— Время… не подскажете?
— Идиот, — шепнул мне Стеклянный, но было поздно. Идущий впереди парень бросился бежать, исчез в проулке, будто я заорал как минимум – кошелек или жизнь…
— Чего смотришь, догоняй… или вообще жить неохота?
Я бросился в проулок, Стеклянный опередил меня, он всегда опережал, метнулся под какую-то арку, другую, третью, за мусорные баки, стоящие еще со времен Тутанхамона, под какие-то вывески, служебный вход, не входить. За какие-то ящики, где наконец-то вцепился во что-то извивающееся, зовущее на помощь…
Дальше все было как во сне, ломик подвернулся сам собой, торчал из двери, чтобы не захлопнулась. Я выдернул ломик, дверь почему-то все равно не захлопнулась, ломик обрушился на голову парня, еще, еще, что-то мерзко хрустнуло, разбитая голова плюнула мне в лицо кровавыми брызгами.
— Ну давай… смотри… — зашипел Стеклянный, — сюда смотри, второй раз показывать не буду… Ох, еще с тобой не хватало нянчиться…
Страшно было наклоняться, страшно было смотреть туда – где смерть и кровь. Странное дело, вроде бы, сколько кур потрошил, и ничего, а тут прямо-таки все переворачивается все внутри…
Стеклянный расстегнул ворот парня, положил счетчик в ямочку между ключицами, поставил на нуль.
— Вот так… смотри… Сначала грубой калибровкой на нуль выводишь, потом рукояткой Плавно выверяешь десятые доли. Смотри, не выверишь, счетчик сломаешь к чертям, потом будешь бегать, микросхемы искать…Вот так… отсчет пошел…
На табло высветилось – тридцать семь, что-то мало жизни оставалось у этого парня, а вроде бы молодо выглядит… А что молодо, лет на двадцать, плюс тридцать семь, вот и получится, что написано у него на роду жить пятьдесят семь лет… для российского мужика очень даже хорошо, прямо долгожитель…
23… 22… 21… 20… 19…
— Так… теперь смотри, старость его тебе на хрен не нужна… когда там на табло лет семь останется…
12… 11… 10… 9… 8…
— Цыц, куда выключаешь-то, вся работа насмарку будет… идиот… Вот… Калибровка, на нуль… теперь бережно-бережно стрелочку на сто процентов выводи… да что у тебя руки трясутся, что она скачет, как ошпаренная… во… теперь отключай…
Дрожащими руками я нажал на красную клавишу.
— Слава тебе, Господи… Ну что встал-то, полицию ждешь? Ну постой, подожди, я пойду… я еще жить хочу, — зашипел Стеклянный, — это твое, держи…
Счетчик упал мне в руки, я вышел за Стеклянным в ночь на негнущихся ногах, застегнул счетчик на собственной шее. Как всегда ничего не почувствовал, черт его пойми, то ли действует, то ли нет, то ли получил я украденные годы, то ли… До смерти хотелось пить, сейчас бы ведро колы, нет, океан, нет, два океана, у нас акция, выпей один океан, второй бесплатно…
— Куда тебя черт понес?
— Да… до Пятерочки дойду, хоть попить возьму…
— Ага, дойдешь ты с мордой окровавленной… дойдешь-то дойдешь, а вот назад… Пошли давай, нечего тут… а то неспокойно тут, людей убивают… Какого хрена ты ему – который час, люди от этого вопроса шарахаются, как черт от ладана…
Это было вчера, я бы и забыл, как это было, если бы не этот, возникший на пороге с утра пораньше. Вообще какого черта я открыл дверь, орал же Стеклянный, вчера орал – до часу дня нас нет… И правда что – нет, только сядешь, только уткнешься в расчеты, только побегут протоны и кварки, загнанные в кольцо, так и начнется, динь-дон, доброе утро, показания счетчика… а это соседка, а у вас телевизор работает, а то у меня что-то волны бегут… а вы физики, а может, посмотрите… а соли у вас нет… А нет у нас телевизора, а солью мы сейчас двустволку зарядим… Чтоб не ходили тут всякие…
И этот… Я посмотрел на серую полицейскую форму, сразу почувствовал – вот оно, началось, даже провел рукой по лицу, будто вчера не смыл все пятна…
— Стеклянный Игорь Андреевич здесь проживает?
— Он самый, — Стеклянный выпал из комнаты, растрепанный, худой, в халате, оставшемся от какого-нибудь Чингисхана.
— Что ж вы делаете… Игорь Андреевич, — полицейский устроился за кухонным столом, раскрыл папку, — и напарничек ваш хорош, Максик, если не ошибаюсь? Руки-то в крови…
Я снова посмотрел на свои руки – будто осталось что-то со вчерашнего дня…
— Да у кого они не в крови, — проворчал Стеклянный, разливая кофе, — у вас, поди, не то что руки, а по самую макушку… в этом деле…
— Оно и верно… Другой вопрос, кого вы вчера… ломиком…
— Да грузчика из магазина… мы за ним давно следим…
— Гру-у-зчика… Эх вы, Стеклянный, вроде не первый день годики считаете… мои года… мое богатство… Вот, глядите, — незваный гость протянул Стеклянному потрепанную тетрадь.
— Стихи парень писал, что ли?
— Ну а то. И очень хорошие… Эх, Стеклянный, в том вся беда ваша, что у вас каждый человек, если он Нобелевку не получил – быдло. Да ты хоть в квартиру к нему зайди, ты хоть посмотри, это он, может, днем пьет без продыху, а по ночам стихи пишет… или вечный двигатель изобретает… сколько уже таких на совести на вашей…
— Штраф? – кивнул Стеклянный.
— Тут такой штраф… что мама не горюй… эх вы… царем-богом себя возомнили… элита…
Только сейчас я заметил счетчик на шее полицейского. От сердца отлегло – но не сильно, все равно оставался какой-то камень, тяжесть какая-то… Все-таки мы со Стеклянным ходим по лезвию…
Как и мы все…
Стеклянный…
За что я его так люблю… человека, которого я должен ненавидеть всеми фибрами своей души…За что я так переживаю за него – когда по-хорошему должен его убить…
А ведь есть в нем что-то такое… Не хочешь, а полюбишь… Это я еще тогда понял, когда вообще мало что понимал, помню старый ковер, на нем пятно от какой-то электроплитки, ковер вытертый, а у стены, где раньше стоял шкаф, еще видно, какой ковер был когда-то, с красными цветами…
Помню… помню какие-то не то игрушки, не то обломки от игрушек, которые нужно было собрать до вечера, и я представлял, как они все расходятся в свои коробки-домики, потому что сейчас налетит Колдун, и надо спрятаться…
В комнате матери слышались голоса, это значило, что туда заходить нельзя, потому что Гости. С другой стороны, хочется зайти, потому что когда Гости, появляется что-нибудь вкусненькое, что покупается специально для Гостей, шоколад, например, или торт с грибочками из крема… и если выползти на четвереньках, если мать не успеет перехватить, все разведут руками, ух ты какой, да какой худенький он у вас, да вот тебе тортика… Потом мать схватит за руку, прогонит в комнату, будет говорить – чтоб это было последний раз, а какой последний раз, если Гости, если тортик, если…
Я выбрался в комнату – и увидел Колдуна. Я даже испугался, подумал, что это из-за меня он появился, я его выдумал, вот он и пришел. И мать сейчас будет ругаться, ну вот, надумал Колдуна, он и явился… чтоб это было в последний раз. Я сидел на полу, смотрел на Колдуна, почему он стоит на коленях над матерью, почему мать лежит на полу, что это красное на ковре, много красного, как бывает, когда мать режет мясо, мясо тоже бывает только когда Гости… Что это пищит у него в руках… какая-то машинка… Неяркая, неброская, значит, не игрушка, значит, нельзя брать, если протянешь руки, по ним хлопнут, скажут – это не игрушка.
— Ох ты черт, ты откуда вылез, — Колдун повернулся ко мне, фальшиво улыбнулся, — привет.
Я молчал.
— Ну чего, боишься? Айда ко мне… тортик хочешь?
— Ага…
Почему-то я боялся выйти в комнату – он почувствовал это, подставил мне на ковер тарелку с кусочком торта, еще с чем-то ароматным, вкусным, что бывает, когда – Гости.
— А у вас… руки грязные… в красном…
— Ага, вижу… щас, вымою… руки мыть надо, верно, пацан? И зубы чистить. Вот та-ак… Ну что, наелся? Пошли, пацан, робота тебе купим… Он ходит и из пушки стреляет.
— А… мама…
— А мама спит. Видишь, устала, не буди. Мама на работе устает…
— А мама сказала ни с кем не уходить…
— А мама сказала, чтобы я тебя забрал, а то видишь, устала…
— А можно мне еще конфет?
— Ага, бери давай, сколько хочешь…
— А мама сказала, нельзя много.
— Правильно мама сказала… вот, одну-две бери, и хватит. Айда… одевайся… сам-то умеешь? Тю, шубейка у тебя гове… драная совсем. Айда, курточку тебе купим красивую… я в Детском Мире видел, там как костюм Человека-Паука…
Тогда я еще не понимал, что случилось, помню, как утром ел что-то мясное, сытное, что у нас бывало только когда Гости, как Стеклянный Колдун сказал, что теперь каждый день будешь есть такое, и как я кричал от радости, и Стеклянный смотрел на меня почему-то укоризненно, ничего ты не понимаешь, пацан… что случилось… И как я все-таки взял в руки то, что было не игрушка (счетчик), и как Стеклянный Колдун бережно забрал у меня это, все в кнопочках и экранчиках (счетчик), сунул мне собаку-робота, которую купили вчера…
— А это же у вас… не игрушка?
— Игрушка, парень… игрушка… Счетчик… подрастешь, играть в нее будешь… Чего ты там в собаке уже разбираешь? Правильно, далеко пойдешь… давай вместе откроем… во, гляди, это батарейки, от них собака ток получает… это вот рычажки сюда вставляются, чтобы лапы ходили, а тут…
Я бросился на кухню – когда полицейский уже душил Стеклянного. Как только исхитрился, нашего брата так просто не возьмешь, мы всегда начеку, жизнь свою вечную так просто отдавать не хотим. Схватил графин, грохнул по затылку гостя, стекло взорвалось осколками у меня в руках… Что делаю, не хватало Нашего убить, у нас с этим строго, на своего руку поднял, считай, уже не жилец… А что… он сам… на Стеклянного…
— Оставь… — Стеклянный поднялся с пола, красный, взмокший, хрипя и кашляя, — спасибо, Максик… только это… похоже… расстаемся мы…
— Ну пацан у тебя, — полицейский кое-как вскарабкался на стул, — боевой… что, стекляшка недобитая, упорствовать будем, или штраф заплатим?
— Да заплати ты им, путь отвяжутся, — ляпнул я.
— Заплати-и… парень, на этот штраф вся жизнь уйдет, какая сейчас на счетчике… — фыркнул Стеклянный.
— Я тебе своей дам…
— …и твоя и моя.
— Так это… высосать из кого-нибудь…
— Из кого? Максик, ты как вчера родился, сейчас тут полиции слетелось, как мух на дерьмо, ищут, кто грузчика ухлопал… черта с два ты сейчас кого-нибудь прирежешь…
— Прирежу. Вон, Надька пошла…
— Это какая? Это эта, которая в «Савешнике» по ночам сидит?
— Ну… сидит, журнальчики листает… Вот уж где быдло так быдло быдляцкое… а жить ей долго, я по биноклю смотрел… Девяносто три года девка протянет.
— А… так бери, — Стеклянный воспрянул духом, — только… ты же ей вроде глазки строил?
— Вчера строил, сегодня развалил…
— Ты это… парень… проверь все-таки, может она там дома… лекарство от СПИДа делает или Войну и Мир пишет…
— Проверю… — я подмигнул своему наставнику, — я вам не Стеклянный какой-нибудь…
— Надь… а вы вроде как шьете на дому?
— Вроде как да.
— А костюмчик вам можно заказать?
— Можно… только осторожно.
— Так может, мерку снимете?
— Слушай, Максик, устала я как черт… — Надя измученно посмотрела на меня, — может, это…
Сердце екнуло: только не уходи… только не это… черт…
— …зайдете, поспим часика два, а там и мерочку сниму, и фасончики посмотрим…
Надя легко подхватила меня под локоть, толкнула плечом. Меня покоробило, почему-то не ожидал такого расклада. А что не ожидал, чует девка, что просто так парень к ней домой не пойдет… Будто я не знаю, зачем она в своем «Савешнике» сидит, глазки покупателям строит… Вот уже смотрит на меня, прикидывает, сколько я на своей кафедре зарабатываю, и светит мне квартира с моей ученой степенью или нет…
— Максик, а Савешник – это от какого слова?
— Эх ты… от слова Сова.
— А неправильно же, тогда через «О» должно быть.
Ишь ты, какая умная…
— Эх ты, это же из Винни-Пуха… там у Совы дом повалило ветром, а на новый дом табличку повесили про Савешник…
— А я у Диснея такое не помню… или нет, это ты про Совунью в Смешариках говоришь?
К горлу подкатилась тошнота. Боже мой, быдло, быдло быдляцкое… Правильно Стеклянный говорит, что мы санитары человечества… не будь нас, тут бы вообще уже все на пальмы залезли и хвосты свесили…
— Вот здесь я живу… Тьфу, ну запах, соседка, блин, кошек развела… задолбали… сюда вот проходи, у меня чистенько… Блин, кровать убрать забыла, — она приобняла меня, — как знала, что ты придешь…
Я обнял ее в ответ, чувствуя хрупкое горлышко, вот теперь или никогда, и не душить надо, а ломать шею, она и пикнуть не успеет. Огляделся – понял, что никакую шею ломать не буду.
— Сама… рисовала?
— Ага… я все в художественное поступить хочу…
Черт, ну почему мне так не везет… затравленно оглядывал храмы, ангелов, пегасов, какие-то инопланетные пейзажи, миры, измерения… Не район у нас, а какой-то Город Мастеров, куда не ткни – везде потенциальный гений, хоть выдавай им Нобелевки с десяти до семи в отделении местного ЖЭКа…
— А… Надь, я только звоночек один сделаю… шефу позвоню, что не приду сегодня, раз дело такое… — соврал я. Бросился в вонючую прихожую, вызванивая Стеклянного.
— Что, взял ты ее?
— Слушай, дело такое… этот-то еще сидит у нас? Полицай?
— Куда он денется…
— Я, похоже, гения нашел. Девка-то картины пишет.
— Так я тебе руки целовать буду! — зазвенел Стеклянный.
— Чего-о?
— За поимку гения знаешь, какие премии дают? Это же такая удача, в наши ряды кого-то выискать… В элиту… Ну, Максик, считай, уплачен мой штраф… Ты давай там с девушкой-то поговори, введи в курс дела…Счетчик мы ей через месяц выпишем без проблем…
— Слушай, что ты на меня так смотришь… не веришь? Слушай, Надь, честное слово, не розыгрыш.
— Давай, давай, ври дальше…
— Да не вру я.
— А у меня уже такой был… Все врал, что он гуманоид, все какие-то амулеты с Нибиру мне показывал…
— И много их у тебя было… гуманоидов?
— Ой, прости…
Надя испуганно закрывает рот рукой, мы смеемся, тискаем друг друга на узком диване. Понимаю, сам не святой… Нет, не получится из меня Учителя… Это Стеклянный хорошо умеет мозги вправлять, быстренько теорию разведет, про элиту, про быдло, про право на жизнь, что напрасно его по конституции всем и каждому… Стеклянный тут конечно про счетчик ввернет, как там микросхемы расположены, двигатели… только здесь этого ничего не надо… девчонка все равно не поймет…
— И много вас? — щурится Надя, кутается в простыню.
— А я откуда знаю… Одно точно скажу, вся верхушка, все академики наши, лауреаты – все из нас…
— А я у них счетчики не видела…
А думаешь, мы всегда с ними ходим? Скачали себе года из быдла какого-нибудь – и ладно… мои года… мое богатство…
— А что-то я таких не вижу, которые триста лет живут…
— И не увидишь… у нас по пятьсот раз паспорта меняют… а если люди коситься начинают, соседи там… так и квартиры меняем, и что хочешь… и имена… Вот так всю жизнь кочуем, следы заметаем… Ничего, не бедствуем…
Она прижалась ко мне, родная, теплая, кто-то стучал в дверь, кому-то не открывали, не иначе, как ее гуманоиды, а я их не пущу, а я их прогоню, пусть убираются на свой Альтаир, или откуда они там, а Надя только моя, и ничья больше. Да, надо будет ее учить, и не только картины писать, хоть читать научить, и не глянцевые журналы, а пусть хоть Винни-Пуха того же самого… что за поколение выросло… В голове моей опилки, да-да-да… Давайте, растите нам на радость, нам хоть не так жалко будет их годики считать…
— А вы… откуда года скачиваете?
— Да говорю тебе, из людей.
— А как… через интернет?
Боже мой…
— Что ты, из людей. Вот так счетчик приложим, и скачиваем…
— А люди… соглашаются? Слушай, у меня, кажется, ни один не согласится, не умею я уговаривать…
— Да что уговаривать, мы же с мертвых…
— Это в морге?
Боже мой…
— Да нет… убиваем.
— Убиваете?
— Конечно… это же быдло…
От затрещины я увернулся, вцепился в надины руки, да что с ней, ненормальная, что ли… очень похоже… да и то сказать, говорят, нормальные люди картин не пишут.
— Сволочи! Сволочи, сволочи, сволочи! Убирайся! Убирайся, я тебе сказала!
— Да ты погоди… уймись… выслушай…
— В милицию пойду… слушай, если ты со своей бандой из города не уберешься, я в милицию пойду! Ты…
— Да успокойся…
Она не успокаивалась, не слушала, не слышала, всхлипывала, будто бредила…
— Мать… мать убили…
— Ты откуда знаешь?
— Убили… там… за городом… отец сказал… убили… за что… за что… вот оно что… двадцать ножевых ударов… двадцать… двадцать…
Она все-таки влепила мне затрещину – удара я не почувствовал.
— У меня тоже так… мать убили… — вспомнил я — Стеклянный…
— Что стеклянное?
— Да не что… кто…
Как пелена с глаз упала. Пойти и задушить этого Стеклянного… да что задушить, пошел он… пошли они все… уехать… к чертовой матери, куда подальше, только счетчик разбить… посильнее… да…
Бросаю счетчик на ковер, хватаю вешалку… тяжеленькая, подойдет…
— Ты что? – полицейский оторопело замер на пороге, — штраф захотел? Во блин, талант… — он оглядел полотна на стенах, — да тут не штраф, тут смертная казнь тебе будет… сам же орал, что талант нашел…
— Орал… она мне, знаете, истерику какую закатила? В полицию идти собиралась…Ну я ее и…
— А, тогда ясно… святое дело. Это ты правильно, длинные языки подкорачивать надо… Тьфу, грязно работаешь, картины, красоту такую, кровью заляпал… ишь, вешалку как погнул… нехило…
— Вот штраф за Стеклянного, — я протянул счетчик, — с нее скачал… возьмите, сколько надо.
— Ага… черт, мне бы такого сына заботливого… чтобы вот как ты для Стеклянного, ничего для меня не жалел. А то растет дуб дубом, ни хрена ему не надо… на компе в игрушки режется, и все… Быдло… мне в пику, что ли… Допрыгается, я его… в дело пущу… — он многозначительно поднял счетчик, — ну я тут разберусь, а ты домой иди, Стеклянный там извелся весь…
Когда я вышел на улицу, уже стемнело – тем лучше, никто не увидит мои руки, мои рукава. Черт, опять не зайду в Пятерочку, опять не куплю ничего, опять руки в крови. И жрать дома нечего… Может, Стеклянный купил, хотя не любит он это дело, ему бы за коллайдерами сидеть… Опять ворчать будет, заставили старого больного человека в магазин идти… Старого… сколько ему лет… я уже рылся в бумагах, видел у него письма Леонардо да Винчи… но это еще полбеды, у него там какие-то таблички на греческом, так что как бы там Архимедом не пахло…
Черт его пойми…
2012 г.
