Муравьед под лобстером

Однажды я, самый обычный представитель ёлок поливинилхлоридных, залетел на чердак без крыши, где и встретил Свинопоню, которое напоило меня коньяком, показло глюки и побеседовало о литературе

[cut=Читать далее...]

Однажды жаркой зимой 1969 года Хью Хефнер пригласил к себе Лесли Фидлера. Лесли с трепетом душевным вступил на край бассейна, посреди которого, в окружении девочек-зайчиков, потягивая коктейль с марихуаной и текилой, восседал Хью.
- Слушай, браза, дело у меня к тебе. Не на миллион долларов, конечно, но на приличный гонорар. Хочу я, чтобы ты мне статейку накропал про постмодернизм. Желаю прославиться не только как создатель легкомысленного журнала, но и как основатель нового направления в искусстве. А то все смотрят на меня, как на кобеля распоследнего, - тут мистер Хефнер так рассердился, что даже девочку с коленок спихнул.
- Я бы с радостью, уважаемый, - откликнулся Лесли, наблюдая, как зайка пускает пузыри, норовя удержаться на поверхности бассейна с помощью размякших ушей и надутых силиконом сисек. – Но, видишь ли, еще пятьдесят лет назад про постмодернизм уже писал немецкий герр Рудольф Панвиц. Нехорошо получится, плагиатом попахивает, - и Лесли втянул длинным носом аромат витавшей над бассейном марихуаны.
- Плагиат, - назидательно произнес Хью, - это в других направлениях. А в постмодернизме это – интертекстуальная цитата. Понял, браза?
- Понял, шеф! – обрадовался Лесли. – Разрешите выполнять?
- Разрешаю, - милостиво махнул заячьими ушами мистер Хефнер.

Лесли, окрыленный перспективами, направился в свой загородный дом. По пути ему мнился то некий ужас, летящий на крыльях ночи, то мутанты-земноводные, то греческие и скандинавские боги в обтягивающих трико и трусах. Забывшись сном, он узрел мальчика с метлой и подростка с фонариком, выясняющих суть постмодернизма в ритуальной схватке на изданных томах произведений и фанфиков, описывающий похождения того и другого. Фидлер старался помочь подростку, потому что у него был прикольный фонарик, но в пылу схватки внезапно отхватил метлой по черепу. Проснувшись, он обрёл просветление и осознание - что и как должно быть написано. 
Фидлер оказался чуваком сознательным и настрочил на машинке – то ли печатной, то ли швейной – цельную статью на два разворота, которая и была напечатана в журнале «Плейбой» вперемешку с силиконовыми сиськами, мини-бикини и округлыми попками с ушами.
За пересечение границ и рассыпание рвов Лесли получил гонорар, пару заячьих ушей и десяток девочек – в аренду, по какового поводу и решил закатить вечеринку для всех, кто имел прямое, косвенное и кривое отношение к новопридуманному литературному направлению.
Поэтому мистер Фидлер, - предварительно испросив разрешение у мистера Хефнера и приближенной к нему зайки, - решил устроить вечеринку в плейбойском пентхаузе. Хью идею одобрил, но внес две существенные поправки. Во-первых, вечеринка должна была состояться в пентхаузном плейбое, а, во-вторых, - строго и непременно ню. Тем, кому трудовые мозоли мешают демонстрировать ню, мистер Хефнер разрешил придти в плавках и трусиках-стрингах – максимально открытых.
Лесли обрадовался еще больше и начал рассылать приглашения: почтовыми голубями, быстроскачущими зайцами, птицами-говорунами, по интернету и сарафанному радио.
Радио взмахнуло разукрашенным подолом и возвестило о мероприятии на все страны и времена. В результате на литературно-эротичную вечеринку прибыли и те, кого звали, и те, кого забыли позвать, и те, кого не позвали специально.
Сальвадор Дали приехать отказался, гордо вымазался козьими какашками и, прихватив Галу, которую на самом деле звали не Галина, а совсем даже Елена, удалился в Разлив – по местам боевой и сексуальной славы Владимира Ульянова. Там Дали гордо завернулся в плащ и вознамерился заняться с Галой любовью в историческом шалаше, но им очень мешал муравьед, желавший устроить шведскую групповушку. Поэтому муравьеда отправили на вечеринку вместо Дали и Галы, которая совсем даже Елена.
Вместе с муравьедом приперся Маяковский, прельщенный объявленным разгулом. Его пытались выпихнуть, но он пригрозил наградным наганом и зачем-то приплел рябчиков, которых всем собравшимся непременно полагалось сжевать вместе с ананасами. Его увлёк в курилку сверкающий лысиной Чайна Мьёвиль, пообещав настоящий социалистический придход. Владимир Владимирович не стал строить из себя кокотку, которых, по его заявлению, тут и так хватало, и отправился вместе с Чайной творить Призрака коммунизма из убойной смеси кокаина с толчеными жуками и тульскими пряниками. Образец Призрак-1.0 так напугал зайчиков, что Фидлер был вынужден устроить ритуал экзорцизма: взял заячий хвост, обмакнул его в опий, начертал пентаграмму и провыл что-то на модном в будущем сезоне санскрите:
- Харер нама харер нама
харер намаива кевалам
калау настй эва настй эва
настй эва гатир анйатха!
А потом брызнул на Призрака джином с тоником. Призрак оценил джин по достоинству, тоник нагло проигнорировал, а опий просто слизал и тут же улетучился бродить по миру, декламируя «Постмодернизм — пусть слово дико, но отдаёт бравурным гиком». 
Самуэля Беккета, Джона Барта, Хулио Кортасара и Габриэля Гарсия Маркеса встретили с распростертыми объятиями и препроводили в объятия зайчиков и бассейна.
Наблюдавшие происходящее из курилки Маяковский с Мьёвилем хихикали и довольно потирали ладони. Чайна выдал сакраментальное: «Шалость удалась», - и с легким «пффф» испарился вместе с Владимиром. Впрочем, этого присутствующие уже не заметили, занятые прибытием очередного незваного гостя. Прямо к открытым окнам пентхауса на паровом драконе подплыл Майкл Суэнвик. Его приветствовали Кортасар и Маркес, а пара особо силиконовых зайчиков даже отважились прокатиться на механическом звере. Впрочем, сам Майкл завоевал признание аудитории, преподнеся Хефнеру вакуумные цветы. Которые, чтоб не завяли, бросили в бассейн к уточкам.
Ван Гога никто не звал, потому что он ни разу не постмодернист, но, поскольку он принес ящик «Вдовы Клико» и собственные уши на закуску, - фейсконтроль его пропустил.
Джойс пришел под ручку с Оскаром Уайльдом и, отрясая прах с савана и изданных за свой счет книг, громко закричал, что только что схоронил модернизм на поминках по Финнегану, поэтому готов в постмодернисты. Его записали, а Уайльда хотели выгнать в шею, потому что он плевался в сторону зайчиков, строил глазки Дориану Грею и, в конце концов, напился и уснул на коленях Марселя Пруста, которого тоже не приглашали, но пустили за ради Христа и Альбертины.
Джаспер Ффорде припер на вечеринку огромный фолиант «Энциклопедии Британика», том 13, прятался за ним, а после бокала сухого мартини с LSD исчез. Появившись через пять минут, начал причитать о всегалактической Российской империи и социалистической республике Уэльс. Впрочем, быстро утешился, узнав у силиконовой зайки, прильнувшей к его ноге, что в Уэльсе — прекрасная погода, ну а в империи опять идут дожди. Вытирая слезы умиления бородой, к нему подсел Терри Пратчет: ему по астральному телеграфу пришло оповещение о победе Плоского мира на межпланетном чемпионате по гольфу с гусями и ежами. Согнав с плеча белую крысу, Терри заявил, что готов прямо сейчас сожрать кошку в собственном соку, если не найдётся идиот, который примет его творение за чистую правду. Ффорде уткнуться в его плечо носом и просипел, что умных людей мало, лишь они двое, а потому надо срочно создать литературную полицию, которая спасёт прозу от графоманов. В качестве доказательства он вытащил из кармана в плавках три боба, кинул их на пол и полил пинтой пива. К общему изумлению, тут же вымахало бобовые дерево, на которое Джаспер и затащил Терри, приговаривая, что непременно покажет ему настоящего Шалтая и они вместе таки спихнут его со стены.
Бартельми и Кальвино после второго коктейля с марихуаной приняли рассказывать бесконечные истории про ополовиненных рыцарей и путников в зимнюю ночь, в результате вогнали в сон десяток силиконовых зайчиков, самого сэра Хью, муравьеда и живьем жареных лобстеров на гриле.
Жак Деррида поспорил с Умберто Эко о принципиальных расхождений по вопросу бессмысленности лишенной формы игры и звательном падеже к «я». Противники спорили три дня и три ночи, в результате подрались. Группа 63 после безуспешных попыток растащить почтенных профессоров уселась на краешке бассейна и принялась делать ставки: кто кого книжками закидает и отсылками к классикам жанра засыплет.
Борхес возмутился, что ему ничего не видно и потребовал посмотреть девочек и драку наощупь. Девочки согласились и выстроились в очередь, а драка прекратилась сама собой по причине появления Альберта Камю в компании Красной Девы Чумы и свиты крыс.
Все принялись визжать и лезть на стены и потолки, но тут крысы мигрировали к барбекюшнице с недожаренными лобстерами и осели там.
Прибывший на попутках Дуглас Адамс настойчиво предлагал гостям посмотреть на его Большой Палец, с помощью которого можно тормознуть любой летающий в космосе сервиз. Не встретив понимания аудитории, ушёл в бар и попытался смешать «Пангалактический грызлодёр», но, не найдя полагающихся компонентов, соорудил банальное «Северное сияние», которое немедленно и употребил, тщательно пережевывая каждый глоток. Эффект превзошёл все его ожидания до такой степени, что он обнял муравьеда и начал втолковывать ему описание издательского дома Малой Медведицы, а на все вопросы собравшихся хихикая отвечал: «42».
Чарльз Дженкс ходил и выпрашивал карты, чтобы построить карточный домик в архитектуре постмодернизма, но ему никто не давал (даже девочки). Тогда он напыщился, скинул с себя плавки-стринги и самую кожу и, восстав посреди бассейна на надувную уточку, принялся вещать и теоретизировать о замене метафоры метонимией, семантики – риторикой, парадигмы – синтагмой, а под конец попытался устроить перформанс и слиться с уточкой в сексуальной экстазе, для чего выдернул у птички из попы закрывашку.
Уточка немедленно сдулась и с жалобным «пффф!» пошла ко дну.
Дженкс огорчился до невозможности и пошел проповедовать муравьеду, но тот уже напился до состояния изумления с Адамсом, почему и слушал Чарльза изумленно. В тот самый момент, когда Дженкс многословно повествовал о разложении и деконструкции как всего творчества в целом, так и в его частностях, из-под стола выбрался единственный оставшийся в живых лобстер и закричал:
- Помедленней, пожалуйста, я записываю! – и попытался оторвать у муравьеда хобот.
Нил Гейман вышел прямо из стены, пряча в плавки горящую вавилонскую свечу. Итог был малость предсказуем, и одна из зайчиков тут же закрыла образовавшуюся прореху запасным хвостиком. Случившаяся стринго-авария не слишком огорчила Нила, поскольку он решил разогреть общее уныние жареных лобстеров, пообещав последним нарядные глаза из пуговиц. Один из лобстеров начал с ним спорить о природе бытия, и даже вытащил Гунгнир, но помогло это мало — Гейман уже ополовинил бутылку абсента и впал в нарколепсию.
Тем временем Камю собрал своих крыс веником в совочек, вытащил уснувшего лицом в коктейль сэра Хью и отправился вместе с Луиджи Пиранделло и Эженом Ионеску ставить пьесу в театре абсурда. Раймонд Руссель предлагал для постановки свой Locus Solus, но крысы сказали, что там слишком много букв и длинные роли, а мистер Хефнер отказался играть заглавную роль по причине ее отсутствия. В результате решено было поставить «Франкенштейна» в обработке Салмана Рушди и переводе Лакана, но тут обиделись девочки-зайчики, потому что в пьесе не было женских ролей, а невесту Франкенштейна никто из присутствующих мужчин за женщину не считал.
Самые отходчивые зайки утянули очнувшегося Геймана, Суэнвика, Ван Гога и Барта на танцпол, где как раз началось очередное состязание диджеев-тёрнтейблистов. У Майкла оказался черный пояс по верхнему брейку, чем он наповал сразил расчувствовавшегося Нила.
Именно на той вечеринке Кларой с кораллами и Розой с букетом роз было основано феминистское движение, несмотря на протесты муравьеда, недоеденных ушей Ван Гога и козьих какашек, желавших остаться сюрреалистами. 
Как раз в этот момент, когда всем собравшимся предстала ясная, как энтимема Джойса, картина грядущего постмодерна, на плечах Призрака коммунизма и облака в штанах в пентхаус ввалились гогочущие Маяковский с Мьёвилем, а мимо окон пролетел мистер Шалтай Болтай, меценат и авантюрист. Все старания парового дракона и муравьеда по сборке разбитого яйца оказались тщетны: из-за холмов под звук трубы прибыла вся королевская конница и вся королевская рать во главе с Льюисом Кэрроллом, восседающем на Бармаглоте, и со Снарком, притороченным к седлу…