Громко свиристит за окном на заунывной ноте — спа-ать пора, спа-ать пора, спа-ать пора… Шут его знает кто. То ли ночная цикада, то ли сверчок, то ли кузнечик какой. Земля отдает накопленный за день жар, и ночной суховей полирует лицо высушенным шершавым наждаком, — вместо избавления. Лунный свет скользит по юбке, распарывая подол — ряд за рядом, ряд за рядом...
Донское лето безжалостно. Еще в начале мая выжжет все в пыль, в сухую солому и — жди июньских дождей, которые всегда приходят в конце месяца. На неделю, а то и на полторы, грозы швыряют оземь молнии и потоки воды; огород превращается в болото, яркими полосами отсвечивают в полумраке побеленные еще в апреле стволы старых яблонь и груш, кошка длинным рывком влетает в полуоткрытую входную дверь… сколько там секундочек надо стремительному молодому зверю от абрикосы к родному порогу! А хватает и этих секунд: хоть выжимай. Был пушистый лесной колобок, стал — скелет, облепленный мокрой шерстью, каждый бугорок на позвоночнике видать.
После гроз наваливается пекло. И там уже почти до самого октября звенит выцветшее высокое небо, ветра несут горькие запахи степной полыни и ласточки чертят свои круги далеко от земли...
Болеть в такое лето не-воз-мож-но! Лучше и не пробуйте. Снаружи жарит и тебя изнутри жарит. Изнутри за сорок и снаружи — за пятьдесят...
Аптеки в селе нет. Была, да закрыли — не отвечает санитарным требованиям. До районной больницы — километров 25, но каких километров? Грунтовкой до трассы М4, а по трассе — пробки до самого Ростова: ремонтируют полосу, объезд ограничен, скапливаются крупногабаритные фуры, а по обочинам прячутся за кустами милицейские засады: вот так взбесишься, попрешь на обгон по обочине… да и ты ли одна такая умная… стражи порядка тоже в очередь всех принимают.
Аптечка дома должна быть всегда заряжена. Необходимый набор лекарств — жаропонижающие, противодиарейные, антибиотики широкого спектра действия, супрастин...
Не занимайтесь самолечением, сельские жители.
Лучше уж вовсе не болейте.
Шумит, шумит листва над головой, застит звезды — Млечный путь, дубль-ви созвездия Кассиопеи, пояс Ориона. Плавится сознание, будто его кто на сковороде выпекает. Снаружи и изнутри.
А на руках — семимесячное сокровище. Головку на плечо положил, ручки-ножки тряпочные. И ему несладко, и его выжаривает. Панадол с нурофеном не справляются. Упадет до 39, а через полчаса опять — сорок и две. Бабушкины средства — тазик с теплой водичкой, одна часть уксуса на две части воды, влажная пеленка вокруг горячего тельца… Не помогает, не по-мо-га-ет! Господи, на все Твоя воля, помоги. Ему. А со мной уж поступай так, как того заслужила...
Спа-ать пора, спа-ать пора, спа-ать пора,- поет сверчковым заунывьем ночь.
Чай манит малиной и медом, тянусь свободной рукой к чашке… напротив за столиком сгущается сумрачная Тень.
— Эх, мамаша-дура,- укоризненно сочувствует она,- что мечешься? Зачем? Все равно ведь...
Упрямо мотаю головой. Не все равно. Никогда.
— Все ходишь за мной и ходишь… не надоело?- голос еле сипит, опухло, склеилось сухотой горло, но Тень слышит прекрасно каждое слово.
— Забавная,- шелестит в ответ.- Устанешь когда-нибудь.
Никогда. Ни за что. Пора бы уже понять, за столько-то лет. Не дождешься!
— Дождусь, милая,- грустно вздыхает ночь.- Дождусь...
Ну да… когда-нибудь. Но не сегодня. Не сейчас.
— Не сейчас и не сегодня,- кивает Тень.- Не тебя.
Сердце обрывается и частит где-то внизу.
— Не дам!!!
-Сейчас прям,- фыркает Тень.- Тебя спросить забыла...
Горбится, греет бесплотные тонкие руки о чашечку с остывшим чаем, не спешит. Куда ей спешить? И в прошлые разы не спешила...
— Забавная ты,- повторяет Тень.- Как заговорил кто… хотя и не верю я в заговоры, не мешают они нисколько. Меня видишь, а не должна бы. По краю ходишь, а не срываешься. Иной раз и те, кто рядом… не срываются тоже, хотя должны бы. Но уж сегодня-то вечер мой.
Слезы сохнут, не успевая родиться. Не твой вечер, не твой, не дам! Но Тень и вправду не спросит, она такая.
Лунный свет играет листвой, падает прихотливым узором на стол, стягивает призрачным светом двор… Тень колышется реденьким маревом, довольно хихикает:
— И-эх,- потягивается Тень, разминает призрачные плечи.- По старой памяти, чай, не чужая ты мне… Свяжешь рубашонку ему,- не трону, защитит одежка-то.
Свяжу, свяжу! Сделаю, все сделаю… лишь бы и впрямь не тронула.
— Смотри у меня, до рассвета успеть надобно. Не успеешь, себя вини: вернусь я. И тогда уже, сама понимаешь. Не спрошу!
Никогда не вязала. Ничем, крючком только, и то — давным-давно, когда вставать было мукой, и вязание спасало. Видать, оттуда Тень урок и придумала, уж она тогда насиделась в изножье… не дождалась.
Спицы мелькали… Ловко и быстро, как будто всю жизнь в руках их держала. Невесомая нить чистого серебра сплеталась защитной кольчужкой: будет рубашечка хоть куда, от шеи до пяточек. Мокрая головенка дремала на плече, спицы весело сновали — ряд за рядом, ряд за рядом… успеваю до рассвета! Успеваю!
Нить все тянулась, не рвалась и не заканчивалась… откуда она и взялась только такая, волшебница, заступница, спасительница...
Лунный свет скользил по юбке, распарывая подол — ряд за рядом, ряд за рядом...
