянул пухлую руку, — заплатите за комнату. А то ненароком тоже вздумаете исчезнуть куда-нибудь, не предупредив никого.
— Да, конечно, — Вацлав положил в ладонь толстяка мятую купюру.
— Приятного сна.
Портье ушёл, чтобы вернуться через несколько минут с постельным бельём и чашкой горячего ароматного чая.
— Согрейтесь, вы выглядите таким уставшим и несчастным, что я не мог не угостить вас горяченьким. И это…будьте осторожны. Сказки сказками, но мало ли что.
Оставшись в одиночестве, Вацлав подошёл к небольшому окну и долго смотрел на черепичные крыши, горными хребтами растворявшиеся в вязкой вечерней сырости. Уличные фонари мутными шарами висели в воздухе, пытаясь пробить лучами густое водянистое марево. Дождь не стихал, на стекле по всё новым и новым руслам бежали струйки воды. И даже в такой захламлённой комнате, полной пыли и страшных историй, было по-домашнему уютно. И жаль было одинокие зонтики, бредущие внизу, на самом дне дождя. Когда за окном совсем стемнело, Вацлав, словно очнувшись, снял котелок, плащ, повесил на гвоздь. Достал из саквояжа узелок с едой – кусок чёрствого хлеба, буженину, сыр и два яблока. Перекусил, расположившись на подоконнике. Экономно, чтобы можно было растянуть хотя бы на день, пока он окончательно не устроится.
Денег осталось не много. По его подсчётам, должно хватить на месяц. Заплатить за жильё и на скромный стол. Было бы неплохо найти покупателя на привезенные холсты. Пейзажи всегда ему казались более удачными, чем портреты, но люди себя любили больше, чем лесное озеро или цветущий луг. И, естественно, выбор был очевиден. Можно  протянуть ещё месяц, а за этот срок уже будет понятно, чего стоит его талант. И тогда – либо домой, либо в Париж, в зависимости от результата. Но на экстренный случай у него оставался главный козырь – фамильное кольцо с бриллиантом. Даже если его не продавать, а заложить, можно полгода не заботиться о деньгах.
Когда умерли родители, Вацлав остался в доме с сестрой, которая вышла замуж и за три года нарожала троих детей. Уезжая, они договорились, что ей остаётся дом, а он забирает кольцо.
Юноша достал с самого дна саквояжа завёрнутую в платок бархатную коробочку, выцветшую от времени, открыл её и извлёк украшение. Бриллиант сразу же поймал свет от лампы, отхватил себе кусочек и принялся играть с ним, перекатывая от грани к грани, переливаясь, то разжигая, то приглушая сияние.
Вацлав постелил постель, разделся, поставив под кушетку мокрые ботинки, лёг, взял в руки кольцо, и принялся рассматривать небольшой огонёк, заточённый в камне. Наконец, сон закрыл юноше веки и отправил его в путешествие по запутанному лабиринту узких улиц незнакомого города, без входа и выхода. Дома нависали каменными великанами, то сближались, оставляя только узкий тоннель, через который приходилось с трудом протискиваться, то разбредались, превращая дорогу в просторнейшую площадь, на которой заблудиться так же легко, как и в путанных узорах улочек. Вот куда попадают исчезающие люди — сказал прохожий — мужчина со спичкой в зубах. И с кольцом на пухлом мизинце. До боли знакомым кольцом. Сказал и пошёл прочь, теребя подтяжки. Вацлав побежал за ним, чтобы вернуть драгоценность, но как быстро не бежал, никак не мог догнать медленно идущего толстяка. И крики не достигали цели, а вязли в густом, как кисель, воздухе. Вацлав всё бежал и бежал и, наконец, смог приблизиться к толстяку на расстояние вытянутой руки, кончиками пальцев дотянулся до его плеча.
— Отдайте! Это моё кольцо! – закричал он.
Мужчина остановился, медленно повернул голову, оглядываясь, и у юноши перехватило дыхание от ужаса. У преследуемого вместо лица оказалась крысиная морда. С торчащими усами, выглядывающими резцами и розовым носом. Маленькие глазки смотрели злобно и агрессивно. Огромная жирная крыса прыгнула на юношу и, повалив его на землю, уселась сверху, царапая острыми грязными когтями.
Испуг вышвырнул юношу прочь из сна. Вацлав открыл глаза, и с трудом сдержал крик. У него на груди сидела крыса. Не такая большая, как во сне, но такая же омерзительная. И в зубах держала кольцо. Увидев, что человек проснулся, животное резво соскочило на пол и юркнуло под кучу мебели, утащив с собой фамильную драгоценность, на которую так рассчитывал юноша.
Вацлав вскочил с кушетки и бросился за воровкой, но той уже и след простыл. Сердце бешено стучало. От приснившегося кошмара, от страха перед мерзкой тварью, сидевшей на его груди, от того, что кольцо пропало, и все надежды на будущее становятся такими прозрачными, что сквозь них видны не совсем радужные перспективы.
Постояв пару секунд перед горой мебели, юноша решил, что кольцо совсем не нужно крысе. Кусок сыра для неё намного дороже и, скорее всего, она не стала тащить в нору ненужную вещицу, которая не утолит голод. Лампа начала коптить, и Вацлав подкрутил фитиль, прибавив света. Поставив керосинку на пол, снял с верхушки кучи стул, затем второй, потом разваливающуюся конторку. Несмотря на то, что мебель навалена была хаотично, всё-таки система какая-то присутствовала, и через десять минут весь завал перекочевал на другую сторону комнаты. Пришлось повозиться с кроватью и комодами, большей степенью из-за того, чтобы не создавать излишнего шума. Вацлав взял лампу и методично осмотрел пол. Безрезультатно. Так же безрезультатно прошёлся вдоль плинтуса в поиске норы, куда могла скрыться крыса. Единственным вариантом оставалась дверь, обнаруженная за завалом. Низкая, почерневшая, рассохшаяся. Она была слегка приоткрыта, так что крыса могла шмыгнуть туда. Скорее всего, там был чулан.
«Переверну весь дом вверх ногами, разберу до кирпичиков, но найду кольцо», – Вацлав был настроен решительно. Взялся за ручку двери, но что-то остановило его. Нахлынул страх, вспомнилась история о пропавших жильцах. Полумрак и дрожащие тени помогли дофантазировать, и вот уже представлялось, что стоит открыть эту чёртову дверь, как оттуда выскочит что-то ужасное, хищное, пахнущее разложением и сыростью, и поглотит незадачливого художника. Схватит парализованное ужасом тело и поволочёт в свою нору, заполненную человеческими костями. И его череп увенчает вершину кучи останков, как стул со сломанной спинкой венчал верхушку мебельной свалки.
Но он отбросил придуманные собой же страхи и потянул ручку двери. Никакого чулана там не было. А был тёмный коридор, уходящий вдаль. Пугающий, и в то же время, манящий. И тут он увидел крысу. Она стояла на задних лапах под стенкой, держа в зубах кольцо, и наблюдала за юношей. Не такой уж и огромной она оказалась. Обычная крыса, каких полно в подвалах и на чердаках.
Человек и крыса замерли друг перед другом немой скульптурной группой. Вацлав не двигался, раздумывая, как бы не спугнуть воровку, а крыса ловила каждое движение, чтобы успеть броситься наутёк.
— Отдай, — прошептал Вацлав и медленно протянул руку.
И тут крыса развернулась и метнулась вглубь коридора. Юноша побежал за ней, выставив перед собой лампу. Коридор оказался прямым и длинным. Слишком длинным для такого дома. Но пока впереди мелькал крысиный хвост, такие несоответствия не приходили в голову. Вацлав бежал всё быстрее и быстрее, стараясь не отставать от зверька. Свет от качающейся лампы вырывал из темноты некрашеную штукатурку на стенах, сменившуюся кирпичной кладкой, крошащейся и щербатой. Затем и кирпич пропал, и коридор превратился в тоннель, вырубленный в скальной породе. На стенах иногда попадались рисунки, изображающие непонятные символы, то ли руны, то ли какие-то магические знаки. Рассматривать их было некогда, да и лампа горела всё тусклее. «Я пробежал уже кварталов десять. Или двадцать, — мелькнула мысль.- Или полгорода». Время и пространство стали понятиями сильно относительными. Сначала казалось, что он бежит очень долго, но практически не сдвинулся с места, то, наоборот, что прошло всего несколько секунд, а он уже затерялся в километрах пути. Крысиный хвост всё ещё мелькал впереди, словно держал определённую дистанцию, не отрываясь сильно вперёд, но и не позволяя себя догнать.
Вацлав вдруг обратил внимание, что тоннель становится уже и ниже.  Вот уже приходится пригибаться, чтобы не удариться головой о потолок, вот уже плечи цепляют стены. Коридор превратился в лаз, по которому возможно передвигаться только на четвереньках. Вацлав пополз, протискиваясь, раздирая плечи и колени о грубо отёсанный камень. Лампа мешала, пришлось оставить её, и ползти в темноте. Сзади ещё пробивались слабые блики, но вскоре всё пространство стало чёрным. Темнота казалась такой плотной, что казалось, через неё нужно прорываться, словно через паутину. Она липла, хватала за одежду, не пускала вперёд.
Вацлав застрял. Дальше лезть уже было невозможно. Он понял, куда попал – в крысиную нору. Как он будет искать кольцо, в полной темноте, среди тысяч крыс – его уже не волновало. Он просто хотел схватить за хвост воровку. И он был уверен, что найдёт её: по запаху, на слух, на ощупь, шестым, седьмым, тридцатым чувством. Только бы протиснуться дальше, ещё малость, всего на несколько сантиметров. И он прорывался, сдирая кожу, срывая ногти.
И друг он почувствовал, что лаз расширился, и он прорвался дальше. Снова большой, широкий коридор. Вацлав не видел, но он чувствовал расстояние от стены к стене. По отражающимся звукам, по тому, что воздух был более свеж, и даже тянул небольшой сквознячок. Он не видел, но каким-то странным образом мог ориентироваться в пространстве. Нет времени разбираться в своих феноменальных возможностях, и Вацлав снова побежал. Поймал себя на мысли, что передвигается до сих пор на четвереньках, но стать на ноги не было сил, да и так у него получалось довольно споро.
Впереди слышались шаги. Тяжёлые, словно он гнался не за крысой, а за слоном. Скорее всего, это эхо, неоднократно ударяясь о стены, резонирует, усиливается. В голове мелькали только обрывки мыслей, путанные, вырванные из всяких контекстов. С трудом вспоминалось, куда и за чем он бежит. Иногда казалось, что он убегает от кого-то. Страх жертвы сменялся азартом охотника. Бег длился бесконечно долго. Шаги впереди уже походили на раскаты грома, и он видел впереди, несмотря на полнейшую темноту, гигантский силуэт. Разобрать, что или кто это, было невозможно, но оно убегало, и у него было кольцо. Конечно! Оно украло кольцо! Моё кольцо!
Раздался звук удара, впереди распахнулась дверь, и свет, яркий, слепящий, ударил, отбросив Вацлава назад. В глазах расплылись цветные круги, резкая боль, глаза захлебнулись слезами.
Вацлав встал на ноги, пытаясь хоть что-то рассмотреть вокруг себя.
— Мама! Мама! За мной гналась крыса! Я еле убежала! Она гналась и гналась! – услышал он детский голос откуда-то сверху.
— Ты опять играла в чулане. Я же запретила тебе, — строго сказал женский голос.
— Ну, мама, посмотри, что я та нашла. Там так много интересного!
— Какое красивое кольцо!
Зрение постепенно возвращалось, и он увидел, что стоит посреди гигантской комнаты, заставленной мебелью невероятных размеров. Посреди комнаты стояли люди – женщина и девочка. Нет, не люди – великаны. Они были даже больше слона, которого Вацлав видел когда-то в цирке. Женщина-великан рассматривала кольцо, которое тоже увеличилось до размера автомобильного колеса.
— Отдайте, это моё, — прошептал Вацлав. – Пожалуйста.
— Мама! Вот она! Вон, смотри! Крыса!
— Верните мне кольцо, прошу вас, — умолял Вацлав, но уже сам не слышал свой голос. Вместо слов раздавалось похрюкивание, переходящее в писк.
Он заплакал от страха, от отчаяния, от непонимания происходящего…
— Ах, ты! – последнее, что он услышал, прежде, чем кочерга обрушилась на его хребет, перебив позвоночник пополам.

— И откуда они берутся, эти крысы? Целый год не было, — женщина потрогала носком туфли крысиный трупик.
Нужно сказать слуге, чтобы забил досками чулан. Всё равно, им не пользуются.
Она посмотрела на кольцо, погладила дочку по голове.
— Милая, где ты нашла это?
— Мам, я не помню. Кажется, я уснула. И мне приснились крысы.

Портье постучал в дверь, но никто не ответил. За окном светало, и через час должен был приехать хозяин. Нельзя допустить, чтобы он узнал о постояльце в мансарде. Сразу уволит.
Постучав ещё раз, толкнул дверь, заглянул внутрь.
— Господин, просыпайтесь. Вам пора.
Никто не ответил.
— Неужели, опять? — Вздохнул портье, обнаружив, что комната пуста.  Вещи постояльца были на месте.
Портье развернул холсты.
— Ну, что рисуют? Деревья и лужи. Кому это интересно? Лучше бы раздетую барышню, чтоб и на стену повесить не стыдно было, и глаз радовало, — ворчал он, собирая вещи, оставленные исчезнувшим постояльцем.
Придётся ещё и мебель перетаскивать на место. Но это можно и после сделать.
«Интересно, куда они деваются?» — подумал портье. Заглянул в чулан, подошёл к окну, потрогал задвижки, и, пожав плечами, вышел из комнаты.