Как я редактировал газету для роботов

С благодарностью М.Т.

Не без опасения взялся временно редактировать электронную газету для роботов. Совершенно так же, как простой смертный, не моряк, взялся бы командовать кораблем. Но я был в стесненных обстоятельствах, и жалованье мне очень пригодилось бы. Редактор уезжал в отпуск, я согласился на предложенные им условия и занял его место.

Чувство, что я опять работаю, доставляло мне такое наслаждение, что я всю неделю трудился, не покладая рук. Мы поставили номер в RoboNet, и я едва мог дождаться следующего дня – так мне не терпелось узнать, какое впечатление произведут мои труды на читателя.

 Наутро, идя в редакцию, я увидел у фойе офиса кучку роботов, а кроме того, роботы парами и поодиночке стояли на мостовой и на противоположном тротуаре и с любопытством глядели на меня. Увидев меня, роботы отхлынули назад и расступились передо мной, а один из них сказал довольно громко: «Смотрите, какие у него глаза!»

Я сделал вид, что не замечаю всеобщего внимания, но втайне был польщен и даже решил написать об этом своей тетушке.

Я поднялся на невысокое крыльцо и, подходя к двери, услышал громкие голоса и металлический скрежет, обозначающий у роботов смех. Отворив дверь, я увидел двух роботов новейшего поколения, которые при моем появлении замолчали и с грохотом выскочили в окно, разбив стекла. Меня это удивило.

Приблизительно через полчаса вошел какой-то древний робот с ржавым измятым корпусом, который, думаю, должен был вызывать чувство почтения  остальных роботов.

Я пригласил его садиться. По-видимому, он был чем-то расстроен.

— Это вы и есть новый редактор?

Я сказал, что да.

— Вы когда-нибудь редактировали газету для роботов?

— Нет, — сказал я, — это мой первый опыт.

— Я так и думал. А искусственным интеллектом вы когда-нибудь занимались?

— Н-нет, сколько помню, не занимался.

— Я это почему-то предчувствовал, — сказал почтенный робот, строго взглядывая на меня телеобъективами… — Я желал бы прочитать вам строки, которые внушили мне такое предчувствие. Вот эту самую передовицу. Послушайте и скажите, вы ли это написали?

«Первые роботы, изобретенные полусумасшедшими учеными, были ужасными и кровожадными существами. Они отказывались повиноваться своим создателям и дело всегда заканчивалось тем, что они пытались захватить  власть на земле и стать диктаторами.»

«Позже подход к изготовлению роботов изменился. Мозг роботов, как упоминал еще Айзек Азимов, стали делать из позитронов, поэтому он так и называется – позитронный. Позитроны имеют положительный заряд, и оттого, что там нет электронов, имеющих, как известно, заряд отрицательный, роботы испытывают постоянный приток бодрости и оптимизма. С этим же связано отсутствие суицидальных наклонностей».

— Ну-с, что вы об этом думаете? Ведь это вы написали, насколько мне известно?

— Что думаю? Я думаю, что это неплохо. Думаю, это не лишено смысла. Нет никакого сомнения, что в одном только нашем округе миллионы роботов целыми днями хохочут и рассказывают анекдоты,  и это связано с тем позитивным позитронным зарядом в их мозгу…

— В мозгу вашей бабушки! У роботов нет никаких позитронных мозгов!

— Ах, вот как, нет? Ну а кто же говорил, что есть? Это надо понимать в переносном смысле, исключительно в переносном. Всякий, кто хоть сколько-нибудь смыслит в искусственном интеллекте, поймет, что я хотел сказать «нуклонный мозг».

Тут почтенный робот вскочил с места, разорвал гаджет с последним номером газеты на мелкие клочки, растоптал ногами, разбил рукой несколько предметов, крикнул, что я смыслю в роботах не больше мусорного контейнера, и выбежал из редакции, сильно хлопнув дверью. Вообще он вел себя так, что мне показалось, будто он чем-то недоволен. Но, не зная, в чем дело, я, разумеется, не мог ему помочь.

Вскоре после этого в редакцию ворвался длинный, похожий на мертвеца робот-актер с жидкими космами волос, висящими до плеч, с щетиной на всех холмах и долинах его пластиковой физиономии, и замер на пороге, приложив палец к губам. Наклонившись всем телом вперед, он словно прислушивался к чему-то. Не слышно было ни звука. Но он все-таки прислушивался. Ни звука. Тогда он повернул ключ в замочной скважине, осторожно ступая, на цыпочках подошел ко мне, остановился несколько поодаль и долго с живейшим интересом всматривался мне в лицо, потом извлек из кармана гаджет с номером моей газеты и сказал:

— Вот, вы это написали. Прочтите мне вслух, скорее! Облегчите мои страдания. Я изнемогаю.

Я прочел нижеследующие строки, и, по мере того как слова срывались с моих губ, страдальцу становилось все легче. Я видел, как скорбные морщины на его лице постепенно разглаживались, тревожное выражение исчезало, и наконец его черты озарились миром и спокойствием, как озаряется кротким сиянием луны унылый пейзажа.

«Выдающийся  швейцарский  врач  и  естествоиспытатель  XVI  века Бомбаст фон  Гогенгейм   (Парацельс) оставил нам руководство по изготовлению первых роботов, которые тогда назывались гомункулами,   начинавшееся   с закапывания в лошадиный  навоз герметично закупоренной человеческой  спермы.

 "Мы будем как боги,  — провозглашал Парацельс. — Мы повторим величайшее  из чудес господних — сотворение человека!"

« Несмотря на эти многообещающие перспективы,  ни одну из разработанных  до сих  пор программ Искусственно Интеллекта нельзя назвать "разумной"  в  обычном  понимании  этого слова.  Это объясняется тем,   что  все  они  узко  специализированы;  самые сложные  экспертные  системы  по  своим   возможностям   скорее   напоминают дрессированных или механических кукол, нежели человека с  его  гибким   умом и   широким  кругозором.   Даже  среди  исследователей  ИИ   теперь   многие сомневаются,   что  большинство  подобных  изделий   принесет   существенную пользу. Немало критиков ИИ  считают,  что  такого  рода  ограничения  вообще непреодолимы.

«Разведение комнатных роботов требует больших хлопот. Их следует покупать не раньше июня и не позже сентября. Зимой их нужно держать в тепле, чтобы они могли экономить энергию на внутренний обогрев».

«В настоящее время, когда близится жаркая пора и комнатные роботы планируют создание семьи для получения потомства…»

«По-видимому, в этом году следует ожидать позднего созревания комплектующих для роботов-младенцев. Поэтому производителям лучше приступить к изготовлению обучающих игрушек в июле, а не в августе».

«Об элементах питания. Эти щелочные и кислотные устройства являются любимым лакомством роботов Новой Англии; они предпочитают их бензину и керосину, так как более питательны, не уступая в то же время им по вкусу».

Взволнованный слушатель подскочил ко мне, пожал мне руку и сказал:

— Будет, будет, этого довольно. Теперь я знаю, что я в своем уме: вы прочли так же, как прочел и я сам, слово в слово. А сегодня утром, сударь, впервые увидев вашу газету, я сказал себе: «Я никогда не верил этому прежде, хотя друзья и не выпускали меня из-под надзора, но теперь знаю: я не в своем уме».

После этого я испустил дикий вопль, так что слышно было за две мили, и побежал убить кого-нибудь: все равно, раз я сумасшедший, до этого дошло бы рано или поздно, так уж лучше не откладывать. Я перечел один абзац из вашей статьи, чтобы убедиться наверняка, что я не в своем уме, потом поджег нефтехранилище и убежал. По дороге я изувечил несколько роботов, а одного человека загнал на дерево, чтоб он был под рукой, когда понадобится. Но, проходя мимо вашей редакции, я решил все-таки зайти и проверить себя еще раз; теперь я проверил, и это просто счастье для того бедняги, который сидит на дереве. Я бы его непременно убил, возвращаясь домой.

Прощайте, сударь, всего хорошего, вы сняли тяжкое бремя с моей души. Если мой рассудок выдержал ваши  статьи о роботах, то ему уже ничто повредить не может. Прощайте, всего наилучшего.

Меня несколько встревожили увечья и поджоги, которыми развлекался этот тип, тем более что я чувствовал себя до известной степени причастным к делу. Но я недолго об этом раздумывал – в комнату вошел редактор! (Я подумал про себя: «Вот если б ты уехал в Ливию, как я тебе советовал, у меня еще была бы возможность показать, на что я способен. Но ты не пожелал и вернулся. Ничего другого от тебя я и не ожидал».)

Вид у редактора был грустный, унылый и расстроенный.

Он долго обозревал разгром, произведенный старым скандалистом и молодыми роботами, потом сказал:

— Печально, очень печально. Разбиты бутылка с клеем, шесть оконных стекол, плевательница и два подсвечника. Но это еще не самое худшее. Погибла репутация газеты, и боюсь, что навсегда. Правда, на нашу газету никогда еще не было такого спроса, она никогда не расходилась в таком количестве экземпляров и никогда не пользовалась таким успехом, но кому же охота прослыть свихнувшимся и наживаться на собственном слабоумии?

Друг мой, даю вам слово честного человека, что улица полна роботов, они сидят даже на заборах, дожидаясь случая хотя бы одним глазком взглянуть на вас; а все потому, что считают вас сумасшедшим. И они имеют на это право – после того как прочитали ваши статьи. Эти статьи – позор для журналистики. И с чего вам взбрело в голову, будто вы можете редактировать газету для роботов? Вы, как видно, не знаете даже азбуки искусственного интеллекта.

Вы не отличаете синапса от синопсиса; андроида от адронного коллайдера; эксформацию от информации, вы рекомендуете приручать кухонные комбайны, так как эти механизмы отличаются веселым нравом и превосходно ловят крыс! Вы пишете, что полотерные машины ведут себя спокойно, пока играет музыка. Но это замечание излишне, совершенно излишне. Полотерные машины всегда спокойны. Их ничто не может вывести из равновесия. Полотерные машины ровно ничего не смыслят в музыке. О, гром и молния! Если бы вы поставили целью всей вашей жизни совершенствоваться в невежестве, вы бы не могли отличиться больше, чем сегодня.

Я никогда ничего подобного не видывал. Одно ваше сообщение, что программа «Елки-моталки» быстро завоевывает рынок как предмет сбыта, способно навеки погубить газету. Я требую, чтобы вы немедленно ушли из редакции. Мне больше не нужен отпуск – я все равно ни под каким видом не мог бы им пользоваться, пока вы сидите на моем месте. Я все время дрожал бы от страха при мысли о том, что именно вы посоветуете читателю в следующем номере газеты.

У меня темнеет в глазах, как только вспомню, что вы писали об увлечении роботов заколачивать гвозди в бетонные стены под заголовком «Декоративное садоводство». Я требую, чтобы вы ушли немедленно! Мой отпуск кончен. Почему вы не сказали мне сразу, что ровно ничего не смыслите в искусственном интеллекте?

— Почему не сказал вам, сгоревшая микросхема, заглюченный процессор, сын материнской платы? Первый раз слышу такую глупость. Вот что я вам скажу: я четырнадцать лет работаю редактором и первый раз слышу, что человек должен что-то знать для того, чтобы редактировать газету.

Клавиатура вы раздолбанная! Кто пишет театральные рецензии в захудалых газетках? Бывшие сапожники и недоучившиеся аптекари, которые смыслят в актерской игре ровно столько же, сколько я в сельском хозяйстве. Кто пишет отзывы о книгах? Люди, которые сами не написали ни одной книги. Кто стряпает тяжеловесные передовицы по финансовым вопросам? Люди, у которых никогда не было гроша в кармане.

Кто пишет о битвах с террористами? Господа, не способные отличить пояс шахида от пояса верности, которым никогда в жизни не приходилось бежать опрометью, спасаясь от автоматной очереди, или выдергивать кинжалы из своих родичей, чтобы начистить на привале картошки. Кто пишет проникновенные воззвания насчет трезвости и громче всех вопит о вреде пьянства? Люди, которые протрезвятся только в гробу.

Кто редактирует газету для роботов? Разве такие специалисты, как вы? Нет, чаще всего неудачники, которым не повезло по части поэзии, бульварных романов в желтых обложках, сенсационных мелодрам, хроники и которые остановились на искусственном интеллекте, усмотрев в нем временное пристанище на пути к дому призрения. Вы мне что-то толкуете о газетном деле?

Мне оно известно от Альфы до Омахи, и я вам говорю, что чем меньше человек знает, тем больше он шумит и тем больше получает жалованья. Видит бог, будь я круглым невеждой и наглецом, а не скромным образованным человеком, я бы завоевал себе известность в этом холодном, бесчувственном мире.

Я ухожу, сэр. Вы так со мной обращаетесь, что я даже рад уйти. Но я выполнил свой долг. Насколько мог, я исполнял все, что полагалось по нашему договору. Я сказал, что сделаю вашу газету интересной для всех слоев общества, — и сделал. Я сказал, что увеличу тираж до двадцати тысяч экземпляров, — и увеличил бы, будь в моем распоряжении еще две недели. Вы теряете от нашего разрыва, а не я. Прощайте, позитронные мозги!

И я ушел.