Возмутитель спокойствия

Какое-то странное настроение... Толи хочется соловья послушать, толи зарезать кого?

Не бейте за этот пост. Очень чернушек захотелось.

Пусть наш искушенный читатель думает, что прославленный сын Востока Ходжа Насреддин был честным, добрым и справедливым. В легендах о нём  правды столько же, как в пересохшем колодце воды. Единственно, что достоверно, и  в чём гнилые свитки правы, так это то, что был он очень весёлый человек.

[cut=Читать далее...]

Вот смотрите, под покровом ночи Ходжа, еле сдерживая душащий его смех, вломился в богатый дом, зарезал купца, обесчестил его жену и тринадцать дочерей, осквернил могилы его предков, взломал купеческий сейф и уже совсем не в состоянии сдерживать рвавшийся наружу гомерический хохот, поджёг дом.

 Смех буквально душит его, когда с факелом в одной руке и ятаганом в другой он направляется во дворец султана. Багдад спал, и Насреддин насмеялся до слёз и почечных колик, отправляя задремавших сторожей в сон вечный. Покалечив множество достойных горожан, он едва не поперхнулся очередным приступом безудержного веселья разобрав на кирпичи четыре минарета, после чего перешёл на более скромное изъявление чувств, и со сдержанной радостью зарезал курицу.

Он почти успокоился, стряхнув с себя остатки веселья, как стряхивает  воду искупавшийся в луже пёс, но в этот момент перед ним возник мулла. Почтенный старик поднял вверх палец, намереваясь поведать слушателю нечто значительное, да так и застыл с удивлённо-выпученными глазами, когда Насреддин воткнул ему в задницу ятаган. В следующую минуту мулла, оглашая воплями окрестности, бросился на утёк. А Насреддин повалился наземь не в силах унять в себе разрывающий внутренности хохот.

Увидевши это, три разбойника решили, что он пьян и хотели обобрать его, но Ходжа играючи обезглавил вожака, а других рассёк надвое, одного вдоль,  другого поперёк. И тут же звенящая радость наполнила его, на окраине города он увидел костёр дервишей и с широкой благодушной улыбкой напал на них. Потом долго хохотал, показывая им фокусы, хотя  дервиши,  признав в нём шайтана, разбегались (кто сохранил ноги) с криками (кто сохранил язык) куда глаза глядят (если он ещё не лишил их зрения). Вдоволь насмеявшись, Ходжа снял с огня котелок убогих попрошаек, довольно хрюкнул, обнаружив в нём кашу, выудил из-за голенища сапога ложку и с наслаждением принялся за еду. Жизнелюб покушать любил ещё больше, чем посмеяться. Вот когда он заканчивал трапезу, за его спиной раздалось деликатное покашливание. Обернувшись, Насреддин увидел чумазого беспризорного мальчишку.

— Кушать хочешь? — Участливо спросил Насреддин. — Подойди, не стесняйся.

Когда нищий приблизился, Ходжа ловко нахлобучил ему на голову горячий котелок с остатками каши:

— На, сирота, только не позабудь потом вымыть руки!

Оглашая окрестности громкими воплями,  чумазый бросился наутёк, а Насреддин, сунув два пальца в рот,  засвистел вдогонку. Потом  повалился на землю и хохотал так, что с деревьев облетала листва. Постепенно хохот перешел в храп, ибо Ходжа любил спать, ещё больше, чем кушать и смеяться.

Во сне ему явилась мама и строго попросила: «Сынок, допоздна не гуляй, Медресе посещай, Коран изучай, слушайся старших, сирот не обижай, прилежно учись».

Проснувшись, Ходжа смачно харкнул в траву и процедил сквозь зубы: «Твою мать! Приснится же такой кошмар!»

Наступало утро. Всё вокруг, и ласковое перешёптывание травы, и пение птиц, и звон ручья, и  нежного пурпура рассветное солнце угнетали этого доброго человека. Свежий воздух нового дня выворачивал наизнанку его кишки. Насреддин задыхался, потому что всё вокруг было так вольно покойно и красиво, что он едва не умер от горя, тоски и досады; ни в чём не находя радости для своего беспечального сердца; руки дрожали, лоб покрылся испариной, лицо свела судорога. Ходжа уже решил, что умирает, и захотел помолиться, дабы не отправится в рай нечестивцем, но тут на городской дороге он увидел большой отряд грозных янычар, под предводительством мрачного всадника, и ему сразу же стало легче.

Тонко хихикая, Ходжа, стал взбираться на высокий утёс, что подобно крылу гигантской птицы навис над дорогой. Оказавшись на самой вершине, Насреддин громко крикнул стражникам:

— Славные воины султана! Кого вы ищете?

Мрачный предводитель янычар задрал к верху злое, изрезанное шрамами лицо и прорычал в ответ:

— Мы ловим проклятого Насреддина, известного возмутителя спокойствия! Да сожрёт шайтан его печень, почки, лёгкие, сердце,  кишки, глаза, руки и ноги…

Пока вельможа перечислял оставшиеся органы Насреддина, что должны были  украсить обеденный стол шайтана, возмутитель спокойствия блаженно слушал, прикрыв глаза – жизнь налаживалась, настроение стремительно улучшалось. Он улыбался, одобрительно кивал головой и тихо комментировал: «Короче, сожрёт всё, не оставит ни хера... вот, кто бы сомневался».

— Сначала он сожрёт тебя, глупец. — Не громко сказал Насреддин, потом воскликнул. — Я знаю, где скрывается Насреддин!

— Где? —  хором откликнулись стражники.

— Подойдите ближе! — Поманил их Ходжа, и когда янычары приблизились, столкнул на них огромный камень.

— Вот он я, идиоты!

Гигантский валун смёл с пути военачальника, расплющил в лепёшку его слуг и рассыпался в прах, подняв туман едкой желтой пыли. А Ходжа Насреддин пошатываясь, побрёл прочь. Идти было трудно, очистительный смех клокотал в нём, буквально сотрясая внутренности, но он был счастлив, потому что жизнь удалась.