Дом ценителя прекрасного не удивил меня изнутри. Всё те же лепные потолки, барочные узоры, гобелены, ковры. Прям не жилище, а музей екатерининской эпохи. И публика обстановке под стать: вечерние платья в пол с разрезом, строгие чёрные смокинги с бабочками и поясами, услужливые официанты в белых костюмах. И я - в шлёпанцах, полосатых штанах и задорных косичках. [cut=Читать далее...] Напротив входа, у противоположной, ой как далёкой стены расположилась дощатая сцена с традиционной ёлкой, роялем и щупленьким пианистом. Прижимистый Шалымов не расщедрился на оркестр. Или скрывал до "после распития".
Василий твёрдо подхватил меня под локоть и доставил на диспозицию: слева от пианиста, справа от ёлки. Подтянул стойку с микрофоном и скромно встал рядом. Во избежание, на всякий случай. Гости оживились, потянулись к бокалам. На сцену поднялся хозяин торжества собственной персоной. Впервые мне удалось разглядеть Шалымова вблизи. Нет, я видел, конечно, его портреты, отретушированные и подправленные, но это совсем не то, поверьте. Тут важно даже не выражение его крупного уверенного лица или жесты, а энергетика, запредельная, подавляющая волю энергия властного человека. Ненамного выше меня, почти вровень, Шалымов казался глыбой, медведем, нависающим надо мной, с пронизывающими маленькими глазками, буравчиками-свёрлами, цепляющими за что-то в глубине меня и не отпускающими ни на миг. Гипноз? Харизма? Называйте как хотите, но я был у него на крючке.
Часто артистам и вообще выступающим на сцене для придания уверенности в себе предлагают проделать такой мысленный опыт - представить окружающих в нижнем белье или голыми, не помню точно. Мне оба варианта никогда не помогали. Я не большой любитель человеческой плоти или кружевных панталон. Но мне помогал обратный трюк. Я воображал, что сам стою голым перед толпой, и тогда секундная паника от такого зрелища сменялась обречённостью, нет, успокоением, что ничего хуже уже не случится, что вот я, голый, и что? полюбовались? и мне уже было всё равно, спутаю я слова или нет, запнусь или отбарабаню речь как по писанному, ведь самое плохое, унизительное, страшное уже произошло, чего же бояться теперь? И внезапно мой нелепый вид стал моей бронёй, моим скафандром и защитным шлемом. И меня перестал пугать и Шалымов, и секьюрити Вася, и всякие-возможные последствия - всё отступило. Я поймал кураж.
Щелчок подтяжкой, шаг ногой, взмах рукой - и понеслась. Шутки-прибаутки лились не умолкая, я бегал от одного края сцену к другому, потешно грмасничал, стараясь, однако, не качать головой, не наклоняться и не подпрыгивать. Пианист разошёлся, ослабил контроль над пальцами, мешая песни детских утренников пассажами с высокой, но скучной классикой, арпеджировал неарпеджируемое, тремолировал, впадал в рок-н-ролл правой ногой, короче, тоже поймал кураж. Васятка на двадцатой минуте пошёл вприсядку под дикую смесь "Лунной сонаты" и "Ролл овер Бетховен", с энтузиазмом учился степу под "Летс твист эгейн" Чабби Чекера в исполнении трёх пальцев и одной пятки виртуоза-акробата, одним словом, не унывал. Не скучали и гости. Хмель растворялся в энергичных движениях танцующих и вновь восполнялся через дёрганных официантов, также желавших принять участие в веселье. Отличная студенческая вечеринка.
Не радовался только хозяин дома Степан Петрович Шалымов. Печать задумчивости лежала на его медвежьем лице, тревога поселилась в его сердце, а глаза неотрывно следили за одной фигуркой в толпе приглашённых. Я сбавил обороты и проследил за Шалымовским взглядом.
Изящная, ладная девчушка порхала среди разгорячённых кавалеров, легко уходя от близкого контакта. Уложенные в пышную причёску тёмно-каштановые волосы и наклон головы не давали возможности разглядеть лицо, но что-то в движениях и фигуре девушки было мне знакомо. Я запомнил её платье и вернулся к программе развлечений. Будет перерыв - отыщу незнакомку, а пока...
Ещё минут через пятнадцать гости умаялись, моё выступление завершилось, я вручил пакет с подарками хозяину под роспись. Мой расчёт строился на том, что после рабочей части у меня будет возможность присоединиться к обслуге и незаметно обследовать особняк. В крайнем случае, разговорить персонал и выяснить, где располагаются наиболее вероятные места хранения культурных ценностей, не афишируемые владельцем. Не самый сильный план, согласен, хотя пистолет мог прибавить ему веса. Однако удача наконец-то повернулась ко мне тем местом, которое я не рассчитывал лицезреть. Лицом.
И как я мог забыть свою школьную любовь! Марина Захарова. Она являлась ко мне в подростковых снах, загадочно улыбалась наяву, смотрела, поправляя чёлку, позволяла проводить до дома, соглашалась на прогулки и кино, но так и не разрешила стать тем единственным, кто унесёт её в мир мечты. За десять лет она совсем не изменилась, пожалуй, даже стала ещё краше. И синее платье с серебряной вязью ей очень шло.
- Иван? - спросила она, подходя к сцене как раз в тот момент, когда Шалымов заканчивал приёмку-сверку доставленных подарков. Он тут же вскинул голову и пристально посмотрел на меня, потом на неё.
- Вы знакомы? - обратился Шалымов к Марине, и я почувствовал в его голосе ту самую тревогу. Отчего? Как будто двое людей не могут быть знакомы, хотя бы и давным-давно.
- Учились вместе в школе. Много лет назад, Степан Петрович, - быстро вмешался я, - с тех пор ни разу не виделись. - И к девушке: - Здравствуй, Марина. Как поживаешь?
- Всё хорошо, Иван. А ты?
- Нормально. Работаю, как видишь.
Шалымов немного расслабился.
- Марина, мне нужно с вами поговорить, - сказал он, беря девушку под руку.
Я деликатно отступил в сторону. Стоять на дороге у Шалымова сейчас было не в моих интересах. Но Марина решила по-другому.
- Позже, Степан Петрович, - твёрдо ответила она. - Я подойду позже.
Всесильный Шалымов отпустил девушку и, подхватив подарки, вышел из зала через небольшую дверь за сценой. Личные покои? Хранилище ценностей? Охраны у двери не было, замков тоже. По сценарию сейчас ценитель искусства должен был маркировать подарки личным клеймом, а где Шалымов хранит такие инструменты? Вопрос. Но дверцу стоит запомнить.
Я повернулся, Марина всё это время разглядывала меня. Я смутился. Одно дело, когда представляешь себя голым перед незнакомыми людьми, другое дело - стоять в шутовском наряде перед когда-то любимой девушкой.
- Это твоя основная специальность? - спросила Марина, поправляя причёску.
- Да, я шут, я паяц, так что же? - процитировал я в ответ известные слова арии.
- Да нет, ничего. И много платят?
А она, оказывается, изменилась. Раньше такие вопросы её не интересовали. Впрочем, мы были школьниками и о деньгах думали только, как их вытащить из родителей и потратить на скромные развлечения.
- Не очень, - признался я, - но на жизнь хватает.
- Понятно, - произнесла Марина. - Пройдёмся?
Грех от такого предложения отказываться. Я оглянулся на Василия. Приставленный ко мне соглядатай устало сидел прямо на полу сцены. Прям зайчик под ёлочкой. Отлично.
- Конечно, - не стал я сопротивляться фортуне, которая сама плыла мне в руки. - Тут есть тихий уголок, ты не знаешь?
Из зала приёмов моя первая любовь увлекла меня во внутренние покои. Я вертел головой, разглядывая стены, висящие на них картины, гобелены, возможно, удастся обнаружить замаскированный сейф или хотя бы намёк на него. Но ничего подозрительного не попадалось. Ни неровно висящей рамки, ни следов пальцев среди ровного слоя пыли, ни характерных потёртостей ткани. Где же скрывает Шалымов бесценную "Савраску"?
(в следующей серии маски будут сорваны, злодеи выйдут из тени, а пистолет в первый раз выстрелит)
(напоминаю для особо впечатлительных - картина "Савраска" будет СПАСЕНА из пожара, не переживайте)
Три части всего осталось: стрельба, горы трупов, прозрение Василия, измена Марины, тайна Шалымова, пожар.
